|
|
||
В предыдущих работах мы рассматривали самое позднее из цикла "шибаевских" стихотворений - стихотворение "Ночь", опубликованное в альманахе "Альциона" на 1832 год. Теперь же мы хотели бы сделать обзор публикации, с которой все это и началось, - трех стихотворений "Н.И.Шибаева", напечатанных в середине 1830 года в "Литературной Газете".
Как нам известно, первое из них, без подписи, появилось в стык с анонимно же опубликованным стихотворением Пушкина "Арион": именно из-за этого и возникло (строго соответствующее действительности, как мы теперь знаем) предание, что это стихотворение, "Смуглянка", - также принадлежит перу Пушкина. Мы еще рассмотрим причины этого композиционного соседства, тем более что оно - имеет отношение к самому существу замысла группы произведений этого анонимного автора; собственно говоря - является ключом, этот замысел открывающим.
Но начнем мы и в этот раз "с конца" - с третьего стихотворения этой "литгазетовской" публикации, не в последнюю очередь потому - что оно является наиболее выразительным, эффектным из них трех. А следовательно - обещающим наибольшие шансы на проникновение в его загадку.
Это стихотворение - под названием "Мщение", и мы, благодаря ранее произведенным исследованиям, сразу же обращаем внимание на то, что оно содержит мотив, объединяющий его с последним, уже исследованным нами, "шибаевским" стихотворением - "Ночь". И не просто даже с текстом этого стихотворения (вот как раз в тексте-то его - этого ПОВТОРЕНИЯ МОТИВОВ нельзя обнаружить!), а с тем, что связывает стихотворение 1832 года "Ночь" - с корпусом аутентичных пушкинских стихотворений, а именно - с черновиками стихотворения Пушкина 1833 года "Осень".
Это сцена, когда герой стихотворения застает подозреваемую им в измене женщину с другим - в ситуации, мизансцене, позволяющей безошибочно догадаться о характере их отношений:
...Я их открыл: он ей шептал
Любви восторженные речи
И взоры наглые кидал
НА БЕЛОМРАМОРНЫЕ ПЛЕЧИ...
Именно этот мотив, эту именно портретную деталь - мы и обнаружили в черновике пушкинской "Осени", среди соответствий его текста - "шибаевскому" стихотворению "Ночь". Поэт признается, что в его творческих фантазиях, среди прочего, ему являются:
...И вы любимицы златой моей зари,
Вы, БАРЫШНИ МОИ С ОТКРЫТЫМИ ПЛЕЧАМИ,
С висками гладкими и томными очами.
И вот теперь оказывается, что эта пушкинская деталь - появляется, а главное - появляется... также в связи с "поэзией Шибаева", причем - связи, еще более непосредственной, чем это будет в 1833 году, в тексте самого его, "шибаевского", стихотворения, - еще в 1830 году. Мы должны напомнить читателю, что именно к этому времени относятся начальные шаги творческой истории пушкинского стихотворения 1833 года - так что это предвосхищение, вообще-то, не сильно должно было бы нас удивить. Если что и удивляет - то это его буквальность, а главное - что появляется оно в тексте стихотворения, подписанного... чужим именем (впрочем, не имеющим за собой никакого иного реального лица, кроме... все того же Пушкина).
Обратим внимание, что у Пушкина в рукописи 1833 года - повторится САМА СВЯЗКА МОТИВОВ из "шибаевского" стихотворения 1830 года: в этом последнем соперник кидает "НАГЛЫЕ ВЗОРЫ"; героини пушкинских стихотворений - сами характеризуются "ТОМНЫМИ ОЧАМИ", которыми они, стало быть, в свою очередь, кидают взгляды (и вряд ли: скромные) на поэта. На это приравнивание стоит обратить внимание, потому что травестия пола, приравнивание лиц противоположной половой принадлежности - имеет в поэзии Пушкина, как известно, такого солидного представителя, как поэма "Домик в Коломне". Быть может - и в данном случае окажется, что она - не случайное явление, а обладает какой-либо художественной значимостью.
Следующая строфа - также содержит только что рассмотренное нами явление, а именно - повторяющийся портретный мотив. И этот мотив - показывает нам, в какой именно связи нужно рассматривать это стихотворение, на каком именно фоне - в полную меру раскрывается весь его творческий замысел:
...В ее встревоженных очах
Стыд умирал, лицо пылало,
И колебал последний страх
ПРЕСТУПНОЙ ГРУДИ ПОКРЫВАЛО...
Это - именно та деталь, которая вызвала бурную реакцию критики, но только... в другом "шибаевском" стихотворении, а именно - первом стихотворении этого "литгазетовского" триптиха, "Смуглянка":
...Я все, что носит имя счастья
И жизнь мою готов отдать,
Чтоб НА ГРУДИ ЕЕ УЗНАТЬ
ВЗАИМНЫЙ ТРЕПЕТ СЛАДОСТРАСТЬЯ...
А отозвался на эти строки стихотворения "Смуглянка" - критик, имя которого уже возникало однажды мимоходом в этих наших заметках, и которому вскоре предстоит выявить перед нами свою немаловажную, значительную роль в этой "шибаевской" истории. Это - М.А.Бестужев-Рюмин, издававший в это время, одновременно с газетой Дельвига - Пушкина, свою собственную газету под названием "Северный Меркурий" и прославившийся, собственно, тем, что в этой газете выступил с низкопробными нападками на Пушкина и его соратников по литературе.
Одной из таких нападок на публикации "Литературной Газеты" - и была реакция на приведенные нами строки из стихотворения "Смуглянка".
Странно, что аналогичной реакции у него не последовало на столь же откровенные строки в третьем из "шибаевских" стихотворений. Быть может, это говорит о том, что вести ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНУЮ атаку ПРОТИВ поэзии Пушкина и литературной деятельности его единомышленников - то есть такую, которая использовала бы любой, малейший предоставляющийся повод, - вовсе не входило в намерения Бестужева-Рюмина? А ИЗБИРАТЕЛЬНЫЕ нападки эти, которые мы наблюдаем, - преследовали, о чем говорит сама эта избирательность, какие-то иные, совершенно неведомые нам цели, вплоть до... полной противоположности кажущимся нам очевидными? Но рассуждать на эту тему было бы сейчас преждевременно.
Главное же, что нам открывает повторение мотива в пределах одного стихотворного "триптиха", - это то, что стихотворение "Смуглянка" и стихотворение "Мщение" нужно рассматривать одно на фоне другого; они - взаимно комментируют, разъясняют друг друга; вместе они - и составляют ту "критическую массу", которая позволяет - раскрыть, полностью уяснить настоящий замысел двух этих произведений.
Я хорошо представляю себе то шоковое состояние, которое испытывает каждый осведомленный пушкинист, читая в стихотворении, традиция приписания авторства которого Пушкину - хорошо известна, портрет ее героини. Именно это (как мы обратили внимание читателя в самом начале нашего исследования "шибаевской" проблемы) - и заставило В.Э.Вацуро в его монографии, посвященной "Литературной Газете", невразумительно пролепетать что-то о "ВОСТОЧНОЙ ЭКЗОТИКЕ", характеризующей будто бы стихотворение "Смуглянка". Чтобы потом, конечно, в комментариях к антологии русских переводов французских элегиков, - быть вынужденным дезавуировать это свое заведомо неадекватное суждение, и честно и прямо говорить о "ХАРАКТЕРНЫХ "ЮЖНЫХ" МОТИВАХ", присущих стихотворениям "Шибаева".
Мы встретили прямое упоминание этих "ЮЖНЫХ МОТИВОВ" - то есть мотивов РУССКОГО ЮГА, Новороссии и Молдавии, - в стихотворении "Ночь":
...То изумительной красой
Напомнит Юга край далекой,
Свободу жизни кочевой,
И тайны жизни молодой,
И образ девы черноокой....
И вот если бы этот мотив "кочевой жизни", В КАЧЕСТВЕ РЕАЛИИ, повторился бы и в стихотвороении "Смуглянка", если бы героиня его - и вправду принадлежала к числу тех ЦЫГАНОК, которые "по Бессарабии кочуют" и которые воспеты в "южных поэмах" Пушкина, - то тогда уважаемый исследователь Вацуро действительно имел бы право с чистой совестью говорить о "восточной экзотике" этого "шибаевского" стихотворения. Но ведь это - не так! Героиня его - ТОЛЬКО СРАВНИВАЕТСЯ с цыганкой:
Пусть говорят, она дурна:
Смугла, как дикая Цыганка
И как затворница бледна...
Да тут же, как видим, это сравнение - самым вызывающим образом отрицается, перечеркивается! Какая же тут "восточная экзотика"?!
А вздрагивают каждый раз уважаемые пушкинисты, перечитывая это стихотворение, потому что в нем изображен портрет - СОВЕРШЕННО КОНКРЕТНОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ЛИЦА; портрет, написанный настолько отчетливо и подробно, что НЕ УЗНАТЬ его - просто не-воз-мож-но. И это - ОБЩЕИЗВЕСТНЫЙ портрет Марии Николаевны Волконской, тогда, в пору "жизни молодой", в пору ее "южного" знакомства с Пушкиным, - Марии Николаевны Раевской. Да тут хоть что станешь говорить, хоть как перевернешь прямой и ясный смысл текста, - только бы не замечать очевидную истину.
В самом деле: тогда придется признать, что стихотворение написано - лицом, близко знавшим М.Н.Раевскую, являвшимся ее восторженным поклонником, и фамилия этого лица - была... Н.И.ШИБАЕВ! Но ни одному историку литературы, ни одному историку вообще - среди знакомых Раевских никакого "Шибаева" не известно, и не удастся установить ни-ког-да. Зато - всем известно имя поэта, являвшегося - именно восторженным поклонником М.Н.Раевской и - способного написать такое стихотворение. Но... тогда бы пришлось начать ЗАНОВО ПЕРЕСМАТРИВАТЬ ВСЮ ИСТОРИЮ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА. А кто же на это решится пойти?...
Нам теперь совершенно понятно, ПОЧЕМУ СТИХОТВОРЕНИЕ "СМУГЛЯНКА" НАПЕЧАТАНО В СТЫК СО СТИХОТВОРЕНИЕМ ПУШКИНА "АРИОН". Потому что в нем воспета - будущая жена декабриста князя С.Г.Волконского, которой предстоит героически последовать за ним в Сибирь на каторгу. Ну, а стихотворение "Арион", как всем известно, - рассказывает о взаимоотношениях с декабристами Пушкина; взаимоотношениях, носивших, мягко говоря, "амбивалентный" характер: что и выразилось в выборе для аллегорико-мифологического плана стихотворения сюжета ОБ УБИЙСТВЕ мореплавателями древнегреческого певца Ариона.
Остается добавить, намечая перспективу будущего исследования, что это же, обнаруженное нами в композиционной связке первого же из появившихся на свет "шибаевских" стихотворений историческое явление, движение "декабризма", - и задает лейтмотив всему этому циклу произведений; намечает тайный план, который будет в них развернут.
* * *
Есть здесь, в том же самом номере "Литературной Газеты", в котором напечатаны стихотворения "Смуглянка" и "Арион", и еще одна публикация, образующая с ними "стык"; то есть - образующая контрапункт с той художественной проблематикой, к которой они причастны: а именно, вырисовавшейся уже перед нами в полной мере тенденции художественного сознания Пушкина выступать "под масками", в ролях различных писательских индивидуальностей, причем в большом количестве таких, которые нами сегодня - даже и не связываются никоим образом с именем Пушкина. И среди них - вымышленный поэт "Н.И.Шибаев".
Так вот, рядом с первым же стихотворением этого "Шибаева", как бы анонсируя появление последующей серии связанных его именем стихотворений, напечатана статья "Биография славного Английского актёра Кина", переведенная с французского языка О.М.Сомовым из "Исторического и литературного путешествия по Англии и Шотландии" Амедея Пишо (опубликованного в Париже в 1825 году). Уже эпиграф к этой публикации, взятый из поэзии Д.Крабба, формулирует самую суть изучаемой нами проблематики:
"Смотрите! он и Царь, и раб, и монах, и Жид; перемените на нем только платье".
Применительно к Пушкину, эту тираду можно было продолжить: теперь он еще и... Шибаев! И... не только "Шибаев".
Ведь теперь, когда ДЕКАБРИСТСКАЯ тема, подспудно-затаенно лежащая в "шибаевских" стихотворениях, намечена, анонсирована нами, получает обоснование и та расшифровка псевдонима, вернее - криптонима, которым они подписаны, - сразу же, при первом же взгляде на него в свое время пришедшая мне на ум. Напомню, что расшифровка "ШИБАЕВ" - предположительна; ни одна из рассматриваемых нами публикаций НЕ ПОДПИСАНА ПОЛНОЙ ФАМИЛИЕЙ. А наиболее полный вариант криптонима выглядит как: "Н.И.Ш - б - въ".
Исследуя печатные издания пушкинской эпохи, я давно уже обратил внимание на существование, функционирование в них своего рода БУКВЕННОЙ КРИПТОГРАФИИ, позволявшей ЗАШИФРОВАТЬ в одном слове - другое, благодаря неким простейшим манипуляциям с составляющими их буквами. Например, русской букве "Б" - соответствует латинская "В". И поэтому подпись "В." под какой-либо журнальной публикацией 1810-х годов могла означать и, например, "Вяземский", и в то же время - "Батюшков". И даже... "Бобров".
Манипуляции эти могли носить не только чисто алфавитный характер, но и - геометрический. Могли производиться благодаря различным перемещениям букв в плоскости книжного листа. И именно это - и имеет место в данном случае, и именно это - и бросилось мне в глаза сразу же при взгляде на криптоним, которым подписаны "шибаевские" стихотворения. Две ЦЕНТРАЛЬНЫЕ буквы этого криптонима - можно повернуть на 180 градусов относительно их центральных осей: потому что в результате такой ЧИСТО ГЕОМЕТРИЧЕСКОЙ манипуляции - мы получим... ДРУГИЕ БУКВЫ, имеющие вполне определенные очертания, занимающие свое законное место в алфавитных системах.
И тогда рассматриваемый нами криптоним получит такой вид: "Н.И.m - g - въ". Для понимания этой подписи нужно иметь в виду, во-первых, особенность русских книжных шрифтов XVIII - начала XIX века: начертание заглавной буквы "Т" в них - имело тот же самый характер, что и в получившейся у нас подписи, то есть это было "т" - "на трех ножках". Ну, а что касается второй перевернутой нами буквы, то она также требует дополнительной герменевтической процедуры, чтобы стал понятен ее характер в составе этой именно авторской (псевдо-авторской) подписи.
И это - именно знакомый уже нам пример перекодировки буквы из алфавитной системы одного языка - в другую, чтобы получилось новое, скрывающееся за обликом прежнего, слово. Латинской букве, которая получилась у нас в "полуфабрикате" окончательной подписи, - соответствует русская буква "г". И между прочим, рассказывают, что начертание буквы "б", "Б" современного "гражданского" русского алфавита было получено составившим этот новый гражданский алфавит Петром I - БЛАГОДАРЯ ИМЕННО ТОЙ МАНИПУЛЯЦИИ, которую мы произвели только что, лишь - в обратную сторону: благодаря переворачиванию латинской буквы "g" на 180 градусов вокруг своей центральной оси. Это, кстати, приоткрывает исторические истоки той буквенной криптографии пушкинской эпохи, которой мы сейчас коснулись.
И в результате - мы получаем новую криптонимную подпись: "Н.И.Т - г - въ". Тут уж не узнать ее, не узнать ИСТОРИЧЕСКОГО ЛИЦА, которое она означает, - просто невозможно, так же как не узнать "прототипа" героини стихотворения "Смуглянка". Впрочем, это касается, отчасти, уже даже исходного варианта подписи, и меня сильно удивляет, почему до сих пор ни одному историку, ни одному литературоведу - не бросились в глаза эти инициалы: "Н.И." - которые в русской литературе 1820-х годов обладали ярко выраженной индивидуальностью!
Конечно же, этот криптоним означает - Николая Ивановича Тургенева, "хромого Тургенева" шифрованных строк пушкинского романа "Евгений Онегин", еще одного участника декабристского движения, которому удалось избежать ареста только потому, что в момент восстания 1825 года - он находился за границей. Именно этой коллизии было посвящено стихотворение Пушкина, посланное в составе письма П.А.Вяземскому летом 1826 года, когда прошел слух (оказавшийся ложным) об аресте Тургенева и доставке его по морю в Россию. Это восьмистишие было написано в ответ на стихотворение Вяземского "Море":
Так море, древний душегубец,
Воспламеняет гений твой?
Ты славишь лирой золотой
Нептуна грозного трезубец?
Не славь его. В наш гнусный век
Седой Нептун земли союзник.
На всех стихиях человек
Тиран, предатель или узник.
Как видим, уже в этом отклике на событие из истории декабризма - звучит мифологический мотив, как это будет в стихотворении "Арион", написанном вслед за ним в 1827 году. И даже не мотив - а полноправный сюжет: как обратил внимание Ю.М.Лотман, в основе образного строя этого стихотворения лежит аллегорико-мифологический сюжет "Союз Земли и Моря", распространенный у голландских живописцев XVI - XVII века.
Собственно говоря, та криптонимическая игра, которую мы встречаем в "Литературной Газете" 1830 года, предусматривается - уже мифологической символикой пушкинского стихотворения 1826 года. ТРЕЗУБЕЦ морского бога Нептуна - представляет собой не что иное, как... инициал фамилии Тургенева в архаизированном написании. И сама манипуляция с этим инициалом, благодаря которой будет получен криптоним мифического поэта "Шибаева", - уже предполагается образностью пушкинского стихотворения: трезубец Нептуна обращен вверх... повернут вниз, на поверженного врага... И сам этот ПЕРЕВОРОТ (буквы, трезубца), схема переворота - представляет собой схему риторического построения пушкинского стихотворения: "Ты славишь?... Не славь..."
Этой декабристской темой вообще, и фигурой Н.И.Тургенева в частности, и объясняется присутствие в корпусе "шибаевских" стихотворений - переводов из А.Шенье; присутствие - довольно значительное в количественном отношении (а следовательно - и значимое, знаменательное в концептуальном), на что обратил внимание еще В.Э.Вацуро. Так же как и стихотворение "Арион", стихотворение "Андрей Шенье" в поэзии Пушкина - является выражением остродраматичных, конфликтных отношений поэта с движением декабризма. Проецируя на события восстания 14 декабря 1825 года это написанное незадолго до них стихотворение, Пушкин, так же как и в "Арионе", недвусмысленно давал понять: победи восставшие - он оказался бы на том же месте, что и во времена Французской революции Шенье: на эшафоте.
Именно этой коллизии: Шенье в темнице, Шенье накануне своей казни, посвящен, как мы уже знаем, третий из сделанных за подписью "Н.И.Шибаева" переводов из Шенье, напечатанный в альманахе "Альциона" на 1832 год, вместе со стихотворением "Ночь". Но теперь, когда мы расшифровали эту псевдо-"шибаевскую" подпись, нам становится понятным, что ТОЙ ЖЕ САМОЙ ДЕКАБРИСТСКОЙ ТЕМЕ посвящен и первый перевод "Шибаева" из Шенье, появившийся тоже в альманахе "Альциона", только на предшествующий, 1831 год.
Это перевод стихотворения с подзаголовком "Лондон 1782", посвященного положению ПОЛИТИЧЕСКОГО ИЗГНАННИКА, такого же, каким в это самое время являлся Н.И.Тургенев:
Один, без земляков, без друга, без родных,
Забытый на земле, далеко от своих,
Волнами брошенный на остров сей угрюмый,
Я к милой родине летаю частой думой...
Почему именно он, Н.И.Тургенев был избран в качестве реального исторического лица, на которое намекала вымышленная, фиктивная подпись под группой стихотворений, впервые появившихся в "Литературной Газете" 1830 года? Я пока что не готов ответить; но сам смысл этого жеста - понятен: он как бы указывает на возможность прозвучать в легальной печати - голосу человека, находящегося в гонении, доступ на родину которому был закрыт.
И действительно, европейские корреспонденции Тургенева печатались в русских журналах второй половины 1820-х годов. Это относится к творчеству и других государственных преступников, таких как А.А.Бестужев, повести которого начали приобретать как раз в это время широчайшую известность под псевдонимом "А.Марлинский".
* * *
Спрашивается: а распространяется ли намечающаяся у нас закономерность - и на стихотворение "Мщение"? Имеет ли и оно в качестве прототипа - столь же определенное историческое лицо, как и стихотворение "Смуглянка" и общая подпись под "шибаевскими" стихотворениями? Собственно говоря, ответ на этот вопрос предполагается - уже самой соотнесенностью двух этих стихотворений: первого и... последнего; "Смуглянки" и "Мщения".
Если в первом из них идет речь о ранней любви Пушкина, о любви времен его молодости, его ПЕРВОЙ поездки на Кавказ с семьей Раевских перед отправлением в "южную ссылку", когда она вспыхнула, то не составит труда биографически идентифицировать ситуацию, о которой речь идет... во втором. Ситуация эта - ДУ-ЭЛЬ; сражение за женщину, которая стала - любовью Пушкина в позднюю, последнюю пору его жизни. Любовью, которая возникла, вошла в его жизнь (чтобы ее роковым образом оборвать) - в пору ВТОРОЙ его поездки на Кавказ, его арзрумского путешествия. И стихотворения "Шибаева" печатаются в "Литературной Газете" в июле-августе 1830 года, когда речь идет - о предстоящей женитьбе поэта.
Различие реально-биографического содержания этих стихотворений, стало быть, заключается в одном: первое из них представляет собой ВОСПОМИНАНИЕ о прошедшем в жизни поэта, об - утраченном, хранящемся лишь в тайниках памяти сердца. Во втором же - о хранящемся... в тайниках БУДУЩЕГО; о том, что поэту предстоит - пережить, переживать, и в конце концов - не пережить, пасть жертвой пять-шесть лет спустя.
Впрочем, не такие уж это и "тайники". Ситуацию, изображенную, воспетую в стихотворении "Мщение" - легко было реконструировать, просчитать, и нет сомнений, да и биографические свидетельства тому есть, что она - огненным заревом полыхала в воображении Пушкина - именно в пору его женитьбы; жгла его мозг; он - очень хорошо знал, на что он идет, что ему предстоит. Но: "страшен сон, да милостив Бог"; и он шел в это свое будущее с надеждой и верой.
Поэтому мы не очень-то будем удивляться тому, что в этом "шибаевском" стихотворении 1830 года была воспроизведена ситуация последней дуэли Пушкина. Мы удивляемся тому - КАКИМИ СРЕДСТВАМИ она была воспроизведена. Одно из этих средств, художественно-изобразительных мотивов - мы уже рассмотрели. Теперь мы можем понять, почему в черновиках стихотворения "Осень" при упоминании юношеских влюбленностей Пушкина возникает этот, казалось бы, немотивированный, произвольно, по чистой прихоти поэта взятый мотив: "Вы, барышни мои с открытыми плечами..."
Он возникает потому, что он - уже фигурировал в реальном плане биографии Пушкина в стихотворении 1830 года, и тут-то уже его художественно-биографическая мотивировка была исчерпывающей! Математически ясна и предсказуема художественная траектория развития этого мотива от стихотворения к стихотворению: если в 1830 году он относится к поздней поре жизни Пушкина, то в 1833-м - он претерпевает зеркальное перемещение; становится отнесен - к ранней, то есть отроческой, юношеской, молодой поре его жизни.
Этот портретный мотив, воспроизведенный в стихотворении 1830 года "Мщение", - становится прямо-таки доминантным, если мы обратимся... к ПОСЛЕДУЮЩЕЙ иконографической пушкиниане. Неизбывный, неизменный мотив: Пушкин на придворном балу с Натальей Гончаровой, Натальей Пушкиной; открытые, беломраморные плечи его спутницы. Но: этот мотив фигурирует на лучших из этих изображений не сам по себе, но художники, каким-то безошибочно гениальным, а может быть - и просто реалистически-мудрым чутьем, придают ему ТУ ЖЕ САМУЮ ПОСТАНОВКУ, которую он имеет в стихотворении 1830 года. Это - плечи, на которые смотрят.
Не просто смотрят (глазеют, пялятся и т. д.), но на которые смотрят - в разных ракурсах; которые представляют разные возможности для обзора разным наблюдателям. Пушкин с супругой перед зеркалом: он едва-едва превышает уровень... ее плеча. Пушкин, теперь уже не со спины, не обернувшись (через плечо!) к своим (и своей супруги, отражение лица которой - мы видим в зеркале, и лица - также ищущего, но уже в этом зеркале, обращенные к ней взгляды) потенциальным наблюдателям, но - фронтально, рядом с ней же и... возвышающимся по другую сторону от нее императором Николаем. Имеющим возможность взирать на эти плечи свысока, так сказать - с высоты птичьего полета.
Вот этот ракурс парящего над своей жертвой хищника - мы и видим, чувствуем в запечатлевших этот мотив строках стихотворения 1830 года. Повторяю: это картины, НАВЕРНЯКА пылавшие жгучим огнем в воображении Пушкина именно в этот самый момент, в 1830 году, в пору приближения свадьбы. Именно картины, потому что в следующей строфе стихотворения мы находим другой портретный мотив, также уже замеченный нами в связи с параллелью к нему в стихотворении "Смуглянка":
В ее встревоженных очах
Стыд умирал, лицо пылало,
И колебал последний страх
Преступной груди покрывало.
Прочитав эти строки именно так, как они и написаны, РЕАЛЬНО-БИОГРАФИЧЕСКИ, мы получаем возможность узнать, как представлял себе Пушкин тогда, в момент перед женитьбой, внутреннее состояние своей супруги - потом, в 1835 - 1836 году, когда она его - будет реально испытывать; возможность - прикоснуться к этому мучительно-жгущему представлению, к тому аду, который разверзался в сердце поэта.
Этот портретный мотив - имеет себе параллель и в другом, помимо "Смуглянки", из "шибаевских" стихотворений, только в этом случае - находящемся вне комплекса публикаций "Литературной Газеты". Впрочем, создавалось стихотворение, содержащее эту параллель, - вскоре после этих публикаций, осенью того же 1830 года, потому что речь идет - о том самом переводе "лондонского" стихотворения А.Шенье, которое дает собой обоснование причастности к циклу "шибаевских" стихотворений фигуры политического эмигранта Н.И.Тургенева.
Мы привели первые строки этого стихотворения, дальнейшая же его часть - как раз и дает развитие, составляющее собой параллель к изображенному в стихотворении "Мщение":
...Здесь, в пасмурной стране, судьбу мою виня,
Мне долог каждый час, желаю смерти я -
И ни единый друг меня не ободряет,
Не сядет близ меня; И ВИДЯ, ЧТО ПЫЛАЕТ
ЛИЦО МОЕ В СЛЕЗАХ, исторженных тоской,
Мне руку не пожмет, не спросит, что с тобой?
Почему параллель эта возникает в этом именно стихотворении - понять легко: "мщение" императору, императорскому двору - по логике вещей, и не может состоять ни в чем ином, кроме... политического бунта (помните, в "Полтаве" - об истоке политической измены ее главного героя: "...И за усы мои седые Меня с угрозой ухватил"!). Но нас в данном случае интересует - интимно-биографическая составляющая этой ситуации. ОДИН И ТОТ ЖЕ ПОРТРЕТНЫЙ МОТИВ возникает в двух стихотворениях - в прямо противоположном биографическом контексте.
Мотив из стихотворения "Мщение" повторяется в переводе "Из А.Шенье" - именно потому, что ситуация, в которой он там возникает, - является прямо противоположной, КОНТРАСТНО ПОДЧЕРКИВАЕТ специфику ситуации в стихотворении, опубликованном в "Литературной Газете".
В переводе из Шенье герой-изгнанник - один, в глухом одиночестве. Некому взять его за руку, допытаться до причины его горя, сесть рядом с ним, чтобы его ободрить. Это значит: что вся эта мизансценическая конструкция, коль скоро речь идет об изображении по контрасту, - ПРЕДПОЛАГАЕТСЯ В СТИХОТВОРЕНИИ 1830 ГОДА. Сопоставив, соединив эти стихотворения, сведя воедино разрозненные части целостного изображения, содержащиеся в каждом из них, мы как бы видим - мгновенную зарисовку интимнейшего разговора Пушкина со своей "женкой" Натальей; вернее - то, как представлял, рисовал себе этот, неизбежно ему предстоящий, неизбежно имеющий произойти, разговор Пушкин тогда, летом-осенью 1830 года.
И это значит, что тогда, в тот момент времени, когда всему этому только предстояло начаться, Пушкин ясно рисовал себе в воображении не только возможность катастрофического развития событий, но и - думал о его разрешении; как... полководец, планировал тактику и стратегию предстоящей ему битвы!
И здесь, поскольку сражение - это всегда сражение С ВРАГОМ, с тем, кого мы - ОСУДИЛИ НА СМЕРТЬ, требует специального рассмотрения то, что - и так обращает на себя внимание, бросается в глаза в следующих двух строчках строфы, содержащей это портретное описание. А именно, содержащаяся в них оценка; приговор: "ПРЕСТУПНОЙ" - "Преступной груди покрывало". Коль скоро мы рассматриваем это стихотворение реально-биографически, то именно эта оценка - и составляет самую большую проблему для разрешения.
* * *
Когда мы говорим о том, что стихотворение "Мщение" - посвящено Наталье Гончаровой, мы основываемся не только на том, что в нем изображены, преломлены мотивы, связанные с последней дуэлью Пушкина. Основу для такой идентификации дает нам и еще один художественно-изобразительный прием: в тексте этого стихотворения - развивается МЕТАФОРА ИМЕНИ его адресата. Поначалу наличие такого развития, присутствие самой внутренней формы фамилии невесты Пушкина в тексте стихотворения - невозможно заметить; и только потом становится понятным, что происходит это из-за того, что дается это развитие, эта метафора - ПО КОНТРАСТУ.
Зато очень заметно в стихотворении развитие, присутствие - мотива КАМНЯ. Это слово - прямо звучит, и именно в своем метафорическом, и даже - традиционно-аллегорическом смысле, в первых же строках стихотворения:
Я долго на душе носил
Тяжелый КАМЕНЬ подозренья...
И это словоупотребление - так бы и осталось стертой аллегорикой, если бы - не заставило над ним задуматься ПОВТОРЕНИЕ, варьирование этого мотива в следующей строфе стихотворения, причем в этом случае - уже так, что мы и не сразу понимаем, что имеем дело С ТЕМ ЖЕ САМЫМ мотивом. Это строки - в которые мы уже пристально вглядывались:
И взоры наглые кидал
На БЕЛОМРАМОРНЫЕ плечи...
Здесь мы имеем дело - также со стертой метафорой женской красоты; но при столкновении, соединении этих мотивов - эта их стертость, автоматизм их восприятия - исчезают: поскольку возникает вопрос - о причине такой повторяемости и, соответственно, - заставляет присмотреться к этому "стертому" мотиву как бы к впервые увиденному. И разрешение этой загадки - содержится в этих же самых строках; в глаголе, который в них присутствует: "кидал". КАМЕНЬ - КИДАЮТ, бросают; это - инструмент, предназначенный для бросания.
И мелькнувшая у нас догадка (то есть догадка - о причине, о ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ФУНКЦИИ нагнетания этого мотива в стихотворении) - находит себе подтверждение в последней строфе. Ведь изображена в ней - сцена дуэли:
Я проклял женскую любовь!
Взвизжал свинец, подарок ада,
И враг упал, и хлещет кровь....
Уж он не бросит деве взгляда!
Именно эта сцена - и дает нам объяснение развитию аллегорико-метафорически, а далее - и символически, преподнесенного в этом стихотворении мотива "камня". И наоборот: развитие этого мотива, присутствие его в стихотворении - заставляет соответствующим образом взглянуть и на сцену дуэли, интерпретировать ее. Камень - бросают. А в романе "Евгений Онегин" об аналогичной ситуации - ситуации, как бы предвосхищающей реакцию Ленского на ухаживания Онегина за его невестой, Ольгой, сказано:
...Разбить сосуд клеветника.
"Сосуд" в данном случае - метафора человеческого тела; тело уподобляется - ГЛИНЯНОМУ ИЗДЕЛИЮ; реализуется библейский миф о создании человека из "горстки праха". Глиняному - или... ГОНЧАРНОМУ: вот таким образом, здесь, в самом конце, в результате развития контрастно-противоположного мотива "камня", и возникает, наконец, начинает брезжить искомая нами метафора имени "Гончаровых".
Я сказал о том, что этот мотив "камня" достигает в стихотворении высот СИМВОЛИЧЕСКОГО, а не только узусно-аллегорического, смысла - потому что в этой последней строфе намечаются уже черты АЛХИМИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА. Именно эта часть стихотворения содержит строку - которая сразу же поразила мой слух; еще до всякого рассмотрения его и, соответственно, обнаружения всех его невыразимых поэтических красот, заставила меня убедиться, что я имею дело с созданием высочайшего поэтического гения:
...Взвизжал свинец, подарок ада...
Эта строка, несомненно, принадлежит к числу лучших строк мировой поэзии. Но сейчас она поворачивается другой стороной; возникает вопрос о том - ПОЧЕМУ (благодаря этой непревзойденной поэтической выразительности) в ней такое место, значение, вес - приобретает образ... СВИНЦА? Ответ на этот вопрос я нашел, отметив для себя еще одной свойство этой строки, характеризующее ее высокую поэтическую значимость: она находит себе достойную параллель - в корпусе аутентичных пушкинских произведений; в трагедии "Скупой рыцарь", которая будет писаться вскоре после "литгазетовской" публикации "шибаевских" стихотворений, в Болдине осенью 1830 года.
"Подарок ада" - называется СВИНЕЦ в стихотворении "Шибаева". В трагедии "Скупой рыцарь" - произносится хрестоматийно знаменитое, но - обнаруживающее теперь в себе прямую художественно-метафорическую параллель этому, никому практически не известному образу из стихотворения 1830 года: "Твои червонцы будут пахнуть адом..." И тут металл, и там металл; и в обоих случаях - он вступает в какое-то интимное соотношение... с адом: в одном случае он является его "подарком"; в другом - вообще им пропах.
А самое главное - это то, что параллель образу стихотворения из трагедии "Скупой рыцарь" напоминает об... антитезе "свинцу"; "червонцы" ведь - это ЗОЛОТЫЕ монеты. И именно эта антитеза - и вскрывает АЛХИМИЧЕСКИЙ колорит этой сцены; сверх-задачей алхимии - и является: превращение "свинца" (или, если угодно последовать содержащемуся в этом слове каламбуру, - свинства, свиней во образе человеческом) - в "золото" (то есть металл, причастный Божеству, являющийся символом Божества).
И, поскольку такая возможность "алхимического" истолкования этой сцены возникла, - встает вопрос: а есть ли в самой этой строфе - а не только в параллели к ней из другого пушкинского произведения - ЗО-ЛО-ТО? И, задав его и присмотревшись к тексту строфы, мы говорим - да, конечно есть:
...И враг упал, и хлещет кровь...
"Хлещет" - из "разбитого сосуда"; разбитого - брошенным в него "камнем". "Кровь" - это, конечно, ипостась золота, "аурум". А превращение "свинца" в "золото" - и осуществляется в алхимическом процессе... им, "кам-нем"; поиск этого "камня" - и составляет главное содержание занятий алхимией.
Но в данном случае, напомню, этот мотив "камня" - интересует нас в другой связи; то есть - не только в его центральной алхимической функции, функции превращения неблагородных металлов в золото, но - в связи с той ОЦЕНКОЙ, которая прозвучала в предыдущей строфе стихотворения в адрес ее героини и которую мы назвали - главной проблемой этого произведения. Подмеченный нами мотив "камня", развивающийся в этом стихотворении, в отношении к этой ситуации имеет несколько иное (хотя по существу - то же самое) значение. Это уже, конечно, - ЕВАНГЕЛЬСКИЙ контекст употребления этого слова: "Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее КАМЕНЬ..."
Чтобы понять, представить себе художественное решение этой проблемы, дающееся в этом стихотворении, нужно обратить внимание на лейтмотивное развитие другого образа в нем. Заканчивается стихотворение строкой: "Уж он не бросит деве ВЗГЛЯДА". Это окончание - является ответом на первое появление этого мотива в тексте стихотворения: "И ВЗОРЫ наглые кидал..." А между этими конечными пунктами находится и еще одна вариация, относящаяся уже не к сопернику героя стихотворения, но - к героине: "В ее встревоженных ОЧАХ Стыд умирал..."
Вот это перенесение мотива на другого участника трагедии - и дает, на наш взгляд, искомое разрешение проблемы. Потому что, прислушавшись к буквальному значению слов, содержащих роковую, привлекшую наше пристальное внимание оценку, мы обращаем внимание на то, что "ПРЕСТУПНОЙ", "ПРЕСТУПНИЦЕЙ" - там называется вовсе не сама героиня. "Преступление" - как бы... отчуждается от ее личности, от ее бессмертной души, подлежащей суду; сосредотачивается в одной части ее тела, которое как бы захвачено естественной, неизбежной телесной, плотской реакцией на ухищрения соблазнителя, и которой противостоит ее нравственная личность.
И, поскольку к изображению этой коллизии оказывается причастным, как мы видим, мотив "взора", "очей", - то и возникает, просматривается в этом изображении другое знаменитое евангельское изречение: "Если твое око соблазнит тебя..." И - происходит в этом стихотворении... "вырывание ока": муж и жена - единый духовный организм; как бы два "ока" этого организма; и вот, одному из этих "очей" - предстоит быть... "вырванным".
Казалось бы, завершение стихотворения - идет вразрез с намеченным нами реально-биографическим планом его содержания; не соответствует - последней дуэли Пушкина. Но "враг", о гибели которого говорится здесь, - это ведь понятие соотносительное; для своего "врага" - я также являюсь "врагом". Напомню, что происходящее - рисуется в ВООБРАЖЕНИИ поэта, как сцена, последовательная цепочка событий, пережить которые ему предстоит; и в последней строфе - он видит... картину собственной смерти; он может ГОВОРИТЬ о ней, будучи еще живым, как будто о смерти "другого" человека, именно потому, что она совершается лишь в его воображении.
Эта смерть разрешила неразрешимую ситуацию; превратила "свинец" - в "золото"; и мы знаем теперь, что это - развитие событий, которое намечалось, планировалось Пушкиным еще в 1830 году, еще даже до того, как состоялась сама женитьба. И затем, в событиях 1836 года, этот план, этот замысел разрешения - был воплощен... в жизнь. В смерть.
* * *
И так же, как в случае со стихотворением "Смуглянка", публикация стихотворения "Мщение" в том же номере газеты сопровождается публикацией произведения, представляющего собой как бы "естественным" образом возникшую параллель к его затаенно-внутреннему содержанию. Публикация этого произведения началась еще в предыдущем N 45 от 9 августа (там же, между прочим, напечатано и второе из "шибаевских" стихотворений - послание "Вердеревскому"). Оно называется: "Состояние общества в Соединенных Американских Областях", и в оглавлении тома имеет указание на своего автора: "Отрывок из соч. П.И.Полетики".
Впрочем это же указание дается в следующем номере газеты, где напечатано окончание этого очерка и - стихотворение "Мщение". Именно здесь в редакторском примечании впервые и сообщается:
"Издатель приносит искреннюю благодарность свою Е[го] П[ревосходительству] Петру Ивановичу Полетике, за доставление в его Газету сей любопытной и занимательной статьи..."
Всем известно, что фамилия автора этого сочинения, русского дипломата, - является также фамилией женщины, сыгравшей роковую роль в семейных событиях жизни Пушкина 1836 года.
Но теперь наше внимание привлекает - совершенно иная линия исследования находящегося под нашим рассмотрением материала, которая открывается благодаря пристальному изучению криптонима, за которым до сих пор принято было себе представлять какого-то не существующего, никому не известного "Шибаева".
Дело в том, что на страницах "Литературной Газеты" 1830 года у этого "Шибаева" существует... ДВОЙНИК. Я сам обнаружил присутствие этого "двойника" совсем недавно, когда, совершенно по другому поводу, бросил обзорный взгляд на всю совокупность находящихся здесь публикаций. Тут-то моим глазам и открылось - совершенно неожиданное, невероятное: что, прямо как в комедии Н.В.Гоголя "Ревизор", наряду с этим "Шибаевым" среди авторов этого издания есть и... "Шигаев" (соотнесенность, взаимоотождествляемость ДВУХ РАЗЛИЧАЮЩИХ ЭТИ ФАМИЛИИ БУКВ - нам уже известна). Вот этим "Шигаевым" мы и хотим заняться.
Если все три стихотворения "Н.И.Шибаева" находятся во втором томе (за второе полугодие) 1830 года, в одном июльском и двух августовских номерах, то две из трех публикаций его почти-однофамильца появляются еще в первом томе; и если произведения "Шибаева" представляют собой оригинальные стихотворения, то произведения "Шигаева" - это переводная проза.
Напомним, что все три "шибаевских" стихотворения - напечатаны без подписи вообще; и лишь в оглавлении тома - появляется этот сакраментальный криптоним, объединяющий их как принадлежащие одному автору: "Н.И.Ш - б - въ". Обе "шигаевских" публикации в оглавлении первого тома - также подписаны криптонимом; и ЕСЛИ БЫ дело обстояло наоборот, если бы эти прозаические вещи появились бы по времени ПОСЛЕ стихотворений, то можно было бы счесть, что в начертание криптонима этого вкралась опечатка, и все эти публикации вместе... ПРИНАДЛЕЖАТ ОДНОМУ АВТОРУ!
Потому что подпись эта в оглавлении первого тома выглядит так: "...пер. Н.П.Ш - ва"! Всего один-единственный инициал - "П." вместо "И." - отличает подпись одного анонима от другого, и эти подписи читателю "Литературной Газеты" - конечно же, легко было спутать, отождествить. Тем более, что, углубляясь в особенности оформления каждой из этих прозаических публикаций, мы обнаруживаем, что игра в путаницу вокруг этих подписей - строится специально, и не ограничивается одним только отождествлением двух авторов самого этого издания.
Первая из прозаических, "шигаевских" публикаций появляется в NN 9 и 10 от 10 и 15 февраля. В оглавлении первого тома ее название выглядит так: "Сир Эдгер и его сокол. Повесть XVI столетия (с Англий., пер. Н.П.Ш - ва)". В тексте же заглавие этого произведения получает подзаголовок: "(Из соч. Автора: London in the olden time)", а в конце текста публикация сопровождается указанием на источник: "(Из: British Wreath, 1829)", и главное - новым вариантом того же самого криптонима, что и в оглавлении: "Пер. Ш.". Как видим, это сообщение: "Перевод Ш..." - сконструировано совершенно особым образом; так, что оно может быть прочитано, как сокращение... имени и фамилии знаменитого французского собирателя народных сказок: Шарля Перро!
И такое мнимое, представляющее собой литературную игру прочтение криптонима - находится в созвучии со средневековым характером самого произведения, которым оно подписано ("Повесть XVI столетия"), а кроме того - предвещает, анонсирует появление следующего, второго произведения, относящегося к тому же самому криптониму. Как видим, имя французского сказочника, на которое иллюзорно указывает подпись, - находится в противоречии с национальной принадлежностью самого произведения - переведенного с английского, принадлежащего автору исторического сочинения о Лондоне и взятого из английского журнала.
Однако мы сразу же понимаем, чем вызван это национальный диссонанс, как только знакомимся со второй публикацией того же самого анонима, потому что она представляет собой не что иное, как перевод отрывка из романа Проспера Мериме. Он напечатан в N 28 от 16 мая и в оглавлении тома оформлен аналогично предыдущему случаю: "Поединок (Отрывок из книги: 1572. Chronique du temps de Charles IX. пер. Н.П.Ш - ва)". Однако под текстом самой публикации появляется подпись, уже - исключающая возможность опечатки, возможность отождествления ее с подписью автора стихотворений, и в то же самое время - по своему внешнему виду, наоборот, максимально приближающаяся к внешнему виду сокращенной подписи "Н.П.Шибаева": "С Фр. Н.Ш - г - въ"!
И вот затем, во втором томе появляются три стихотворения, которым только еще предстоит быть подписанными "шибаевским" криптонимом, а затем, в N 56 от 3 октября - третье из интересующих нас прозаических произведений: "Приключение маленького Антиквария (из Вашингтона Ирвинга)"; в тексте оно имеет ту же самую подпись: "С Английского. Н.Ш - г - въ". Вот В ЭТОМ, я думаю, и заключается ответ на заданный нами выше вопрос: почему за основу для создания криптонима мнимого автора "Н.П.Шибаева" из всех имен политических оппозиционеров, деятелей декабризма - было выбрано имя именно Н.И.Тургенева!
Потому что именно оно - давало возможность образовать криптоним, обладающий максимальным сходством С УЖЕ СУЩЕСТВОВАВШИМ на страницах "Литературной Газеты" криптонимом переводчика английской и французской прозы "Н.П.Ш - г - въ"! И наконец, в конце года - этот криптоним: "Н.И.Ш - б - въ" - в оглавлении второго тома ВПЕРВЫЕ появляется. Характерно, что оформление подписи его "двойника" здесь же, в оглавлении, приобретает уже иной характер, чем раньше; буквы разделяются не дефисами, но точками: "Пер. с Англ. Н.П.Ш . г . ва". Явно, это делается для того, чтобы подчеркнуть отличие от второго криптонима, чтобы читателю труднее было их спутать; но одновременно: этим как бы признается, удостоверяется их близкое сходство, их тесное взаимоотношение.
И тем самым - подводится черта под той литературной игрой, которая велась с подписями под "шигаевскими" публикациями в этом издании на протяжении всего года.
* * *
Факт существования на страницах "Литературной Газеты" 1830 года двух псевдонимов-близнецов, этаких "Бобчинского" и "Добчинского" из еще не написанного "Ревизора", - очевиден. Нельзя пройти и мимо той игры на сходстве этих криптонимов, которая ведется на страницах этого издания и которую мы сейчас проследили. Игра с криптонимом "Н.П.Ш - г - ва" с самого начала года, с февраля месяца - была нацелена на появление - в самом конце этого года! - криптонимической подписи новорожденного поэта "Н.И.Шибаева", содержащей в себе имя реально существующего политического изгнанника!
Следовательно, можно сделать вывод априори, в самой этой фигуре "переводчика Шигаева", в его произведениях, публикациях, - есть что-то, предполагающее родство с этой острозлободневной политической тематикой? И как только мы начинаем присматриваться к его литературной деятельности, на самых первых шагах - мы убеждаемся, что это так. В том, что касается круга публикаций "Литературной Газеты" 1830 года, это относится, прежде всего, к "Приключению маленького Антиквария", напечатанному в октябре этого года, после того как в одном из июльских номеров, рядом с первым из "шибаевских" стихотворений, было напечатано... стихотворение Пушкина "Арион". Именно этот перевод маленькой вещи В.Ирвинга показывает, насколько далеко простиралось сходство, единство публикаций "Шибаева" и "Шигаева" уже не по одному только их внешнему виду, но и по существу.
Напомню миф об Арионе. Знаменитый древнегреческий поэт Арион, которого считают зачинателем античной трагедии, возвращался с состязания певцов с большими сокровищами, доставшимися ему в качестве победителя. Поэтому корабельщики, которые его везли, позавидовали ему и сговорились его убить, а сокровища забрать себе. В ответ боги, которым Арион был угоден своим пением, послали бурю, потопившую корабль злоумышленников, а самого певца подхватил дельфин и благополучно вынес на берег.
Как видим, Пушкин в своем стихотворении нарушает причинно-следственную связь событий; дает их - как бы с точки зрения наивного взгляда певца, не ведающего о том зловещем заговоре, который зреет у него за спиной; продолжающего считать заговорщиков своими друзьями. И одновременно, самим фактом выбора мифа для построения аллегорического плана стихотворения, - Пушкин дистанциировал себя от этой наивной точки зрения; с исчерпывающей ясностью обозначил свое собственное положение среди реальных прототипов этой мифологической аллегорики.
И вот, начав читать маленькую новеллу Вашингтона Ирвинга, переведенную таинственным "Н.П.Ш - г - вым", мы с изумлением начинаем понимать, что знакомимся - с еще одним вариантом истории Ариона! "Маленький Антикварий", о котором здесь идет речь, возвращается с грузом бесценных исторических, археологических находок; сталкивается с разбойниками, попадает в их логово, становится участником их пира - но... в отличие от корабельщиков древнегреческого мифа, разбойники никакого интереса к его сокровищам не испытывают! Преисполнившись искреннего уважения к его ученым познаниям, о которых им становится известно в ходе знакомства, они, тем не менее, отказываются признать, что его находки имеют какую-нибудь материальную, рыночную ценность, которая могла бы пробудить их интерес, - и отпускают его с миром.
Как всегда у Ирвинга, классический, традиционный сюжет дается в иронической, сниженной, пародийной обработке. Но для нас в данном случае важно, что это - именно тот сюжет, который положен в основу пушкинского "Ариона", и изложен он в произведении, переведенном русским литератором, чей криптоним - является близнецом криптонима русского поэта, чье стихотворение напечатано бок-о-бок со стихотворением Пушкина и вдобавок образует с ним, как мы установили, содержательное единство!
Ясно же, что выбор для перевода "Н.П.Шигаевым" данной новеллы В.Ирвинга - нацелен именно на то, чтобы ОТОЖДЕСТВИТЬ, СООТНЕСТИ эту литературную фигуру - с фигурой вымышленного (как мы теперь твердо это установили) поэта "Н.И.Шибаева"!
Но на страницах "Литературной Газеты" 1830 года мы находим... еще один ЗНАК, дающий нам представление о единстве двух этих криптонимов. Мы почти ничего не сказали еще об одном стихотворении "Шибаева", втором, напечатанном между "Смуглянкой" и "Мщением". Называется оно "Вердеревскому" и его рассмотрение мы, пожалуй, отложим до другого случая, потому что его нужно рассматривать в тесной связи с теми "шибаевскими" стихотворениями, которые будут напечатаны в альманахе "Северные Цветы на 1831 год".
Однако уже сейчас нужно сказать, что адресат послания, в отличие от всех этих встречавшихся нам литературных фантомов, - является реальным историческим лицом, литератором этого времени. А главное - здесь же, в "Литературной Газете" 1830 года, где напечатано адресованное ему "шибаевское" послание, - помещено и одно из его произведений. Оно находится в N 63 от 7 ноября, и... завершает собой тот круг, который был начат в феврале этого года лукавым сходством подписи переводчика "Шигаева" с именем французского сказочника Ш.Перро. Публикация Вердеревского в тексте снабжена подписью автора, имеющей - куда более сенсационный характер: "С Фр. - В - iй"!
Начавшись с отголоска имен гоголевских персонажей "Бобчинского" и "Добчинского" - дело закончилось... появлением имени героя будущей знаменитой повести Гоголя: "Вiй"! Почему именно - "Вий", и имеет ли взаправду адресат послания "Вердеревскому" - какое-либо сходство с этой инфернальной, вампирической фигурой? Это и должен будет показать нам сравнительный анализ указанных "шибаевских" стихотворений.
Но посмотрим на описание этой публикации в оглавлении тома: "Сокровище. Хроника 1394 года (из книги: Soirees de W.Scott, пер. В.Е.Вердеревского)". Таким образом: во-первых, название произведения, переведенного адресатом послания "Шибаева" Вердеревским, перекликается с названием романа П.Мериме, отрывок из которого переведен "Шигаевым" здесь же, в "Литературной Газете" ("Хроника царствования Карла IX"). Во-вторых: источником перевода служит Вальтер Скотт - литератор, американскую параллель которому в литературе эпохи и составляет Вашингтон Ирвинг, новелла которого переведена здесь же тем же "Шигаевым".
Или, сказать иначе: "Шибаев" в августе месяце помещает в "Литературной Газете" послание тому самому лицу, единственная публикация которого в этом издании в ноябре - появится в качестве созвучия, отражения прозаических переводов "Шигаева". И трудно нам теперь удержаться от заключения, что едва ли не главная цель появления этой публикации - в том, чтобы в очередной раз наметить, установить, упрочить связь между этими псевдонимами-близнецами!
|