|
|
|
В путь за руном устремились мини́йцы. Доро́гой
Встретили старца Фине́я. Ему услужили:
Птиц-полудев отогнали. Фине́й благодарный
Путников смелых приветствовал: в добрый поход. |
|
...Всякое было в пути... Наконец-то достигли
Быстрого Фа́сиса устья... Царю объявили,
Что бороздили моря, чтоб руно взять с собою
(Множество дел превеликих при этом назвав). |
|
...Царская дочь — предводителя славных пришельцев
Из головы удалить не могла. Говорила:
«Что заставляет Меде́ю искать чужеземца?
Бог ли, которого люди любовью зовут? |
|
|
Больно мне думать, что сгинет пришелец напрасно.
Что до него мне? Увидела мельком, случайно.
В сердце пожар разгорается: может, погубит
Юную девушку, если его не унять? |
|
Разве любовь к чужеродному не безрассудна?
Милый отеческий край мне готовит немало.
Смелых и доблестных, выбор у дочери царской —
Лучше представить нельзя. Для чего мне Ясо́н? |
|
|
Бычьим огнём опалится? иль кто из взошедших,
Им же посеянных, станет убийцею гостя?
Или дракон ненасытный его уничтожит?
Пусть бы! А мне не равно ли? Положим, спасу |
|
И от быков, и от воинов, и от дракона,
А неизвестный, простившись, свой парус поднимет,
В новой стране повстречает другую, и с нею —
Соединится, любимой своей назовёт, |
|
Разве тогда не обрушится чёрствое небо?
Разве простится обида моя? Но Меде́я!
Вспомни лицо его, взгляд — благородный, открытый, —
И не пугайся, не бойся обмана. Вперёд |
|
Пусть поклянётся тебе, что тебя не оставит!
И поспешай. Будешь счастлива с верным Ясо́ном.
Свет добрых дел, верно, люди уже не забудут.
Имя прославишь своё во седых городах... |
|
Что же? оставлю сестёр? и родителя? брата?
Землю родную? Отправлюсь по морю скитаться?
Правда, сердит мой отец. Да и край наш — суровый.
Брат ещё молод. Сестрицы, надеюсь, поймут. |
|
Меньше на родине брошу, чем, смерть обманувши, —
Приобрету... Пусть осудит меня неизбежность.
Что мне? С любимым моим буду рядом. Узнаю
Земли иные. Рукою дотронусь до звёзд». |
|
Думала так. Но бежали за мыслями мысли.
Были и те, что пытались её образумить:
«Грешница ты! Пока можешь, страшись преступленья!
Словом красивым предательство хочешь прикрыть?» |
|
|
К древним идёт алтарям Персеи́ды Гека́ты,
Что в отдалённом лесу в потаённой дубраве
Скрыты от взоров нечистых... Огни зажигает...
Дух усмиряется... Вновь — безмятежна она... |
|
Но... только видит Ясо́на, сейчас же зарделась.
Искры довольно одной лишь, чтоб жаркое пламя
Хор языков устремило к холодному небу,
Снова безумием вспыхнуло в юной груди. |
|
|
Скоро они, как нарочно, одни оказались
В роще укромной. Светились глаза у Ясо́на.
Будто впервые его лицезрела Меде́я.
Словно не смертный стоял пред очами её. |
|
За руку взял. Обещал поступить справедливо,
Мужем ей стать, увезти, уверял в жарких чувствах.
Глаз отвести невозможно, прервать невозможно.
Помощи ждал. Со слезами сказала она: |
|
«Я научу, как спастись. Поклянись же, что любишь!»
Клялся богиней триликой, священной дубравой,
Видящим взором отца обретённого тестя...
Благополучием всех начинаний своих... |
|
|
Как не поверить? Собра́ла волшебные травы.
И рассказала, как их применить. Окрылённый,
Утром домой возвратился Ясон... А на поле,
Марсовом поле — уже собирался народ. |
|
Вот на холмах приготовились к зрелищу люди.
Царь восседает в пурпу́ре на месте почётном.
Ноздри быков раздуваются, пламя трепещет.
Тлеют былинки, сожжённые жаром огня. |
|
|
Ужас мини́йцев сковал при быков появленье.
Но, защищён чудодейственной силою зелья,
Жара не чуя, к быкам приближался бесстрашно
И под ярмо подводил их отважный Ясо́н. |
|
Плуг заставлял волочить. Вот — распахано поле.
Ко́лхи дивятся. Мини́йцы кричат, подбодряя.
Зубы дракона берёт он из медного шлема.
В землю кидает войны и вражды семена. |
|
|
Всё принимает земля, вот — драконово семя
Из глубины показалось, проклюнулось, зреет.
Да, на глазах созревает могучее племя!
Воинов страшных с оружием в сильных руках. |
|
Плуг заставлял волочить. Вот — распахано поле.
Ко́лхи дивятся. Мини́йцы кричат, подбодряя.
Зубы дракона берёт он из медного шлема.
В землю кидает войны и вражды семена. |
|
|
Шепчет слова, наделённые магией тайной...
Камень тяжёлого веса Ясо́н поднимает, —
И в середину бросает. Теперь начинают
Между собою жестоко рубиться бойцы. |
|
Бьются и гибнут. И гибнут. И гибнут. И гибнут.
Уж никого не осталось из грозного люда.
Возликовали ахе́йцы. Сжимают Ясо́на
В тесных объятиях... Правда, ещё есть дракон. |
|
|
С гребнем, о трёх языках, сверхъестественной силы —
Шкруры барана хранитель. Его окропляет
Травами с соком лете́йским Ясо́н. Произносит
Трижды слова заклинания — сторож уснул. |
|
В руки берёт золотое руно победитель.
Вместе с добычей своею увозит Меде́ю.
В И́олк супругами входят. Встречают героев
Жители города: жены, мужи, старики. |
|
В дар приношенья несут. На железных решётках —
Жарится мясо, богам принесённые жертвы.
Всюду веселье... Лишь старец, родитель Ясо́на,
Близок к кончине, не может поднять головы. |
|
|
Просит Меде́ю Ясо́н: «Отними, о супруга,
Часть моих лет у меня, и продли жизнь Эсо́на.
Счастьем своим я обязан тебе, это помню.
Но соверши ещё чудо, богиня моя». |
|
Тронута чувством сыновним, сказала Меде́я:
«Годы свои никому передать невозможно.
И не проси! Не получишь согласья Гека́ты...
Вовсе не тронув твой век, постараюсь помочь». |
|
|
Трёх не хватало ночей, чтобы лунные рожки
Соединились, и круг завершился бы полный,
Но лишь взглянула Луна округлившимся ликом,
Вышла Меде́я, босая, в сорочке простой. |
|
Без провожатых идёт, никого не встречая.
Полный покой. Безучастны кусты и деревья.
Люди заснули. И птицы. И звери. И воздух.
Звёзды мерцают одни над притихшей рекой. |
|
Руки она подняла. Обернулась три раза.
Пряди волос промочила холодной водою.
Трижды уста разрешила. Припав на колено,
Молвила звёздам. И ночи. Луне золотой: |
|
«Тайны наперсница — ночь! Ты! преемница света!
Звёзды-подруги! Помощница магов, Гека́та!
Силы земли! Волшебство, ворожба и заклятья!
Горы, озёра и ветры! Яви́тесь ко мне! |
|
Боги лесов! Духи рек! Заклинаю, яви́тесь!
Волей моей возвращаются реки к истокам.
Пусть усмиряются волны безбрежного моря.
Ветры зову́! Пригоните сюда облака́! |
|
Зевы змеиные, вслушайтесь в голос Меде́и.
Земли, дрожжи́те. Задви́гайтесь, дикие ка́мни.
Вы́йдите, тени моги́льные. Пусть побледне́ют
Светлые древние контуры дедовых спиц. |
|
Яд мой, заставь задержаться младую Авро́ру.
Помню слова, притупившие бычье дыханье,
Змеерождённых заставивших биться друг с другом.
Сто́рожа в сон погрузивших. Теперь я хочу |
|
Знать, как заставить ожить одряхлевшие ветви,
Как возвратить силу юности, возраст цветущий.
Верю, что помощь созвездий не будет напрасной,
Как не напрасно по небу повозка взлетит». |
|
|
Чу! колесница спускается из поднебесья.
Входит Меде́я, погладила шеи драконам.
Вожжи послушные лёгким движеньем встряхнула.
И — вознеслась в высоту. И уже перед ней |
|
Те́мпе раскинулся и растворился. А дальше —
Быстрые змеи в знакомые земли несутся.
Пи́нд и Оли́мп показались. Различные травы
Медным серпом искривлённым срезает она. |
|
|
Много полезного есть на брега́х Апида́на,
Что-то на А́мфрисе есть... От всего понемногу
Дева взяла. Кто исчи́слит волшебные травы?
Девять ночей, девять дней пропадала она. |
|
Вот — возвратилась. А зме́и — подумайте то́лько! —
Сбросили дряхлую кожу и вновь заблестели
Свежим особенным блеском и резвыми стали,
Хоть обоняли лишь запах ничтожной из трав! |
|
|
При́быв, Меде́я ни с кем в разговор не вступает.
Прикосновений супруга она избегает.
Через порог не проходит. Высокое небо
Кровлей ей служит. И вот, наконец, на земле |
|
Два алтаря изготовила. Правый — Гека́те.
Жертвенник Юности слева. Закрыла листвою.
Ветвями всё оплела. В две широкие ямы
Кровь чернорунной овцы налила. А потом |
|
Чашу вина опрокинула. И — добавляла
Сверху молочную чашу. Слова говорила.
Бога подземного вместе с душой-Прозерпи́ной
Жарко молила отсрочить уход старика. |
|
Долгой молитвою милость обоих нашедши,
Вынести свёкра наружу она приказала.
В сон непробудный его погрузила заклятьем.
И положила, как труп, на подстил травяной. |
|
|
Всем отойти повелела, Ясо́ну и слугам.
Волосы освободила. Потом, как вакханка, —
Два алтаря обошла. Намочив чёрной кровью,
Факелы стала держать на обоих огнях. |
|
Трижды огнём, трижды серой и трижды водою —
Старца она очищала. Меж тем — забурлило.
В медном котле! Подоспело великое время
Корни варить, добавлять семена и цветы. |
|
К ним же идут каменюки с окраин Востока,
Чистый песок, океанской водою омытый.
К ним же — роса, лунной ночью попавшая в ёмкость.
Мясо кладёт. Крылья филина. И — потроха. |
|
|
Люди обычные в толк не возьмут, вероятно,
Сколько вещей безымянных она применила...
Ва́рево чуть помешала усохшею ветвью,
Вмиг отягчилась оливами старая ветвь. |
|
Из кипятка вырывались отдельные капли,
Падали наземь, и — зелень являлась под ними.
Это увидев, свой меч обнажила Меде́я.
Вскрыла грудину и вылила кровь старика. |
|
Вместо неё поместила чудесное зелье,
Раною зелье впиталось, рубцы затянулись.
О́жил старик. Чуть отвара попил, — исчезают
Бледность и хилость, чернеет его борода. |
|
Бодрость приходит, забытая прежняя бодрость.
Сорокале́тье назад, он таким себя помнил.
И улыбнулся Эсо́н, ощутил свои силы.
И горячо он невестку поблагодари́л. |
|
|
|
|
Ли́бер за делом следил с высоты поднебесья.
Вздумал кормилицам юность вернуть и, конечно,
Опыт колхидки использовал очень успешно.
Впрочем, вернёмся к Меде́е... Тем более, что |
|
Дальше, притворно рассорясь с любимым Ясо́ном,
К Пе́лию в дом за защитой волшебница входит.
Дочери царские там принимали Меде́ю,
Ибо сам Пе́лий от старости уж не вставал. |
|
Дочери царские очень просили Меде́ю,
Чтобы отцу возвратила угасшие силы.
И обещали любую награду за это.
Та помолчала немного, потом изрекла: |
|
«Чтоб не осталось ко мне недоверия вовсе,
Пусть приведут вожака из овечьего стада,
Он превратится в ягнёнка моим волшебством.
И вы поймёте тогда, сколь чудесен мой дар». |
|
|
Дряхлого тащат барана. Меде́я пронзает
Горло ему гемони́йским ножом. Погружает
Тушу в котел. Поливает каким-то составом. —
Всех изумляя, ягнёнок бежит из котла. |
|
Тут уж, уверовав в дивную силу Меде́и,
Дочери Пе́лия, перебивая друг друга,
Просят отца исцелить. И она обещает.
Ставит огромные чаны с водой на огонь. |
|
|
Дочери в отчий покой по приказу Меде́и
Входят. Встают подле царского ложа и слышат:
«Выньте мечи, престарелую кровь извлеките.
Новым составом наполню я жилы его». |
|
Та, что любила отца больше всех, подчинилась.
Первой подходит и первую рану наносит.
Там и другие вонзают оружие в тело.
Пе́лий очнулся, предсмертное слово сказал: |
|
«Дочери! Милые! против отца почему же
Вы ополчились?» — Сказал бы и больше, но молвить
Он уж не мог... А затем измождённого старца
Бросила хитрая дева в крутой кипяток. |
|
|
|
|
Вряд ли смогла бы Меде́я уйти от возмездья,
Если бы не воспарила на крыльях змеиных,
Если бы не вознеслась к небесам удивлённым,
Если б путём неожиданным не унеслась. |
|
Мимо промчались Пели́он и кровли Фили́ры,
О́фрис и место, где нимфы на помощь Кера́мбу
В древнее время пришли при разливе печальном,
Девкалио́ну подобно спасен был Кера́мб. |
|
Мимо Меде́я летит, мимо скал питани́йских,
Несколько напоминающих длинного змея,
Где по преданию Ли́бер в глубоких пещерах
Сына телёнка под видом оленя скрывал. |
|
|
Мимо Меде́я летит Эврипи́дова града,
Где, говорят, все хвастливые женщины Ко́са
Стали рогатыми (в день, как отряд Геркуле́са
Местность покинул, продолжив опасный поход). |
|
Ро́дос остался вдали; о судьбине телхи́нов
Вспомнилось ей: становились негодными вещи,
Взгляд на которые бегло бросали телх́и́ны.
Землю телхи́нов Юпи́тер водо́ю зали́л. |
|
|
Крепость старинную Ке́и она минова́ла,
Где через множество лет предстоит удивляться
Алкидама́нту, любуясь внезапным полётом
Мирной голубки, покинувшей дочери гроб. |
|
Озеро видит Меде́я. Из слёз Гириэ́и
Образовалось оно. Гириэ́я не знала,
Что её сын, со скалы высоченной шагнувший,
Лебедем стал; не разбился, как думали все. |
|
|
Рядом лежит и Плевро́й, где на трепетных крыльях
Ко́мба спаслась от детей, от смертельных ранений.
Видит Меде́я поля Калавре́и, хранящей
Память, как птицами стали царица и царь. |
|
Справа — Килле́на, земля Менефро́на, кото́рый
С матерью ложе делил, наподобие зверя.
Где-то рыдает Кефи́с над несчастием внука;
Фе́бом в тюленя тот некогда был превращён. |
|
|
Видела дом и Эвме́ла. Но вот в Эфире́е
Сни́зилась. Тут от рождения века яви́лось
Племя людей, от грибов родословную ведших.
Эх, развернулась Меде́я в той древней земле: |
|
Ядов колхи́дских — вкусила жена молодая,
Разом два моря — пожар во дворце наблюдали;
Кровью малюток — насытился меч нечестивый
И, от Ясо́на спасаясь, исчез вдалеке. |
|
|
|
Угомонилась Меде́я — в пределах Эге́я.
Мало того — с чароде́йкою у́зами бра́ка
Соединился Эге́й... Во дворце через время
Сын объявился Эге́я, отважный Тезе́й. |
|
Мало найдётся цариц, в ком к дитю неродному
Нежные чувства пылают, поскольку угрозу
Чувствуют собственным детям... Меде́я хотела
Пасынка (тайно от прочей семьи) отравить. |
|
|
В давнюю пору со скифских бескрайних просторов
Был привезён акони́т. Существует преданье,
Что происходит цветок ядовитого свойства
Прямо от пены чудовищной Це́рбера-пса. |
|
Древний герой на цепи адама́нтовой к свету
Вывел того из пещеры, а пёс разъярённый
Лаем наполнил окрестность, и пена из пастей
Падала всюду, зловредность траве сообщив. |
|
|
Сына не знал повелитель. Супруга внушила,
Будто Тезе́й замышляет недоброе дело.
Сам же отец передал ему смертную чашу,
Думая: враг перед ним. Но в последний момент |
|
Знак на мече заприметил в углу рукояти,
Предки которым себя от других отличали.
Тут же опомнился. Смерти не дал совершиться.
Что же Меде́я? Раста́яла, как не была. |
|
|
|
|
Хоть и обрадован царь обретением сына,
В ужас приходит от мысли, что детоубийцей
Мог бы он стать. И не медля, огни зажигает.
В жертву богам, не жалея, приносит быков. |
|
День наступил. Наслаждаются праздником люди.
И небогатый народ, и зажиточный, знатный, —
Все веселятся, пируют. Вином возбудившись,
Песни запели. Тезе́я великого чтут. |
|
«Подвиги помнят твои. Ныне пашет спокойно
Земли селянин. Страшиться быка нет причины,
Ибо зловредный сражён, потому не опасен.
Да и другие разбойники уж не страшны. |
|
|
Многие сильные действием к злу устремлялись,
Тешили сердце страданием люда простого.
Был наклоняющий сосны до самой землицы
И разрывающий путников. Храбрый Тезе́й |
|
Смог победить недостойного. Ныне спокойно
Можно проехать дорогой, недавно опасной.
Будут тебя почитать благодарные люди,
Счастья земного всечасно желая тебе!» |
|
Было веселье и праздник. Однако Эге́я
Гложет иная забота: за смерть Андроге́я
Ми́нос мужей собирает к большому походу,
Намереваясь за сына жестоко отмстить. |
|
|
|
|
Мно́гим союзным царям посулил дорогое,
Мно́гих к походу угро́зами он принево́лил.
Взял и цветущий Сиро́н и равнинные земли.
Ки́тн и Сери́ф, и Мико́н, и Кимво́л меловой. |
|
Были и те города, что союзному флоту
Не захотели помочь, и тогда устремился
В левую сторону Ми́нос, где гордый и славный
Остров Эги́на средь бурного моря лежал. |
|
|
|
Острову имя Эа́к дал в честь матери милой.
В гавани судна встают. И радушно встречают
Сыны Эа́ка гостей. Прибежали на пристань
И Теламо́н, и Пеле́й, и последний сын Фок. |
|
Вскоре выходит и царь, и к приплывшим с вопросом
Сам обратился, причину и цель узнавая.
Ста городов повелитель царю отвечает:
«Помощь ищу и за сына хочу отомстить!» |
|
Горю сочу́вствуя, царь говорит, что не может
Против Эге́я пойти. Договор между ними.
С давних времен существует. Ушёл, опечалясь,
Ми́нос. Промолвил: «Заплатишь за свой договор!» |
|
|
|
Ми́носа флот не успел ещё скрыться из вида,
В гавань другие пришли корабли. С порученьем
Ке́фал привёл их. С ним вместе Палла́нтовы дети,
Клит и Буте́й, с деликатным визитом идут. |
|
Царь принимает послов, от Эге́я приплывших.
Помощи просят, на договор дружбы ссылаясь,
От посягательств немалого критского флота.
Что же Эа́к, благородный союзник Афи́н? |
|
Ке́фалу так отвечал: ««силы о́строва — ва́ши.
Можете, как на своё, полагаться надёжно
На ополчение о́бщее, действуя вместе
В грозном, умелом, едином походном строю». |
|
Ке́фал обрадован новостью: «Пусть так и будет!
Пусть преумножатся граждане этого края,
Верные слову в годину больших испытаний!
Пусть изобилием боги вас всех нагрядят! |
|
Ныне на пристани вышли ко мне молодые.
Столько цветущих и юных! Невиданных прежде.
Славные юноши! Где же, однако, другие?
В прошлое время встречавшие, помнится, нас?» |
|
|
|
Бедный Эа́к застонал и промолвил печально:
«Лучшее время настало вослед за ушедшим.
Если бы мог говорить, о прошедшем не помня!
Если бы мог не скорбеть о народе своём! |
|
Всё расскажу откровенно о мо́ре великом,
Тяжком несчастье, постигшем по воле Юно́ны,
Возненавидевшей остров, которого имя
Напоминало соперницу всякий момент. |
|
Сколько людей заразилось, и в страшных мученьях
Встретило смерть! Никакое врачебное средство
Не помогало. Сокрытой причины не зная,
Кто защититься сумел бы от гнева богинь? |
|
Звёзды четырежды видели, как округлилось
Лунное блюдце, затем — исчезало из виду.
Дни проходили, но новые страшные жертвы
Смерть собирала в бездонной утробе своей. |
|
Люди, животные, птицы, в домах и вне крова,
Гибли и гибли. Испортился воздух повсюду.
Трупы лежали везде, умножая заразу,
В сёлах, в полях, на дорогах, в озёрах, в лесах. |
|
Вот и к великой столице беда подступила.
Признаком первым болезни был внутренний пламень.
Тяжесть дыхания следом за ним возникала.
Новой опасностью дальше была краснота. |
|
Пухнет язык, безотраден вдыхаемый воздух.
Тело не может терпеть никакого покрова.
Тянет к земле, но земля не дает облегченья.
Жар нестерпимый, нельзя охладиться ничем. |
|
Лекарей нет. Тот, кто лечит, скорей умирает.
Скоро исчезли надежды. Какая надежда,
Коли напрасны любые людские потуги?
Если любые усилия только во вред? |
|
Многие, жаждой томимы, бежали к колодцам,
К рекам, к источникам, думая там исцелиться.
Тщетно! В воде умирали, её отравляя.
После другие тонули, оставшись без сил. |
|
Что совершалось в душе, передать невозможно.
Видишь, Юпитера храм? Бесконечные жертвы
Мы приносили. Жгли ладан великим святыням.
Сын за отца. За супругу молился супруг. |
|
Безрезультатно! Однажды быка молодого
К жертве во храм я привёл, и уже помолился
Жрец, разливая вино меж крутыми рогами.
Вдруг — бык упал, не дождавшись удара ножом. |
|
Пал — и издох. Отвернулись бессмертные боги.
Крови быков не хотят, и её отвергают.
Возле самих алтарей умирали больные.
Что было делать? Отчаявшись, я произнёс: |
|
«О, громовержец Юпитер! Понеже не ложно,
Что, обнимая Эги́ну, был счастлив когда-то.
Если родство между нами отнюдь не постыдно,
Скрой под землёю меня, иль ушедших верни». |
|
Молния то́тчас сверкнула с великим раскатом.
Доброе видя в небесном явлении этом,
Думал вернуться к себе. Проходя мимо дуба,
Длинную цепь муравьёв обнаружил. Они |
|
Грузы несли по проложенным ими тропинкам,
Через извивы коры необъятного древа.
Было настолько их много, что я удивился.
«Вот бы мне граждан таких же!» — с волненьем сказал. |
|
Дуб задрожал, и хоть было безветренно, листья
Зашелестели. Послышался шум непонятный.
Волосы дыбом поднялись мои. Ослабевший,
Пал я на землю. И вскоре забылся во сне. |
|
Тот же привиделся дуб. По знакомым тропинкам
Так же ползли муравьи. Зашумело внезапно.
Дуб-великан задрожал и с дубовых листочков
Скинул на землю бесчисленный строй муравьев. |
|
Только в полёте случилась чудесная странность:
Из насекомых, по мере к земле приближенья,
Начали люди являться. И тут я проснулся,
Чуть раздражённый видением глупого сна. |
|
Я поспешил во дворец. Во дворце было шумно.
Все мы отвыкли от шума за время невзгодья.
Может, я спать продолжаю? Откуда веселье?
Вижу, выходит навстречу ко мне Теламо́н. |
|
И говорит: «Государь! совершилось благо́е!
Род наш возрос непостижною волей бессмертных».
Внутрь захожу. Представляясь, с поклоном подходят
Люди, которых сегодня увидел во сне! |
|
Имя у них — мирмидо́ны. По общности рода
С древней семьёй муравьёв. По чудесному сходству
Качеств отваги, упорства, совместной работы,
Крепости духа и стойкости в ратном бою. |
|
Смело их в битву возьми. Поручи непростое.
Не подведут. Отправляйтесь, как сменится А́встром
Утренний Эвр, так тебя благосклонно принесший
В наши пределы»... Весь день говорили они. |
|
Вечер пришёл. Время вечера отдано яствам.
Ночь луноликую отдали снам безмятежным.
Солнце взошло. Но по-прежнему Эвр многосильный
На побережье господствовал. Дул и мешал |
|
С якоря сняться. Мешал возвращаться, поскольку
Полон опасностей путь без согласного ветра...
...К Ке́фалу утром явились Палла́нтовы дети.
Вместе к царю собрались. Царь ещё почива́л. |
|
Приняты были в покоях царевичем Фоком.
Он с Теламо́ном как раз набирал ополченье.
Фок пригласил их за стол, угощая радушно,
Чтоб за беседою время слегка скоротать. |
|
За дружелюбным столом они мирно сидели.
И Фок заметил у Ке́фала, внука Эо́ла,
Дротик весьма необычный, искуссной работы,
Странного дерева, с отстрым концом золотым. |
|
Фок говорит: «Я — охотник, я многое видел.
Разные дротики, но не встречалось такого,
Очень красивого. Но не могу догадаться,
Древко из древа какого в основе его». |
|
Так отвечал Эаки́ду потомок Палла́нта:
«Дротик — не только красив, но без промаха точен.
Кроме того, у него есть особое свойство:
В руку метателя сам возвращается он». |
|
Всё любопытно царевичу. Много вопросов
Он задаёт обладателю дрота: откуда
Свойство такое? Какою ценой приобретен?
Чей-то подарок, быть может? Вздохнув, говорит |
|
Ке́фал царевичу: «Всё расскажу, но печален
Будет рассказ, потому что жену вспоминаю,
Милую сердцу Прокри́ду, всегда со слезами
Ибо она подарила когда-то его. |
|
Дочь Эрехте́я прекра́сная, с ласковым взором
С дивной улыбкой, затмившая всех красотою.
Слышал ли ты об Ори́фии, буйному ветру
Так приглянувшейся? Сёстрами были они. |
|
Если сравнить двух сестёр, то скорее Прокри́ду
Нужно бы было похитить. Законным обрядом
Мы сочеталися с ней. Были счастливы оба.
Счастливо прожили месяц. Второй наступил. |
|
Как-то готовя ловушки рогатым оленям,
Был на охоте. Авро́ра взошла и с вершины,
Тьму разогнав, осветила меня. Неизвестно,
Чем приглянулся богине, но только ко мне |
|
Как-то готовя ловушки рогатым оленям,
Был на охоте. Авро́ра взошла и с вершины,
Тьму разогнав, осветила меня. Неизвестно,
Чем приглянулся богине, но только ко мне |
|
Вдруг воспылала она. Я люблю лишь Прокри́ду.
В сердце Прокри́да живёт, на устах лишь Прокри́да.
Нету огня для другой. Отступила Авро́ра.
«Будешь жалеть, но пока возвращайся к жене!» |
|
Я поспешаю к супруге. Внезапным сомненьем
Разум испорчен: верна ли Прокри́да? Решаюсь
Это проверить. Мой облик меняет Авро́ра.
Неузнаваемым, в собственный дом захожу. |
|
Грустно сидит Эрехти́да в отсутствии мужа.
Ждёт и печалится, свету дневному не рада.
Тысячу разных уловок тогда применяя,
Чистую я искушал на погибель себе. |
|
Я предлагал дорогие подарки за близость,
В качестве платы за ночь наслаждения. Тщетно!
Верная мужу, подарки она отвергала.
Но не сдавался упрямец в безумстве своём! |
|
Я увеличивал цену, я множил подарки!
И, наконец, колебание в ней заприметил.
Я уличил в вероломности! И тут окрылся:
Начал в измене несчастную зло упрекать. |
|
Я увеличивал цену, я множил подарки!
И, наконец, колебание в ней заприметил.
Я уличил в вероломности! И тут окрылся:
Начал в измене несчастную зло упрекать. |
|
Та убежала. И долго скиталась по свету.
Вместе с Диа́ной была. Оскорблённая мною,
От всех мужчин отвратилась. А я, одинокий,
Тяжко жалел о случившемся. Долго молил, |
|
Чтобы вернулась, простила глупца, чтоб в согласье
Жили мы снова. Она, наконец, уступила
Просьбам настойчивым. Сладкое время настало!
В знак примирения мне подарила она |
|
Пса быстроногого, превосходившего прочих
Резвостью бега, бесценный подарок Диа́ны,
И этот дротик. Желаешь ли ведать, царевич,
Дротика этого смысл? Так послушай тогда. |
|
|
|
Ла́ия сын был одним из немногих, которым
Стали понятны слова, непонятные многим.
Но без расплаты Феми́да оставить не может
Дело такое. Лисица терзала наш край. |
|
Гибли и звери и люди. Окутаны страхом
Жители сёл. Что же делать? Тут мы, молодые,
Ставим ловушки повсюду. Но только лисица
Наших ловушек проворней. У всех на глазах, |
|
Будто в насмешку, уходит от резвой погони,
Лёгким прыжком перепрыгнув широкие сети.
Ле́лапа требовать стали друзья. Это имя
Пса моего. Он и сам в нетерпении ждёт. |
|
Только спустили, исчез он из нашего вида.
Видны следы на земле. Где же пёс, неизвестно.
Холм рядом с полем крутой. На него поднимаюсь.
Вижу с него, как лисицу преследует пёс. |
|
Рядом бегут. Зверь у самых зубов. Ускользает
В самый последний момент. И опять быстрым бегом
Вровень бегут. Я раскачивать принялся дротик,
В хищника чтоб запустить. На секунду отвёл |
|
Взор от поляны. Вернулся: два мраморных камня
Вместо лисицы и пса оказались на поле.
Будто бежала одна, но в движенье застыла.
Будто пытается в холку вцепиться другой. |
|
Непобеждёнными оба они остаются,
Оцепенев в одночасье божественной волей».
Ке́фал умолк. Фок спросил: «В чем же дрот провинился?»
Ке́фал продолжил тогда необычный рассказ. |
|
|
|
«Радость порою бывает причиной печали.
Так и со мною случилось, царевич. В блаженстве
Время супружеской жизни текло. Наслаждались
Мы нашим браком и счастием мирной любви. |
|
Даже Юпитеру мужа она предпочла бы,
Даже Венере не смог предпочесть бы жены я.
Сердцем горячим мы равно друг к другу стремились.
Сладко счастливое время теперь вспоминать. |
|
Утром, бывало, я в лес отправлялся с охотой.
И без коней, без рабов, без собак, без ловушек.
Дротик лишь брал. Им одним набивал столько зверя,
Не описать. Утомлённый, прохлады искал. |
|
В тень забирался и ждал дуновения ветра,
Успокоения свежего, струйки воздушной.
Нежная струйка, придя, облеченье давала,
Отдых от знойного дня, восполнение сил. |
|
Скоро уже с нежной струйкою точно беседу
Я начинал, говоря: «Приходи, облегчая
Воздух, всерьёз раскалённый полуденным солнцем».
Прикосновение чувствовал словно в ответ. |
|
Кто-то, подслушав, решил, будто с некою нимфой
Я говорю постоянно двусмысленным словом,
Что изменяю Прокри́де. К безумным наветам
Очень доверчиво сердце, когда влюблено. |
|
Ей донесли, и она, в небылицу поверив,
Всё укоряла меня. Ревновала. К кому же?
К свойству, лишённому плотности и оболочки?
К несуществующим контурам призрачных сил? |
|
Если сомнение встанет у нас на пороге,
Если впустить его в дом, угостить свежим хлебом,
Вскоре поселится страх, а за ними — тревога.
В ночь тёмных улиц отправятся — мир и покой. |
|
Всё же Прокри́да не полностью верила слухам.
Не убедившись воочию, глупо терзаться.
Раз, наохотившись, струйку призвал по привычке.
И неожиданный стон вдруг услышал в ответ. |
|
«Струйка, приди!» — повторил. Зашумели листочки.
Зверь мне почудился стонущий. Я размахнулся.
Дротик проворно метнул. Вдруг любимой Прокри́ды
Голос узнал. И на голос помчался скорей. |
|
Полуживую увидел. Из милого тела
Струйками кровь истекала. Пытался помочь я.
Рану повязкой стянул. Но уже было поздно.
Несколько слов, умирая, сказала она. |
|
«Ради бессмертных богов, ради нашего счастья,
Ты поклянись, что со Струйкою брачное ложе
Не осквернишь. Пусть хозяйствовать в доме не станет.
Если меня ты любил, то прошу — поклянись». |
|
Имя услышав, постиг роковую ошибку.
Польза какая вот только в таком постиженье?
Силы уже покидали бедняжку Прокри́ду.
Ослабевала она у меня на руках. |
|
Прямо в глаза мне смотрела, покуда сознанье
Не оставляло её. А с прощальным дыханьем
Душу свою отдала мне. И после затихла.
Лик осветился, пришёл долгожданный покой». |
|
Ке́фал окончил печальную повесть. Струились
Слёзы из глаз. Тут Эа́к в это самое время
Входит с двумя сыновьями и новою ратью.
Принял всех воинов Ке́фал под знамя своё. |
|