.
.
"Часть первая"
.
.
"Часть вторая"
.
.
Трепета трепету не в требло, потому как в трепет вгонял
на раз. Коли не трепетом брал, так «трипаком» одаривал,
ежели проглядел с пьяных глаз, да не на ту бабу залез.
Вот те крест!
«Трипаком» в посёлке мужики через одного болели,
как простудою. Да ладно бы одно это,
плюнуть да растереть,
так ещё и другое было, пострашнее да забористее:
ханьку-боярку жрали, как не в себя, в два горла,
а то и в три.
Иные и в четыре пробовали, да заливались быстро,
доктор Пьянь откачивать не успевал, так и говаривал
в колидоре хмурым жёнкам – в водяре утоп, заказывай гроб.
И снова – почему?
Потому что не слушались Бабу Йогу, которая завсегда
говорила: «за много пьёшь – скоро к чёрту пойдёшь»,
и запирала кассу. Но акромя той доброй бабоньки
в магазине других продавщиц было три штуки,
аки стервы жадные да лютые,
простого люда на дух не выносившие,
от брехни и злобЫ осипшие,
которые мужика не берегли,
только успевали стольники выдёргивать
из трудовых рук, да по карманам рассовывать.
Овчарки были знатные, поди ты с ними поспорь – обматюгают
и больше в долг не дадут. А мужику-то чего надо?
Ему всё простое, мужицкое: шмат сала, да поллитры ханьки-бояры,
портки, чтоб до завода дойти, кувалду потяжелее, чтоб помахать,
копейку малую и бабу дебелую, чтоб спустить да уснуть.
А дети – само собой понарОдятся, на мол тебе,
рОсти бойца,
что спрыгнул с дурного конца,
чтобы по ночам орал да дряблую сиську сосал.
Всё как у людей,
как отцы жили и деды завещали. А там и заводской гудок –
пикой тебе в бок, вставай, наливай, до завода пилЯй.
А на полдороги Баба Йога всех встречает, поклоны отбивает,
и поёт чисто, как соловушка, дескать, вона жизнь какая,
завод ревёт, план даёт, вагон получает, колёса отбивает.
И всё это кто? А рабочий люд это,
которого не пои, не корми,
а токмо дай поработать,
чтоб горбатиться, чтоб все жилы изорвать.
Скоро и без обедов пахать будут, и без перекуров,
ни спать, ни жрать,
к шести приходить, в полночь уходить,
и ещё просить да уговаривать. Де, дай нам, барин,
такой напруги, чтоб поиздохли тут все, как один,
за твоё добро да за нашу рабочую гордость.
Чтоб железо гнулось да стонало, чтоб воздух синел,
чтоб солнце чернело. А мы что? Из могил вернёмся,
за кувалды возьмёмся,
трахнем, бахнем, чтобы всякие рибелалы от страху
обделались бы и побежали!
Вона жуть какая мужицкая ноне на Руси! – чтоб причитали
Мёртвые с кувалдами стоят, и губами шевелят!
Сдохнут все! Сдохнут все! Сдохнут все!
Токмо внучка Бабайогина об том не знала,
когда под Ванькой Перебейносом пьяная лежала,
занятия пропускала,
семки лузгала и ждала, когда Ванечка спустит ужо,
да вынет уд свой хилый. А она,
апосля того как Ванька сдриснет,
в палатку "У Махмуда" при заводском рынке придёт,
и душу отведёт
чебуреками,
да палками,
которых тот Махмуд за час мог с десяток кинуть.
Токмо ей на беду Ванечка белку споймал,
так как трое суток не просыхал. Боярка в голову
ударила, мозги покривила-покривила,
да наружу вывернула,
и его же белыми рученьками
девичью головушку открутила. Да знатно так открутила,
вовсе,
как колпачок с бутылки водки «Путинки».
Вскочил Ванечка с тела мёртвого, да как рассмеётся,
да закричит, что и окна все побились,
да как бросит голову,
и давай отплясывать да приговаривать:
катись-катись голова непутёвая, дурная,
полупьяная, шальная,
катись не быстро, но и не медленно, чтобы всяк разглядел,
и от страха в снег сел,
катись через город, через поле с вмёрзшими комбайнами,
катись мимо ферм разваленных, через лес загаженный,
мимо речки, мимо лога
прямо в руки Йог Сотхота!
И покатилась же!
И по улицам,
и мимо Храма На Машинном Масле,
мимо тубдиспансера прекрасного
мимо родного своего ПТУ,
чу!,
мимо базара, пугая галок и бабок,
мимо автозаправок и свалок.
Возле заводоуправления остановилась
и вроде как поклонилась,
а потом и вовсе вприпрыжку,
по промороженным кочкам,
по бензиновым бочкам,
прыг-скок – и нет её,
за полем скрылась,
где мужик ждал в драной куфеечке,
в кирзачах да с ружьишком на плече.
Вот так и появились у Йога Сотхота две головы,
одна лисья – мальчонка,
другая с косичками – девчонка. И пошел тот Йог до городу.
А там его Баба Йога поджидала,
Багрового Баддху себе в помощники зазывала,
но про то другой рассказ,
как-нибудь в другой раз.
.
.
.
.