|
|
|
Я расскажу про тела, превращенные в формы.
В новые формы они превращались богами.
Боги! Одобрите замысел мой, поведите
Песню от Хаоса до наступившего дня. |
|
|
|
Не было моря, земли, ничего — даже неба, —
Только лишь Хаос единый во всем мирозданье.
Хаос тогда только был неделимой громадой,
В Хаосе плавали разных вещей семена. |
|
Не было света Титанов, ни Фебы с рогами,
Не было воздуха возле земли невесомой,
Руки свои Амфитрита ещё не простёрла.
Там же, где воздух и море, там суша была. |
|
Суша была, но нельзя устоять на ней было.
Плыть по воде невозможно. нет в воздухе света.
Форм никаких. Вечно борются хлад с теплотою.
Твердое с мягким, а влажное билось с сухим. |
|
Со невесомым весомое было в сраженье.
Только природа раздору конец положила.
И отделила все то, что было неделимо,
Воду — от суши. От воздуха — небо. Тогда... |
|
...Силы огня пробудились в верху мирозданья.
В место, где воздух, воздушные плыли частицы.
Те, что союзны земле, ко земле поспешили.
Стала тяжелой земля. И осела земля. |
|
Землю тогда окружила вода повсеместно.
Бог, неизвестно какой, разграничил массивы,
Выровнял гладкую массу земли в центре мира.
Море разлил. И над ним — приказал дуть ветрам. |
|
Сделал озёра, болота, ручьи и речушки.
Те — иссыхают, а эти — вливаются в море.
Сделал поля, и леса, и долины, и горы.
Разное так обустроено в разных местах. |
|
Свод же небесный тогда по велению бога
Сферы объяли. И сверху. И слева. И справа.
Сфер этих пять. Невозможный припёк в середине.
Холодно в крайних. Умеренность в двух, наконец. |
|
Стужи в них нет, там огонь перемешан с морозом.
Воздух вплотную висит. И воздушные тучи
Носятся. Молнии блещут. И громы грохочут.
Легче вода, чем земля. И всех легче огонь. |
|
Надо особо сказать относительно ветров.
Ветры несут охлаждение. Но не повсюду
Бог разрешил им бывать. Разъярилися братья!
Мир сокрушить они жаждут. Но где им, лихим. |
|
Эвр ко Авроре ушёл, в Набатейское царство,
К горным персидским хребтам, согреваемых утром.
Запад Зефиру подвластен в закатную пору.
В Скифии и в Семизвездье гуляет Борей. |
|
Есть еще Австр дождливый на севере где-то.
Сверху же ясный эфир, не запятанный грязью.
Только ветра удалились по точным границам,
Стали созвездья являться, одно за другим. |
|
В небе обитель для звезд и богов всемогущих,
Суша досталась зверям, воды рыбам, а воздух
Был отдан птицам. И только для всех господина
Не было в мире. И тут родился человек. |
|
Отпрыск Япета подобье богов многосильных
Сделал, смешав чуть земли со речною водою.
Или создал человека творец-зачинатель?
С этой поры изменилось обличье земли. |
|
|
|
Век золотой народился без войн и сражений.
Все жили мирно, не зная ни страха, ни кары,
Гнева судейского и произвольных решений,
В сладком покое, без пик, без мечей, без булав. |
|
Землю народ не пахал, всё само вырастало,
Ягоды рвали с кустов и плоды собирали,
Вечно стояла весна, вместе с тем урожаем
Полнилось поле, и мёд из дупла сладкий тёк. |
|
После златого серебряный век народился.
Миром Юпитер владел, им Сатурн в мрачный Тартар
Был заключён. Век серебряный несколько хуже
Был золотого, однако же меди ценней. |
|
В век серебра сократилось весеннее время,
Жаркое лето и зиму придумал Юпитер.
Год разделил он тогда на четыре сезона.
Холод пришёл. Расселилися люди в домах. |
|
Домом служили пещеры, кому-то деревья,
Кто в шалашах обитал. Засевать семенами
Принялись люди всю землю. Волы застонали.
Далее медного века настала пора. |
|
Век был суровый, однако ещё не преступный.
Вскоре железный пришёл, нечестивый, ужасный.
Правда сокрылась. Исчезли поддержка и верность.
Жажда наживы пронзила людские сердца. |
|
Козни, интриги и распри тогда появились.
Зависть толкнула к насилью. Потом мореходы
Парус ветрам доверять захотели, но робко.
Их и манил и отпугивал злой океан. |
|
Землю разметили всю, проведя межеванье.
Требовать стали осенних больших урожаев.
В недра залезли земли, и сокрытые камни
Вышли на свет, искушая богатством людей. |
|
Люди взялись за оружие, многих убили.
Стали грабительским промыслом жить своевольно.
Тёмные помыслы братьев — совсем разделяют.
Гость не уверен в хозяине, в сыне — отец. |
|
Страшные мачехи ядом еду разбавляют.
Страшные войны ведутся железом и златом.
Вот и, повержено в прах, благочестие пало.
Дева Астрея последней уходит с земли. |
|
Не безопасней земли было в царстве эфира.
К звёздам высоким тогда устремились Гиганты.
Горы они громоздили ступенями к небу.
Молнией их сокрушил всемогущий Олимп. |
|
Рухнули вниз и обмякли тела великанов.
Кровью земля пропиталась, и в память гигантов
Новая поросль людей из той крови возникла.
Но и они непочтительны были к богам. |
|
Были свирепы. В мученьях людей умертвляли.
О, как разгневались боги, и гневом пылая,
В царский Юпитеров дом на совет поспешили.
Белой дорогой, зовущейся Млечным Путём. |
|
|
|
Прибыли боги, расселись и так Громовержец
Им говорил, опираясь на скипетр из кости:
«Был я не столь возмущён, когда племя гигантов
В тщетном стремлении нам объявило войну, |
|
Хоть и жестоки враги, но с одним только родом
Мы воевали, а ныне порочность повсюду.
Было испытано всё, чтобы их урезонить.
Только напрасны все средства и нужен лишь меч, |
|
Чтобы отрезать безумную часть от здоровой,
Чтоб сохранить на земле справедливый порядок.
Есть полубоги, и нимфы, и фавны, и с ними
Мирные люди живут на земле и она |
|
Им отдана во владение милостью нашей.
Только, скажите Всевышние, как безопасность
Их обеспечить, когда нечестивцы в округе
Строят всем козни, дерзая и нам досадить?» |
|
Затрепетали всевышние и говорили,
Что содрогнулась вселенная также в то время,
В миг тот, когда сброд нечестных, жестоких и глупых
Цезаря кровью в неистовстве Рим омрачил. |
|
Только Юпитер рукой подавил этот ропот.
Снова, безмолвные, слушали все со вниманьем:
«Кару они понесли, и довольно об этом,
О наказании я расскажу в двух словах: |
|
В мир я спустился с Олимпа в обличии смертном.
Долго бродил человеком и многое видел.
Правда была неприглядною. Страшные люди
Мир населяли, в жестокости хуже зверей. |
|
Вечером поздним вошёл я тогда в дом тирана.
Дал им понять, что сегодня у них олимпиец.
Кто-то в молитве упал. Ликаон же с насмешкой
Так произнёс: «Если бог, испытаю его». |
|
Сонного ночью сгубить, вот его испытанье!
Мало ему, он заложнику горло пронзает,
Варит в кипящей воде и гостям предлагает.
Молнией мстящей тогда я разрушил сей дом. |
|
Он убежал, устрашенный, в деревню, лютуя.
С ярым безумством вцеплялся зубами в животных.
Шерстью покрылся, и вот уже волчие лапы
У нечестивца. И скоро стал волком совсем. |
|
Но одному надлежит ли принять наказанье?
Всею землёю Эринии правят, свирепы.
Тот, кто замыслил противное, пусть по заслугам
Казнь испытает. Таков у меня приговор!» |
|
Слово Юпитера молча и вслух одобряют.
Только жалеют они обречённых на гибель.
Что на земле без людей совершится, не знают.
Ладан на жертвенник кто без людей принесёт? |
|
Грозно Юпитер сказал, что не нужно бояться.
Новое племя родится взамен нечестивых.
Он уж хотел было молнией мир уничтожить,
Да остерёгся, что вспыхнет небесный эфир. |
|
|
|
Кару иную Юпитер избрал и дождями
Землю испытывал, долгое время терзая.
Боги речные ему между тем помогают,
Водную мощь многократно умножив свою. |
|
И по широким полям устремились потоки.
Тащат деревья, дома, будто лёгкие щепки.
Тащат животных, людей, невзирая на крики.
Суша сливается с морем, в воде вся земля. |
|
Кто-то спасения ищет на вёсельных лодках.
Кто-то поспешно штурмует высокие горы.
Вот уже башни немалые скрыты водою.
Вот уж дельфины приплыли в затопленный лес. |
|
Волки плывут меж овец, утомлённые львицы.
Тигры и вепри влекутся свирепой волною.
Море приходит уже в поднебесные кручи.
Кто не утонет, от голода сгинет потом. |
|
|
|
Всюду — вода. Из воды — двухвершинное чудо,
Крона Парнаса, к седым облакам устремилась.
Девкалио́н приплывает к Парна́су на лодке.
С доброй супругою чалится к берегу он. |
|
К нимфам корикским они благодарно воззвали.
К вещей Фемиде они обращались, ликуя.
Всем божествам помолились, и горным, и водным.
Муж и жена, устремлённые к лучшей судьбе. |
|
Сверху Юпитер глядел на бескрайнее море.
Видел семью, уцелевшую после потопа.
И по душе Громовержцу пришлась эта пара.
Он усмирил облака. Прекратил долгий дождь. |
|
Тут повелитель морей призывает Тритона
Громко трубить и сигнал подавать всем потокам,
Чтоб отступили они с завоёванной суши,
Чтоб возвратились к исходным границам своим. |
|
Только отбой зазвучал из ракушки Тритона,
Воды послушно спадают назад ко истокам.
Вот показались холмы, и земля наконец-то
Освободилась от вод и вздохнула легко. |
|
Но как пустынно вокруг! молчаливо! печально!
Девкалио́н обращается к Пи́рре, рыдая:
«Ты мне жена́, и сестра́, коли дед у нас общий,
Только одни мы остались на грустной земле. |
|
Всех соплеменников приняло бурное море.
Даже сейчас небеса ужасают мне душу.
Только взгляну на их грозные тучные комья,
Сердце от ужаса ноет в несчастной груди. |
|
Как бы я мог без тебя пережить эти муки?
Кто бы утешил тебя, если б сги́нул я в море?
Если, бедняжка, тебя отняла́ бы пучина,
Я предпочёл утонуть бы в морской глубине́. |
|
Если б могли́ через нас возродиться народы!
Если б я мог оживить человечка из глины!
Так уж угодно богам, чтоб мы стали с тобою
Лучшим прообразом будущим детям своим». |
|
Оба заплакали. Оба небесной молитвой
Сил захотели просить у божеств и природы.
К мутному руслу Кефи́са они приходили,
Голову чуть оросили пригоршней воды. |
|
В храм поспешили, заметив белевшую кровлю,
Грязными мхами покрытую буйным потопом.
Пали во храме и пол целовали, увидев,
Что загасила стихия алтарный огонь. |
|
Вместе они обратились к священной Фемид́е:
«Мо́лви, искусством каким восполнению ро́да
Можем способствовать, волю богов уважая.
Помощь подай нам, добрейшая, и научи!» |
|
И умягчилась Феми́да, сказав им: «Идите,
Голову тканью покройте, а пояс — ослабьте,
Кости прама́тери бросьте назад через плечи».
И, поражённые, долго молчали они. |
|
Первою Пирра очнулась; сказала, робея,
Что невозможное дело придумал оракул;
Матери кости нельзя применять, как игрушки;
И над умершей нельзя так жестоко шутить. |
|
Сами с собою они размышляли, не зная,
Как толковать непонятное слово богини.
И говорил Прометид, обращаясь к супруге:
«Наша праматерь с тобою — родная земля. |
|
Кости её — это камни. И что мы теряем,
Если метать попытаемся грубые камни?»
Так и решили. И голову тканью покрыли,
Пояс ослабили. Камни кидая, пошли. |
|
Камни, добравшись до почвы, утратили твёрдость.
Стали похожими на человеческий облик.
Хоть и не сразу, в людей превращалися камни.
В женщин — от Пирры, от мужа её — во мужчин. |
|
Вскоре земля, разогревшись от жаркого солнца,
Новым зверям подарила возможность рожденья.
Почва и влага и солнце всегда благотворно
Жизни способствуют. Так повелось на земле. |
|
|
|
Множество видов возникло, не знаемых прежде.
Много животных вернулось в знакомом обличье.
Хоть не хотела, огромного змея Пифо́на
Матерь-земля сотворила. Ужасное зло! |
|
Бог, напрягающий лук, поспособствовал людям
И умертвил ядовитого змея Пифо́на.
Тысячу выпустив стрел на великое дело,
Весь свой колчан исчерпал, но злодей был сражён. |
|
В память о славном событии установили
Игры Пифи́йские, именем павшего змея.
В беге, в борьбе и в ристании в них состязались.
Листья дубовые были наградою в них. |
|
|
|
Не было лавров ещё, и любою листвою
Феб отличал победителя в солнечных играх.
Как-то увидел Дели́ец, сразивший Пифо́на,
Как Купидо́н упражняется с луком тугим. |
|
Видел и молвил: «зачем бы тебе, милый мальчик,
Мучиться с грозным оружием? На́м подобает
Ноша подобная, ибо уверенно можем
Зверя сразить, как Пифо́на, послушной стрелой. |
|
Будь же доволен уж тем, что умеет твой факел
Страсть разжигать; не присваивай подвигов наших!»
И отвечал сын Вене́ры на дерзкое слово:
«Стрелы мои поражают бессмертных богов. |
|
Пусть ты сильнее Пифо́на и прочих созданий,
Мой гордый лук не уступит тебе свою славу».
Взял две стрелы Купидо́н; у них разные свойства,
Эта — любовь прогоняет, другая — зовёт. |
|
Острой стрело́ю попал Купидо́н в Аполло́на,
И Аполло́н полюбил; полюбил нимфу Да́фну;
В сердце же Да́фны тупая стрела прилетела;
Стала ко всем равнодушной Пене́ева дочь. |
|
|
|
Да́фна красавицей слы́ла, и нравилась многим;
Только внимание это для нимфы противно;
Часто отец упрекал, что без зятя и внуков
Нету отрады ему. Улыбалась она. |
|
«Не по душе мне другие», — она утверждала.
«Девственной быть разреши, как позволил Диа́не
До́брый родитель её», — говорила Пене́ю.
И покорился отец. Что поделаешь с ней? |
|
Время поведать о чувствах влюбленного Феба.
Сердце надеждой наполнено, страстью горячей.
Смотрит на руки, на плечи, на очи прекрасной;
Налюбоваться не может неистовый Феб. |
|
Но ускользает его ненаглядная Дафна.
Прочь убегает, не внемля словам Аполлона.
«Остановись, — обращается пылкий влюблённый, —
Видишь, любовь побуждает к погоне меня. |
|
Тише беги. Беспокоюсь за милые ноги.
Да не споткнёшься. Причиною боли не стану.
Стой, дорогая. Ведь я не пастух, и не смертный.
Знаешь ли ты от кого, обессилев, спешишь? |
|
Мне покоряются Де́льфы, дворец Патаре́йский,
Те́нед, и Клар. Мой отец — Громовержец Юпи́тер.
Знаю, что было, что есть и что будет в грядущем.
Мной согласуются звуки чудеснейших струн. |
|
'Я именуюсь целителем, раны врачую,
Травы известны любые от разных болезней.
Но от безумной любви не спасёт никакая», —
Хочет ещё и ещё говорить Аполлон. |
|
Только беглянка не слушает жаркие речи.
Прочь убегает, пылают румяные щёки,
Ветер игривый причудливо волосы треплет.
Мчится быстрей Аполлон, распаляясь сильней. |
|
Точно охотничий пёс, что преследует зайца,
Полон азарта, уже настигает добычу.
Но из-под носа желанное вдруг ускользает,
Смелым прыжком увернувшись в последний момент. |
|
Да́фна взмолилась, Пене́я призвав на подмогу:
«Добрый отец мой, прошу! измени моё тело!»
И в тот же миг превратилась в прекрасное древо.
Всё ещё сердце трепещет под свежей корой. |
|
Бог говорил: «ты моею супругой не станешь.
Деревом будешь моим, зеленеющим вечно.
Лавром, латинских вождей украшением верным».
Будто кивая, склонил свои веточки лавр. |
|
|
|
Дол есть в Гемо́нии, лесом везде окружённый.
Те́мпе зовётся, Пене́й из него вытекает.
Прямо из Пи́ндовых недр катит пенные во́ды.
В месте истока всегда — примечательный шум. |
|
Там — дом великой реки, её недра святые.
Там, во скалистой пещере — Пене́й пребывает.
Во́дами правит и нимфами, в во́дах живущих...
...Дети единоземны́е к отцу собрали́сь. |
|
Кто — утешать, кто — поздравить. За ними — другие.
И́нах один не пришёл. Лил о дочери слёзы.
Нету известий давно об Ио́. Неужели
Сги́нула дочь? Или, верно, отыщется где... |
|
Видел Юпи́тер её. Говорят, очарован
Был красотою невинной. И к ней обратился:
«Дева, Юпи́теру ты приглянулась, и можешь
Сделать счастливым меня. Подари мне любовь!» |
|
Но убежала Ио́. Через пастбища Ле́рны,
Через Лирке́я поля, через чащи лесные.
Только от грозного бога побег невозможен.
Тьму бог навёл и похитил девический стыд. |
|
С неба Юно́на как раз посмотрела на А́ргос.
И удивилась тому, что темно́ в это время.
Ночь среди белого дня наступила внезапно.
Мужа проделки? К любому приучишься с ним! |
|
«Либо ошиблась я, либо обида большая», —
Так рассудила. Уйти облакам повелела.
С неба на землю сошла повидаться с супругом.
Тот превращает в тели́цу Пене́еву дочь. |
|
Белую тёлочку хвалит Юно́на лукаво.
Просит у мужа в подарок красавицу эту.
Что было делать? Не дать? подозрительно очень.
Снимет вопросы ненужные маленький дар. |
|
|
|
Что ж? Получила Юнона телицу в подарок.
Что же с ней делать? Юпитер разгневанный страшен.
И сторожить поручила Аре́стову А́ргу.
Время покажет, как правильно с ней поступить. |
|
А́рг обладал сотней глаз, ото всех отличаясь.
Очи одни отдыхали, другие смотрели.
Где бы Ио́ не паслась, А́рг за ней постоянно
Зорко присматривал, глаз не спуская с неё. |
|
Днём он следил, а под вечер, в минуты заката,
В хлев уводил, обернув округ шеи верёвку.
Скудной травою питалась Ио́. И хотела
Аргу пенять. Промычать лишь сумела, увы. |
|
Ужасом полнится сердце: что стало с бедняжкой?
Вот побережьем идёт, отражается в водах.
В зеркале водном рога белоснежной коровы
Видит она. Испугалась. И бросилась прочь. |
|
Нет никого, кто узнал бы её в этом виде.
К сёстрам-наядам, к отцу обращается с лаской.
Ходит за ними везде, удивительный случай.
Если могла бы, себя назвала сей же час. |
|
Вот догадался отец, что пропавшая до́черь
Горьким мычанием знак подаёт, столь печальный.
И зарыдал, причитая, что зятя и внуков
Уж не дождётся; что ве́чно страдать суждено. |
|
Богом он был. Для бессмертного бога — мученье,
Если растянута мука на долгие годы.
Если не может кончина забрать эти муки.
Если и время не может утешить его. |
|
Так горевали. Приблизился Арг многоо́кий.
Дочь оторвал от отца. И на пастбище гонит.
Видит вершину вдали, и решает, что лучше,
Чтобы паслась под надзором несчастная там. |
|
|
|
Долго Юпи́тер не мог выносить злоключений,
Бедной Ио́ отмеряемых злою судьби́ной.
Сына зовёт, порождённого девой Плея́дой.
Смерти предать ненавистного А́рга велит. |
|
О́тпрыск Юпи́тера в путь снаряжается скоро.
Крылья от ног отцепил, снял с волос покрывало.
Тросточку лёгкую взял быстроногий Мерку́рий.
Вмиг на земле очутился Юпи́теров сын. |
|
Словно пастух, по полям гонит коз тонкорунных,
Слух услаждая игрой на весёлой свирели.
Голосом этим пленён многоглазый блюститель.
И приглашает Мерку́рия рядом присесть. |
|
День провожают они в интересной беседе.
Арг притомился, во дрёму часть глаз погрузилась.
Только другие не спят, неусыпные очи.
Бдительно службу несёт многовидящий Арг! |
|
Арг обратился с вопросом: «давно ли известен
Способ свирель изготавливать в солнечном мире?»
И, отвечая на это, поведал Меркурий
То, что сейчас изложу беспристрастно. Итак... |
|
|
|
«В горных холодных краях проживала наяда.
Звали Сири́нгой её. По уставу Диа́ны
Жизнь проводила свою неприступная дева.
Самой известной была между гамадриад. |
|
Многие путали деву с Лато́нией, ибо
Были похожи, лишь разные луки имели.
Лук у Лато́нии был золотым, а Сири́нга
С роговым луком охотилась в древних лесах. |
|
Раз, возвращаясь с Лике́я, с назойливым Па́ном
Встретилась дева некстати. И Пан обратился,
Дерзким желаньем томимый, к наяде прекрасной.
Но, отвергая его, убежала она. |
|
Пан догонял. Добежали до водной преграды.
Водных сестёр умоляла о помощи дева.
И превратилась в тростник, что от лёгкого ветра
Звук издаёт, мелодичный и тонкий весьма. |
|
Пану казалось, что держит в объятьях Сири́нгу,
Но не девический стан, а тростник обнимая,
Тяжко вздыхал он, тростник отвечал сладким звуком.
«Вместе останемся», — думал обманутый Пан». |
|
Только Мерку́рий закончил историю эту,
Видит, что сомкнуты очи уставшего А́рга.
Сон овладел многооким и дремлет вся сотня.
И заколол сын Юпи́тера Арга мечом. |
|
|
|
О, как разгневалась дочерь Сату́рна Юно́на!
В деву Арго́сскую страхи вселила слепые.
И погнала́ по дорогам, по кругу земному.
К бе́регу Ни́ла, где пала корова без сил. |
|
Долго лежала, смотрела на звёздное небо,
Будто Юпи́теру жалуясь на испытанья.
Он же, супругу обняв за прекрасную шею,
Просит ужасно-жестокую месть завершить. |
|
«Впредь поручусь — никакая красавица мира
Больше не станет тебе горьким поводом муки.
Только тебя я люблю, дорогая Юнона».
И умягчилась настойчивой клятвой она. |
|
|
|
С этой минуты Ио начинает меняться.
Прежний свой вид принимает небесная нимфа.
Руки вернулись, пропали рога и копыта.
Ныне для жителей Нила богиня она. |
|
|
|
Сын был рождён у неё от Юпи́тера, верят.
Вместе с отцом почитали во храмах Эпа́фа...
...Солнечный сын Фаэто́н был ровесник Эпа́фу.
Равными были они по способностям их. |
|
Раз похвалялся один гордым именем Фе́ба.
Превозносил сам себя. Тем, что, Фе́бом рождённый,
Он унаследовал славу и свойства отцовы.
Но осадил речь спесивую славный Эпа́ф. |
|
«Матери веришь, что будто рожден Аполло́ном,
Но обманулся в отце!» — был упрёк Фаэто́ну.
Побагровел Фаэто́н. Поспешает к Климе́не.
Мать умоляет — свидетельство дать об отце. |
|
«Если и вправду рождён от небесного корня,
Знак мне подай, чтобы мог приобщиться я к небу!» —
Долго упрашивал мать. И, на солнце взирая,
Обе руки к небесам возносила она. |
|
«Светом клянусь! лучезарным блестящим светилом!
Фе́бом великим рождён ты! А если неправду
Я говорю, пусть мой день завершится последний.
Можешь увидеть отца, покажу его дом. |
|
Там, где восход, — дом отцовский граничит с землёю.
Если желаешь, к отцу своему отправляйся.
Примет тебя и признает, и сам ты узнаешь
Все доказательства, ищешь какие давно». |
|
Тут Фаэто́н, ободрённый услышанным словом,
Встал и отправился в путь, направляясь к восходу.
Земли прошёл эфио́пов и и́ндов. И ско́ро —
При́был к отцовскому дому настойчивый сын. |