Последний роман М.Н.Волконского на "бироновскую" тему - "Мне жаль тебя, герцог!" (1913) - вполне разделяет общую черту большей части романов, написанных на эту тему, - наличие предвосхищающих реминисценций из телефильма "Семнадцать мгновений весны".

Реминисценция эта относится к той же самой знаменитой "Информации к размышлению", которая была уже обыграна в романе Волконского 1895 года "Брат герцога". Но теперь она претерпевает неслыханное расширение. Если в том романе она создавалась в двух эпизодах, в разговорах героя с двумя его "информаторами", - то теперь, правда, она ограничивается одним разговором, с одним собеседником, - но разговор этот занимает... целых восемь глав первой части!

Здесь герой, наоборот, сообщает информацию о первых лицах государства - своему агенту, которой предстоит сыграть решающую роль в вовлечении фельдмаршала Миниха в задуманное этим героем предприятие по свержению герцога Бирона.

Начинается этот разговор с краткого резюме расстановки политических сил:

"- ...Слушай, Грунька! Регентом стал только один Бирон, но вместе с ним желают соуправлять Россией еще двое: фельдмаршал Миних, сподвижник императора Петра Алексеевич, и второй кабинет-министр барон Андрей Иванович Остерман.

- Ну? - спросила Грунька, потому что Жемчугов приостановился.

- Ну вот, - продолжал он, - эти немцы должны съесть друг друга. Бирон жесток. Миних горд и властолюбив. Остерман же хитер, умен, а потому сильнее их обоих. Надо стараться, чтобы Миних съел Бирона, и тогда Остерман съест Миниха. А всему поможет принцесса Анна Леопольдовна, мать государя Иоанна Антоновича".

А затем - подробно рассказывается о судьбе российского престола после смерти Петра I, об истории воцарения Анны Иоанновны и ее фаворите Бироне, о дальнейшем переходе власти к сыну принцессы Анны Леопольдовны, об обстоятельствах жизни которой также подробно рассказывается, и наконец - дается развернутая характеристика противников Бирона, Миниха и Остермана, на которых герой романа делает ставку в своей игре: точно также как Штирлиц в фильме делает ставку на Бормана в своей игре против Гиммлера.

*      *      *

Как и в двух предыдущих романах Волконского, дело этим не ограничивается; здесь тоже на протяжении всего повествования развивается целая система реминисценций, целый предвосхищающий реминисцентный план, и тоже детально разработанный. И его построение - также имеет свою общую закономерность.

Это тоже предвосхищающие реминисценции из советских теле- и кинофильмов более или менее отдаленных по отношению к моменту создания романа десятилетий. Однако это не только, и даже не столько реминисценции из самих этих произведений киноискусства, сколько - из целого ряда выдающихся, знаменитых произведений будущей советской литературы, каждое из которых - имеет свою, более или менее знаменитую, экранизацию.

Первое, что встречает нас на страницах этого исторического романа, - это воспроизведение сюжетной ситуации из романа братьев Вайнеров, особенно прославившегося в качестве многосерийного телефильма Станислава Говорухина "Место встречи изменить нельзя". Мы уже наблюдали систему реминисценций, но только не из первой серии фильма, как в данном случае, а наоборот, из последней, - которая развивается в романах Д.С.Дмитриева "Разрушенная невеста" (1913) и А.П.Павлова "Божья воля" (1902).

Глеб Жеглов знакомится со своим новым сотрудником, Володей Шараповым; они вместе поздно вечером возвращаются с работы; выясняется, что Жеглову долго добираться до общежития - и Шарапов приглашает его переночевать в своей комнате в коммунальной квартире. Затем это непринужденно перерастает в приглашение остаться пожить на более или менее длительный срок.

Именно такая ситуация создается и у не имеющего собственного крова коллеги будущего начальника отдела МУРа по борьбе с бандитизмом Жеглова - сотрудника тайной полиции... Жемчугова (!) из романа Волконского. Он тоже случайно, как бы невзначай проговаривается своему приятелю - живущему в Петербурге в собственном доме неслужащему молодому дворянину - о своем положении с жилплощадью, и тоже получает от него приглашение жить в его доме:

" - ...Вот хотя бы взять сожителя моего Ваньку Соболева?

- Иван Иванович, у которого ты проживаешь? Что ж он?

- Да женится на днях, своим домом обзавестись желает...

- Ну а ты как же? - спросил Гремин.

- Как я?

- Ну да! Ведь если Соболев женится, так тебе у женатого человека оставаться на холостой ноге не приходится... Ты куда же денешься?

Жемчугов молчал. По-видимому, он еще сам себе такого вопроса не задавал.

- Не знаю, - проговорил он, - я о себе еще не думал. В самом деле, мне оставаться у него неловко, если он женится.

- Знаешь что, Митька, - предложил Гремин, - переезжай тогда ко мне! Право, будет все отлично: я ведь теперь одинок, дом у меня большой, я тебе отведу лучшую горницу, а уж рад буду, как не знаю что!

- А что же, - проговорил Митька, - и вправду, возьму и перееду к тебе. Ты мне понравился сегодня вконец. Знаем мы друг друга давно, но все-таки я не думал, что таков ты, как это на самом деле. С тобой кашу сварить можно.

- И сварим! - Гремин протянул руку Жемчугову".

Этот второй персонаж - в Тайной канцелярии не служит, но он - охотно принимает участие в той борьбе, которую это учреждение, по фантастическому допущению автора романа, ведет против Бирона и за возведение на престол Елизаветы Петровны. Так что он, в некотором смысле, так же как и Шарапов - является младшим сотрудником, но не Же-глова, а Же-мчугова.

*      *      *

Обратим внимание на то, что при отъятии в фамилии персонажа братьев Вайнеров слога, совпадающего с первым слогом фамилии персонажа Волконского, - образуется (совершенно случайно, в чем нет сомнения!) фамилия... персонажа комедии Гоголя "Игроки": Глов.

Это обстоятельство - тоже обыгрывается... в романе Волконского! Во второй части фамилии Жемчугова ничего подобного не образуется, но... Жемчугов впоследствии прикрывается в целях конспирации вымышленным именем: князь Карагаев. И вот тогда-то тот же самый "трюк" - срабатывает.

Если откинуть первую часть этой фамилии (образующую устойчивую псевдоморфему на фоне таких общеизвестных фамилий, как: Карамзин, Карамазовы...) - то мы получим фамилию... персонажа еще одного драматургического произведения классической русской литературы, комедии Чехова "Вишневый сад": Гаев.

Последний "бироновский" роман Волконского плотно примыкает к исходному пункту, в котором эта тематическая цепочка русских исторических романов началась - к повести К.П.Масальского 1834 года "Регенство Бирона". Это относится и к двум предыдущим романам на ту же историческую тему: "Брат герцога" (где отражается как персонажный и мотивный состав повести Масальского, так и особенности его реминисцентного плана) и "Тайна герцога" (в котором та же самая линия реминисценций вновь получает развитие, и при этом еще - отражена топография повести 1834 года).

Мы обращали уже внимание на то, что в романе 1913 года, как и в романе "Тайна герцога", написанном в 1912 году, - вспоминается топография повести Масальского. А в другом месте - мимоходом успели заметить, что и предвосхищающая ремнисценция из телеэкранизации романа "Эра милосердия" - обязана в романе Волконского своим происхождением той же повести.

Шарапова в телефильме играет актер Владимир Конкин. А в повести 1834 года возникает, обнаружена нами - аллюзия на название одного из центральных произведений советской литературы 1930-х годов, романа Н.А.Островского "Как закалялась сталь". В 1970-е годы этот роман также получит многосерийную экранизацию, и главную роль в этом фильме - будет исполнять тот же В.Конкин.

Так что воспроизведение сюжетной ситуации романа братьев Вайнеров в романе Волконского - служит данью памяти этой аллюзии, появившейся в исходном пункте изучаемой нами литературной традиции.

Эта предвосхищающая реминисценция из произведения более чем полустолетнего будущего - не менее разительна и отчетлива, чем реминисценция из того же источника в романе Дмитриева или некогда рассмотренная нами реминисценция из повести Пушкина "Станционный смотритель" в той же повести Масальского. И причины ее появления в романе Волконского (если, с учетом такой ее безошибочной узнаваемости, рассматривать ее изолированно) - не менее загадочны.

*      *      *

Но, обнаружив эту реминисценцию, мне пришлось недоумевать - лишь до тех пор, пока я не обнаружил соответствующую аллюзию в повести 1834 года. Она - и может служить оправданием, из глубин литературной традиции идущим импульсом к появлению обнаруженной нами реминисценции в романе 1913 года.

Но и после этого она, реминисценция эта, не переставала порождать вопросы. Непонятно было: чем же она может быть продолжена - в самом этом повествовании; какова стратегия построения реминисцентного плана, выбранная автором, начавшим - с апелляции к этому именно будущему литературному и кинопроизведению; к истории обращения к нему в предшествующей русской литературе?

Ведь в повести 1834 года, в отношении другого аналогичного случая, - мы нащупали именно такую стратегию: неброская, едва заметная реминисценция из телефильма "Семнадцать мгновений весны" - обрамлялась там предвосхищающими обращениями к соответствующим, созвучным реалиям политической истории первой половины ХХ века. Можно возразить, что в фильме отражены события Второй мировой войны, а политические реминисценции в повести Масальского - относятся к истории Октябрьской революции.

Однако события той же войны - нашли себе предвосхищающее отражение в самом раннем известном нам прообразе, прототипе этой романной традиции - повести Кюхельбекера "Адо". А с другой стороны, эпопея о разведчике Исаеве начинается у Юлиана Семенова (по своей внутренней хронологии) в романах "Бриллианты для диктатуры пролетариата" и "Пароль не нужен" - 1921 годом, событиями непосредственно связанной с этой революцией Гражданской войны.

Кроме того, и в самой повести Масальского ее реминисцентный план, начавшись реминисценциями политических реалий начала ХХ века, был продолжен - именно той тематикой, которая соответствует и предшествующим и последующим звеньям традиции: отзвуками военных песен песен Владимира Высоцкого.

Аналогичная стратегия, так или иначе, строилась и в двух других романах Волконского из "бироновской" эпохи. Реминисценции из телефильма Т.Лиозновой - дополнялись другими предвосхищающими реминисценциями по принципу сходства, родства их сюжетных мотивов с этим источником.

А здесь мы имеем - на наших глазах происходящую смену источника реминисцирования, инициирующего построение реминисцентного плана: с одного, традиционного произведения будущего, телефильма о разведчике Штирлице, - на другой, о московских милиционерах тех же и последюующих лет. Насколько это скажется на вариативности последующей стратегии реминисценций?

А следовательно, и на трудности, а то и - вовсе невозможности ее, такой стратегической закономерности, обнаружения?

*      *      *

И вот, на фоне всех этих ожиданий, следующая реминисценция, которую нам удалось идентифицировать в первой части романа "Мне жаль тебя, герцог!", - сильно нас удивила. В соответствующих эпизодах - продолжается линия противостояния агентов "серого кардинала" Бирона, его доверенного лица Иоганна, - и агентов Тайной канцелярии розыскных дел: сюжетная линия, известная нам по предыдущему роману Волконского "Тайна герцога".

Только здесь "серый кардинал" герцога Бирона Иоганн превращается автором... в его камердинера. Он-то, камердинер герцога Бирона, - и управляет ходом исторических событий в пользу своего хозяина; борется с его врагами. И тоже - руководит своими агентами.

Вернее - одним агентом, которому не удалось ни заполучить в свои сети плетущего против Бирона свою эпохальную интригу противника, того самого Митьку Жемчугова, ни выследить его соратницу. Вследствие этого агент камердинера Иоганна подвергается жесточайшему разносу со стороны своего непосредственного начальника, вплоть до того, что тот угрожает ему Сибирью.

Он приходит в полное отчаяние, потому что не имеет ни малейшего представления о том, каким образом найти в столичном городе этого человека и его команду, остающихся для него таинственными незнакомцами. В этом безвыходном положении, на улице, - его и находит... тот самый друг главного героя, Жемчугова, в доме которого он, Жемчугов, находит приют (и который, благодаря невероятному везению, и спас его незадолго перед тем из когтей этого самого бироновского агента).

О чем он Жемчугову и рассказывает:

"... - Ах, какое свинство! Какое свинство! - несколько раз повторил Митька. - Ну уж погоди, только бы мне найти этого поляка!

- Какого поляка? Что ты все о каком-то поляке говоришь? У меня тоже поляк навернулся; я одного привез сегодня днем.

- Откуда?

- Да так, почти на улице подобрал. Он стоял и горько плакал. Мне стало жалко его... Он говорит, что он благородный.

- А как его фамилия?

- Венюжинский.

- А имя?

- Станислав.

- Так ведь это - он!

- Кто он?

- Мой поляк!..."

И далее - описывается, уже повествователем, сама эта встреча:

"...Ему стало так жаль себя, так жаль, что, стоя посреди улицы, он заплакал горькими слезами.

В таком виде нашел его Василий Гремин и крайне удивился, что вдруг мужчина, совсем взрослый, стоит среди улицы и плачет. Поэтому Гремин остановился, вылез из колымаги и стал спрашивать Станислава, что с ним.

Венюжинский с утра ничего не ел, совершенно ослабел от усталости и волнения и совсем расчувствовался, когда посторонний человек принял в нем участие. Ему это показалось настолько трогательным, что он окончательно взвыл во весь голос и, плача, стал объяснять, что он - сирота, бездомный, но благородный шляхтич, обманом завлеченный в Петербург и не имеющий здесь пристанища. Он тут же рассказал целую историю про себя, главным образом потому, что все у него выходило очень хорошо и чувствительно..."

И, жалостливый человек, друг героя - берет его в свой дом, где в этот момент... лежит в бессознательном состоянии Жемчугов, опоенный зельем - этим самым недотепой-агентом.

*      *      *

И в этом эпизоде, в этой фигуре - мне вдруг почему-то вспомнилось, узналось: ведь это - Михаил Самуэлевич Паниковский из романа И.Ильфа и Е.Петрова "Золотой теленок", и именно - в эпизодах двух попыток ограбления миллионера Корейко.

Во-первых, один из них - тоже происходит посреди улицы: Паниковский решает "прощупать" гражданина Корейко под видом "слепого" во время перехода, с его помощью, через улицу. Но, как известно, разоблачает себя, увидев надвигающийся автобус, незамеченный его спутником:

"...Все заволокло сизым дымом, автобус покатил дальше, и, когда бензиновая завеса разодралась, Балаганов увидел, что Паниковский окружен небольшой толпой граждан. Вокруг мнимого слепого началась какая-то возня. Балаганов подбежал ближе. По лицу Паниковского бродила безобразная улыбко. Он был странно безучастен ко всему происходящему, хотя одно ухо его было таким рубиновым, что, вероятно, светилось бы в темноте и при его свете можно было бы даже проявлять фотографические пластинки...

Остап пробрался к центру, где томился Паниковский. К этому времени при свете другого уха нарушителя конвенции тоже можно было бы производить различные фотографические работы. Увидев командора, Паниковский жалобно понурился..."

Как видим, различие в том, что здесь вокруг персонажа, стоящего посреди улицы, собирается толпа. Но это различие - быстро ликвидируется: опытный психолог, Бендер предлагает "записываться" свидетелям инцидента - "и в минуту улица приняла свой обычный вид", толпа - исчезла.

Эпизод имеет вторую часть, когда в городском саду неподалеку компаньоны начинают выяснять отношения. Здесь - появляется, намечается второй мотив, связывающий фигуру Паниковского с фигурой плачущего посреди улицы персонажа романа Волконского:

"...Братья [Паниковский и Балаганов - "дети лейтенанта Шмидта"] тут же принялись отпихивать друг друга ладонями. Уже послышались однообразные возгласы: "А ты кто такой?", уже вырвалась из очей Паниковского крупная слеза, предвестница генеральной драки..."

Второй эпизод с ограблением Корейко, удачно окончившийся приобретением "железной коробчки от папирос "Кавказ" с десятью тысячами рублями, - тоже имеет вторую часть, когда Бендер застает "молочных братьев" за дележом денег в номере гостиницы "Карлсбад" и популярно объясняет им, как он их предполагает использовать.

И здесь уже Паниковский, сделавший попытку вступить в сражение с командором и получивший от него жестокий отпор, предстает - и вовсе похожим на персонаж романа 1913 года в соответствующем эпизоде - взрослый мужчина, в летах, почти старик, плачущий и горько жалующийся на свою жизнь; получающий глумливый ответ от Остапа:

"...В углу плакал Паниковский.

- Отдайте мне мои деньги, - шепелявил он, - я совсем бедный! Я год не был в бане. Я старый. Меня девушки не любят.

- Обратитесь во Всемирную лигу сексуальных реформ, - сказал Бендер. - Может быть, там помогут.

- Меня никто не любит, - продолжал Паниковский, содрогаясь.

- А за что вас любить?..."

Сходство, безусловно, есть; и пришедшая к нам ассоциация - вполне оправданна. Но вот вопрос в том, насколько она существенна - для романа 1912 года; в какой мере она участвует в построении его реминисцентного плана, и участвует ли вообще? Если подумать, то оснований для положительного ответа набирается достаточно.

*      *      *

Во-первых - фамилия и национальная принадлежность. Герой романа - поляк, и фамилия его (Венюжинский) имеет ту же грамматическую форму, что и фамилия Паниковского. Поляк же, шофер Адам Козлевич (тоже, кстати, поминаемый в сцене дележа денег: "Кто такой Козлевич, чтобы с ним делиться? Я не знаю никакого Козлевича"), - как известно, входит в команду, компанию Остапа Бендера.

Еще важнее: имя героя романа Волконского. Пронализировав в свое время мотив курительной ТРУБКИ в повести 1834 года и способ реализации в этом повествовании связанных с нею исторических ассоциаций, мы позднее заметили, что этот мотив - появляется и в данном романе Волконского. Но появляется - в отрицательном модусе: агент Жемчугов хочет в присутствии своего непосредственного начальника Шешковского закурить трубку - тот резко его останавливает: мол, никаких трубок!

Учитывая выявленную нами "сталинскую" семантику этого аксессуара в повести Масальского - этот запрет тоже "читается" символически: как запрет, табу - на... звучание СТАЛИНСКОЙ темы в этом произведении!

И действительно, такой темы, таких аллюзий на саму эту политическую фигуру - мы в повествовании не найдем (а Сталин к моменту написания этого романа, в 1913 году, в отличиие от времен публикации повести "Регентство Бирона", - уже существует, уже активно занимается партийной деятельностью, организует свои вооруженнные экспроприации: вот они-то, как мы увидим в дальнейшем, - и отразятся... в одной из сцен романа Волконского, с участием - того самого Станислава Венюжинского!).

Впрочем, заимствование сюжетной ситуации из телефильма "Место встречи изменить нельзя", как мы сказали, - служит ведь опосредованным указанием на роман под названием "Как закалялась СТАЛЬ" (опосредованным - все той же повестью Масальского, в которой это слово - актуализируется именно как внутренняя форма партийной клички будущего вождя).

И тут, в этих условиях запрета (как известно, порождающего усиленный интерес к запретной теме), появляется персонаж с именем... СТАНИСЛАВ: то есть таким, в которое полностью входит - фамилия СТАЛИН. Попадающий к тому же - в такую комичную ситуацию, находящуюся в вопиющем противоречии и со значением самой этой фамилии, и - с общеизвестной (с недалеких уже пор, всего лишь через какие-то полтора десятилетия) фигурой ее носителя.

Ситуация эта, с учетом возникающих, благодаря этой игре имен, ассоциаций, - невольно приводит на память слова... о "выставленном в музее плачущем большевике" из будущей же поэмы В.В.Маяковского "Владимир Ильич Ленин". К тому же имя, выбранное автором этому персонажу, - это имя... режиссера-постановщика фильма по роману бр. Вайнеров, Ст. Говорухина.

И это обстоятельство, участие в построении аллюзий на исторический персонаж, - также сближает этого комического героя романа 1912 года с героями будущего романа советских сатириков: в котором исследователями теперь тоже открыты яркие, гротескные аллюзии на... Сталина, сталинские "чистки" и сталинское Полибюро.

Одно из мест сосредоточения таких аллюзий - эпизод в "Вороньей слободке", коммунальной квартире, куда Остап приходит нанимать для себя комнату. Эпизод же этот располагается в повествовании - как раз между сценой ограбления гражданина Корейко и сценой дележа денег Паниковским и Балагановым.

*      *      *

Можно заметить, что герои Ильфа и Петрова, после первой, неудачной попытки ограбления, находятся в том же положении, в котором агента Венюжинского находит друг героя в романе Волконского: получившие разнос от своего начальника-"командора" и его строгий приказ довести до конца начатое дело.

С другой стороны, особое значение приобретает - сама сюжетная ситуация, в которой в романе 1913 года происходит узнавание литературного "прототипа" этого персонажа - комического старика Паниковского. Это - ситуация вхождения в некую команду, которая занимается авантюристической деятельностью под началом харизматического лидера.

Правда, в романе Волконского такой инкорпорации как раз и не происходит. Как только становится известно, "кто есть кто", агент по имени Станислав подвергается такой жестокой мести со стороны Жемчугова (как раз ради осуществления этой мести и выступившего под именем "князя Карагаева") и его компаньонов - что, при первой возможности, он сломя голову бежит не только из Петербурга, но и вообще из России.

Однако эта сюжетная линия агента противника, находящего приют у героя и включающегося в совместную с ним деятельность (чтобы все-таки не удержаться от своих прежних пристрастий и в один прекрасный момент ему изменить), - имеет свой известный нам прообраз еще в романе "Брат герцога" (1895).

Так что в новой своей реализации, где такое включение в персонажную группу редуцировано, эта сюжетная ситуация воспринимается - на фоне прежней, которая - как бы просвечивает сквозь нее; позволяет ей вобрать, в читательском воображении, свои черты и - слиться с сюжетной ситуацией будущего сатирического романа.

Тем более, что этот процесс обмена вариативными свойствами между двумя случаями реализации сюжетного инварианта - происходит в обе стороны. В более раннем из этих двух романов "команда" главного героя, в которую включается агент противника, - состоит ведь всего из двух человек (как, впрочем, и "команда" Остапа Бендера в первом романе Ильфа и Петрова). Там - вообще не возникает никаких ассоциаций с историей включения Паниковского в компанию авантюристов.

В более позднем романе, где такого включения, по сути, не происходит, команда главного героя зато - расширяется и состоит... из того же числа 4-х человек, что и команда Бендера во втором романе (только здесь, у Волконского, это - два мужских и два женских персонажа)!

К тому же и у Ильфа с Петровым компаньоны Бендера, и Козлевич, с одной стороны, и Балаганов с Паниковским, с другой, - далеко не на всем протяжении остаются верными своему "командору", для того и других наступают такие моменты, когда они становятся его противниками, откалываются от команды (Козлевич попадает в сети двух ксендзов, а Паниковский с Балагановым, тайком от Бендера, крадут гимнастические гири у Корейко, думая, что в них замаскировано золото, которое они и хотят себе присвоить).

После бегства Корейко и смерти Паниковского - команда и вовсе раскалывается. Стало быть, и этот мотив предательства принятого под покровительство героя врага - имеет у Волконского основание в реминисцирцемом будущем романе "Золотой теленок".

*      *      *

К тому же, во второй части романа 1913 года, где вновь появляется сбежавший еще в первой агент Станислав, - он на некоторое время все же и впрямь присоединяется, вынужден присоединиться к ранее жестоко ему отомстившему герою (правда, находящемуся в это время в отлучке от остальной части своей команды, посланному за границу, чтобы вернуть изгнанного Анной Иоанновной возлюбленного нынешней правительницы Анны Леопольдовны графа Линара).

И надо сказать, что происходит это присоединение в ситуации, словно бы нарочно, и впрямь - ИЛЛЮСТРИРУЮЩЕЙ ту подпольно-революционную деятельность, которую в это время (то есть - во время написания и публикации романа Волконского, а не во времена Бирона и Анны Иоанновны) ведет исторический персонаж, чье мрачное имя - таится в имени этого персонажа романа, агента Станислава.

А именно: в сцене нападения неких таинственных незнакомцев на кортеж следующего в Россию, в сопровождении героя романа, графа Линара. И тоже, как и у Сталина: непонятно - то ли происходит это исключительно в целях "экспроприации" денежных средств; то ли в целях - политических, в интересах той политической партии в Петерубрге, противостояние которой, борьба с которой усилится по прибытии этого "значительного лица" в русскую столицу:

"...Засада, устроенная графу Линару, явно была не совсем обычным разбойничьим набегом...

Несомненно нападение готовилось именно на него, и несомненно было также, что целью нападения служило не простое желание ограбить. Тут желали напасть именно на графа, как на посла, присутствие которого в Петербурге было способно повлиять на ход политических дел. Устранение Линара почти равнялось выигранному сражению.

Конечно, никаких данных к обвинению людей, которым была выгодна гибель графа, не было, но это обвинение напрашивалось само собой".

Однако здесь, в построении повествователем этой (гипотетической) мотивировки заключается одна тонкость. Он, как видим, демонстрирует читателю свою готовность согласиться с тем, что политическая подоплека этого налета - недоказуема. Но все дело заключается в том, что в романе, в данном романном повествовании - НЕТ вообще и тех самых "людей, которым была выгодна гибель графа", - людей, с невозможностью "обвинить" которых - он, повествователь, соглашается; нет - такой СЮЖЕТНОЙ ЛИНИИ!

Наоборот, в предшествующем повествовании - как раз и говорится о том, что появление графа Линара - было выгодно всем противоборствующим сторонам; что оно стало возможным - именно благодаря возникшему между ними консенсусу. Таким образом, дело заключается не в том, что невозможно кого-либо обвинить в этом инциденте; а в том - что... некого в нем обвинять!

*      *      *

В результате же - казус этот остается полностью НЕМОТИВИРОВАННЫМ: создавая впечатление - что в романе что-то пропущено, что эпизод этот - находится, должен находиться в связи с целым рядом других эпизодов, которые в повествовании - отсутствуют. И читатель остается перед лицом такой сюжетной ситуации, относительно которой ведущим повествование автором создано впечатление, что она имеет какие-то глубокие и интересные причины, и в то же время приходится признать, что определить эти причины - возможности нет.

В действительности же, автор ставит своего читателя - перед лицом такого события, которое... ВООБЩЕ НЕ ИМЕЕТ ОБЪЯСНЕНИЯ; иными словами - события, которое он лишил мотивировок - совершенно сознательно и преднамеренно, создав такую сюжетно-событийную конструкцию, которая - ОБНАЖАЕТ чистую литературность повествования, его вымышленность; изначальную, аксиоматическую изъятость его - из общежитейских причинно-следственных связей.

И мы можем утверждать это, потому что основываемся - не на одном этом эпизоде романа 1913 года, но встречаем тут - уже хорошо известную нам закономерность, проявившуся в целом ряде других изучаемых нами исторических романаов; причем романов - принадлежащих... разным автором: что вновь демонстрирует имманентную, принадлежащую самой этой группе романов, вне зависимости от творческой воли отдельных их сочинителей, их общность.

Мы уже встречали эту закономерность, изъятость единичных сюжетных эпизодов повествования из причинно-следственных связей, лишенность их явной и удовлетворительной для читателя мотививровки, в романах Д.С.Дмитриева "Разрушенная невеста" (1913) и А.П.Павлова "Божья воля" (1902) - где рассматривали эту закономерность на фоне ее классического, исходного проявления в балладе Пушкина 1925 года "Жених" ("Наташа").

А также - в романе Р.Л.Антропова "Герцогиня и "конюх" (1903), где точно также остается невыясненным, совершил ли его персонаж, колдун-"алхимик", покушение на герцога Бирона, или, наоборот... предотвратил его, - и, наконец, в романе самого Волконского "Брат герцога" (1895), где вновь - читателю не просто не объясняется, а не предоставляется вообще никакой возможности объяснить, зачем и кому поднадобилось перед началом ристалища портить лошадь сыну фельдмаршала Миниха?

Таким образом, можно сказать, что в романе Волконского 1913 года эта закономерность - возвращается в свою исходную точку.

*      *      *

Такой же необъяснимой, не имеющей своего места в общей цепочке причинно-следственных связей, как этот эпизод с нападением "разбойников" для читателей, - является и мистификация, устроенная героем в качестве мести своему противнику, - но уже для персонажа романа, ставшего ее объектом. На его примере - как бы моделируется ситуация, в которой - действительно можно было бы пережить то, что читатель переживает по воле (вернее даже сказать: произволу) автора; демонстрируется - жизненность того эффекта, который кажется нам ЧИСТО литературным.

И вновь, мы можем обратить внимание на то, что такое моделирование в сюжетной реальности особенностей литературной манеры ее изображения, и именно в отношении такой искусственно устроенной немотивированности отдельного куска повествования, - это прием, который уже встречался нам в произведении совершенно другого автора, но из той же серии романов, а именно - "Божьей воле" А.П.Павлова.

Мы тоже отмечали, анализируя употребление аналогичного приема, что не только читатели, но и персонажи этого романа, причем в соответствующих местах повествования, ставятся в положение, когда для них пропущены какие-либо звенья в причинно-следственной связи событий, и у них возникает изумление и недоверие к сообщениям об этих пропусках.

Мы еще вернемся к этому эпизоду нападения загадочных "разбойников", потому что в нем - продолжается реминисцирование все той же сюжетной линии Паниковского из будущего романа "Золотой теленок". Пока же заметим, что первая встреча героя романа с этим плачущим, пускающим слезу агентом Бирона - происходит в момент развития сюжета, аналогичный тому, в который происходит включение Паниковского в компанию Бендера.

В романе Ильфа и Петрова, как все мы помним, это тоже, как и в случае встречи друга героя романа Волконского со Станиславом Венюжинским, происходит - на улице; на дороге. Но еще и: в момент отправления О.Бендера с Балагановым и Козлевичем в путешествие за миллионами гражданина Корейко на "Антилопе-Гну". В момент - отъезда их из города: за гусекрадом Паниковским гонится толпа разъяренных горожан, и ему милостиво позволяют спастись на мчащемся во все свои лошадиные силы автомобиле.

И в романе Волконского: как только агент Станислав находит приют в доме друзей-героев и как только над ним совершается их страшная месть - агент Жемчугов получает от своего начальства распоряжение... отправиться в пу-те-ше-стви-е: за тем самым немецким дипломатом, который должен будет сыграть важную роль в борьбе политических партий в невской столице.

*      *      *

Сейчас, когда я постарался собрать воедино все параллели с творением советских сатириков, касающиеся этого романного эпизода, - мне больше не приходится удивляться такой мгновенно возникшей у меня по ходу чтения ассоциации. Вся масса этих сходств, разбросанная по разным местам повествования (и даже... разным произведениям, таким как один из предыдущих романов того же Волконского), - подсознательно должна была диктовать, делать неизбежным возникновение такой догадки.

Но в момент чтения - ситуация была совершенно иная. Всей этой панорамы аналитически эксплицированной литературной реминисценции, изложенной сейчас читателю, - у меня перед глазами не существовало; и мне оставалось только недоумевать - почему, в силу каких причин эта экстравагантная (и в то же время - интуитивно неотразимая) ассоциация у меня возникла.

Все это "досье", весь этот тезаурус составился у меня гораздо позднее. Но сразу вслед за тем первым прозрением, по ходу чтения, стали происходить удивительные вещи. То, во что я - сознательно - не хотел, не мог поверить, то, на что я совсем уже было хотел махнуть рукой: а именно, реальность, а не иллюзорность этой вот РЕМИНИСЦЕНЦИИ из будущего, четырнадцать лет спустя написанного романа Ильфа и Петрова, - вдруг начало обретать свою несомненность: в возникающих раз за разом ее, этой реминисценции повторениях, продолжениях.

Если "иллюзия" повторяется раз за разом - то это уже иллюзия не читательского восприятия, но - авторского воображения; то есть: РЕАЛЬНОСТЬ ЕГО ТВОРЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ.

Это и происходило при знакомстве с описанием обратного путешествия из Дрездена в Петербург важного немецкого дипломата и сопровождающего его главного героя романа.

Эта поездка, как мы говорили, имеет важное государственное значение, и поэтому, во-первых, упоминается, что, помимо безостановочной смены лошадей, в каждом административном образовании проезжающим предоставляется особая вооруженная охрана:

"...Этот поезд был обставлен довольно торжественно, так как Линар путешествовал не в качестве лишь высокопоставленного лица, а как посол его королевского величества. Впереди скакали три рейтара верхами, командированные начальниками областей, через которые проезжал Линар... и поезд замыкался еще тремя рейтарами...

Одно только было не совсем так: Митьке казалось, что они едут очень медленно, несмотря на то, что лошадей им перекладывали на всех станциях немедленно, что ехали они день и ночь и останавливались лишь на короткие сроки для обеда или ужина, или в крайнем случае для отдыха на несколько часов, когда уж слишком уставали".

И мы уже знаем, что этой охране - действительно предстоит сыграть роль в эпизоде нападения на дипломатический "поезд" разбойников-"экспроприаторов".

*      *      *

Но помимо этого, упоминается и еще одна выражающая важность путешествующей особы деталь, которая, казалось бы, в отличие от первой, никакого значения для дальнейшего развития сюжета не имеет.

В каждом городе градоначальники приглашали путешественников на устраиваемый в их честь торжественный обед. Но, поясняет автор, они отказывались (в Петербург они должны были попасть как можно быстрее и не могли тратить время на почетные мероприятия) - благо повар дипломата обеспечил их большим запасом превосходной еды:

"На остановках их приглашали к себе к обеду бургомистры городов и сами губернаторы. Но у них с собой был довольно обильный запас всяких вкусных вещей, заготовить которые успел повар графа, ехавший вместе с другой прислугой графа на подводах с вещами. У него были тартинки со страсбургским паштетом, всевозможные колбасы, чудесная вестфальская ветчина, разные сыры и превосходное вино, в особенности красное, до которого граф Линар был большим охотником.

В природе чувствовалось наступление зимы, но запас фруктов везде еще не был израсходован и отличался обилием, так что по деревням можно было за бесценок достать отличные груши, яблоки и сливы".

Разве можно тут не вспомнить уловку, на которую пустился Бендер во время путешествия на "Антилопе-Гну", чтобы обеспечить экипаж топливом и провизией! Авантюристы включаются в "автопробег по бездорожью и разгильдяйству", в качестве головной, "командорской" машины, и в каждом населенном пункте, через который они проезжают, городское начальство приветствует их приглашением на митинг и торжественный обед в их честь.

А чтобы их подольше не догнали настоящие участники автопробега, герои Ильфа и Петрова - так же, как и герои Волконского, берут провизию с собой; только не запасаются ею сами, на свои средства (которых у них, в отличие от сиятельной германской особы, нет; хотя, впрочем, у них есть... присвоенное их беспородному автомобилю - германское название "лорен-дитрих"!), - а из рук той самой городской администрации, обедать с которой за одним столом они, в полном согласии с автором 1913 года, отказываются.

*      *      *

Отзвук той же самой предвосхищающей реминисценции присутствует и в затронутом уже нами в предыдущих исследованиях романе Ф.Е.Зарина-Несвицкого "Борьба у престола" (вышедшем в том же 1913 году, что и "Мне жаль тебя, герцог!" Волконского).

В нем - тоже преломляется сюжетная линия знаменитого "автопробега" из романа "Золотой теленок". Здесь мы сталкиваемся с уже известным нам по целому ряду других аналогичных случаев положением дел: мы бы, наверное, и не узнали этого отражения, не имели бы возможности утверждать, что соответствующие эпизоды романа являются такой реминисценцией, - если бы не воспринимали ее на фоне отчетливо узнаваемой реминисценции в романе Волконского.

Здесь тоже рассказывается о поездке: описывается посольство из Москвы (где только что скончался прежний император Петр II) в Митаву к герцогине курляндской Анне Иоанновне с известием, что она избрана русской императрицей и предложением согласиться на условия, ограничивающие ее будущую самодержавную власть.

Но враги Верховного тайного совета, отправляющего это посольство, хотят ее предупредить, сориентировать в существующей ситуации и известить о том, что она может рассчитывать на их поддержку в противостоянии тем, кто собирается ее контролировать.

И получается так, что гонцы этих противников Тайного совета выезжают из Москвы незадолго до выезда самого посольства. А выбираться из города им нужно через заставы, специально поставленные для того, чтобы никого без ведома этого временного правительства не выпускать; они следуют по той же дороге, по которой поедет официальное посольство. Причем следуют - конспиративно, обманом добиваясь того, чтобы их пропускали.

*      *      *

Один - делает это, переодевшись дряхлым стариком-крестьянином, которого пропускают из жалости:

"...Старик перекрестился, и, тяжело опираясь на палку, двинулся дальше. Скоро он исчез в темноте.

Красной точкой сверкал вдали огонек костра. Старик выпрямился, подтянулся и легким, быстрым шагом скорохода продолжал свой путь. Он осторожно нащупал за пазухой пакет и глубоко, с облегчением вздохнул. Он шел легким, эластичным шагом так скоро, как бежит рысцой крестьянская лошадка.

Не доходя верст шести до Черной Грязи, он свернул в сторону, по направлению к селу Черкизову, - оттуда был объездной путь помимо тракта, минуя Черную Грязь..."

Причем можно заметить, что описание в романах Зарина и Волконского, у одного - поездки членов Тайного совета из Москвы в Митаву, у другого - графа Линара с его свитой из Дрездена в Петербург, движущихся как бы навстречу друг другу, - в свою очередь, и сами друг на друга ориентированы.

О том же пешем гонце, вынужденном пуститься в обход, чтобы миновать очередную заставу, сообщается:

"Все же, несмотря на многочисленные задержки и на то, что у Черной Грязи его обогнало посольство, он сумел, в свою очередь, обогнать его. Дело в том, что посольство хотя и торопилось, но принуждено было терять много времени на перепряжку лошадей, на кормежку людей. Хотя из Москвы и был дан приказ держать на всех ямских станах наготове лошадей на тридцать подвод, тем не менее не всегда это было возможно. Иногда лошади оказывались измученными и уставшими, иногда их приходилось ждать, а в иные места приказание пришло чуть ли не за час до приезда посольства.

Таким образом, Сумароков налегке обогнал посольство часа на три".

Мы встречаем здесь тот же самый мотив мены лошадей и остановок для еды и отдыха, но если в повествовании Волконского он звучит мажорно, то здесь, у Зарина, - преподносится автором скептически, словно бы он вступает в полемику, стремясь показать, как бывает "в жизни", на деле, а не так, как это описывается "в книгах"... у того же Волконского.

*      *      *

Другой же тайный посланец - действует в открытую; и вот здесь уже эта взаимная ориентированность повествования в двух романах - реализуется в появлении предвосхищающей реминисценции из того романа, опережающими отголосками которого наполнен роман Волконского 1913 года:

"Не прошло и получаса... как в Яузские ворота влетела, гремя бубенцами, тройка, запряженная сытыми, резвыми конями. В тройке сидел человек, закутавшийся в лисью шубу. Рядом с ямщиком на облучке сидел, видимо, слуга.

- Стой! - преградили ему путь солдаты.

Лихой ямщик разом осадил тройку. На дорогу выскочил унтер.

- Кто едет? - спросил он, выстраивая солдат поперек дороги.

- От Верховного тайного совета, - ответил незнакомец, вынимая из кармана бумаги. - Только скорей, за мной едут, я курьер. Не задерживайте меня.

С бумагами в руках унтер вошел в караулку.

Хотя он и умел читать, но ни слова не мог разобрать из написанного. Однако он увидел привешенную печать с двуглавым орлом и смутился.

"Ну, ладно, - подумал унтер, - в Черной Грязи - ямской стан, там разберут"...

Конечно, хотя выбрали в начальники постов исключительно грамотных унтеров и сержантов, но они не могли и не умели отличить паспорта тайного совета от простой бумажонки с нацепленной на ней печатью.

Унтер пропустил незнакомца.

Когда вдали замер звон бубенчиков, он недоуменно развел руками, - разберись‑де тут, кого пропускать.

...Звон бубенцов, стук копыт и крики прервали их разговор. Они торопливо выбежали на тракт. По тракту несся целый поезд. Впереди скакали верхами два вахмистра. За ними неслись тройки. Вахмистры осадили у караулки коней, и за ними остановился длинный ряд троек и пароконных саней. Молодой офицер в форме лейб-регимента выскочил из задней тройки и подбежал к караулке. Увидя унтера, он закричал:

- Вот пропуск. Сами господа члены Верховного тайного совета едут. Вели своей команде пропустить...

При виде такого торжественного выезда у унтера не могло уже явиться ни малейшего сомнения, и, скомандовав "смирно", он пропустил посольство. Весело, словно торжествующе звеня бубенцами, помчались дальше тройки...

- Ах я! - выругался унтер. - Я и не спросил про курьера. Ну да ладно, там, в Черной Грязи, разберут..."

Точно так же Остап и его команда - следуют перед настоящими участниками автопробега и обманом захватывают себе то, что причитается тем при встрече! И так - до тех пор, пока точно такой же "торжественный поезд", но только состоящий не из конных экипажей, а из автомобилей, - их не обгоняет.

*      *      *

Причем при описании этого события мы тоже встречаем... импровизированную "заставу" и решаемую персонажами проблему ее обхода или преодоления:

"У самого... входа в город дорога была преграждена тяжелым бревном. "Антилопа" повернула и, как слепой щенок, стала тыкаться в стороны в поисках обходной дороги. Но ее не было.

- Пошли назад! - сказа Остап, ставший очень серьезным.

И тут жулики услышали очень далекое комариное пенье моторов. Как видно, шли машины настоящего автопробега. Назад двигаться было нельзя, и антилоповцы снова кинулись вперед.

Козлевич нахмурился, и быстрым ходом подвел машину к самому бревну. Граждане, стоявшие вокруг, испуганно отхлынули в разные стороны, ожидая катастрофы. Но Козлевич неожиданно уменьшил ход и медленно перевалил через препятствие. Когда "Антилопа" проезжала город, прохожие сварливо ругали седоков, но Остап даже не отвечал".

И наконец, описание - самой встречи с "поездом", колонной автопробега, изображаемой в таких же ликующих тонах, как и поезд посольства в романе Зарина:

"К Гряжскому шоссе "Антилопа" подошла под все усиливающийся рокот невидимых покуда автомобилей. Едва успели свернуть с проклятой магистрали и в наступившей темноте убрать машину за пригорок, как раздались взрывы и пальба моторов и в столбах света показалась головная машина. Жулики притаились в траве у самой дороги и, внезапно потеряв обычную наглость, молча смотрели на проходящую колонну.

Полотнища ослепительного света полоскались на дороге. Машины мягко скрипели, пробегая мимо поверженных антилоповцев. Прах летел из-под колес. Протяжно завывали клаксоны. Ветер метался во все стороны. В минуту все исчезло, и только долго колебался и прыгал в темноте рубиновый фонарик последней машины.

Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями".

И даже такой ювелирный мотив, как этот светящий вдалеке в темноте "рубиновый фонарик последней машины", - учтен в повествовании 1913 года! При описании пешего гонца, удаляющегося от заставы, тоже было сказано: "Красной точкой сверкал вдали огонек костра".

Как обгоняют гонца, скачущего на лихой тройке, нам прямо не рассказывают (хотя из дальнейшего становится ясно, что его - обогнали); но мы помним, что пешего посланца посольский "поезд" - обогнал в той самой роковой Черной Грязи, о которой неоднократно упоминается в эпизоде романа, содержащем в себе основной массив предвосхищающей реминисценции.