 |
3. Москва 1889-1890-е годы
Москва конца XIX века. Еще только разворачивается строительный бум, пик которого придется на начало следующего века. Москва еще малоэтажная, большей частью деревянная, свернувшаяся в улитку крутых переулков и улиц. Еще не загнанная в тесноту и глубину дворов-колодцев и не щеголяющая лабиринтами проходных дворов. Но уже познавшая дым паровозов, настигавший Ямскую слободу со стороны Тверской заставы.
Когда-то от этой заставы начинался знаменитый Петербургский тракт, по которому гнали своих лошадей от одной почтовой станции (яма) к другой ямщики. Сословие ямщиков было уважаемо. Застройка Ямской слободы была плановой и несколько однообразной. Непривычной была прямизна улиц Ямской слободы и их одноименность: 1-я Тверская-Ямская, 2-я Тверская-Ямская, 3-я, 4-я.
Все Тверские-Ямские, начинаясь в Оружейном переулке, держали свой путь к Тверской заставе. И только 1-ая Тверская-Ямская соединяла Тверскую заставу с Триумфальной площадью. Во избежание путаницы следует уточнить, что на Триумфальной площади, получившей свое название благодаря триумфальным воротам, через которые в XVIII веке направлялся в Кремль царский кортеж, в конце XIX века от ворот осталось одно только название площади. Москва знаменита подобными казусами. Но в данном случае путаницу внесли новые Триумфальные ворота, которые были построены у Тверской заставы. Воздвигнутые в честь победы русской армии над Наполеоном, они выполняли свое основное назначение: были воротами для почтовых и пассажирских карет въезжающих в город со стороны Петербургского тракта. Чтобы не путать Триумфальную площадь, лишенную триумфальных ворот, с Тверской заставой, коренные москвичи называли Триумфальную — площадью у Старых Триумфальных ворот, в отличие от новых ворот у Тверской заставы. Пройдет несколько десятков лет, и в годы сталинской реконструкции Москвы Тверская застава лишится своих Триумфальных ворот. Впрочем, воротами они перестали быть еще в те годы, когда на смену почтовым каретам пришла железная дорога.
Железная дорога постепенно упразднила почтовые кареты, а вместе с ними и профессию ямщиков. Бывшая Ямская слобода сначала стала окраиной Москвы, а потом разросшийся город превратил ее в один из городских районов, застроенных доходными двухэтажными домами, носящими имена купцов, ими владеющими. Эти домики не могли похвастаться ни высотой, ни архитектурой, ни декором, в отличие от их собратьев, доходных домов, воздвигаемых в центре Москвы. Но низкорослые особнячки обладали одним несомненным преимуществом — низкими ценами сдаваемых внаем квартир. Благодаря этому район бывшей Ямской слободы постепенно заселялся московской интеллигенцией, чьи скромные доходы не позволяли жить в центре города.
У Старых Триумфальных ворот, в Оружейном переулке, между двух Тверских-Ямских, 2-й и 3-й, до сих пор стоит трехэтажный дом, бывшее владение купца Веденеева, в котором поселилась молодая семья Пастернаков. Деньги, оставшиеся от продажи картины Леонида Пастернака "Вести с Родины", и скромные сбережения от профессорского жалования его жены позволили им оплатить годовую аренду квартиры и обставить ее самым необходимым.
Первая квартира Пастернаков оказалась очень неудобной. Ни одна из комнат не годилась ни для мастерской художника, ни для занятий пианистки. Квартира была тесна и для учеников, берущих частные уроки рисования и игры на фортепиано. Поэтому при наличии шести комнат Леонид Осипович весь год жаловался на тесноту и невозможность работать.
Но все это были сопутствующие мелочи жизни. Главным было то, что они, наконец, зажили своим домом. С любовью подбирали недорогую, но крепкую мебель, которой суждено было пережить не одно поколение своих хозяев и дожить до наших дней. Вот этот буфет, например, на акварели Леонида Осиповича, изобразившего жену за чтением в первый год их совместной жизни, спустя много лет будет стоять в другой квартире. Розалия Исидоровна будет сидеть за другим столом уже в окружении своих четверых детей. А я, вглядываясь в старинную фотографию, вдруг с удивлением узнаю в нем тот самый буфет, возле которого за другим столом собираются теперь ее правнуки. Когда-то вещи покупались на всю жизнь...
|
|
Кликните мышкой по иллюстрации для ее просмотра в натуральную величину в отдельном окне
Л. О. Пастернак. "Вид из окна". Карандаш. 1889
Дом Веденеева. 1980. Фото П. Е. Пастернака
Дом Веденеева. 2004. Фото Т. Бутузовой
Мемориальная доска на доме Веденеева. 2004. Фото Т. Бутузовой
Слой времен на доме Веденеева. 2004. Фото Т. Бутузовой
|
|
4. Испытания первого года
Первый год совместной жизни начался весьма радужно. Первая большая работа, которой художник заявил о себе на выставке Товарищества передвижников в феврале 1889 года, заслужила весьма лестные отзывы критиков. Третьяков приобрел "Вести с родины" еще в незавершенном виде. Профессиональное чутье не подвело опытного ценителя и коллекционера. Вскоре он купил несколько мюнхенских рисунков Леонида Осиповича. Его, так же как и другого известного коллекционера, Щукина, привлекла необычная для того времени техника рисунков, выполненных углем.
Еще до женитьбы Леонид Осипович сблизился с кружком художника Владимира Дмитриевича Поленова, инициатора рисовальных вечеров, объединявших как маститых, так и начинающих художников. Собиравшиеся дважды в месяц на квартире Поленова художники (А. Я. Головин, С. В. Иванов, В. А. Серов, И. И. Левитан, А. Е. Архипов и другие) были примерно одного возраста. На рисовальных вечерах у Поленова царила творческая атмосфера. Художники поочередно позировали друг другу, сравнивали получившиеся рисунки, обменивались мнениями. Для молодого Леонида Пастернака кружок Поленова был благодатной средой, в которой стало быстро совершенствоваться его мастерство. Средой, способствовавшей укоренению в мире искусств его имени.
После того как осенью 1889 года Леонид Осипович окончательно поселился с женой в Москве, возобновились его посещения гостеприимного дома Поленовых в ампирном особняке купчихи Фроловой в Кривоколенном переулке. В декабре 1889 года этот дом посетил известный художник Николай Николаевич Ге. Жена художника Поленова, Наталья Васильевна, запиской вызвала Леонида Осиповича на неурочную встречу. Едва познакомившись, Ге смутил Леонида Осиповича неожиданным заявлением, будто видит в нем своего последователя. Так начались трогательные дружеские отношения между стареющим известным мастером и начинающим художником.
Н. Н. Ге постоянно жил в собственном доме на хуторе в Черниговской губернии и в Москве бывал наездами. Попав под влияние религиозно-нравственного учения Л. Н. Толстого, Ге стал его ярым последователем. В описываемый период в Москве он делал рисунки к повести Л. Н. Толстого "Чем люди живы" и лепил бюст ее автора. В те же годы (1889-1890) появились его первые картины на религиозные сюжеты: "Выход с Тайной вечери" (1889), "Что есть истина?" (1890).
Как видно, сюжеты Евангелия наиболее полно выражали волнующие его в то время морально-философские и психологические проблемы.
Более близкое знакомство Леонида Пастернака с Н. Н. Ге состоялось несколько позже.
Оно связано с трогательным моментом в жизни главного героя моего повествования, который вот-вот должен появиться на свет Божий...
Но не буду забегать вперед, где вас также ожидают и знакомство Л. О. Пастернака с Л. Н. Толстым, и незабываемые иллюстрации художника к "Воскресению", и замечательные портреты Толстого работы Леонида Осиповича Пастернака.
Пока что Пастернак поглощен новой работой. К очередной зимней выставке Передвижников он пишет картину "Молитва слепых детей".
Тема вполне в духе передвижничества. Но художник увлечен не темой, а художественной задачей. В картине он стремится передать сочетание эффектов дневного и вечернего освещения. Этот контраст подчеркивает контраст выражений лиц слепых детей и их зрячих воспитательниц.
Лица детей с характерной для слепых самопогруженностью художник рисовал с натуры. Недалеко от дома, где поселилась молодая семья, на Второй Мещанской, находился приют для слепых детей и подростков. Там вел ежевечерний деловой прием Карл Евгеньевич Пастернак, двоюродный брат Леонида Осиповича. Он ведал Обществом призрения, воспитания и обучения слепых детей и Обществом помощи бедным учащимся средних учебных заведений. Он был двенадцатью годами старше Леонида Осиповича и успел пройти непростой путь от подмастерья часовщика до состоятельного человека. Многие годы он был деловой и родственной опорой молодому семейству Пастернаков.
В первых числах января 1890 года приехавший в Москву известный пианист и композитор Антон Григорьевич Рубинштейн дал подряд два концерта, которыми навсегда завершил свою артистическую деятельность.
"Я рад, что осуществил свое намерение и дал свой последний концерт именно в Москве, где я давал свой первый концерт", — писал он.
Неизвестно, смогла ли Розалия Исидоровна, находившаяся на последних неделях беременности, посетить прощальные концерты музыканта, который когда-то открыл ей дорогу к музыкальному образованию. Сохранилось несколько набросков Л. О. Пастернака, из которых понятно, что Антон Рубинштейн заходил к Пастернакам и слушал игру Розалии Исидоровны.
Рубинштейн запечатлен художником в кресле. Он укрыт пледом и погружен в мир музыки. Ему оставалось еще 4 года жизни.
Существует мнение, что младенцы слышат звуки внешнего мира задолго до своего рождения. В таком случае для младенца, появившегося на свет в 12 часов ночи 29 января 1890 года (10 февраля по новому стилю), звуки музыки были обычным явлением. Ее язык был первым доступным языком ребенка. Ее ритмы — первым ритмическим рисунком окружающей действительности.
Ребенку дали имя Борис.
|
|
Л. О. Пастернак. "Автопортрет".
Смешанная техника. 1890-е
Л. О. Пастернак. "Улица". Карандаш. 12 июня 1898
Л. О. Пастернак. "Пейзаж с церковью". Уголь. 1901
Л. О. Пастернак. "Бульвар". Уголь. 1906
Л. О. Пастернак. "Урок музыки". Пастель. 1909
|
|
5. Первенец. 1890-1891 годы
Первенцем любуются. Вокруг него суетятся неопытные родители. К нему берут няню. Вглядываясь в его переменчивые черты, пытаются понять, на кого он похож и кем будет — музыкантом, художником? Заботы о ребенке по-иному окрашивают чувства между супругами. С рождением ребенка они впервые начинают осознавать себя семьей.
Рождение первенца обнаружило у Розалии Исидоровны Пастернак новое призвание — материнство. Оно не вошло в противоречие с ее музыкальным призванием, а, скорее, придало ему неожиданное направление. Исполняемые ею произведения приобрели иное звучание, иную окраску и наполнились новым смыслом. Материнство переживалось ею, как Божий дар.
Сюжет материнства запечатлен в многочисленных рисунках Леонида Осиповича Пастернака: головка спящего младенца, кормление ребенка, его первые достижения и первые игры. Даже в узоре виньеток, которые Леонид Осипович выполнял в то время для журнала "Артист", внимательный взгляд заметит глазки сына художника.
Всего год прошел с поездки супругов на Передвижную выставку прошлого года, всего год назад они, счастливые молодожены, бродили по Петербургу, опьяненные успехом, городом и друг другом. В нынешнем 1890-м году Леонид Осипович не смог сопровождать свою картину "Молитва слепых детей" на заседание жюри в Петербурге. Со дня на день у жены могли начаться роды, и он не решился оставить ее одну.
Интересы московских художников на жюри Товарищества передвижных выставок защищал М. Нестеров. На беспокойный запрос Пастернака о судьбе своей картины Нестеров отвечал осторожно после приличествующих случаю поздравлений с рождением сына:
"Серов, Вы и я имеем серьезных противников, и положение в виду этого совершено неопределенное.
Вас обвиняют в недоделках и непродуманности.
Серова в незнании рисунка и гастрономии.
Меня во всех возможных нелепостях".
Желая смягчить неприятную новость, Нестеров приписал: "Все молодое и даровитое в восторге от Вашей вещи".
Картина "Молитва слепых детей" не была принята к показу. Сообщая художнику это, как он выразился, "странное" решение жюри Передвижной выставки, Нестеров писал:
"Считаю лишним писать Вам слова утешения, быть может, Вы найдете его в сознании Вашего дарования и в необъяснимом и странном отношении к Вам "Товарищества"... Желаю, чтобы в подобном действии была хоть честная правда, а не что-либо другое..."
Поленовский кружок московских художников написал "Товариществу передвижных выставок" коллективный протест.
Появление в семье ребенка внесло серьезные изменения в семейный бюджет Пастернаков. Несмотря на скромную жизнь, денег катастрофически не хватало. Леонид Осипович соглашался на любые возможности заработка: заказные портреты, частные уроки, работа оформителем. Укачивая маленького Борю, кормилица напевала:
"Вот, ненаглядный мой,
подрастешь большой,
папа сами работать не будут,
артель наймут..."
За неимением артели Леонид Осипович все делал сам. В квартире не выветривался запах скипидара и красок. Для укачиваемого кормилицей малыша эти запахи были такими же привычными и родными, как запах грудного молока. Как пристальный взгляд отца, делающего мгновенные зарисовки с натуры.
Натурой художнику служили не только домочадцы. Он бродил по городу, останавливаясь, чтобы сделать мгновенные зарисовки рабочих, кладущих асфальт, телеги водовозов, важных дворников и просто прохожих. Записные книжки художника пополнялись все новыми зарисовками. То, что было им подсмотрено и схвачено на карандаш перекочевывало, порой, в картины.
Оправившись после родов, Розалия Исидоровна снова вернулась к частным урокам. Бездарные в музыкальном отношении ученицы вызывали у нее уныние и тоску. Заботы о доме и сыне не оставляли времени на артистическую деятельность. Она тосковала по родительскому дому, по морю и родным местам. Леонид Осипович резонно считал, что работа — панацея от всех бед и дурных настроений. Но, несмотря на усилия супругов, семейный бюджет трещал по швам. Душное и пыльное московское лето пришлось провести в городе. Ни подмосковная дача, ни поездка к родным в Одессу молодой семье оказались не по средствам.
Зимой 1891 года Леонид Осипович написал жанровую картину "Домой на родину" — молодая овдовевшая дама, едет в купе поезда с ребенком и кормилицей в провинцию, домой. В феврале он повез картину в Петербург на суд жюри очередной Передвижной выставки. Картину приняли, но только для ограниченного показа в Москве и Петербурге. Остальная российская публика, по мнению уважаемого жюри, не нуждалась в работах Пастернака.
С момента своего возникновения Товарищество Передвижников "передвигало" выставки отобранных ими картин из Петербурга в Москву и далее в провинциальные города, следуя уставным обязательствам Товарищества — "доставлять жителям провинций возможности знакомиться с русским искусством". В этом отношении оно было прогрессивнее сонной Академии художеств и этим привлекло к себе в свое время молодых художников. Однако к концу XIX века Товарищество передвижных выставок по косности взглядов почти не отличалось от Академии художеств. Беда была даже не в том, что оно взяло на себя единоличное право решать, какие именно произведения искусств нужны жителям российской глубинки, а в том, что определяющим критерием служил не уровень художественного произведения, а его тематика и жанр, в том, что свежим направлениям и молодым художникам доступ в Товарищество был практически закрыт. Скандал, разразившийся в 1887 году, когда в знак протеста Товарищество покинул Репин, не смог поколебать укоренившихся взглядов мэтров.
Подавленным вернулся Леонид Осипович домой. Неудаче в Петербурге сопутствовали финансовые неудачи. Под грузом накопившихся долгов семейный корабль мог дать еще больший крен. Гордость не позволяла Леониду Осиповичу обращаться за помощью к родным. В марте 1891 года ему пришлось принять жесткое для семьи решение: отправить жену с ребенком к ее родителям в Одессу, немедленно освободить квартиру и, поселившись где-нибудь на отшибе, усиленным трудом заработать средства, достаточные для того, чтобы вытащить семью из долговой ямы.
Когда дело касалось принятия кардинальных решений, затрагивающих его профессиональную деятельность, Леонид Осипович был решителен и твёрд. По семейному преданию, он всегда носил при себе бутылочку с ядом — как напоминание семье, что ни перед чем не остановится, если семейные заботы будут отрывать его от художественной деятельности. Жест несколько театральный и экзальтированный, но, возможно, в те времена он таким не казался.
К первым числам апреля все было готово к отъезду. Поезд на Одессу отходил поздно вечером. Посадив жену с годовалым ребенком в переполненный вагон, Леонид Осипович с тяжелым сердцем вернулся в разоренное семейное гнездо. До Киева молодой женщине пришлось ютиться на боковом месте. Мимо постоянно ходили люди. Из тамбура в вагон врывался холодный воздух. Ребенок спал на руках у матери, пытавшейся защитить его от неудобств путешествия. Только после того, как освободилось место в купе, Розалии Исидоровне удалось уложить сына и прилечь рядом. В Одессу она приехала измученная дорогой и не выспавшаяся. Неудивительно, что и жизнь в родном городе показалась ей неустроенной, холодной и неуютной. То, что издали представлялось Розалии Исидоровне родным и милым родительским домом, вблизи оказалось средоточием семейных неурядиц и тревог. В Москву полетели полные тоски и отчаяния письма к мужу. Леонид Осипович отвечал ласково, но непреклонно — он уже рассчитал прислугу, упаковал вещи, его переезд куда-нибудь в пригород, где можно было снять комнату подешевле, дело решенное. Он уже настроился на трудовое лето и был уверен, что сможет заработать достаточно, чтобы расплатиться с долгами, выкупить из ломбарда мебель и обеспечить себя уроками и заказами на следующую зиму.
(Начало: "Буквица" #2.
Продолжение: следующие выпуски журнала)
|
|
Борис на руках у кормилицы. Слева К. И. Кауфман. Март 1890. Фото неизвестного
Борис на руках у кормилицы. Слева Р. И. Кауфман. Конец лета 1890. Фото неизвестного
Один из сохранившихся этюдов Л. О. Пастернака к картине "Молитва слепых детей". 1890.
Л. О. Пастернак. "Маленький Боря". Набросок. 1890
Л. О. Пастернак. "Розалия Исидоровна с сыном Борей". Набросок. Ноябрь 1890
Л. О. Пастернак. Перед отъездом в Одессу. Этюд. 1 апреля 1890
Л. О. Пастернак. "К родным". Масло. 1891. Собрание Владимирско-Суздальского музея-заповедника
|
|
3. Москва 1889-1890-е годы