|
|
||
Теперь, когда предыстория стихотворения Михалкова известна нам в своих начальной (публикации газеты "Гудок" 1923 года) и конечной (рецензии журнала "Литературной обозрение" 1937 года) точках, - мы можем оценить место, занимаемое в ней романами Ильфа и Петрова, во втором из которых, "Золотом теленке", приводится песенный куплет, первая строка которого - стала первой строкой стихотворения 1938 года.
Романы эти написаны в 1928 и 1931 годах, то есть хронологически - находятся как раз посредине этого отрезка исторического времени. Трамвайная тема сама по себе - занимает в них видное место. В "12 стульях" есть целая глава, посвященная истории старгородского трамвая и торжествам по случаю его пуска. В "Золотом теленке" же, помимо исполнения "трамвайных" куплетов товарищем Полыхаевым, есть - и еще один эпизод на ту же "трамвайную тему".
Это - один из финальных эпизодов романа. А происходит он - на Каланчевской площади в Москве: то есть там же, где заканчивается действие романа "12 стульев"; таким образом - тоже в этом своем заключительном эпизоде имеющего в виду эту "трамвайную" тему.
Сразу же обращает на себя внимание то, что сюжет этого романного эпизода - повторяет, в основных чертах, сюжет этой песни в полном ее варианте, который станет известным - уже в 70-е годы, когда она войдет в репертуар исполнителей "блатных" песен. Предполагаемый "мертвец", которого "тянут" с площадки трамвайного вагона в куплете, цитируемом в повести Каверина "Конец хазы" и в романе "Золтой теленок", - оказывается всего-навсего... мертвецки пьяным пассажиром.
Пока его тянут, он "оживает" и начинает протестовать. В результате его привозят не в морг, а в вытрезвитель. А наутро он обнаруживает, что у него пропал... чемодан с мацой! Тут же находятся и похитители чемодана, которые рассказывают, что они съели находившееся в нем "печенье", и выражают свое недовольство, так как оно показалось им чересчур пресным - "что без сахара варенье" (маца - бездрожжевой хлеб).
Так вот, мотив, образующий продолжение процитированного в романе куплета, - является... стержневым в сюжете этого же романа! Первая глава, в которой появляется подпольный миллионер - гражданин Корейко, так и называется: "Обыкновенный чемоданишко". В нем, кочующем из камеры хранения одного воказала на другой, он и держит свои миллионы.
За этим-то "чемонданишкой" и ведет охоту Остап Бендер со своей командой. В результате один миллион из этого чемодана - перекочевывает в другой, специально для этой цели приобретенный "великим комбинатором". Внешний вид этого чемодана (в отличие от "обыкновенного чемоданишки" Корейко) почти не описывается, но он многократно фигурирует в сюжетных ситуациях.
То Остап просыпается с ним в обнимку в гостиничном номере после ресторанного кутежа; то хвастливо распахивает его в купе международного вагона перед жизнерадостными студентами (именно тогда единственный раз упоминаются его "никелированные застежки"); то, наконец, лихорадочно выручает его из утробы черноморского почтамта, с которого он было отправил его... "народному комиссару финансов" в Москву.
А в одной из последних глав романа - тоже есть сцена трамвайного скандала. И сюжет ее - явным образом развивает сюжет начального эпизода "трамвайных" куплетов, и именно в том направлении, в котором он развивается в блатной песне "про мацу".* * *
На Рязанском вокзале Шура Балаганов встречает приехавшего в Москву Остапа, которому удалось "подоить" гражданина Корейко. Остап вручает ему пятьдесят тысяч рублей, которые, по его мнению, нужны ему для счастья (сам Шура благоразумно хотел удовольствоваться шестью тысячами четырестами рублями).
На Каланчевской площади они садятся в трамвай, чтобы ехать в "Гранд-Отель", где забронировал себе номер Остап. В трамвае разбогатевший Балаганов не может удержаться и "машинально" совершает копеечную кражу. В результате разгоревшегося скандала вагон остановился и возмущенные граждане "потащили Балаганова к выходу". Потащили - известно куда, в милицию, чтобы предать воришку, "обладателя пятидесяти тысяч", в руки правосудия.
Зависимость от начальной ситуации песни - явная, и сцена скандала построена таким образом, чтобы связать весь этот эпизод - с главой о "Геркулесе" и "геркулесовцах", в которой первый куплет этой песни приводится. Как мы догадываемся, на тот момент времени этот куплет - был и единственным: остальная песня, вошедшая в репертуар эстрадных исполнителей в 70-е годы - явно была досочинена... по мотивам того же самого романа Ильфа и Петрова.
Об этом говорит и превращение первоначального "мертвеца" (завершенный, самодостаточный комизм частушечного куплета заключается в том, что мертвец... застрял среди живых, в традиционной трамвайной давке; его нужно - "вытягивать") - в нарушителя общественного порядка, попадающего в руки милиции; и появление в песне того же чемодана, которым неустанно оперирует в романе О.Бендер; и содержимое этого чемодана, похожее на те белые "бумажные" плитки, которые Остап рассыпает перед ошарашенными студентами; и наконец - сама коллизия пропажи мацы, которая явно выглядит снижающе-пародийной по отношению к временной утрате Бендером чемодана с "миллионом без какой-то мелочи".
Но все дело заключается в том, что этот трагикомический эпизод в трамвае открывается (как это свойственно манере повествования авторов романа) общим рассуждением о московских трамваях. И вот оно-то - обнаруживает самую непосредственную связь уже не с куплетом о трамвае, распеваемым подвыпившим начальником черноморского учреждения, но... с будущим "трамвайным" стихотворением Михалкова:
"Это был один из тех зараженных ссорою вагонов, которые часто циркулируют по столице. Склоку в них начинает какая-нибудь МСТИТЕЛЬНАЯ СТАРУШКА в утренние часы предслужебной давки. Постепенно в ссору втягиваются все пассажиры вагона, даже те, которые попали туда через полчаса после начала ицидента, Уже ЗЛАЯ СТАРУШКА давно сошла, утеряна уже и причина спора, а крики и взаимные оскорбления продолжаются, и в перебранку вступают все новые кадры пассажиров. И в таком вагоне до поздней ночи не затихает ругань".
Заметим, что о московских трамваях вообще - здесь говорится: "циркулируют" - то есть движутся... по кругу. Стало быть, за образец - берется трамвай, как и в "гудковском" очерке о беспризорниках 1923 года, как и в самом стихотворении Михалкова - идущий... "по бульварному кольцу".
Далее, этот вагон трамвая - берется здесь как модель общественно-политической жизни. По его поводу говорится - о "ПРЕДСЛУЖЕБНОЙ давке"; тем самым подразумевается, что "давка" - взаимное вытеснение, доходящее до смертоубийства, - может быть... и "служебной"; осуществляемой - в процессе служебной деятельности тех же самых пассажиров трамвая; являющейся - ее неотъемлемой принадлежностью.
И, наконец, "злая старушка", являющаяся инициатором этих ежедневных трамвайных скандалов - напоминает о... "ничьей бабушке" из "Вороньей слободки": неявной пародии на... сталинское Политбюро; также - модели государственно-политической жизни, с ее ежедневно совершающимися публичными порками; "чистками" - о которых напоминает фамилия гражданина Гигиенишвили.
В одной из ближайших глав - этот мотив звучит в полный голос: когда Остап возвращается в Черноморск, он случайно подслушивает разговор прохожих, сотрудников "Геркулеса", один из которых рассказывает другому о том, что "там сейчас разгром, чистят, как звери".
Таким образом, те аллюзии на современную политическую ситуацию в стране, которые мы уловили в детском стихотворении 1938 года, рассмотрев его на фоне его предыстории, - формируются уже в этом пассаже "трамвайного" эпизода из романа 1931 года.* * *
Старушка в "трамвайном" эпизоде романа - предстает виновницей, инициатором разгорающегося с утра пораньше скандала. Причем интересно, как авторы видят дальнейшую судьбу этой стычки: однажды начавшись, скандал не прекращается... до самого вечера; становится перманентным (как... революция в теории уже побежденного к тому времени, высланного в Турцию Льва Давидовича Троцкого!); перерастает - в непрерывную цепь скандалов со все новыми участниками - влезающими в вагон пассажирами.
В этом - тоже... намечается построение будущего стихотворения! Вспомним о кумулятивном характере его сюжета, выражающемся финальной формулой: "Этот случай про старушку Можно дальше продолжать..." Освободившееся место, на котором сидел один пионер, - занимает другой; и так, в принципе, - тоже может продолжаться до вечера.
Но главное заключается в том, что в этом романном эпизоде, по отношению к будущему стихотворению, происходит - знакомое уже нам переворачивание нарисованной поначалу картины. В самом стихотворении это превращение в противоположное - происходит с его детскими персонажами; из обидчиков старушек - они, благодаря парадоксу пространственного построения, предстают перед нами... как жертвы: жертвы истории.
Такое переворачивание одной части картины, предполагает, однако, - переворачивание и другой ее части; картины в целом. И действительно, в предваряющей ближайшим образом появление стихотворения рецензии из журнала "Литературное обозрение", мы видим, как подобное превращение старушки в... потенциальную террористку - совершается в рассказе В.Катаева. Правда, там, благодаря трезвому взгляду рецензента, этот отголосок политической истерии - нейтрализуется; старушка - дама из "проклятого прошлого" возвращается к своему реальному бытовому облику; становится - безобидной.
В "трамвайном" эпизоде из романа "Золотой теленок" такое переворачивание образа будущего стихотворения - происходит уже в границах самой его реально-бытовой характеристики, без разрастания в чудовищную политическую карикатуру. Характеристика старушки и ее взаимоотношений с окружающими пассажирами дается - прямо противоположная, по сравнению со стихотворением Михалкова. Она здесь - обидчица, а не жертва. Дело, стало быть, не ограничивается тем, что в куплете, приведенном в романе, и в стихотворении Михалкова - совпадают первые строки.
Рассмотрев эту песню и соотнесенный с ней "трамвайный" эпизод романа, мы обнаруживаем, что они - оба ориентированы на стихотворение Михалкова в целом, на его замысел и особенности его построения. В романе присутствует как первая строка его, этого стихотворения в целом, так и его сюжет. Только... в перевернутом виде.* * *
И в этом, перевернутом виде персонаж стихотворения 1938 года находит себе - еще одного предшественника. Еще одну... "злую старушку", связанную с трамваем: правда, появляющуюся перед читателем не внутри трамвайного вагона, а - вне его; на трамвайных рельсах. И являющуюся - не инициатором трамвайного скандала, а приносящую зло в куда большем масштабе, смерть человеку:
" - Аннушка, наша Аннушка! С Садовой! Это ее работа! Взяла она в бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей! Всю юбку изгадила... Уж она ругалась, ругалась! А он-то, бедный, стало быть, поскользнулся да и поехал на рельсы..."
Мы можем теперь заметить, что изображение "мстительной старушки" из мгновенной зарисовки московского городского быта в романе Ильфа и Петрова - находит себе дальнейшее развитие в изображении... знаменитой Чумы-Аннушки, погубительницы М.А.Берлиоза, из романа Булгакова "Мастер и Маргарита":
"Никто не знал, да, наверное, и никогда не узнает, чем занималась в Москве эта женщина и на какие средства она существовала. Извстно о ней было лишь то, что видеть ее можно было ежедневно то с бидоном, то с сумкой, а то и с сумкой и с бидоном вместе - или в нефтелавке, или на рынке, или под воротами дома, или на лестнице, а чаще всего в кухне квартиры N 48, где и проживала эта Аннушка. Кроме того и более всего было известно, что где бы ни находилась или ни появлялась она - тотчас же в этом месте начинался скандал, и кроме того, что она носила прозвище "Чума".
Крохотный эпизодик в романе 1931 года - начинает выглядеть... как предварительный эскиз этой персонажной линии сочиняющегося в это время вершинного булгаковского произведения.* * *
Однако эскиз этого булгаковского персонажа - мы можем найти и еще в одном, более раннем произведении; и это произведение - также связанное... с предысторией стихотворения Михалкова 1938 года. Это не что иное, как повесть В.Каверина "Конец хазы", в которой впервые приводится текст куплета "Шел трамвай девятый номер..."
Мы сразу же, обратившись к этой повести, заметили, что, помимо этого куплета, с будущим стихотворением ее связывает... наличие среди ее персонажей - двух старушек. Причем одна из этих старушек, даже и не появляющаяся на сцене, а только упоминаемая в разговоре других персонажей (ну. точь-в-точь как поначалу, в первой части булгаковского романа, Чума-Аннушка в разговоре двух женщин - свидетельниц гибели Берлиоза!), - является носительницей того же мотива, который связан со старушкой в будущем стихотворении: бандиты-налетчики - не убивают ее... из уважения к похищаемому ими специалисту.
Теперь мы можем понять, почему появляется в повести - и другая старушка: "торговавшая всякой рухлядью на Мальцовском рынке и называвшая себя кружевницей". В ней тоже эскизно запечатлены черты булгаковской героини:
"Старушке в малиновом чепчике, той самой, что называла себя кружевницей, выдался счастливый день... во-первых, человек с подвязанной рукой дал ей много денег, во-вторых, она нашла серебряное колечко с буквой М, а в-третьих, ее соседка, известная злыдня, до локтя ошпарила себе руку".
Понятие "счастливого дня" у этого персонажа - сходно с понятиями Чумы-Аннушки, которая стала свидетельницей скандально-соблазнительного зрелища - того, как расходятся гости из "нехорошей квартиры":
"В душе у Аннушки все пело от предвкушения того, что она будет рассказывать завтра соседям".
В повести 1924 года - также происходит переворачивание характеристик, по сравнению с будущей булгаковской героиней: "злыдней" здесь называется соседка описываемой старушки, видимо, такая же "Аннушка". И не пролила она подсолнечное масло - а саму себя, возможно этим же маслом, и ошпарила.
Однако, радуясь тому, что эта "злыдня до локтя ошпарила себе руку", описываемая героиня повести - и сама тоже предстает такой же "мстительной старушкой", какая появится в трамвайном эпизоде романа "Золотой теленок".
А главное, ее с булгаковской героиней связывает - мотив... найденной драгоценности: в руки Аннушки попадает оброненная Маргаритой на лестнице подаренная ей золотая подковка с бриллиантами. И эта находка - тоже становится для нее источником хищного счастья; наполнением "счастливого дня":
"Глаза у Аннушки полезли на лоб, когда она развернула сверточек. Аннушка к самым глазам подносила драгоценность, и глаза эти горели совершенно волчьим огнем. В голове у Аннушки образовалась вьюга..."
В руки старушки из повести Каверина - попадает серебряное колечко, но при этом украшенное (как это было сказано при первом его описании): "затейливой буквой М"! Тут уж текст повести - прямо напоминает о шапочке героя булгаковского романа, украшенной той же самой буквой, вышитой руками героини, будущей обладательницы драгоценной подковки.* * *
Эскиз булгаковского романа выходит здесь за границы одного персонажного образа; к нему приобщаются узнаваемые черты других эпизодов романа:
"старушка в чепчике сидела на ступеньках четвертого подъезда дома Фредерикса, рассматривала затейливую букву на колечке, смеялась в кулачок и мурлыкала про себя:
- Пусть Новый год
С собой несет
Игры, подарки,
хотя Новый год по справедливости должен был принести старушке в чепчике три аршина земли на Смоленском кладбище".
Пожелание, высказанное старушке повествователем, напоминает - предсказание, сделанное Фаготом буфетчику театра Варьете во время беседы его с Воландом:
" - ...Вы когда умрете?
Тут уж буфетчик возмутился.
- Это никому не известно и никого не касается, - ответил он.
- Ну да, неизвестно, - послышался все тот же дрянной голос из кабинета, - подумаешь, бином Ньютона! Умрет он через девять месяцев, в феврале будущего года, от рака печени в клинике Первого МГУ, в четвертой палате".
И если в процитированном нами пассаже из повести аналогичное предсказание оформлено в виде пожелания, закамуфлировано под него, - то тема... предсказания, гадания о будущем - продолжает звучать в том же эпизоде и самым откровенным образом:
"Она посмеялась в кулачок и продолжала:
- Я вам могу все рассказать, если хотите. За один раз тридцать копеек.
- Как это тридцать копеек?
- Меньше никак, никак не могу.
- За какой же один раз?
- За одно гаданье. Я очень, очень гадаю на картах.
- Нет, бабушка, спасибо за услугу".
Герой повести, к которому обращается со своими услугами старушка в малиновом чепчике (мы уже обращали внимание на то, что этот головной убор - служит напоминанием о смертельно раненом герое рассказа Булгакова "Красная корона"), стало быть, тоже считает, что его будущее - "никому не известно и никого не касается".* * *
Вот этот характер произведения-"перевертыша", который был нами выявлен для стихотворения Михалкова, - и обуславливает, по-видимому, его самостоятельное место - а не только роль связующего звена с романами Ильфа и Петрова - в художественной структуре эпизода из романа Достоевского.
Взглянув на персонажей этого стихотворения, в свете его предыстории, совершенно иными глазами - мы только теперь с удивлением вспоминаем, что и весь роман этот, "Преступление и наказание", - построен... вокруг образа той же самой "ЗЛОЙ СТАРУШКИ": знаменитой старухи-процентщицы, которую главный герой романа считает "вошью", сосущей кровь из окружающих, и которую он на этом основании считает себя вправе убить; отнять у нее накопленные неправедными путями капиталы и пустить их на доброе дело.
Предыстория стихотворения 1938 года - также хранит в себе память... о романах Достоевского; сознание того, что вся эта история в целом, возможно, - и создана была... мощной творческой тягой из прошлого, востребовавшего ее - для создания образного и проблемного строя этих романов.
Об этом говорит одна повторяющаяся портретная черта старушки из повести Каверина "Конец хазы": "Она поминутно смеялась в свой сухонький кулачок". Эта черта - напоминание... о той самой хихикающей старухе-процентщице, привидевшейся в кошмаре ее убийце, Родиону Раскольникову.
Это же обстоятельство мы заметили и раньше, когда говорили о втором, наряду с повестью Каверина, произведении 1920-х годов, в котором приводятся куплеты на припев "ламца-дрица", повести Белых и Пантелеева. Действие ее - происходит в школе имени ДОСТОЕВСКОГО.
Мы тогда сравнили возможную реакцию... Достоевского на эти уличные, "блатные" куплеты, обидные для школы, названной его именем, так же как и на мотивы, обусловившие выбор этого названия ее создателем, "Викниксором", - с реакцией, какую вызвало в "Дневнике писателя" выступление в его адрес Н.С.Лескова. Тогда-то мы впервые и нашли объяснение одной особенности стихотворения 1938 года, которая давно была нами замечена, но никак не находила себе объяснения.
А именно: ЕВАНГЕЛЬСКОЙ реминисценции, которую мы опознаём в тексте.
Такая реминисценция - у этого произведения генетическая черта; она роднит его с теми "определениями из богословского словаря", которые то и дело встречались нам в связанных с историей его возникновения статьях журнала "Литературное обозрение" предыдущего, 1937 года - вплоть до цитаты... из Сталина.* * *
Серийный, цепной характер сюжета в этом стихотворении основывается на том, что "бабке" - никак не удается занять освобождающееся место в трамвае:
...На свободное местечко
Захотелось бабке сесть,
Оглянуться не успела -
Место занято другим.
Но ведь это, подумали мы, когда начали более пристально вглядываться в текст и художественный состав этого стихотворения, - не что иное, как коллизия из известного евангельского рассказа об исцелении расслабленного при Овчей купели:
"Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет.
Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров?
Больной отвечал Ему: так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня.
Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи". (Евангелие от Иоанна 5, 5-8)
Прочитав текст этого евангельского фрагмента, мы понимаем, почему аллюзия на него - попала в текст стихотворения: количество лет, которое человек этот провел в ожидании исцеления: 38 - соответствует... году появления на свет стихотворения Михалкова.
Но это - лишь одна сторона дела. Выбор источника реминисценции объясняется также - ориентацией стихотворения на Достоевского, памятью о вовлеченности в процесс его творчества: причем ориентацией - опосредованной фигурой оппонента Достоевского, Лескова.* * *
Этот евангельский текст содержит выражение, вошедшее в пословицу:
"Есть же в Иерусалиме у Овечьих [ворот] купальня, называемая по-еврейски Вифезда [Дом милосердия], при которой было пять крытых ходов.
В них лежало великое множество больных, слепых, хромых, иссохших, ОЖИДАЮЩИХ ДВИЖЕНИЯ ВОДЫ,
ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил [в нее] по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью". (там же, 2-4)
Именно таким, "ЧАЮЩИЕ ДВИЖЕНИЯ ВОДЫ" - и было первоначальное название романа Лескова, получившего в окончательном варианте заглавие - "Соборяне". В память о нем, написанном собеседником Достоевского, - этот евангельский сюжет, надо полагать, и был травестирован в стихотворении 1938 года.
Приведенный фрагмент также дает текстовое заимствование в стихотворении: "В них [крытых входах: похожих, стало быть... на длинный и узкий вагон трамвая!] лежало великое множество больных..." (в Евангелии от Иоанна) - и: "...В нем [трамвае десятый номер] сидело и стояло 115 человек" (в стихотворении Михалкова).
Указание евангелистом точного ЧИСЛА лет болезни героя рассказа - находит себе соответствие не только в дате написания стихотворения, но и - в воспроизведении этой стилистической черты как таковой, упоминании чисел в самом его тексте.* * *
Таким образом, в итоге нашего рассмотрения мы пришли - к подтверждению возникшей у нас догадки. Куплет уличной песни, известный нам по повести Каверина и роману Ильфа и Петрова, и находящееся в зависимости от него стихотворение Михалкова - действительно играют художественно-конструктивную роль в романном творчестве Достоевского; с другой стороны, фигура Достоевского и его произведения - находят себе отражение и в самом этом стихотворении, и в его предыстории.
Однако мы видели, что это связующее звено - аллюзия на "трамвайное" стихотворение Михалкова и соответствующий куплет, распеваемый персонажем в романе "Золотой теленок", - приводит Достоевского к новому, несколько иному источнику реминисцирования для построения эпизода самоубийства Свидригайлова - финальному эпизоду романа "Двенадцать стульев". И, благодаря этому смещению, для писателя расширяется горизонт воспринимаемой, адаптируемой его творчеством русской литературы будущего, ХХ века.
Правда, мы уже обратили внимание на то, что место действия этого эпизода, Каланчевская площадь, "площадь трех вокзалов", - то же самое, что и место действия "трамвайного" эпизода романа "Золотой теленок", в котором зреет художественный план стихотворения 1938 года. Так что трамвай, "трамвайный" куплет и "трамвайное" стихотворение Михалкова - в этом эпизоде на заднем плане, неназванный и не нашедший себе прямого описания, - тоже присутствует.
Но именно - на заднем плане; в качестве декорации основных трагикомических событий, развертывающихся в этом эпизоде. И если "злая старушка" из предыстории стихотворения "Шел трамвай десятый номер..." - находится в прямом родстве со "старухой-процентщицей" из того же романа "Преступление и наказание", - этот финальный эпизод первого романа дилогии советских сатириков, в самом своем существе, - также имеет... генетическую связь, хотя и опосредованную, с творчеством Достоевского!
Эпизод этот - завершает не только образующие сюжет романа поиски бриллиантов, но завершает и - взаимоотношения Остапа Бендера с Кисой Воробьяниновым. Престарелый герой романа - совершает как бы... СЫНОУБИЙСТВО; для того чтобы единолично завладеть кладом - расправляется с окончательно запугавшим, унизившим и подчинившим его себе подельником.
Это завершение их взаимоотношений является закономерным, поскольку они в целом - несут на себе черты... литературной реминисценции.
В другой работе мы отвели значительное место рассмотрению того, как в финале повести Гоголя "Тарас Бульба" - отражаются взаимоотношения Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова из романа "Двенадцать стульев". Общий итог этого рассмотрения мы сформулировали таким образом, что изображенная в романе советская действительнось, в которой существуют эти герои, - это как бы АД, в котором несет свое загробное наказание заглавный герой гоголевской повести.* * *
Вот эта художественная специфика будущего сатирического романа - и послужила, по-видимому, причиной того, что его финальная сцена была взята Достоевским в качестве источника материала для построения эпизода его романа. Именно о том, как может выглядеть... ад, - и размышляет ведь в ночь перед самоубийством Свидригайлов! И в его прозрениях ("холодная баня с пауками") - он выглядит не менее прозаически, чем "ад" советской действительности в романе "12 стульев".
Но это предвосхищающее обращение - служит в романе "Преступление и наказание" проявлением еще и... зреющего замысла другого произведения, которому - только еще предстоит быть написанным Достоевским: романа "Братья Карамазовы".
В этом романе ведь тоже происходит расправа, роднящая его с романом "Преступление и наказание": расправа - не со "злой старушкой", но уже - со "злым стариком", убийство, возможно одним из его сыновей, Федора Павловича Карамазова; отцеубийство. Мы начали эту серию заметок наблюдением В.Н.Турбина над одним из участников диалога в эпизоде самоубийства Свидригайлова. Другим наблюдением Турбина, над другим романом Достоевского, мы хотим - и закончить.
Мы не раз слышали из уст исследователя утверждение, связанное с его оригинальной теорией "эпоса" и "романа", их взаимоотношений, борьбы (именно в свете этой теории - рассматривался Турбиным и эпизод романа "Преступление и наказание"): роман "Братья Карамазовы" - это пародия... на повесть Гоголя "Тарас Бульба", которая Турбиным рассматривалась - как яркий представитель эпического жанра.
Героический отец из гоголевской повести - превращается в жалкого отца романа Достоевского; вместо жертвенного убийства сына - безумное, бессмысленное или попросту корыстное убийство отца. Мы, надо признаться, всегда с оттенком недоумения, непонимания относились к этому исследовательскому построению. До тех пор, однако, - пока сами не убедились в том, что взаимоотношения героев "Двенадцати стульев" - служат своего рода "пародией" на героя гоголевского "эпоса"; расправой, судом над ним.
Разумеется, это наше видение, догадка - произрастает из услышанного нами от Турбина о романе Достоевского, и мы полностью это признаём.
И теперь, в подтверждение этого неожиданного, отважного открытия исследователя, мы можем привести вскрытый нами, реконструированный реминисцентный план эпизода из романа "Преступление и наказание". Обращение к будущему роману Ильфа и Петрова может рассматриваться как свидетельство того, что Достоевский - осознавал зависимость этого произведения от гоголевской повести.
И, с другой стороны, этот сатирический, пародийный контакт с ней в избранном им для реминисцирования материале - свидетельствует о том, что повесть "Тарас Бульба" - действительно присутствовала в поле его художественного творчества; действительно осознавалась им - как предмет возможного пародирования: которое и будет им осуществлено в процессе создания его последнего романа.
|