|
|
|
Елена Тверская
На память
Музыка на костях
Мир-Труд-Май
Из фотоальбома
Осенний этюд
***(стали крайними)
Ничего страшного
|
|
Родилась в Москве, с 1990г. живу в Калифорнии, работаю переводчиком в агентстве.
Переводы из У.Х.Одена опубликованы в сборниках "Век перевода" I и II
под редакцией Е.Витковского, Москва, 2005-2006гг.
Сборник стихов "Еврейская елка" (в соавторстве с
Ириной Гольцовой) вышел в Москве в 2005г.
Публикации в журналах "Крещатик", "Новый берег", "Литерарус".
Только что (в сентябре) вышла моя новая книга стихов "Расширение пространства", издательство "Водолей Publishers", Москва, 2007.
|
|
На память
Юрию Трифонову
Что за память у прозаика! Не забыл он ничего.
Как чудесная мозаика память скроена его.
Он глазами стрекозиными и снаружи, и внутри
Видит знаки негасимые, видит в смолах — янтари.
Он запомнил имя длинное и названья странных птиц,
И глаза его былинные видят небо без границ.
Знает он расположения звезд — по центру и в глуши,
И мельчайшие движения нашей неженки-души.
Все выстраивает в линию, редким зреньем наделен,
Эту гибель голубиную видеть гибелью времен.
Он так пристально внимателен к пустяковинам смешным,
Как положено писателям и заказано — иным.
Оттого сижу в тумане я с тонкой книжицей в руках
Над рекой воспоминания о кисельных берегах.
|
|
|
|
Музыка на костях
Мы там жили, росли, теперь приезжаем в гости.
Когда строили башню, где после была "Мелодия",
Поразрыли кладбище возле церквушки, и чьи-то кости
Приносили в школу мальчишки на биологию,
И биологичка сердилась. Арбат мелькал в новостях,
И девчонки играли мраморной битой в классики,
И Высоцкий и Окуджава не были классики,
И еще играла музыка "на костях".
|
|
|
|
Мир-Труд-Май
Обезьянка из глины.
Леденец петушком.
Вдоль по улице длинной
Мы проходим пешком.
В самом центре колонны,
У машины цветной,
Где плакат и знамена —
Папа рядом со мной.
Мы идем по бульвару
А потом — по кольцу.
И толпа не редеет,
Не подходит к концу
Петушок леденцовый,
Обезьянкин кувырк;
Этот сладкий, пунцовый
Жженый сахар Москвы.
Детство — краткая льгота.
Дохрустит леденец.
Черно-белое фото:
Город, праздник, отец.
Это время обманет,
Но не сможет украсть
Обезьянку в кармане
И на палочке сласть.
|
|
|
|
Из фотоальбома
Пылью солнечной падает свет
на глаза; и одежды — цветные,
и печали все переносные
или просто их нет.
Мелкой радостью и новизной
брызнет дождь, да и кончится вовсе,
и от белого света на кофте —
как горох рассыпной.
Рассыпается время в песок,
но и это — не наша забота:
перевернута вечность в два счета,
снова сыпется впрок
этот нерасточимый запас
под рабочим названием "детство".
Ай да фокусник! Вот молодец-то!
Повтори еще раз.
|
|
И.Гольцова, Е.Тверская. Еврейская елка. Москва-Иерусалим: "Э.РА", 2005 |
|
Осенний этюд
|
| И гвоздики кладут в маринад... Б.Пастернак
|
Забудешь что-нибудь в той комнате,
пойдешь искать — зачем, забудешь,
и что-нибудь иное вспомнится
покуда в памяти ты удишь.
Вплывут, смущая габаритами,
коробки, папки на тесемках.
Та комната полна забытыми
вещами — памяти потемки.
В ее дому — как будто узница,
в развалах, в залежах наследства,
мне запах осени почудится
воспоминанием из детства.
И вспомнишь, что пора согреться и
с грибами суп варить на кухне —
(а, вот что я искала, специи!) —
и думать о душе и духе,
Чтоб он, грибной, проник беспошлинно,
как легкий форточный воришка,
и будущим пахнуло прошлое
из-под своей неплотной крышки.
|
|
|
|
***(стали крайними)
Стали крайними. В смысле — старше нет никого.
И — мороз по коже от того, от сего,
Станешь крайним, поймешь, а раньше нас не тревожат.
Станешь дико поглядывать то на дверь, то в окно,
Крикнешь: папа — тебе ответит эхо одно,
Крикнешь: мама — в ответ оно же.
Знаешь, с краю — оно, наверно, в чем-то верней,
Наблюдать удобней, и видно то, что крупней,
Например, звезда или башня — пейзаж соцарта.
Так недавно мы были в сердцевине, внутри,
Но ушли от центра, начались пустыри
И края за картой.
С краю видно, как жизнь извилиста и крива,
И обрывист берег, коротки рукава,
Как случайно выпала, чтобы не повторяться,
Как бесплотно все, чем она на деле жива,
Как Шекспир заметил: слова, слова, слова,
Заучи их на память — они потом пригодятся.
|
|
|
|
Ничего страшного
Чего-то боишься, и ночью не спишь,
И слушаешь пару: цикаду да мышь,
Что спелись дуэтом.
Прислушайся к шороху, шум не спугни,
О чем твои думы, о том и они —
О том и об этом.
А страшного, может, и нет ничего,
Покуда до дрожи нутра своего
Боишься во сне ты
За близких своих, и за дальних своих,
За шум и за вечные шорохи их
Под небом планеты.
А в небе, откуда невесть и куда,
Хвостатой строкой пробегает звезда,
Да над головами
Светила, что с детства знакомы, и те,
Что в страшной зависли от вас высоте,
И смотрят за вами.
|