|
|
|
Слушала песни Трито́ния и одобряла
Их возвышающий слог, их урок справедливый.
Думалось ей: «Похвала не бывает безмерной!
И безнаказанным — гнев на великих богов». |
|
Вспомнилось ей об искуснице, деве Ара́хне.
Та прилежанием славное имя стяжала.
Происходила она из незнатного рода,
Но рукодельницы лучшей не знала земля. |
|
И́дмон, отец, красил шерсть. Мать при родах скончалась.
Дочь ремеслу обучилась, и так преуспела,
Что любовались работой и люди, и нимфы.
Издалека приходили взглянуть на неё. |
|
Делала так: шерсть сначала в клубки собирала.
Пальцами шерсть разминала, и та становилась —
Облаком пышным. Крутила простым веретёнцем
Тонкую нить. И затем — появлялся узор! |
|
Все удивлялись: такие живые картины
Ей удавались. Видна ученица Мине́рвы!
«Что мне богиня! В искусстве со мной пусть поспорит!» —
Неоднократно она говорила другим. |
|
Облик старухи приняв, подошла к ней Мине́рва.
Голосом слабым сказала: «Искусница! дочка!
Не отвергай мой совет: на пути к доброй славе
Не принижай — ту, кто силы даёт в ремесле. |
|
Думаю я, что богиня добра́, — и прощает
Всех опрометчивых, если прощенья попросят».
«Глупая ты! Подурнела от старости долгой.
Учишь тому, в чём не смыслишь! Сама разберусь! |
|
Нет мастериц, в чём-нибудь бы меня превзошедших.
Даже богиня не сможет похвастаться этим.
Духу коль хватит, — пускай же придёт: убедится!»
«Здесь я!» — сказала Мине́рва, в сиянье представ. |
|
Нимфы встречают поклоном её появленье.
Но — не трепещет Ара́хна. Своим безрассудством
Гибель готовит себе. Началось состязанье.
Встали по разные стороны. Принялись ткать. |
|
Обе на лёгкий станок натянули основу.
Держит основу — наво́й; разделяются бёрдом —
Разные нити. Уто́к продевают меж ними.
Действуют ловко, умело, задорно, легко. |
|
Ткётся пурпурная ткань. Различимы оттенки
Тонкой игры, неожиданных радужных линий,
Неуловимых эффектов и солнечных красок.
Взгляду открыт результат, незаметен — процесс. |
|
Изобразила Трито́ния в креслах высоких
Высших богов. И Юпи́тера — посередине.
Можно узнать из двенадцати — каждого бога:
Фе́ба узнать, и Непту́на, и Ва́кха-юнца. |
|
Изобразила себя, с атрибутами славы:
В шлеме, с копьём, со щитом. По земле ударяет —
И вырастает олива на радость живущим.
Боги дивятся работе. Победа близка. |
|
Дабы узнала соперница, что ожидает
За дерзновенье, фигуры людей разместила.
По четырём сторонам — тех, кто в давнюю пору
В гордом стремлении думал богов превзойти. |
|
Гем и Родо́па — в одном из углов появились.
Снежные горы теперь, раньше — люди живые.
Именем бога когда-то себя называли, —
Непозволительно так никому поступать. |
|
Жалкая участь царицы пигмеев Гера́ны
Выткана в нижнем углу: победив в состязанье,
В птицу её превратила Юно́на; с родными
Этот журавль затевает большую войну. |
|
Выткана и Антиго́на, дерзнувшая спорить
По красоте дивных локонов с вышней Юно́ной.
Аистом белым теперь мы её наблюдаем.
Нынче своим опереньем гордится она. |
|
Угол последний по праву достался Кини́ру:
Дочки его восхищались было́й красотою;
Выше считали себя, чем царица Юно́на.
Стали ступенями храма. Рыдает Кини́р. |
|
Ткани края обработаны — мирной оливой,
Ветвью созревшей закончила труд свой богиня.
Не отведёт от работы восторженный зритель
Глаз восхищённых: настолько прекрасна она. |
|
Что же волнует Ара́хну? какие сюжеты
Вытканы ею? рисунки какие на ткани?
Бык — и Евро́па. Орёл — и Асте́рия бьётся.
Ле́да, лежащая под лебединым крылом. |
|
Вот и Юпи́тер в лукавом обличье сатира
Двух близнецов изготовился дать Никтеи́де.
Вот — он к Алкме́не приблизился, Амфитрио́ном.
Вот — на Дана́ю нисходит, дождём золотым. |
|
Вот ́ к Мнемози́не подходит с пастушеской сумкой.
Змеем ́ приходит к Цере́ре, огнём ́ к Асопи́де.
Тут и Непту́н-соблазнитель, в быка превращаясь,
К А́рне стремится, уж верно, чтоб ей овладеть. |
|
Здесь же — морей повелитель, представ Энипе́ем,
Двух Алои́дов рождает. Под видом барана
Здесь обманул Бизальти́ду. Конём обернувшись,
Кроткую Матерь Цере́ру сумел обмануть. |
|
Выткала Фе́ба, в игривом венке деревенском,
Как соблазнил пастушком Макаре́еву И́ссу.
Выткала, как Эриго́ну прельстил виноградом
Ли́бер-обманщик; Хиро́на — Сату́рн породил. |
|
Край же работы, каймой окружавшейся узкой,
Приукрашали цветы, с ними плющ обнимался.
Дивна работа. Никто бы не смог опорочить
Живость картин, сотворённых умелой рукой. |
|
Но оскорбилась Мине́рва. Работу Ара́хны
Изорвала на лоскутья. И больно сдавила
Девушке горло. Но сжалилась после, промолвив:
«Ты будешь жить! И плести́! И потомки твои!» |
|
Соком Гека́тиных зе́лий её окропила.
Ноздри исчезли. И уши. Топорщатся ножки.
Малым становится тельце. И вот — паутину
Тянет она, продолжая волшебный узор. |
|
Ли́дия затрепетала. До дальних пределов
Весть о случившемся вмиг долетает. Повсюду
Разные люди судьбу обсуждают Ара́хны.
И до Нио́бы доходит диковинный слух. |
|
|
|
Знала Нио́ба искусницу лично, поскольку
Раньше, до свадьбы своей, проживала в Сипи́ле,
Граде земли меони́йской. Но участь землячки
Не научила Нио́бу богам уступать. |
|
Очень гордилась Нио́ба детьми дорогими.
Больше, чем мужем, чем домом, чем знатною кровью.
Матерью самой счастливой её бы назвали,
Если сочла бы Нио́ба себя таковой. |
|
Ибо Тире́сия дочь, прорицавшая также,
Шла, говоря: «Поклоняйтесь Лато́ной рождённым!»
Люди алтарь украшали во славу Лато́ны.
Чёрная зависть коснулась Нио́бы тогда. |
|
«Что за безумие, люди? — Нио́ба в смятенье, —
Так поклоняться богам, понаслышке известным?
Рядом, воочию зримо, — потомство великих.
Где почитание должное — детям моим? |
|
Их дед — Танта́л, сотрапезник великого круга.
Матерь моя — дочь Атла́нта, Плея́дам сестрица.
Внучка Юпи́тера — я! И горжусь им, как свёкром!
Много племён и народов под властью моей! |
|
Ка́дма держава страшится меня. Удивляет
Роскошь дворца всех гостей, повидавших немало.
Прелести взора Нио́бы — завидуют нимфы.
Семь дочерей родила я. И семь сыновей. |
|
Чем же Лато́на прекрасней? Земля не хотела,
Чтобы она стала матерью? В месте нелепом
Двух родила! В семь раз меньше, чем я! Что такого?
Чем заслужила Лато́на особый почёт? |
|
Да по сравненью со мной, не почти ли — бездетна?
Если двоих потеряю, не страшно нисколько.
Более есть у меня. Никого — у Лато́ны.
Прочь разойдитесь! Оставьте священный алтарь!» |
|
Люди снимали венки, уходили из храмов,
Шёпотом славили Фе́ба с Диа́ною вместе.
Светлая мать с справедливым и искренним словом
Так обратилась к могучим своим близнецам: |
|
«Кроме Юно́ны, не ниже других я богиня.
Что же мои алтари у меня отнимают,
Чтимые веки веков? И ещё есть обида:
К этим кощунствам Нио́ба добавила брань. |
|
Смела бездетной меня называть! Превозносит
Чад многочисленных выше, чем вас, мои дети.
Помощи жду!» Говорила ещё бы Лато́на,
Но молвил Феб: «Замедляют лишь кару слова». |
|
То же и Фе́ба рекла. Облаками укрыты,
Ка́дмова града достигли. Широкое поле
Было у стен. Ежечасно рыхлили копыта
Землю его, разбавляя следы колесниц. |
|
Вот из сынов Амфио́на иные садятся
На горделивых коней и могучей рукою
Повод берут. И бежит по привычному кругу
Резвый скакун, повинуясь хозяину шпор. |
|
Вскрикнул Исме́н, гордость матери, первенец пылкий.
Это стрела вдруг вонзилась ему под лопатку.
Рядом с ним ехавший Си́пил настигнут стрелою.
Вот и Феди́м, окровавленный, наземь упал. |
|
Названный именем деда, Танта́л умирает.
И Алфено́р видит смерть. Дамаси́хтон не дышит.
Илионе́й руки к небу возвёл: «Сжальтесь, боги!»
Но невозможно уж было стрелу возвратить. |
|
Быстрая поступь печали. Рыданья домашних
В трепет приводят Нио́бу: взаправду свершилось!
Это не сон: семерых сыновей потеряла.
В горе отец Амфио́н себе сердце пронзил. |
|
Как отличалась Нио́ба от прежней Нио́бы!
Той, что гордилась когда-то сынами своими.
Кто бы её пожалел. Посиневшие руки
К небу она подняла, горячо говоря: |
|
«Горем питайся, врагиня! Слезами моими!
Зверское сердце насыти! Ликуй, побеждая.
Не победишь! Семерых схоронила Нио́ба,
Но и теперь — всё же больше детей у меня» |
|
Тут же звенит тетива на натянутом луке.
Стрелы летят, окружающих всех устрашая.
Сёстры печально стояли над одрами братьев.
И все погибли. Погибли, одна за другой. |
|
Оцепенела Нио́ба. Язык костенеет.
Шея не гнётся. Обильные слёзы струятся.
Вихорь лихой налетел и — могучим порывом
В отчие земли унёс. До сих пор там она |
|
Плачет на горной вершине. На мраморных скалах
Видны печали следы, источается влага.
Божьего гнева источник для всех очевиден.
Щедрые жертвы несут близнецам на алтарь. |
|
|
|
Люди несут на алтарь близнецам подношенья.
И о былом вспоминают, о связи с насущным.
Молвил один: «так случилось в прошедшее время,
Некто от гнева Лато́ны уже пострадал. |
|
Мало, кто знает о этом. Незнатные люди
В этом участие при́няли. Старый отец мой
В Л́икию, как-то велел перегнать наше стадо
Дав в провожатые местного жителя мне |
|
(Сам уж отец не ходил). Вот идём мы с лики́йцем.
Пастбище выбрали. Видим, средь глади озёрной
Жертвенник высится, чёрный от угольной сажи.
Шёпотом мой провожатый тогда говорит: |
|
«Будь благосклонна ко мне!» Я за ним — повторяю.
После спросил: «чей алтарь перед нами?» На это
Мне отвечал он: «в честь матери двойни великой
Жертвенник древний воздвигнут, и ей посвящён |
|
Долго скиталась она, пока Де́лос не принял
Под покровительство странницу, ибо, блуждая,
Был — ни землёю, ни морем. От гнева Юно́ны
Остров плавучий беглянку на время укрыл. |
|
Там — разродилась, и дальше бежала богиня.
В Ли́кию вскоре пришла. Утомлённая зноем,
Пить захотела. И озеро вдруг увидала.
Вербу рубили селяне. И гибкий тростник. |
|
Только хотела воды зачерпнуть, как лики́йцы
Враз зашумели и громко её осудили.
«Разве напиться нельзя? — удивилась Лато́на, —
Общее же достояние, воды земли? |
|
Я не пришла омывать истомлённое тело.
Нужен глоток лишь воды, чтобы силы вернулись.
Многого не попрошу, только капельку влаги.
Новорождённых детей пожалейте моих» |
|
Но — негодуют лики́йцы, ругаются сильно.
Тину нарочно подняли со дна водоёма.
Тут уж Лато́на не просит, а, руки воздевши,
Молвит: «Раз так, вечно в озере будете жить!» |
|
...И — с той поры, возмущая окрестности криком,
В ти́нистом омуте племя живёт лягушачье.
Слышит округа поныне их гнусные звуки,
В ругани тщетной доселе проводят свой век». |
|
|
|
Только услышали люди рассказ о лики́йцах,
Кто-то другой вспоминает про участь Сати́ра,
С коего сыном Лато́ны, флейтистом умелым,
Содрана кожа (за проигрыш в дивной игре). |
|
Жуткая кара! Обильным кровавым потокам
Боги лесов ужаснулись, а братья-сатиры —
Луг увлажнили слезами и к морю седому
Ма́рсия бедное тело, скорбя, понесли. |
|
|
|
От леденящих историй опять к Амфио́ну
Мысленно люди идут, сокрушаясь о детях.
Все неразумную мать осудили. Должно быть,
Пе́лоп один, сожалея, грустил о сестре. |
|
Даже, одежды сорвав, обнажил он ключицу,
Что от рождения плотью была, но пропала,
И заменили которую костью слоновой,
После чего белизной выделалась она. |
|
Знатные люди сходились со словом участья.
Аргос и Спарта, Микены, Коринф и Трезе́ны.
Лишь не явились Афины, война помешала.
Фра́кийский царь победителем вышел, Тере́й. |
|
|
|
С ним породнился тогда Пандио́н, отдал Про́кну.
Но не на пользу союз: погребальное пламя
Им Эвмени́ды зажгли в изголовье постели.
Гулкие звуки совы раздавались в ночи́. |
|
...Время летело. Знаменье забылось. Родился
Первенец их, объявляется праздник великий.
Пятая осень пришла. Говорит мужу Про́кна:
«С милой сестрою позволь повидаться, мой друг!» |
|
Царь снарядил корабли. Прибыл в гавань Пире́я.
С тестем беседует, просьбу жены излагает.
И обещает, что гостья воротится скоро.
Тут Филоме́ла вошла, красотой ослепив. |
|
Деву увидев, Тере́й воспылал чрезвычайно.
Будто сухую траву подпалили. Мужчины
В тех областях возбуждаются быстро и часто.
Если встречают красавицу, сердце горит. |
|
Страсть помутила рассудок. Уже и служанок
Хочет Тере́й подкупить, строит планы свиданий.
Хочет дарами прельстить Филоме́лу. Лукавый,
Делает вид, что о Про́кне печётся своей. |
|
Сам же одно лишь желает, и время торопит.
Дни и минуты считает до выхода в море.
Сладость победы уж мысленно он представляет.
Вот всё готово. Проститься настала пора. |
|
Зятя отец обнимает. Напутственным словом
Дочь провожает, надеясь на скорую встречу.
И поручает голубку заботам Тере́я.
Внуку и дочери просит привет передать... |
|
...Пенится море от дружных настойчивых вёсел.
Берег скрывается. Вот — и совсем растворился.
В сердце ликует Тере́й. Ни на миг не отводит
Варварских глаз с Филоме́лы, добычи своей. |
|
В бухте знакомой — закончился путь... Филоме́лу
Тащит злодей в тёмный лес. Запирает в сарае.
Тут же, как хищник, набросился. Бедная дева!
Слёзы не трогают чёрное сердце его. |
|
«О вероломство! Ни чувство к сестре, ни невинность
Не умягчили тебя, ни устои людские.
Всё растоптал, всё разрушил, но вечные боги
За совершённое зло отомстят, и сполна. |
|
Дело твоё оглашу! Если будет возможность,
Речью наполню леса. Содрогнутся народы.
Камни проснутся, воззвав к справедливой расплате.
Коли эфир не бездушен, узнает эфир!» |
|
Страшно злодею. Озлился насильник и в гневе
Выхватил меч. Отрезает язык Филоме́ле.
Кто бы поверил, что он к окровавленной плоти
Долго ещё припадал, не решаясь уйти? |
|
К Про́кне вернулся не сразу. Фальшивую сказку
Ей рассказал о внезапной кончине. Поклялся,
Что набежал ураган, что сестра утонула...
...Вместе потом с безутешною Про́кной рыдал. |
|
Чёрное платье надела несчастная Про́кна.
Ставит пустую гробницу. Душе неумершей
Жертвы возносит, тревожа печальное небо.
Год завершился. Тяжёлый, убийственный год. |
|
Что Филоме́ла? Побегу препятствует стража.
Стены высокие... Крепкого камня постройка...
О невозможность промолвить немыми устами!
Впрочем, беда пробуждает находчивость в нас. |
|
Белую ткань растянула и нитью пурпурной
О злодеянии вышила скорбные строчки.
Передала человеку. Без слов попросила
Ткань отнести госпоже. Тот отнёс. Передал. |
|
Про́кна взяла полотно. Догадалась, что нити —
Целый рассказ потаённый, для прочих незримый.
И прочитала! Узнала злосчастную повесть!
Рот — на замок, причитать запретила себе. |
|
Близился день трёхгодичного таинства Ва́кха.
Ночью царица покинула дом. По обряду
На голове — виноград, на боку — шерсть оленя.
Тирс легковесный к плечу прислоняет она. |
|
Вместе с подругами, с дикой душой иступлённой,
С криками, точно вакханка, в леса устремилась.
И добежала до места, где мрачные стены
Долго скрывали от света родную сестру. |
|
Вот, завывая «эво́э!», врывается в двери —
И похищает! Похищенной Ва́кховы знаки —
Сразу надеты. Она от других неотлична:
Плющ закрывает лицо. Кто узнает её? |
|
Так добрались до дворца. Оказавшись в покоях,
Лик опустила к земле Филоме́ла, и слёзы —
Душат её. Порицая, сказала ей Про́кна:
«Действовать нужно! Придумать достойную месть! |
|
Я бы дворец запалила. Хотела б Тере́ю —
Члены отрезать, рассечь на десятки кусочков,
Тысячу ран нанести. Всё исполнить готова.
Только в сомнении: сделать получше бы что?» |
|
В этот момент сын пришёл к ней и обнял за шею.
И надоумил, что сделать... Как будто тигрица,
Про́кна схватила ребёнка и в месте укромном,
Не отвратив и лица, поразила мечом. |
|
«Как он похож на отца!» — напоследок подумав,
Горло вспорола ему, и разделала тельце.
Вот уж котлы закипают, в них варится мясо.
Вот уж к столу приглашается грозный Тере́й. |
|
Слуги отпущены. Про́кна сама, как рабыня,
Мясо к столу подаёт, сочинив, что в почёте
Родины древний обычай, когда угождает
Мужу жена, поднося ему лучший кусок. |
|
Ест с удовольствием он... А затем — развалился.
«Сына ко мне позови!» — пожелать доброй ночи,
Видимо, хочет Тере́й. Говорит ему Про́кна:
«Он в животе у тебя, там его поищи». |
|
В залу вошла Филоме́ла — и голову сына
Бросила перед Тере́ем на белую скатерть.
И ужаснулся Тере́й! Тщетно силился выгнать
Снедь необычную из живота своего. |
|
Меч обнажил. Зарубил бы жену с Филоме́лой.
Но улетели они, красногрудые птицы.
Да и Тере́й птицей стал — длинноклювым удодом.
...А Пандио́н — раньше срока в Аи́д перешёл... |
|
К теням Аи́да ушёл Пандио́н раньше срока.
Принял державу тогда Эрехте́й. Справедливым
Был он царём. Да и воином — славным и смелым.
Поровну вырастил он сыновей-дочерей. |
|
|
|
Было четыре сына. И красавиц — четыре.
Равно красивы — две дочери были. С одною —
Ке́фал жил в счастливом браке. Ори́фию-деву —
В жёны мечтал взять Боре́й... Но мешали ему. |
|
Что-то всё время мешало: то — то, то — другое,
Войны, фраки́йцы. И вот — надоело Боре́ю
Ждать неизвестно чего. Преисполнился гневом,
И закипел, говоря себе в сердце своём: |
|
«Ярость и силы свои для чего сберегаю?
К просьбам прибёг для чего? Разве свойствено миру
Просьбы ценить? Уважают лишь грубую силу!
Силушка есть у меня. Так зачем я просил? |
|
Силой гоню облака. По бескрайнему морю
Силой волну поднимаю. В подземные щели
Силой вторгаюсь. С вершин, недоступных другому,
Силой сдуваю снега. Берегись, Эрехте́й!» |
|
Мощные крылья раскинув, подняв тучу пыли,
В край вожделенный летит. И Ори́фию-деву
Вместе с собою уносит, к груди прижимая.
В царство киконов они прилетели тогда. |
|
Стала супругой Боре́я Ори́фия-дева.
Двух близнецов родила, двух красавцев. И крылья
Были у них от отца. Не с рождения, правда.
Только, когда борода отросла у ребят. |
|
Только, когда порыжели красивые щёки,
Выросли крылья, — и юностью детство сменилось.
Оба примкнули к мини́йцам. По грозному морю
В путь устремились они за лучистым руном. |