|
|
||
Мы обнаружили, что элегия "Миних", та роль, которую она сыграла в "батюшковской" истории 1821 года, - находит себе отражение в позднейшем послании Баратынского "Богдановичу".
Но и само аутентичное, одновременно с этой элегией написанное и напечатанное на тех же, что и она, страницах журнала 1821 года стихотворение Баратынского "Бдение" - "вставкой" в которое, на наш взгляд, эта элегия, опубликованная под именем Плетнева, должна была служить - также получает свой позднейший "мемуарный" отклик в поэзии Баратынского. И именно в этом своем, до сих пор никому не известном качестве составной части комплекса литературных произведений, непосредственно относящихся к этой истории.
Обнаружение таких "мемуарных" признаний Баратынского в его собственных позднейших стихотворениях - для меня с того и началось, что я заподозрил наличие такого "воспоминания" в проанализированном нами с точки зрения его стилистического единства с элегией "Миних" стихотворения из сборника "Сумерки" - "Коттерии".
В стихотворении этом фигурировало ключевое слово аналогичных мемуарных сообщений другого участника этой истории, Пушкина: ДО-СТО-ИН. Мы помним, что находили это слово - и пользовались им именно как "ключом", открывавшим интересовавшие нас загадки литературной истории, - и в посвящении романа "Евгений Онегин", и в письмах Пушкина 1822 года, и, наконец, в написанном им от лица Батюшкова письме Гнедичу 1821 года.
Анализируя стихотворение "Коттерии", мы обратили внимание на это именно слово, содержащееся в нем, потому что оно - тоже играло своего рода "ключевую" роль, только в рамках одного этого стихотворения: участвовало сначала в затемнении, запутывании, а потом - и наоборот, прояснении, восстановлении истинного смысла первого двустишия последней строфы, обращения к адресатам стихотворения:
Наоборот союзным на благое
Реченного ДОСТОЙНЫЕ друзья...
Адресаты стихотворения - ДОСТОЙНЫ... вывернутого наизнанку, понятого "наоборот" евангельского изречения. И я сразу же подумал: раз это слово играет такую важную роль в реализации замысла этого произведения Баратынского - то не может же быть, чтобы его употребление никак не соотносилось автором, одним из основных участников "батюшковской" истории и одним из ближайших друзей Пушкина, - с тем употреблением его, той ролью, которое оно получило - в пушкинских откликах на эту историю!
Но вот - КАКИМ образом; какое отношение это позднее, 1841 года, стихотворение Баратынского имеет к этой истории - тогда, при первоначальном анализе этого стихотворения, - было совершенно непонятно. И только потом, когда стали намечаться генетические связи его с более ранними вещами Баратынского, в которых присутствие таких воспоминаний об этих событиях - было более очевидно, - я начал убеждаться в том, что эта связующая лексика - появляется в стихотворении "Коттерии" действительно не случайно.
Хотя в то же время, только подозрение, возникшее у меня в связи с этим стихотворением - и позволило впервые, по мере того как стали обнаруживаться его связи со стихотворением "Смерть", - задуматься о том, что и это стихотворение, написанное в 1829 году, - МОГЛО БЫ содержать в себе такое же воспоминание.
Потом же, когда реминисценция "орфеевского" мифа соотнесла это стихотворение, "Смерть", с посланием "Богдановичу", и я воочию убедился - КАКОЙ материал истории 1821 года воспроизводится в этом послании, - и предположение, возникшее по поводу стихотворения "Смерть", а вслед за ним - и предположение, возникшее в связи со стихотворением "Коттерии", - начали понемногу обретать себе оправдание.* * *
В свете этой постепенно проступавшей и приобретавшей определенность очертаний интерпретации - начинали получать смысл, складываться в общую систему, - и другие лексические связи между двумя этими стихотворениями, 1840 и 1829 годов. Именно на фоне стихотворения "Смерть" лексический мотив "ДОСТОЙНЫ", впервые озадачивший нас в тексте стихотворения "Коттерии", - начал приобретать... НОВОЕ значение, не то чтобы не исчерпывающееся тем значением, которое это слово имеет в соответствующих текстах Пушкина, но - дополняющее его новыми горизонтами смысла.
Столь же концептуально выделенным, как мы имели возможность убедиться, в проанализированном нами четверостишии стихотворения "Смерть" является слово "ПРАВЕДНОЙ". Оно при чтении поначалу воспринимается как субстантивированное прилагательное "праведный" - имеющее синтаксически самостоятельное значение, занимающее позицию подлежащего. Потом же оказывается - всего лишь эпитетом главного предмета стихотворения, обозначенного в заглавии, адресата обращенного к нему поэтического монолога.
И теперь уже наоборот: при соотнесении со стихотворением 1841 года - становится понятным, почему же смерть в стихотворении 1829 года - получает именно этот эпитет.
Слова из этих двух стихотворений, разделенных десятилетием с лишком, - соотносятся друг с другом; соединяются - в единую фразу, высказывание, имеющее традиционный, канонизированный характер употребления, произносящееся в ходе общественных церемоний, а именно - богослужебный текст, фразу, звучащую в определенных ей местах во время церковной службы: "ДОСТОЙНО И ПРАВЕДНО есть поклонятися Отцу и Сыну и Святому Духу..."
В поэзии Баратынского - этот случай не единственный. По-видимому, он намеренно экспериментировал с подобным точечным транспонированием, вкраплением в текст своих стихотворений слов богослужебной лексики. А это значит - в тексте стихотворения пунктиром передавалась и схема всего обряда в целом; он, таким образом, - как бы ВОСПРОИЗВОДИЛСЯ в нем; произведение светской поэзии - приобщалось храмовому действу; церковное богослужение - переносилось на его территорию, подобно тому, как некоторые обряды, исполняющиеся в храмах, - могут совершаться священнослужителями и в домашнем обиходе.
Я впервые заметил, открыл для себя это свойство поэзии Баратынского в стихотворении начала 1830-х годов "Болящий дух врачует песнопенье..." Специфическая лексика, пронизывающая вторую половину этого восьмистишия, показывает, что в ней - воспроизводится схема литургического богослужения:
...Душа певца, согласно излитая,
РАЗРЕШЕНА от всех своих скорбей;
И чистоту поэзия святая
И МИР отдаст ПРИЧАСТНИЦЕ своей.
Здесь отмечается и начальный момент этой службы: исповедь с отпущением ("разрешением") грехов, и конечный: "причащение" Св. Тайн. Наконец, центральное из выделенных слов, входит в восклицание: "Мир вам!" - которым Иисус по воскресении приветствовал своих учеников и которое священник несколько раз повторяет во время службы.
Догадаться об этом подспудном процессе воспроизведения церковного обряда в данном случае тем легче (и неслучайно, что это стихотворение оказалось первым, на материале которого я об этом догадался), что в первой его части - хорошо узнаваем знаменитый библейский рассказ о том, как пророк Давид своим пением и игрой на арфе исцелял недуг, мучивший царя Саула:
Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть
Тяжелое искупит заблужденье
И укротит бунтующую страсть...
Эта хорошо узнаваемая реминисценция - как бы подготавливает читателя к восприятию аналогичной церковно-богослужебной подкладки следующей строфы. С лексикой двух разобранных нами стихотворений - дело, конечно, обстоит куда сложнее. И понадобился, как видим, длительный процесс толкования, исследовательской работы с ними, чтобы та же самая их природа, делающая их родственными восьмистишию 1831-32 года, - открылась перед нами.* * *
В то же время ОДНО из этих двух слов - образует начало другого богослужебного текста, молитвы к Богородице: "ДОСТОЙНО есть яко воистину блажити Тя Богородицу, присноблаженную и пренепорочную..." Слово это, напомним, фигурирует в тексте стихотворения 1841 года, но в тексте стихотворения 1829 года - употребляется слово, стоящее в одном ряду с ним, синонимичное ему - в другой молитве. А стало быть, употребление одного в тексте стихотворения 1829 года - служит как бы заменой другого; произнося слово "праведной", находящееся в начале молитвы к Св. Троице, - поэт тем самым ПОДРАЗУМЕВАЕТ и слово "достойно", начинающую другую молитву, обращенную к Богородице.
И это действительно так - я имею в виду: он - действительно подразумевает, действительно привлекает к созданию своего стихотворение это второе слово, через посредство своего БУДУЩЕГО стихотворения, которое появится на свет лишь в начале 1840-х годов. Потому что образ Богородицы, мотив Ее богослужебных именований, - появляется в тексте стихотворения 1829 года, как можно было уже заметить из приводимых нами цитат из него, еще раньше.
И вновь, при этом упоминании, читатель испытывает на себе - эффект... обманутых, разрушенных дальнейшим развитием текста своих ожиданий:
...А человек! Святая дева!
Кажется несомненным, что это обращение - и является не чем иным... как обращением к Богородице! Не знаю, как у кого, а у меня при чтении следующей строки - вот уж что называется, действительно - глаза на лоб лезут:
ПЕРЕД ТОБОЙ с его ланит...
Оказывается это - ОБРАЩЕНИЕ К СМЕРТИ! И это, как мы теперь выяснили, - подтверждается дальнейшим скрытым, завуалированным, опосредованным позднейшим произведением поэта, присвоением ей в качестве эпитета - начального слова Богородичной молитвы!
Смерть автором этого поэтического монолога, таким образом, - СТАВИТСЯ НА МЕСТО БОГОРОДИЦЫ; провозглашается благодетельницей мира и рода человеческого - ВМЕСТО НЕЕ! Так КЕМ же, спрашивается, произносится этот поэтический монолог? КТО же изображается Баратынским в стихотворении "Смерть" - в качестве говорящего? Ответ на этот вопрос теперь, после всего сказанного, кажется, совершенно ясен. И нам осталось лишь - дополнить, подтвердить этот напрашивающийся ответ данными из творческой истории этого стихотворения.* * *
Только сейчас я понимаю, В ЧЕМ состоит родство стихотворения "Смерть" - с посланием "Богдановичу", на которое указывает целая система реминисценций. Свое впечатление от стихотворного послания (в предполагаемой первой, не дошедшей до нас его редакции) сформулировал друг Баратынского А.А.Дельвиг в письме Пушкину 10 сентября 1824 года:
"Послание к Богдановичу" исполнено красотами, но ты угадал: оно в несчастном роде дидактическом. Холод и суеверие французское пробиваются кой-где. Что делать?... Баратынский... правила французской школы всосал с материнским молоком".
При этом Дельвиг выражает надежду, что "это пройдет", и основывает ее на недавно состоявшемся "знакомстве с романтиками". Стихотворение "Смерть" - представляет собой... словно бы насмешку над этими надеждами Дельвига!
Само заглавие его в журнальной публикации 1829 года - говорит, как будто бы, об ориентации на типичнейшую тему "романтической школы", тех самых эпигонов Жуковского, резкая критика которых - звучала в первой половине послания "Богдановичу".
Но "это" - "холод и суеверие французское" - вовсе не проходит, а наоборот. В послании 1827 года "правила французской школы", пагубное влияние которых углядел в нем Дельвиг (а также другие критики стихотворения Баратынского, которые перечисляются в комментариях к этому произведению), - образовывали лишь внешний слой ИМИТАЦИИ, а под ним, как мы могли убедиться своими глазами, билась живая и оригинальная МЫСЛЬ поэта.
Действительно: настолько опережающая свое время - что не стоит удивляться, что современным читателям Баратынского (за исключением, может быть Пушкина, которому, судя по словам Дельвига, заранее был известен исходный ЗАМЫСЕЛ автора: создать подделку под произведение "в несчастном роде дидактическом") - не удалось ее различить.
В (псевдо)романтическом же стихотворении "Смерть" (не зря же оно так называлось!) "холод", "суеверие" и "дидактизм", столь строго осуждаемые первыми читателями послания "Богдановича", - наоборот, проникают вглубь, в самый дух этого поэтического монолога, который - и назвать нельзя иначе, как упражнением по "правилам французской школы" - упражнением в самой беззастенчивой и безоглядной риторической СОФИСТИКЕ: доказательстве того, что черное - это белое, "нет" - значит "да", смерть - это... жизнь!
Принцип этого софистического обмана - и открывался перед нами постепенно, по мере того, как мы ломали голову над синтаксическими загадками этого произведения. А как только принцип, на котором построено это риторическое рассуждение, как только замысел этого стихотворения - открылся перед нами вполне, - тут-то я и понял, что аналогичное художественное построение - УЖЕ СУЩЕСТВОВАЛО в поэзии Баратынского!
Более того: поэзия Баратынского с этого произведения, основанного на таком же в точности принципе, - собственно говоря, и начинается. И в 1829 году, когда в журнале "Московский Вестник" было опубликовано стихотворение "Смерть" - как раз и был юбилей этого стихотворения-предшественника, исполнялось 10 лет со времени ПУБЛИКАЦИИ ПЕРВОГО СТИХОТВОРЕНИЯ БАРАТЫНСКОГО.
А произошло это - в 1819 году, когда в журнале "Благонамеренный" был опубликован "Мадригал" Баратынского под названием "Пожилой женщине, но все еще прекрасной". Название показывает, что стихотворение, НАПИСАННОЕ НА АНАЛОГИЧНУЮ ТЕМУ, - уже встречалось нам по ходу анализа стихотворения 1829 года, нашло себе отражение в его словоупотреблении.* * *
Это - стихотворение из последнего сборника стихов Баратынского "Сумерки", которое тоже посвящено "пожилой женщине", и даже старухе: в героине ее - явственно угадывается заглавный персонаж повести Пушкина "Пиковая дама", и даже - в определенный ее момент, в определенном эпизоде - где Германн, спрятавшись наблюдает "отвратительный туалет" старухи-графини:
Филида с каждою зимою,
Зимою новою своей,
Пугает большей наготою
Своих старушечьих плечей.
И, Афродита гробовая,
Подходит, словно к ложу сна,
За ризой ризу опуская,
К одру последнему она.
Мы вспоминали об этом стихотворении в связи с выражением "гробовой стан" в стихотворении "Смерть": сбрасывание с себя, утрата человеком плоти - образует... как бы последнюю стадию того раздевания, которое описывается в стихотворении из сборника 1842 года; предел, к которому стремится его героиня.
Здесь нужно заметить, что образ, встающий за этим выражением - "гробовой стан" (то есть - мысль о разнице между "станом", телом - и скелетом; представление о "сбрасывании" плоти подобно одежде) - имеет... БАТЮШКОВСКУЮ природу. Он - пародийно ориентирован по отношению к завершающим стихам его программного стихотворения "Надежда", открывавшего первый раздел - раздел "Элегий" стихотворной части его итогового собрания "Опытов в стихах и прозе":
...Когда ж узрю спокойный брег,
Страну желанную отчизны?
Когда струей небесных благ
Я утолю любви желанье,
Земную ризу сброшу в прах
И обновлю существованье?
Выражение "гробовой стан" - и рисует то, что будет представлять собой "обновленное существование", по мысли - произносящего эти слова персонажа стихотворения 1829 года, а лексика, фигурирующая в приведенном нами стихотворении из сборника 1842 года ("За ризой ризу опуская") - и вовсе уж обнажает ориентацию этого восьмистишия на батюшковские строки.
Таким образом, нужно учитывать, что поэтический монолог, звучащий в стихотворении "Смерть", - кроме всего прочего, имеет еще и пародийно-уничижительную ориентацию по отношению к батюшковской духовной поэзии последних лет его творческой деятельности.* * *
Дебютное стихотворение Баратынского, как будто бы, имеет - прямо противоположное звучание: это явствует из того, что речь идет в нем не о "зиме", а об "осени" (человеческой жизни); и носит оно - не эпиграмматический, а мадригальный характер. И тем не менее, если вглядеться в смысл его строк внимательно, а тем более - на фоне известной нам уже софистики стихотворения 1829 года, то окажется... что речь в нем идет - о том же самом! -
И в осень лет красы младой
Она всю прелесть сохраняет,
Старик крылатый не дерзает
Коснуться хладной к ней рукой:
Сам, пораженный красотой,
Молчит - и путь не продолжает!
"Старик крылатый" - бог времени, Сатурн, вооруженный той самой КОСОЙ (срв. описание эмблематических изображений "сухощавых Сатурнов" на приглашениях на похороны в поэме Баратынского "Бал": "С косою страшною сидят, Склонясь на траурные урны") - обладание которой отрицается у Смерти в стихотворении 1829 года!
Казалось бы, ОСТАНОВКА ВРЕМЕНИ - означает, что женщина - перестала стареть. Можно заметить на это, что "перестала стареть" она, вообще-то, - ДО ТОГО, как Сатурн - был "поражен" этим! И поэтому его остановка, отказ "продолжать путь" - ДОЛЖНА ОЗНАЧАТЬ ЧТО-ТО ИНОЕ. Но такая придирчивость в толковании смысла - будет даже не нужна, если мы, отбросив всяческие риторические и мадригальные ухищрения, трезво вдумаемся в буквальный смысл того, что должна означать для каждого человека - "остановка времени". - Смерть! Женщина - у-мер-ла; время над ней - больше не властно.
Проанализировав затаенный смысл этих строк, мы с легкостью узнаём в них - софистические построения будущего стихотворения "Смерть": как установить вечный мир на земле, примирить всех людей? - Уничтожить всё человечество! Как установить всеобщее равенство? - Сделать всех мертвецами! И т. д., и т. д. Заключительные строки этого стихотворения звучат издевательски - уже по отношению к логике самого этого монолога о превосходных достоинствах смерти:
...Ты всех загадок разрешенье,
Ты разрешенье всех цепей.
И вправду: никаких загадок больше не будет, никаких цепей - больше не понадобится!* * *
Но теперь, обратившись к ФАМИЛЬНОМУ (юбилейному!) сходству стихотворения "Смерть" с дебютным стихотворением Баратынского, - мы, наконец, с исчерпывающей точностью можем НАЗВАТЬ - того, кому принадлежит поэтический монолог, звучащий в стихотворении 1829 года; определить, логика ЧЬЕГО мышления, мысли его пронизывает.
Сделать мне это очень легко, потому что я уже давно догадался об историко-литературной ФУНКЦИИ этого загадочного шестистишия, которым Баратынский решил ознаменовать начало свой поэтической карьеры. А именно, как только я разгадал загадку, хитрость, скрывающуюся в нем, на которой оно основано - я сразу и понял, что юношеское стихотворение это является не чем иным... как ЭСКИЗОМ финала (тогда еще не написанного, не существовавшего) второй части трагедии Гете "Фауст".
Именно в этом и состоит причина обращения в начале стихотворения "Смерть" - к той же самой полемике Лессинга об эмблематических представлениях древних о смерти, в отличие от средневековых, - которая присутствует и в повести Пушкина "Гробовщик"; причем Пушкин ориентирует это свое обращение - на поэзию Баратынского.
"ДОРОДНЫЙ Амур с опрокинутым факелом в руке" (в образе которого, по мнению Лессинга, древние исключительно и представляли себе смерть) в "Гробовщике" - явно служит откликом на упоминание "СУХОЩАВЫХ Сатурнов" на похоронных приглашениях в поэме Баратынского 1828 года (опубликованной впервые полностью под одной обложкой с поэмой Пушкина "Граф Нулин").
Именно в финале "Фауста" - и появляются персонажи античной мифологии, опровергающие построения Лессинга: гробовщики-"лемуры", роющие могилу Фаусту, которые (как можно прочитать в комментариях к трагедии Гете) представляли собой - те самые закутанные в саван скелеты, "ополченные косами", которых мы можем видеть, например на средневековых изображениях "плясок смерти"!
Именно этим, добавим, опосредованным отношением к трагедии "Фауст" - и объясняется место публикации стихотворения "Смерть" - журнал "Московский Вестник". Издание это - словно было овеяно тенью великого Гете; буквально: взято им под свое покровительство! Незадолго до того издатель журнала С.П.Шевырев написал разбор одной из сцен второй части "Фауста", которые выходили отдельными публикациями, по мере их создания, отослал его автору и - заслужил от него благосклонный отзыв.
Пушкин советовал Шевыреву сделать этот отзыв Гете достоянием всеобщей известности, чтобы русские читатели осознали настоящую цену издваемого им журнала. Баратынский публикацией своего "гетевского" стихотворения "Смерть" - как бы вносил свою лепту в создание этого ореола!* * *
А "гетевским" мы это стихотворение 1829 года называем, повторю, потому - что обнаружили явственную, разительную зависимость его замысла - от замысла коротенького мадригального стихотворения 1819 года. Фауст, как известно, заключает с Мефистофелем условие: тот будет ему служить до тех пор, пока Фауст не признает, что переживаемое им данное "мгновенье" - настолько "прекрасно", что заслуживает того, чтобы - "ОСТАНОВИТЬСЯ"! Но если он это признает, то, согласно заключенному условию, чорт - получает его душу.
Можно предположить, что, при заключении этого условия, у Фауста была задняя мысль: раз время "остановится" - это значит, что он... не умрет; а следовательно - его душа останется Мефистофелю навеки недоступной.
Уже в этой предполагаемой, реконструируемой логике рассуждений героя - мы начинаем узнавать... ЗАМЫСЕЛ ЮНОШЕСКОГО СТИХОТВОРЕНИЯ БАРАТЫНСКОГО. А почему мы имеем право на такую "реконструкцию" мыслей героя, хода его рассуждений - между прочим, нигде не объявленного, не показанного автором в первой части трагедии, - то это именно потому, что эта логика, вернее - ее опровержение, и следовательно - весь замысел стихотворения Баратынского в целом - выходит на поверхность В ФИНАЛЕ ВТОРОЙ ЧАСТИ.
Фауст признает "мгновенье - прекрасным"; оно - о-ста-нав-ли-ва-ет-ся. Но практически это означает, и мы убеждаемся в этом своими глазами, глядя на происходящее на сцене, ЧТО ФАУСТ - УМИРАЕТ. Точно так же... как "пожилая женщина" в стихотворении Баратынского, дождавшаяся - остановки Сатурна, "бега времени!...
Все в этой стержневой сюжетной линии трагедии Гете вращается, стало быть, вокруг слова: "УСЛОВИЕ". Этим словом, прозаической репликой: " - ...Условимся", - обращенной Поэтом к Книгопродавцу, завершалось стихотворение Пушкина "Разговор книгопродавца с поэтом", напечатанное в качестве пролога к роману при отдельном издании первой главы "Евгения Онегина".
Стихотворный этот диалог - служил аналогом "театрального" пролога к первой части трагедии Гете; и слово, которым завершалось пушкинское стихотворение, - служило, таким образом, показателем этой связи.
Этим словом - завершается, в первом двустишии последней строфы (заканчивающейся ироническими, издевательски звучащими по отношению героини словами о всеобщем "разрешеньи"), - и стихотворение "Смерть":
Недоуменье, принужденье -
УСЛОВЬЕ смутных наших дней...
- Показывая тем самым, что стихотворение это - имеет самое существенное отношение к замыслу трагедии Гете. И логика мысли, развиваемой в нем, - это и есть ЛОГИКА МЫСЛИ ГЛАВНОГО ЕЕ ГЕРОЯ, заключившего с другим ее персонажем это коварное "условие".
|