|
|
||
Что касается меня, - то я давно уже ожидал чего-то, подобного обнаружению этого четверостишия из второго номера журнала 1826 года. Мне всегда, когда я читал приведенную прошлогоднюю пушкинскую эпиграмму ("Ex ungue leonem") и текст журнальной статьи, в ответ на который она была написана, - представлялось, что оценка, интерпретация, которую ЕДИНОДУШНО дают этой "полемике" ее исследователи, - не соответствует, не адекватна изучаемому ими материалу.
Повторю: дело происходит в 1825 году, в разгар работы Пушкина... над трагедией "Борис Годунов". Эпиграмма основывается на сатирическом образе "(ослиных) ушей", которыми наделяется оппонент Пушкина. Наделяется он ими - в ответ на его ироническое замечание, что Пушкин в другом своем, более раннем стихотворении того же 1825 года ("Приятелям"), изобразил себя... наделенным "когтями":
"...Из самого начала сего ужасного осмистишия открывается, что для сочинителя приятель и враг суть синонимы: он пишет послание "К приятелям" и называет их: враги мои!... Страшно, очень страшно! Более же всего напугало меня то, что у господина сочинителя есть когти... Сколько вкуса и чувствительности! - Пришлось похвалить! Долго ли до истории?"
Стихотворение, о котором идет речь и в котором Пушкин предстает перед нами в виде хищной птицы, кружащей над своей жертвой, - это стихотворение "Приятелям", опубликованное в журнале "Московский телеграф", там же, где будет затем помещена и ответная (на статью в "Благонамеренном") эпиграмма "Ex ungue leonem". Как видно из этой последней, речь идет - об анонимности: как самого пушкинского стихотворения (подписанного, впрочем, при публикации вполне прозрачными инициалами: "А.П."), - так и ответной "статейки" (тоже... подписанной, но КАК - мы скоро увидим!); следовательно - об установлении авторства. Оставим на время предмет этой полемики и зададимся вопросом: КОГО ИМЕННО В ДАННЫХ КОНКРЕТНЫХ УСЛОВИЯХ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ 1825 ГОДА Пушкин мог узнать... "по ушам"?
Если разбудить глубокой ночью ЛЮБОГО мало-мальски знающего историка русской литературы, а тем более - пушкиниста, и задать ему этот вопрос, не сообщая, разумеется, о том, что он относится к эпиграмме "Ex ungue leonem": "кого из русских литераторов мог узнать Пушкин в 1825 году "по ушам"?", - то ответ на этот, кажущийся странно, до смешного, сформулированным вопрос, - будет получен... незамедлительно, мгновенно, быть может даже без того, чтобы отвечающему на него понадобилось... пробуждаться от своего сладкого сна: ДА, КОНЕЧНО... СЕБЯ САМОГО! ПУШ-КИ-НА ЖЕ!
Именно он, Пушкин, в 1825 году, - и предстает единственным хрестоматийно известным русским литератором, наделенным "(ослиными) ушами"; более того - наделяет ими... себя сам! Именно он, Пушкин, в письме к П.А.Вяземскому, написанном около 7 ноября 1825 года и посвященном окончанию работы над "Борисом Годуновым", так прямо, открыто, ЦИТИРУЯ ТЕКСТ СВОЕЙ, НАПИСАННОЙ В РАЗГАР РАБОТЫ НАД ЭТОЙ ТРАГЕДИЕЙ, ЭПИГРАММЫ, и скажет - имея в виду остро-злободневную политическую подкладку своей трагедии:
"Хоть она и в хорошем духе писана, ДА НИКАК НЕ МОГ УПРЯТАТЬ ВСЕХ МОИХ УШЕЙ под колпак юродивого. Торчат!"
Рассматривая текст этой фразы с точки зрения эпиграммы 1825 года, мы видим, что (авто)цитирование этой последней в ней - не ограничивается мотивом "ушей". Здесь говорится о фигуре "ЮРОДИВОГО", представленной в самой трагедии Пушкина - юродивым Николкой, лихо обличающим на соборной площади Кремля предполагаемого "детоубийцу" царя Бориса. А как будет выглядеть проекция этой специфически русской, "греко-российской" фигуры - на современный действию трагедии европейский, ШЕКСПИРОВСКИЙ материал, и, далее, - на современный Пушкину русский? Да ШУТ же (в шекспировском оригинале - еще хлестче: "Clown")! Тот самый "шут", упоминаемый в тексте эпиграммы.
Таким образом, Пушкин изображает себя в этой эпистолярной фразе - как буквальное, зеркально точное отражение... АДРЕСАТА его эпиграммы середины 1825 года: и обладателем "ушей", и одновременно - "шутом". Именно так, собственно говоря, он осмысливает себя - КАК АВТОРА ТРАГЕДИИ "БОРИС ГОДУНОВ" - и в сочиненном им шуточном, стилизованном под название средневекового драматургического произведения, заглавии своей пьесы: "КОМЕДИЯ о настоящей беде Российскому государству, о царе Борисе и Гришке Отрепьеве..."; заглавии - именно ШУТОВСКОГО (чуть ли не... кукольного, "петрушечного"!) представления...* * *
"Долго ли до ИСТОРИИ?" - вопрошает автор заметки в журнале "Благонамеренный", посвященной стихотворению "Приятелям". Обратим внимание, что в заметке этой - НИ СЛОВА не было сказано... об УЗНАВАНИИ автора критикуемого стихотворения - каковое "узнавание" приписывает ему в своей эпиграмме Пушкин!
Видимо, поэт настолько хорошо знал внутренний мир этого журнального критика, что не нуждался ни в каком словесном выражении для проникновения в его мысли. Или же... в тексте этой заметки - все же присутствует некий намек, позволяющий утверждать, что "узнавание" - произошло: узнавание Пушкина, на данный момент - автора создаваемой ИСТОРИЧЕСКОЙ трагедии, о чем, впрочем (так же как о внутреннем мире рецензента), было тогда известно... одному ее автору, его ближайшим друзьям, да тем "соседям" по имению - невольным слушателям сцен из трагедии "Борис Годунов", о которых упоминается в строфах романа "Евгений Онегин"?
До какой же именно, спрашивается... "истории" - рукой подать, по мнению автора "Благонамеренного"?! Уж не той ли самой "Истории государства Российского"? Один из сюжетов которой - был запечатлен в трагедии Пушкина 1825 года?...
"Шут" в ответной эпиграмме - не только "журнальный", но и "ПЛОЩАДНОЙ". И это определение - также имеет самое прямое отношение к сочиняемому в этот момент Пушкиным произведению: трагедия, согласно его известному определению, "родилась на ПЛОЩАДИ"! А если мы продолжим сравнение с точки зрения ее "романтической", "шекспировской" природы, то обнаружим, что слово "шут" присутствует не только в ТЕКСТЕ эпиграммы, но и... в ее ЗАГЛАВИИ. Именно через посредство упомянутого нами английского, шекспировского его названия.
Именно в этом причина, что название это представляет собой - ЛАТИНСКОЕ крылатое выражение; написано НА ЛАТИНИЦЕ. В нем АНАГРАММИРУЕТСЯ английское слово "clown"! Две буквы "u" в слове "unguis" - образуют букву "w", которая в английском языке так и называется: "дабл-ю". Звук [k] содержится в произношении слова "ex", "экс". Ну, а буквы "l", "o", "n" - входят в состав словоформы "leonem". Наконец, само это слово, предлог: "экс" - ведь оно образует... созвучие, сочетание букв в имени английского драматурга, ШЕКСПИРА; правда - не в его английском (Shakespeare), но... русском звучании!
И если слово "шут" в ТЕКСТЕ эпиграммы образует характеристику предполагаемого собеседника, оппонента Пушкина (который, впрочем, даже если ограничиваться одной этой характеристикой, оказывается... им же самим), то это же самое слово "clown" в ЗАГЛАВИИ - уже безо всяких сомнений относится... к обладателю "когтей" из пушкинского стихотворения "Приятелям", то есть его автору, Пушкину...
И я всегда поражался тому, что... обсуждая "уши" в тексте пушкинской эпиграммы "Ex ungue leonem", исследователи - словно сговорившись! - не вспоминали, не хотели, были катастрофически не в состоянии вспомнить об... "ушах" из письма Пушкина по поводу окончания "Бориса Годунова".
Мне же в свете этого сопоставления пушкинских текстов, этой пушкинской ПОДСКАЗКИ, всегда, с самого начала, как я ознакомился с историей этой полемики, смысл этой эпиграммы представлялся совершенно ясным: путем этих намеков, этих АВТОЦИТАТ - Пушкин сообщал своему читателю о том, что АНОНИМНАЯ СТАТЬЯ В ЖУРНАЛЕ "БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ", СОДЕРЖАЩАЯ ЕДКОЕ ЗАМЕЧАНИЕ О ЕГО СТИХОТВОРЕНИИ "ПРИЯТЕЛЯМ", ПРИНАДЛЕЖИТ... ЕМУ САМОМУ, ПУШ-КИ-НУ! Его, Пушкина, творческая физиономия, творческая индивидуальность такова, что его можно признать - по "ослиным ушам" шута, точно так же - как по "когтям" хищной птицы ("Помесь обезьяны с тигром" - аналогичным образом характеризует он свою, уже жизненную, а не литературную, индивидуальность в известном афоризме).
Таким образом, авторство этой статьи - представало в моих глазах УДОСТОВЕРЕННЫМ САМИМ ЕЕ АВТОРОМ, и поэтому - не нуждалось ни в каких дальнейших исследованиях, доводах, доказательствах. Другое дело - что, даже после этого неоспоримого удостоверения, - мне оставалась непонятной - сама суть, функция этой полемики. Хорошо: статью в "Благонамеренном" написал сам Пушкин. Но - зачем? ЗАЧЕМ ЕМУ ПОНАДОБИЛОСЬ ИРОНИЗИРОВАТЬ НАД СОБСТВЕННЫМ СТИХОТВОРЕНИЕМ? А далее? Зачем ему после всего этого - понадобилось... еще и сочинять эпиграмму, которая служила бы - полемическим ответом на этот его СОБСТВЕННЫЙ выпад против... своего же стихотворения?
Вообразить всю эту картину, в ее ОСМЫСЛЕННОСТИ, - я очень долгое время был не в состоянии, и поэтому не испытывал никакой нужды сообщать во всеуслашание о сделанном мной открытии, наблюдении, сопоставлении этих двух пушкинских текстов, результаты которого - полностью шли вразрез с установившимся всеобщим мнением моих коллег по поводу данной полемики. И вот только теперь я понимаю, в чем причины этого нашего с ними радикального разногласия: оказывается, изучали-то до сих пор историю этой полемики - отрывочно, выборочно, не целиком, без учета полного состава относящихся к ней произведений. Неудивительно поэтому, что результаты такого изучения - оказались неверными, искажающими общую картину.
И теперь я понимаю, в чем тут дело: после того, как вновь, можно сказать, найденная, обретенная нами эпиграмма 1826 года помогла найти ключ к уяснению ПОДЛИННОГО СМЫСЛА этой прошлогодней полемики. И дело тут заключается не столько даже в том, что эпиграмма эта - ставит тот же самый вопрос об УТАЕННОМ АВТОРСТВЕ ПУШКИНА в публикациях журнала "Благонамеренный", что и эпиграмма "Ex ungue leonem" - по отношению к "полемике" 1825 года. Главным же - оказалось другое, НЕ-ЛИТЕРАТУРНОЕ, свойство этого "ключа": а именно, ближайшее, непосредственное отношение февральской эпиграммы 1826 года к современным политическим событиям.
Именно эта ее связь, благодаря которой мы и обратили внимание на это четверостишие, изучая пласт скрытых политических намеков в публикациях двух первых номеров журнала 1826 года, - и позволила мне теперь понять, что скрытый до сих пор от меня смысл инсценированной Пушкиным "полемики" 1825 года - также заключался... в ее ПОЛИТИЧЕСКОМ, острозлободневном общественно-социальном характере.* * *
Долгое время статья журнала "Благонамеренный", в которой содержится полемический выпад против пушкинского стихотворения "Приятелям", некритически приписывалась самому издателю журнала, А.Е.Измайлову. До тех пор, пока О.А.Проскурин в указанной нами статье не выступил с утверждением, что написана она была - Н.Ф.Остолоповым. Тем самым, на авторство которого указывает отмеченная нами игра образов в стихотворном ответе самого Пушкина. Любопытно, однако, что указанный исследователь - не обратил внимания на эту игру и думал, что Пушкин находился в том же положении, что и современные нам исследователи, считая автором статьи - Измайлова.
На чем же, в таком случае, основывается в этом своем утверждении об авторстве статьи Проскурин, а заодно спросим мы - почему сам Пушкин дает (ложный, как мы теперь это знаем) намек на Остолопова? Исследователь обращает внимание на два письма издателя журнала Измайлова, в которых содержится - прямое указание на авторство Остолопова:
"Дело от безделья, или Замечания на журналы написаны Остолоповым" (письмо П.Л.Яковлеву от 19 февраля 1825 года; та же информация, по утверждению О.А.Проскурина, содержится в письме Измайлова к тому же лицу от 6 февраля этого года, текст которого исследователь, однако, не приводит).
Однако наше внимание в этих сообщениях, в отличие от Проскурина, привлекла вовсе не называемая в них фамилия сочинителя, а... ДАТЫ писем Измайлова. Посмотрев на эти даты; посмотрев на НОМЕРА цитируемых этим и другими исследователями выпусков журнала "Благонамеренный", я задал себе вопрос, который, исходя из данных самих этих научно-исследовательских работ, - разрешить оказалось не-воз-мож-но. А как, спросил я себя, соотносятся эти даты, приводимые Проскуриным, - и... цитируемые им номера журнала? К каким датам - относятся эти номера, и (простите меня за мою утомительную дотошность!) - каким номерам соответствуют даты измайловских писем?
Посмотрев на все эти "немые" цифры, признав себя полностью не в состоянии понять хоть какой-нибудь заключающийся в них смысл и попытавшись найти себе помощь в извлечении этого смысла в той же самой статье исследователя, в которой эти цитаты приводятся, - я осознал, что уважаемый автор статьи - оставляет своих читателей В ТОМ ЖЕ САМОМ ПОЛОЖЕНИИ, что и авторы подробно разобранной нами, относящейся уже - к эпиграмме 1826 года записи в "Летописи жизнии творчества А.С.Пушкина".
И, точно так же как и по отношению к этой записи, рядовой читатель, даже не прибегая к каким-либо специальным изысканиям, если только он составит себе труд внимательно сопоставить доступные ему данные, - сможет сформировать у себя столь же критическую позицию по отношению к уважаемому исследователю, какую позволяет занять по отношению к авторам "Летописи..." столь поразившее нас странное, загадочное именование одного-единственного стихотворения... во множественном числе - "Эпиграммы". Вот только никакого ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО разрешения этого "кризиса" - он, рядовой читатель, без специальных научных изысканий, ограничиваясь одним только содержанием данной статьи, - увы, не получит.
И тогда я потихоньку-полегоньку начал выяснять эти интересующие меня сведения. И картина, из них образуемая, начала вырисовываться передо мной... самая неожиданная, такая, что ее существования и предположить было невозможно, если ограничиваться одними этими "интересными" сообщениями! Измайлов сообщает в ФЕВРАЛЬСКИХ письмах, что статья в "Благонамеренном" - принадлежит Остолопову. Спрашивается: КАКАЯ СТАТЬЯ? На этот вопрос - никакого внятного, определенного ответа мы в статье О.А.Проскурина... не получим. Можно было бы подумать, что, поскольку речь идет у него о пушкинской эпиграмме, - это должна быть статья, в которой высмеивается стихотворение "Приятелям" и ответом на которую эта эпиграмма служит?
Оказалось, однако... что третий номер журнала "Московский Телеграф", в котором было напечатано стихотворение Пушкина "Приятелям", вышел в свет... 16 февраля 1825 года, и следовательно, мог читаться В ПЕТЕРБУРГЕ (где выходил журнал Измайлова) - лишь во второй половине этого месяца. То есть: в те самые дни, когда Измайлов во втором из своих писем (о первом, написанном когда стихотворения Пушкина в природе не существовало, и речи идти не может!) - сообщает корреспонденту В ПРОВИНЦИЮ (Яковлев служил в Вятке) об авторстве статьи "Дело от безделья..."! Кажется, любому мало-мальски здравомыслящему человеку должно быть ясно, что это - НЕ МОГЛА БЫТЬ ТА СТАТЬЯ, В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О ПУШКИНСКОМ СТИХОТВОРЕНИИ "ПРИЯТЕЛЯМ".
И тем не менее - уважаемый исследователь Проскурин утверждает, что статья, содержащая насмешки над пушкинским стихотворением, принадлежит Остолопову, - на основании свидетельств, почерпнутых... именно из ЭТИХ, заведомо написанных еще до ее появления на свет писем Измайлова! Какова же, спрашивается, цена этих "авторских" атрибуций?
И действительно: по дальнейшем рассмотрении оказалось, что статья, почти полностью посвященная разбору третьего (фев-раль-ско-го!) номера "Московского Телеграфа" и содержащая в себе отклик на напечатанное в нем пушкинское стихотворение, - появилась в девятнадцатом номере журнала "Благонамеренный", выход которого из типографии датируется исследователями... аж 28 мая 1825 года (почти аккурат ко дню рождения Пушкина?)! Ох, и прозорлив же был Александр Ефимович Измайлов, сообщая в середине февраля об авторстве несуществующей статьи, которая будет напечатана в его журнале - в конце мая месяца!
И наконец, столь же легко нам было установить дату выхода в свет шестого (так в нашем источнике! в действительности: седьмого) номера журнала "Благонамеренный" с ПЕРВОЙ статьей под названием "Дело от безделья..." - поскольку в этой статье шла речь о стихотворении Пушкина "Телега жизни" (также напечатанном в "Московском Телеграфе", но в первом его номере), и сведения об этом номере, так же как и в предыдущих случаях, можно почерпнуть из "Летописи жизни и творчества А.С.Пушкина". Оказалось, это - 12 февраля 1825 года. И тогда становится ясно, что это - и должна была быть та статья, об авторстве которой, неделю спустя (и шестью днями раньше, то есть когда верстался содержащий ее номер), - Измайлов сообщает корреспонденту! Вот только о стихотворении Пушкина "Приятелям" в этой статье, разумеется, еще не могло быть сказано ни слова...
После этого рядовому читателю остается только опустить руки, закрыть книгу или журнал со статьей О.А.Проскурина и с грустью признаться себе, что подлинная история полемики, связанной с эпиграммой Пушкина "Ex ungue leonem", останется ему не известной до конца жизни. Именно в таком положении полностью дезориентированного, потерявшего всякое представление о том, на каком свете он находится, человека - я и ощутил себя при чтении этой современной научно-исследовательской статьи. Но провести остаток своей жизни в отчаянии - я не захотел. А вместо этого решил - употребить все доступные мне средства, чтобы разобраться в этой запутанной истории.
И начинать, подумал я, надо с того места, на которое привели нас наши оправдавшиеся подозрения о сомнительности предлагающейся исследователем атрибуции: ОБ АВТОРСТВЕ ИНТЕРЕСУЮЩЕЙ НАС СТАТЬИ НИ ИЗМАЙЛОВ, НИ КТО-ЛИБО ДРУГОЙ НИЧЕГО ПРЯМО, ОТКРЫТО НЕ ГОВОРИЛ. Кто ее написал - НАУКЕ ДО СИХ ПОР НЕИЗВЕСТНО. Наука по этому вопросу еще... не в курсе дела!...* * *
К счастью, о ПОЛНОМ содержании русских журналов первой четверти XIX века мы сегодня можем судить благодаря замечательной базе данных, созданной сотрудниками Государственной Публичной библиотеки имени М.Е.Салтыкова-Щедрина. В книжном виде она известна под названием "Сводный каталог сериальных изданий России", а в упрощенном виде - доступна в интернете, на сайте библиотеки. Благодаря этой базе данных, мы можем узнать, в самом общем виде, что представляли собой ВСЕ публикации журнала "Благонамеренный" 1825 года под названием "Дело от безделья...":
Дело от безделья, или Краткие замечания на современные журналы // Благонамеренный, 1825, часть 29, N 7, стр. 237-250. [В "Летописи жизни и творчества А.С.Пушкина": стр. 239-250. Без подписи. Замечания на: Сын Отечества, 1825, N 1; Московский Телеграф, 1825, N 1; Благонамеренный, 1825, N 1.]
То же // Благонамеренный, 1825, ч. 29, N 12, стр. 437-444. [Без подписи. Замечания на: Московский Телеграф, 1825, N 2.]
То же // Благонамеренный, 1825, ч. 29, N 13, стр. 451-457. [Содержание:] В. "Вестник Европы" [NN 1, 3.]; С. "Украинский Журнал" [NN 1-3.] [Подпись:] Сельцо Соколово. Февраля 24 дня 1825 года.
То же. // Благонамеренный, 1825, ч. 30, N 19, стр. 171-184. [Содержание:] А. "Московский Телеграф"; В. "Вестник Европы". [Подпись:] 17 апреля 1825. С. Соколово. [Написание и расположение даты - по "Летописи жизни и творчества А.С.Пушкина".]
Вот в последней из этой группы статей, в разделе, посвященном "Московскому Телеграфу", и содержится отклик на стихотворение Пушкина... напечатанное в этом журнале, как мы знаем, еще три с половиной месяца назад и уже давно переставшее быть литературной новостью!
Именно к первой из этих статей, напечатанной в февральском седьмом номере - и относится сообщение в письмах Измайлова, приписывающее ее авторство Остолопову: ее одной - из всех четырех! О.А.Проскурин называет эти четыре статьи - "циклом", и... иронизирует по адресу одного из своих коллег, определивших их совокупность как ЖУРНАЛЬНУЮ РУБРИКУ. Основания для иронии, как мы теперь видим, сомнительны: определение "цикла" - предполагает, в самом ближайшем, общепринятом смысле этого слова, единство авторства, и именно поэтому употребляет этот термин Проскурин, который, безо всяких на то оснований, распространяет измайловскую атрибуцию, касающуюся одной-единственной из этих статей, на всю их совокупность.
Таким образом, определение, используемое оспариваемым им исследователем (Я.Л.Левкович), - употребляется ею вполне осмысленно, и совершенно понятны причины, заставившие ее оппонента принять это определение в штыки: в журнальной РУБРИКЕ могут печататься статьи - РАЗНЫХ АВТОРОВ; и, возможно, именно свои - увы, не высказанные вслух, никак не оформленные! - подозрения о том, что статьи, печатавшиеся в "Благонамеренном" под этим названием, писались разными авторами - и пыталась выразить исследовательница, пользуясь этим вторым термином.
Также можно догадаться, почему Проскурин в своей статье - не делает этой, казалось бы, простой, элементарной вещи: не дает этой краткой библиографической сводки, приводя своих читателей в состояние полного недоумения и отчаяния. Один взгляд, брошенный на нее (и, несомненно, неоднократно бросавшийся исследователями-специалистами, в том числе - и тем, который употребляет по отношению к этим статьям определение "рубрика"), - дает представление о пестроте, РАЗНОСОСТАВНОСТИ ОБЛИКА этих статей. А следовательно, можем экстраполировать мы, - и о возможной разносоставности их АВТОРОВ.
Если первые две из этих публикаций, кроме заглавия, никак не оформлены, то вторые две, в этом отношении, разительно отличаются от них: именно - проработанностью своего оформления. Во-первых, введением рубрикации, указывающей, какому именно изданию посвящена данная часть статьи, и обозначенной латинскими буквами. Во-вторых же, ПОЯВЛЯЮЩЕЙСЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПОД ЭТИМИ ДВУМЯ СТАТЬЯМИ ПОДПИСЬЮ, содержащей в себе географическое название и указание даты (реальной или условной) написания каждой из двух этих статей.
Собственно говоря, это последнее обстоятельство и решает дело: АВТОРСТВО КАЖДОЙ ИЗ ЭТИХ ГРУПП СТАТЕЙ ИМЕЕТ РАЗНОЕ ОБОЗНАЧЕНИЕ. В первом случае авторство статей обозначено, так сказать, "нулевой подписью" (содержание которой - и раскрывал Измайлов в двух письмах к Яковлеву). Во втором же случае: с одной стороны, тоже "нулевой", то есть не содержащей ни имени автора, ни его псевдонима, с другой же - подписью, включающей в себя полные сведения об обстоятельствах написания статьи, то есть - обстоятельствах, относящихся именно к автору, к характеристике автора: месте ее написания и дате этого события.* * *
Этот жест подписи под двумя последними статьями, таким образом, АМБИВАЛЕНТЕН, и эта амбивалентность его позволяет нам составить себе представление о СООТНОШЕНИИ между собой статей первой и второй группы. Он, этот жест, одновременно - и солидаризирует, объединяет автора статей второй группы с автором статей первой, и в то же время, самим этим жестом объединения, солидаризации (поскольку... этот жест от-сут-ству-ет в первых двух статьях!) - ПРОТИВОПОСТАВЛЯЕТ их друг другу; индивидуализирует каждого в качестве самостоятельной авторской единицы.
Ту же самую амбивалентность мы можем "прочитать" в библиографическом описании второй и третьей статей. Во-первых, обращает на себя внимание... количество страниц каждой из них: оно составляет - РОВНО ПОЛОВИНУ количества страниц статей, открывающей и завершающей эту группы, первой и четвертой! Тем самым, дается понять, что две публикации эти, две "статьи", являются на самом деле - ПОЛОВИНКАМИ ОДНОЙ публикации, одной статьи. И в самом деле: находятся они - в СОСЕДНИХ номерах, тогда как первая и четвертая статьи отделены от них обеих несколькими номерами (четырьмя и пятью, соответственно).
И, как только мы заметим это количественное соотношение, мы обратим внимание на одну странность, подробность в оформлении третьей статьи: ее рубрикация начинается... с буквы "В"! А где же... буква "А", позвольте спросить? А буквой "А" - и должна была бы обозначаться первая половинка этой двусоставной, разломленной между двумя соседними номерами, статьи. То есть "статья", публикация - в общем их счете, "вторая".
Должна была бы, если бы... Если бы эти две статьи, эти две "половинки" статьи - БЫЛИ БЫ НАПИСАНЫ ОДНИМ АВТОРОМ. И вновь уже можно смело экстраполировать, надеясь получить полное подтверждение этому своему дедуктивному выводу при ближайшем рассмотрении текста и содержания всех этих публикаций и обстоятельств их появления: автор начавших печататься в седьмом номере журнала статей под общим названием "Дело от безделья..." как бы - запнулся в этом своем предприятии; опубликовав первую статью и написав начало второй - оказался не в состоянии продолжить это дело. То ли элементарно литературных сил, способностей ему не хватило; то ли - смелости, готовности вступить в спор с другими журнальными бойцами, заведомо превышающими его своей квалификацией.
В этот момент - ДРУГОЙ АВТОР и подхватил начатое журнальное предприятие, дописав вторую половину начатой им статьи и написав еще одну, уже целиком принадлежащую ему. Это сотрудничество, эта эстафета авторства - и была выражена в проанализированном нами оформлении публикаций.
Но мы вовсе не собираемся сейчас заниматься тем исследованием, о необходимости которого мы сказали: мы даже и не думаем анализировать текст и содержание четырех критических статей "Благонамеренного" и обстоятельства их появления. Напомним, что ко всей этой истории 1825 года мы обратились лишь потому, что ее продолжением - служит тот журнальный контекст, или пре-текст, которым сопровождалось на свет появление "шигаевского" очерка в альманахе 1826 года "Сириус", публикации, которая единственно сама по себе нас и интересует.
Поэтому о содержании этих четырех статей мы можем судить лишь по тем случайным отголоскам, которые оно получило в освещении истории пушкинской эпиграммы у ее исследователей. И, между прочим, наблюдения, сделанные в своей статье О.А.Проскуриным, представляются нам очень перспективными и подтверждающими наши собственные выводы; в том числе - наблюдения над ЭВОЛЮЦИЕЙ взглядов автора "Дела от безделья..." В первой статье этой группы, отмечает Проскурин, рассматривая ее лишь с точки зрения отношения к тому изданию, где появились два пушкинских стихотворения, "Московскому Телеграфу", - выразилось еще вполне доброжелательное отношение к новорожденному московскому журналу, известное по личной переписке Измайлова с его издателем, Н.А.Полевым.
Остолопов, таким образом, служил в этой первой публикации - рупором позиции самого издателя журнала. Однако, замечает Проскурин, В ДАЛЬНЕЙШЕМ отношение автора этих статей к "Московскому Телеграфу" становилось все более и более критическим, чтобы вылиться, наконец, в насмешку даже над опубликованным в нем пушкинским стихотворением.
Вот тут-то, пытаясь уяснить себе картину журнальной полемики, рисуемую исследователем, мы и оказались полностью дезориентированными, не имея в руках, так сказать, общей карты событий - полного библиографического описания этой группы статей. Сколько их было всего в этом "цикле", или "рубрике"? Сколько времени прошло, сколько публикаций было сделано, пока в них появились полемические обертоны? Сколько времени от момента этого появления - о котором, впрочем, Проскурин рассказал достаточно выразительно, - прошло до момента сакраментальной критики пушкинского стихотворения: сколько номеров журнала, сколько публикаций под этим названием их разделяют?
НИ-ЧЕ-ГО ИЗ ЭТИХ ТРЕБУЕМЫХ НАШИМ ЧИТАТЕЛЬСКИМ ВООБРАЖЕНИЕМ СВЕДЕНИЙ Проскуриным не было нам предоставлено. А всего-то и надо было привести перечень четырех этих статей. Тогда и стало бы предельно ясно: дружественный отзыв о "Московском Телеграфе" - содержится в первой статье; критические нотки появляются во второй; а отзыв о стихотворении "Приятелям" - находится в четвертой: по той простой причине, что больше нигде о "Московском Телеграфе" автор (авторы) этих статей - не отзывались!* * *
Как бы то ни было, именно благодаря рассказу Проскурина, становится ясно: критический перелом в направленности публикаций - произошел именно в момент перед предполагаемой нами сменой их авторства. Остолопов - ПОПЫТАЛСЯ вступить в полемику с "Московским Телеграфом", и эта попытка, видимо, оказалась ему не по силам; рептильный критик сходящего с литературной сцены журнала - попросту на-до-рвал-ся. Тогда-то эстафету из его рук - и подхватил ДРУГОЙ литератор, который, надо полагать, вел полемику с московским изданием уже совершенно осознанно; полностью отдавая себе отчет в том, почему она НЕОБХОДИМА, не говоря уже о том - как ее вести, и до каких пределов можно доходить в полемическом запале. Тогда-то и заварилась настоящая "каша"; завязалась настоящая критическая перестрелка, в условиях которой - только и совершается настоящее литературное развитие.
И вновь, подсказку к "расшифровке", реконструкции этой картины дает нам О.А.Проскурин. Он обращает внимание на то, что в этой своей атаке против "Московского Телеграфа", захлебнувшейся на второй статье, Остолопов выступает с критическим разбором опубликованного в этом издании стихотворения Кюхельбекера:
"...личной неприязнью продиктован ядовитый разбор послания Кюхельбекера "К Грибоедову": с одной стороны, Остолопов давно не любил Кюхельбекера (еще в 1820 году состоялась их перепалка по поводу "российских омонимов"), с другой - адресат послания, Грибоедов, был членом булгаринской партии, в боях с которой "Благонамеренный" провел весь 1824 год".
И мы думаем, что это эскапада - не осталась без внимания для автора двух последних статей и была обыграна, причем не где-нибудь еще - а в позднейшем письме этого автора: письме, заведомо известном нам как письмо... Пушкина. Вновь напомню, в каких выражениях, путем инсценирования какой ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ РЕАКЦИИ, какого ЖЕСТА высмеиваются анонимом несообразности, замеченные им в стихотворении "Приятелям":
"...он пишет послание "К приятелям" и называет их: враги мои!... Страшно, очень страшно! Более же всего напугало меня то, что у господина сочинителя есть когти... Долго ли до истории?"
"История" в данном случае - означает не что иное, как "сканадал", и, учитывая испуг, вызванный у критика наличием у его оппонента... "когтей, - это должен был быть скандал, скандальная "история", выразившаяся в виде... ДРА-КИ!
Именно на фоне приведенного замечания исследователя, я и обратил впервые внимание на то, что слова этого пассажа, обращенные к Пушкину, - Пушкин же сам и повторит, от своего лица, полгода спустя - в письме от 1-6 декабря 1825 года, обращенном... к адресату "ядовитого разбора" Остолопова во второй статье цикла, В.К.Кюхельбекеру, причем тоже - в контексте литературной полемики:
"...князь Шихматов, несмотря на твой разбор и смотря на твой разбор, бездушный, холодный, надутый, скучный пустомеля... ай, ай, больше не буду! не бей меня".
Как видим, структура этой словесно-пантонимической инсценировки в декабрьском письме Пушкина - полностью совпадает, является идеальным воспроизведением структуры аналогичного пассажа из майской статьи "Благонамеренного". Сначала - выражение того же "СТРАХА", который вызвало у автора журнала опасение стать одним из "врагов" автора стихотворения "Приятелям". В пушкинском письме этот страх - обозначается одними междометиями: "ай, ай, больше не буду!...", и тоже, как видим, - вызван тем, что он выступил оппонентом, "не-приятелем", "врагом" Кюхельбекера в его литературных оценках.
Далее - переживание шуточной угрозы ФИЗИЧЕСКОЙ РАСПРАВЫ ("Долго ли до истории?"), которое у журнального критика вызывает то обстоятельство, "что у господина сочинителя есть когти". В письме Пушкина это переживание - тоже выражено прямым обращением к адресату: "не бей меня". И, наконец, третий компонент этой балаганной, кукольно-петрушечной, шуточной, ШУТОВСКОЙ сценки-потасовки, разыгранной Пушкиным "по нотам" автора "Благонамеренного": отказ, под страхом этой физической расправы, от своих собственных взглядов ("...больше не буду!"). В статье "Благонамеренного" этот отказ - гиперболизируется, выражается - своим логическим продолжением, демонстративной лестью по адресу стихотворения, недостатки которого - критик только что, как и Пушкин - недостатки разобранной Кюхельбекером поэмы Ширинского-Шихматова, сам и продемонстрировал:
"...Сколько вкуса и чувствительности! - Пришлось похвалить! Долго ли до истории?"
Пассаж из позднейшего пушкинского письма, таким образом, - служит самым настоящим КОММЕНТАРИЕМ к (его же собственному!) пассажу из анонимной статьи "Благонамеренного". Именно в этом письме - и раскрывается характер этой сцены - как сцены балаганной ПОТАСОВКИ, КУЛАЧНОЙ РАСПРАВЫ, быть может, не очень ясный, намеренно завуалированный, приукрашенный, приспособленный к "правилам приличия" в пассаже из критической статьи.
И ведь действительно: если журналист выражает свое опасение войти в число "врагов", упоминаемых в стихотворении... "Приятелям"; а дальше - признается, что наибольшие опасения у него вызывает то, что у автора этого стихотворения "есть когти", - то это означает, что боится он - просто-напросто того, что этот автор, "господин сочинитель", попросту говоря - Александр Сергеевич Пушкин... РАСТЕРЗАЕТ ЕГО ЭТИМИ КОГТЯМИ; "выцарапает глаза", "порвет в клочья" и т.д. и т.п. Иными словами: произведет то самое насильственное действие, которое, в воображении самого Пушкина, в ответ на его критику, производит над ним... адресат письма - Кюхельбекер!
Именно так, согласно стихотворению Баратынского, которое появится два года спустя, в 1827 году в журнале "Московский вестник" (а он в московской журналистике должен был составить "ученый" противовес "невежественным" издателям "Московского телеграфа"), - и ведет себя... эпиграмма:
Окогченная летунья,
Эпиграмма-хохотунья,
Эпиграмма-егоза
Трется, вьется средь народа,
И завидит лишь урода -
Так и вцепится в глаза.
"Когти" эпиграммы в этом позднейшем стихотворении - подозрительно напоминают "когти"... Пушкина в журнальной перепалке 1825 года; и, проецируя на эти события образный строй этого стихотворения, можно сказать, что ЭПИГРАММА - тоже... уже "вилась", "терлась" среди народа, создававшего майский номер журнала "Благонамеренный" в 1825 году, чтобы затем - и впрямь явиться в виде эпиграмматического стихотворения "Ex ungue leonem". Иными словами - существовала в своем замысле уже на момент написания этой статьи, подразумевалась в своем появлении - самим фактом ее написания!* * *
Благодаря комментарию, содержащемуся в декабрьском 1825 года письме Пушкина Кюхельбекеру, - мы обнаруживаем ЕЩЕ ОДНО ПРОЯВЛЕНИЕ ПОДЛИННОГО АВТОРСТВА СТАТЬИ В ЖУРНАЛЕ "БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ": эту статью, пассаж, посвященный в ней стихотворению "Приятелям", - связывает с последующей, адресованной автору этой статьи эпиграммой Пушкина ЕДИНСТВО ОБРАЗНОЙ СИСТЕМЫ. То слово "ШУТ", которым в этой эпиграмме Пушкин характеризует своего критика, вся стоящая за этим словом совокупность реально-образных представлений, - УЖЕ присутствует в самом этом пассаже, которому это стихотворение будет посвящено! Оно, это слово-термин, - РЕАЛИЗОВАНО в этом пассаже в виде самой что ни на есть классической, традиционной ШУТОВСКОЙ, БАЛАГАННОЙ СЦЕНЫ.
Таким образом, автор этой статьи - УЖЕ знал... какими стихами на нее будет отвечать Пушкин; иными словами - никем, кроме автора этих стихов, Пушкина, - он... и не мог являться. Точно так же, вскрыв, благодаря декабрьскому эпистолярному "комментарию" Пушкина, в этом критическом пассаже - черты балаганной ("лубочной", по определению самого Пушкина) сцены, мы обнаруживаем, что в пассаже этом - запечатлена... та же самая "шекспировская", "романтическая", "шутовская" стилистика трагедии "Борис Годунов", выраженная в пространном ее авторском названии, - которую мы опознали в пушкинской эпиграмме "Ex ungue leonem", благодаря сопоставлению ее текста с эпистолярной же характеристикой своей трагедии, данной Пушкиным.
Этот БАЛАГАННЫЙ, ШУТОВСКОЙ характер сочиняемой им трагедии - был очень дорог Пушкину, и он не намеревался поступаться им ни для каких правил приличий. В письме к П.А.Плетневу от 7 (?) марта 1826 года, отзываясь на просьбу предоставить отрывок своей новой трагедии для чтения в светском салоне, он так прямо и писал:
"Какого вам Бориса и на какие лекции? в моем Борисе бранятся по матерну на всех языках. Это трагедия не для прекрасного полу".
Таким образом, мы обнаруживаем, что художественная параллель, наметившаяся в этой эпиграмме, между историей, связанной со стихотворениями "Приятелям", - и сочиняемой в эти же самые дни трагедией "Борис Годунов", ИМЕЕТ РЕГУЛЯРНЫЙ ХАРАКТЕР. И значит, пушкинская трагедия - связана с этой историей каким-то СУЩЕСТВЕННЫМ, хотя до сих пор и не понятным нам, образом; история эта - имеет, по существу, ТУ ЖЕ САМУЮ художественную и мировоззренческую природу, что и трагедия "Борис Годунов". Можно сказать: является... какой-то филиацией, ответвлением творческого процесса создания Пушкиным этой трагедии; аналогом... самих происходящих в ней (или, допустим, в какой-либо трагедии Шекспира) событий!
И вот теперь нам становится ясно, что в этом пассаже, посвященном нелицеприятному разбору пушкинского стихотворения "Приятелям", мы слышим... ГОЛОС САМОГО ПУШКИНА, как он раздастся полгода спустя в его личном письме, адресованном Кюхельбекеру! Эти слова из будущего пушкинского письма, конечно же, не могли быть известны Н.Ф.Остолопову, и он не имел в мае 1825 года - никакой возможности их воспроизвести.
Да и десятилетия спустя слова эти - могли оставаться известными лишь ближайшему пушкинскому кругу, в котором, безусловно, не могла не стать известной эта закулисная полемика Пушкина с Кюхельбекером. Мы обнаружили применение этих самых слов, этого самого эпистолярного пушкинского пассажа - в одной из публикаций, появившихся... после смерти Пушкина и связанных с обнародованием на страницах того же издания, где прозвучал их отголосок, - знаменитого "ответа" митрополита Филарета на его стихи "Дар напрасный, дар случайный..."
Эта цитата из ненапечатанного тогда еще пушкинского письма позволила нам предположить, что публикации эти - исходят из круга ближайших друзей и соратников Пушкина, и что цитата эта - служит своеобразным знаком, свидетельствующим о ПУШКИНСКОМ характере этих публикаций, о НЕЯВНОМ отношении их к фигуре Пушкина и об их внутренней связи с публикуемым на соседних страницах "ответом митрополита Филарета". Теперь мы видим, что слова эти, этот пассаж - обладал характером такого "знака"... в самом письме Пушкина; выполнял функцию скрытого указания на авторство статей, опубликованных незадолго до того в журнале "Благонамеренный"!
На фоне критического пассажа из статьи "Благонамеренного", соответствующие слова из письма Пушкина Кюхельбекеру обнаруживают свою поистине головокружительную СУБЪЕКТНУЮ структуру! Трансформируя этот пассаж и обращая его к своему адресату, Пушкин тем самым - ставит творчество Кюхельбекера и Шихматова... на один уровень с собственным; показывает, что оно заслуживает такой же строгой, дотошной критики, какой было подвергнуто им его собственное стихотворение.
Кстати, соратником по литературной "партии" Ширинского-Шихматова, разбор поэмы которого "Петр Великий" Кюхельбекером (поэмы, созданной еще... в 1810 году!) оценивает Пушкин в письме, являлся - тоже князь, А.А.Шаховской: в среде своих литературных противников, "арзамасцев", получивший прозвище - "ШУТОВСКОЙ". Таким образом, и САМА ЛЕКСИКА полемики вокруг пушкинского стихотворения первой половины года - незримо присутствует в содержащем отзвуки этой полемики пушкинском письме Кюхельбекеру, написанном в первых числах декабря этого рокового для адресата письма года.
Быть может, думаем мы теперь, эта функция эпистолярного пассажа Пушкина - БЫЛА ИЗВЕСТНА ЕГО... ДРУЗЬЯМ-"ПРИЯТЕЛЯМ"; и именно эта его особенность, эта его природа литературной аллюзии - и обусловила его дальнейшее функционирование в этом качестве, уже в 1840-е годы, после смерти Пушкина.
|