|
|
||
Напомним, что первоначальным нашим намерением - было проверить, не имеет ли стихотворение Баратынского 1821 года "Бдение" своего рода "мемуарных" откликов в позднейшей его поэзии; таких, какие получали другие составные части разворачивавшейся в этот момент времени "батюшковской" истории.
По цензурным условиям, стихотворение "Коттерии" (в котором мы такого рода "отклики" находим) из состава сборника "Сумерки" при публикации его - было исключено. И читатель книги - долгое время не знал, что оно должно было в ней находиться, а вместе с ним - лексический мотив "достоин", связывающий его и с мемуарным эпистолярием Пушкина 1821-22 года, и с собственным стихотворением Баратынского 1829 года "Смерть", а через них - и с "батюшковской" историей вообще.
А между тем, предшествовать ему в составе этого сборника - должно было стихотворение, напоминавшее об участвовавшем в этой истории - и уже не в качестве "мемуара", а самым непосредственным образом, - другом стихотворении Баратынского; о роли которого в этой истории - до сих пор вообще никто не знал, и лишь это неосуществленное соседство его "двойника" в сборнике 1842 года со стихотворением "Коттерии" - могло бы об этом намекнуть.
Но - этот замысел автореконструкции поэтической деятельности Баратынского не состоялся, а между тем, мы теперь, взглянув на это стихотворение, предшествующее в композиции сборника стихотворению "Коттерии", - не можем не воскликнуть: ведь это же - "Бдение"! То самое "Бдение" Баратынского, которое в апрельском номере журнала "Соревнователь..." 1821 года соседствовало со стихотворением "Миних" и представляло собой - как бы аналог авторской "рамки" этой исторической элегии-воспоминания.
Вернее, о нем, этом стихотворении, называющемся по первой строке "На что вы, дни! Юдольный мир явленья...", следовало бы сказать: "Анти-бдение"; "бдение" - наоборот: потому что внутреннее состояние героя в нем - прямо противоположно состоянию героя стихотворения 1821 года.
Противоположность "бдению", однако, в данном случае - не "сон" (хотя о состоянии героя там и будет сказано в том смысле, что он спит, "дремлет"); это, скорее, состояние, которое можно назвать противоположностью... ВОСПОМИНАНИЮ (название пушкинского стихотворения 1828 года, имевшее авторский вариант, совпадающий с названием стихотворения Баратынского: "Бдение") - мертвенное забвение себя и всего окружающего.* * *
Стихотворение это имеет изумительную по своей четкости ЛОГИЧЕСКУЮ структуру; в первой строфе - варьируется известное изречение Экклезиаста - "ничто не ново под луной":
На что вы, дни! Юдольный мир явленья
Свои не изменит!
Все ведомы, и только повторенья
Грядущее сулит...
Вторая строфа - подразумевает анти-тезис развиваемому в первой строфе суждению; именно ПОДРАЗУМЕВАЕТ, потому что в ней происходит - опровержение этого подразумеваемого анти-тезиса; дается - подтверждение сказанному в предыдущей строфе: с учетом этого анти-тезиса, этого не прозвучавшего вслух возражения на него.
А возразить можно было бы в том смысле, что: пусть так, действительно - ничего нового в "юдольном мире" нет. Но это вовсе не значит, что отдельно взятый человек - может быть знаком со всем составом этого "юдольного мира"; что он не может быть для него, вследствие конечности человеческой жизни, на протяжении этой жизни - постоянно НОВЫМ.
Оказывается, нет; если приложить усилия - можно эту новизну исчерпать:
...Недаром ты металась и кипела,
Развитием спеша,
Свой подвиг ты свершила прежде тела,
Безумная душа!
И в следующей строфе - это обращение к душе продолжается; в ней дается синтез двух предыдущих строф, описывается состояние души, после этого исчерпания всего возможного опыта:
И, тесный круг подлунных впечатлений
Сомкнувшая давно,
Под веяньем возвратных сновидений
Ты дремлешь; а оно...
И читатель, мало-мальски изведавший природу поэтического стиля Баратынского, вздрагивает: вот оно, началось! ЧТО ЗНАЧИТ - "ОНО"?!!
Это происходит потому, эта неожиданность настигает читателя по той причине - что к концу этой строфы он уже забывает, а может быть - вовремя и вообще не заметил, что в предыдущей строфе произошло - РАЗДВОЕНИЕ единой личности живущего человека. То исчерпание новизны, о котором говорится в ней, - становится возможным при условии, что душа действует - в отрыве, изолированно от этой целостной личности; мир устроен таким образом, его разнообразие рассчитано на то, что этого исчерпания никогда бы, до самой смерти, не могло бы произойти, если бы "душа" существовала, проживала свою жизнь - в согласии, в гармонии с ТЕЛОМ; замедлялась бы в своем "подвиге" - его тяжестью, инертностью.
И, когда об этом условии вспоминаешь - становится понятно и то, что в третьей строфе речь об этом роковом разделении - продолжается; что обращаясь к "душе", автор стихотворения в то же время (в отличие от нас, торопливых читателей) - не забывает и о "теле", от которого она отделилась. А поскольку он держит его в памяти, говорит о нем - как об уже упомянутом, то он и пользуется в данном случае МЕСТОИМЕНИЕМ - обозначающим то же самое, упомянутое в предыдущей строфе "тело".* * *
Логический состав стихотворения тем самым - почти исчерпан; осталось только сказать о том, что же сталось не с этой жадной до впечатлений, торопливой "душой", а - с брошенным ею телом. И вот тогда-то, прочтя эти заключительные строки, мы понимаем... что в стихотворении этом - воспроизводится мизансцена, и не просто - пространственное положение тела, но и диспозиция духа, психофизического целого - героя стихотворения "Бдение".
И, как мы сказали с самого начала, воспроизводится - в ЗЕРКАЛЬНОМ, то есть - прямо противоположном, отрицающем изображенное в раннем стихотворении Баратынского виде:
...Бессмысленно глядит, как утро встанет,
Без нужды ночь сменя,
Как в мрак ночной бесплодный вечер канет,
Венец пустого дня!
Душа - покидает тело ("дремлет"); оно же - ТОЛЬКО... ГЛЯДИТ (поэтому мы и говорим: это нельзя назвать - сном; это не сон - а бодрствование: только НЕ ПОМНЯЩЕЕ даже о себе самом - что оно бодрствует!).
В стихотворении 1821 года - происходило ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖНОЕ: там тело - БЫЛО ПОКИНУТО ВЗГЛЯДОМ (вспомним знаменитое, сакраментальное: "В окно глядел НЕ ЗРЯ"). Взгляд - как бы "убегал" в другое (историческое - как мы поняли из сопоставления этого стихотворения Баратынского с соседней элегией "Миних") измерение.
"Рассечение" - производилось по-другому: "убежавший" взгляд - был И духовен, И телесен; и оставшееся "тело" - тоже сохраняло свою целостность: было и духовно, и телесно. Поэтому память, памятование человека о себе самом и об окружающем, несмотря на это "бегство", отсутствие - сохранялась; сохранялась - как память ЦЕЛОСТНОЙ ЛИЧНОСТИ; более того - обогащенная, удвоенная... одновременным ПРИСУТСТВИЕМ своим - и в "настоящем", и - в другой исторической эпохе!
Однако эта противоположность поздней версии "Бдения" своему "прототипу" - не была обеднением, свидетельством об "утрате".
Если эта картина духовной жизни человека, изображенная в стихотворении 1821 года и понятая нами во всей полноте своей структуры - ЛИШЬ НА ФОНЕ элегии "Миних" (а ведь никто такой попытки сравнительного, сравнивающего понимания, кажется, до сих пор не делал!); если картина эта в том стихотворении - сосредоточена в одном предельно кратком выражении "НЕ ЗРЯ" (да и то: настолько анекдотическом, что современные читатели над ним - только смеялись, не помышляя ни о каком исследовании его внутренне-смысловой структуры), - то безотрадная картина "сумерек человеческого духа", изображенная в стихотворении из сборника "Сумерки", служит - распространением, экспликацией этой предельно, до состояния атомного ядра, сжатой картины духовной деятельности человека; его как бы разделения на присутствующее актуально - и "неантизированное", пребывающее в иных измерениях, "витающее в эмпиреях"! И одновременно - их парадоксального единства.
Таким образом, стихотворение из сборника 1842 года - служит хорошим подтверждением реконструированного нами замысла стихотворения "Бдения", и, что особенно важно с точки зрения темы нашего исследования, - его принципиально-художественной, концептуальной связи со стихотворением "Миних".* * *
Как только я вывел эту формулировку своеобразия описания взгляда мечтающего о прошлом поэта в стихотворении "Миних": взгляд - "убегает" от своего носителя - человека, остающегося в актуальном пространстве его пребывания, в настоящем, - оказывается в другой исторической эпохе, - я сразу же вспомнил, что то же самое художественное построение, и тоже предвосхищающее бегство одной из частей человеческого лица в повести Гоголя "Нос", - повторится... в послании Пушкина 1830 года к князю Н.Б.Юсупову, стихотворении "К вельможе".
Здесь нам нет нужды вдаваться в исследование художественной структуры этого стихотворения, что мы делаем в другом месте; достаточно будет сказать, что его персонаж - изображается Пушкиным... сведенным К ОДНОЙ ФУНКЦИИ ЗРЕНИЯ; а путешествия князя Юсупова по Европе, вокруг Европы - как путешествия... такого вот "сбежавшего" от человека, от своего обладателя - ГЛАЗА; ВЗГЛЯДА!
При изолированном рассмотрении элегии "Миних" меня это сходство, единство поэтических концепций - поразило, но и только: рассказывать о нем я не мог, потому что не имел ни малейшего представления - откуда это единство, тождество - возникло!
Но теперь, после того, как я стал рассматривать элегию "Миних" в единстве со стихотворением "Бдение", - мой подход к этой проблеме изменился, и понимание ее возможного решения - наметилось. Читая, рассматривая позднюю реплику Баратынского на свое собственное стихотворение - исследуя стихотворение из сборника 1842 года, я внезапно для себя обнаружил, что эта гротескная концепция распадающегося, "разбегающегося" человеческого тела, лица - дополняется в позднем стихотворении Баратынского... мотивами Экклезиаста.
Этими же мотивами, со всей определенностью, просто - цитатно, заканчивается и пушкинское послание 1830 года, в котором он обращается к адресату:
...Ты, не участвуя в волнениях мирских,
Порой насмешливо в окно глядишь на них
И видишь оборот во всем кругообразный...
И эта цитация - ПРИНЦИПИАЛЬНА ДЛЯ ЕГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ЗАМЫСЛА: потому что именно там, в знаменитом финале Книги Экклезиаста - мы и находим ту символическую ПЕРСОНИФИКАЦИЮ ОТДЕЛЬНЫХ ЧАСТЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ТЕЛА (так, например, "глядящими в окно" - называются глаза человека и т. п.), которая - составила ядро художественного замысла пушкинского стихотворения (а далее, следовательно, - повести Гоголя "Нос")!* * *
Таким образом, в сборнике "Сумерки" - уже очевидно, что Баратынский - каким-то образом воспроизводит, творчески перерабатывает художественную концепцию пушкинского послания. А значит - возможно, что она, эта концепция, существовала уже... в 1821 году, когда создавались стихотворения "Бдение" и "Миних", была известна Баратынскому - и послужила для него предметом творческого осмысления.
Только у Баратынского эта пушкинская концепция в процессе ее осмысления - оказывается парадоксальным образом перевернутой. У Пушкина в послании 1830 года этот оторванный от человеческого тела, обезумевший "глаз" - находится в непрестанном движении; носится ("как сумасшедший"!) по всей Европе. Набросок этой концепции "убежавшего взгляда" содержится еще в неоконченном стихотворении Пушкина 1824 года ("Недвижный страж дремал на царственном пороге..."), посвященном закату царствования императора Александра I:
...и взор его носился
От Тибровых валов до Вислы и Невы,
От Сарскосельских лип до башен Гибралтара...
В стихотворении же Баратынского из сборника 1842 года такой изолированный взгляд, тело, сведенное к одной функции зрения; оставленное своей душой - означает полную неподвижность героя; такую, в которой герой пушкинского послания - изображен лишь в самом конце стихотворения; не потому, что она присуща такому модусу существования по природе, а потому что он - так сказать, выбился из сил.
Такое противопоставление реализаций одной и той же поэтической концепции объясняется - различием замыслов стихотворений Баратынского и Пушкина: исторического и - космологического. У Пушкина герой целиком погружен в земной мир, в его историю; у Баратынского - он изображается... на границе мiровъ: выражение "юдольный мир", с которого начинается его стихотворение - предполагает свою противоположность, мир потусторонний, загробный.
О том же говорит и синтаксическая вариативность, возникающая, по обычаю Баратынского, в пределах этой строки - и разрешающаяся в следующей: словоформа "явленья" - это прямое дополнение к появляющемуся во второй строке глаголу; это "явленья", которые "не изменит" - "юдольный мир", субъект этого высказывания, соседствующий с этим словом в первой строке.
А значит, В ПРЕДЕЛАХ ЕЕ, - сливающийся с ним в одно словосочетание: "мир явленья", или, по терминологии критической философии Канта, "феноменальный мир" - противопоставляемый миру умопостигаемому, "ноуменальному".
Этим и решается проблема кругообразного "повторения" одного и того же, "возвратных сновидений": новизна, отрицаемая замкнутостью здешнего мира, - заново утверждается... бесконечностью возможных мiровъ...* * *
Поэтому здесь - вновь возникает финальный мотив батюшковского стихотворения "Надежда", о котором мы говорили в связи с другими двумя стихотворениями Баратынского. Само название у Батюшкова - каламбурно; образует каламбур с упоминаемой в конце стихотворения... "ризой": о-деж-дой!
Этот мотив "одежды" был так едко и зло осмеян "автором" поэтического монолога, звучащего в стихотворении "Смерть"; поэтому мотив этого осмеяния - вновь возникает рядом с этим стихотворением - перевертышем стихотворения "Бдение" - в сборнике 1842 года.
О присутствии Батюшкова в этом последнем - свидетельствует не только несостоявшееся при издании сборника соседство его со стихотворением "Коттерии", но и, как ни парадоксально это прозвучит, - цитата... из стихотворения Пушкина "Труд" на окончание романа "Евгений Онегин".
В словах: "СВОЙ ПОДВИГ ТЫ СВЕРШИЛА прежде тела" - звучит выражение из этого стихотворения Пушкина (напоминающего своим античным размером - о Гнедиче, так же как название пушкинского романа "многолетним трудом" - напоминает о много больше лет длившемся переводе "Илиады"):
Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.
Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?
Или, СВОЙ ПОДВИГ СВЕРШИВ, я стою, как поденщик ненужный,
Плату принявший свою, чуждый работе другой?...
Почему эта пушкинская реминисценция у Баратынского должна напоминать... о Батюшкове - объясняется казусом, произошедшим почти полтора столетия спустя в истории литературоведения. В 1987 году, по неисповедимой причине, этими пушкинскими словами была названа книга трех исследователей русской литературы А.Л.Зорина, А.С.Немзера и Н.Н.Зубкова, посвященная прижизненным изданиям трех русских поэтов, среди которых автора этих слов, однако... нет: Державину, Жуковскому и - БАТЮШКОВУ.
Таким образом, для читателей стихотворения Баратынского, после выхода этой книги (а для самого его автора - думается, уже и при его сочинении, при обдумывании его замысла), - эта пушкинская цитата - сигнализирует не только о Пушкине (что, как мы знаем, совершенно уместно, потому что в стихотворении развивается концепция современного стихотворению "Труд" пушкинского послания "К вельможе"), но и о появлении, присутствии в этих строках - Батюшкова.* * *
Тело в стихотворении Баратынского - изображается покинутым своей душой, "дремлющей", как бы... отдыхающей - перед тем, как пуститься в новый путь; в новый мир; к новым "впечатленьям бытия". Это еще не совсем "земная риза, сброшенная в прах" батюшковской "Надежды" - но уже... очень близко к этому (а в биографии самого автора этого стихотворения - и вовсе реально: через два-три года).
В стихотворениях "Смерть" и "Филида каждою зимою...", объединенных мотивом "гробового стана" и "гробовой Афродиты", этот батюшковский мотив интерпретируется сугубо натуралистически, мы бы сказали даже - НИГИЛИСТИЧЕСКИ (Баратынский - "ни-ги-лист", по определению знаменитого литературного критика конца 1820-х годов Н.А.Надоумко!): под сброшенной "земной ризой" - не остается ничего, кроме... "гробового стана"; скелета!
И вот, полемика с этим нигилистическим утверждением, манифестом, опровержение его - и составляет смысл "ПОВТОРЕНИЯ" стихотворения "Бдение" - в стихотворении из сборника 1842 года (стихотворение это, в позднее сделанном Баратынским его переводе на французский язык, так и было названо этим словом, присутствующим, как мы видели, в самом его тексте: "Les Redites" - "Повторения"). Стихотворение 1821 года - противоположно не только ему самому как таковому, но и по характеру переработки концепции пушкинского послания "К вельможе".
Эта противоположность, как и сам совершающийся в нем процесс этой переработки, становится ясной при "наложении" стихотворения "Бдение" - на элегию "Миних". Взор поэта в этом последнем - сохраняет, и даже в гиперболизированном, утрированном чуть ли не до карикатурности виде, ту же подвижность, что и в пушкинском стихотворении. Однако при этом, как мы обнаружили, возникает - СОВЕРШЕННО ИНАЯ ТРАКТОВКА "взора", чем в пушкинском послании и в позднейшем стихотворении самого Баратынского.
"Взором" поэта, блуждающим в пространствах истории, - здесь (как и в послании Пушкина "Жуковскому") оказывается весь человек целиком. "Отсутствие" взора в актуально окружающем человека пространстве ("В окно не зря глядел...") - означает присутствие его ЦЕЛИКОМ (вплоть до... ФИЗИЧЕСКОГО присутствия, так сказать, перенесения в прошлое на "машине времени" - почему мы и говорим об утрированности, почти-карикатурности изображения этой коллизии в стихотворении "Миних"!) - в иных исторических эпохах.
Или... в иных мiрахъ.
|