Центурион стоял в дверном проеме, смотря на Квинта холодными бледно-голубыми глазами.
Преторианец, подумалось трибуну. Других Император и не присылает...
- У тебя есть сутки, старик.
Его взгляд не выражал ровным счетом ничего. Ни надменности, ни жалости, ни превосходства.
Четкое выполнение своего долга - больше цезарь ни в чем не нуждается.
- Иначе я вернусь, но уже не один.
Отсалютовав, центурион вышел из комнаты, а Квинт все стоял и слушал, как тает в вечернем воздухе звук его удаляющихся шагов.
Сутки...
Вот так. Всю свою жизнь ты служишь на благо Империи, а потом оказывается, что все эти годы ты провел, гоняясь за призраками...
Устало вздохнув, Квинт накинул на себя пенулу, вышел во внутренний двор и встал в тени окружающей его колоннады.
Солнце уже садилось, последними лучами играя на рябящей от легкого ветра поверхности бассейна.
Он вынул из висящих у пояса ножен кинжал и провел указательным пальцем по острию. Каленое железо впилось в теплую плоть, и по клинку потекла маленькая темная капля.
- Хочешь вскрыть себе вены? На твоем месте я бы немного с этим повременил.
Квинт вскинул голову. На мраморном ложе возле бассейна лежал одетый во все черное человек.
- О, боги... - кинжал выпал из разжавшихся пальцев и с тихим звоном ударился о мраморный пол. - К-кто ты?..
По бледному лицу незнакомца расползлась усмешка.
- Даже если бы у меня было имя, оно ровным счетом ничего бы тебе не сказало. Да... и не стоит взывать к своим богам - вряд они смогут сейчас тебе чем-нибудь помочь.
Черная лорика, черная туника, черная пенула - единственное, что хоть как-то выделялось на темном фоне его облика, было красной вязью неизвестных Квинту знаков, бегущей по черным деревянным ножнам.
- Но как...
- Как я сюда попал? - перебил трибуна незнакомец. - На самом деле, это не имеет никакого значения. Равно как и то, каким образом я отсюда уйду...
Квинта поразила его бледность. Она была чрезмерной - кожа выглядела не просто слишком светлой, она была какой-то пепельно-серой.
- Так вот... - продолжил он. - Тебя, учитывая твое положение, сейчас должно волновать совсем другое... - он замолчал и бросил взгляд на почти что скрывшееся за горизонтом солнце. - "Цезарь хочет, чтобы ты умер"... просто и со вкусом, не находишь? Да, уж в чем, в чем, а в изысканности вашему императору не откажешь.
В голове Квинта была полная неразбериха. Сначала - весть от цезаря, теперь - появление этого... Этого... Но, боги, откуда же он про все это знает?..
- Впрочем, неважно. Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать тут с тобой вашего императора.
Квинт сглотнул собравшийся во рту комок слюны.
- Но... тогда зачем же?
Снова эта улыбка.
- Ты задаешь правильные вопросы, старик. Я думаю, ты еще небезнадежен...
Он поднялся, оперевшись рукой о ложе, и посмотрел Квинту в глаза - его зрачки как две темные пропасти, окаймленные кровавой массой белков.
- То, что случилось сегодня - я знаю, после этого ты думал о яде. Ты думал о лезвии, о тонком стальном клинке, вспарывающем кожу на левой руке, выпуская на волю бегущие под ней змейки вен... Твой цезарь приказал, и - как же - ты ведь не можешь его ослушаться, верно? Сколько лет ты служил Риму? Десять? Пятнадцать? Всю свою жизнь ты постоянно что-то кому-то доказывал, не зная толком, зачем и для чего. Всю свою жизнь, трибун... а теперь ты готов расстаться с ней только потому, что кто-то возомнил себя богом этого мира? Неужели у тебя нет ничего, чему бы ты мог посвятить ее остаток?
Квинт прислонился спиной к холодному мрамору колонны.
- Чего... чего ты хочешь? Что тебе от меня нужно?
- Чего я хочу? Я хочу, чтобы ты не совершил еще одну ошибку, старик. Я хочу, чтобы ты не шел на поводу своих иллюзий... Ведь что такое власть вашего цезаря?
Незнакомец засунул руку под плащ и через секунду вытащил оттуда странный предмет, издающий тихие позванивающие звуки.
- Можешь называть это бубном, - сказал он, предугадав вопрос Квинта. - Видишь эти колокольчики?
Он потряс рукой, и бубен издал негромкий переливчатый звон.
- Твой цезарь - он ведь в точности, как они. Кто-то дернул рукой, и - пожалуйста - бубен зазвенел. Или же можно подставить его навстречу ветру - ничего не изменится. Ничего.
Инструмент издал еще один звук и утонул в черных складках плаща.
- Ветер и бубен... вот что ты должен понять, трибун. Ты можешь остаться тут и тем признать свое поражение - признать, что вся твоя жизнь была не более чем чьей-то дурацкой шуткой, - его глаза, они настолько темны, что невозможно различить, где заканчивается зрачок и начинается радужка. - А можешь сломать свое прежнее "я", сжечь свою душу и доказать, что ты не из тех, к кому можно приходить с такими вестями. Плюнуть цезарю в его ожиревшее лицо... неужели ты этого не хочешь?
Резким движением поднявшись с ложа, он пересек двор и встал рядом с Квинтом.
- Я хочу дать тебе шанс.
Его глаза - никогда в жизни Квинт не видел ничего подобного.
- Ты можешь стать ветром, старик... Решайся.
Квинт поднял руку и вытер со лба капли холодного пота.
Действительно, а почему бы и нет?
Почему бы не принять его предложение?
Терять что-то... Но что?
Все, что у него осталось - это память, смазанные, расплывчатые образы, всплывающие по ночам рваными обрывками его жизни.
Все, что у него осталось - это честь офицера, ни разу не запятнанная за все годы его службы.
Когда ты осознаешь, что тебе нечего терять, решение - оно не заставляет себя долго ждать.
Квинт окинул взглядом тонущий в вечерней тени двор, пригладил рукой копну седых волос и кивнул.
- Я согласен.
Незнакомец кивнул в ответ.
- Что ж... ты сделал свой выбор. Трудно, конечно, сказать, правильным ли он был, но...
Резким движением он выхватил висящий у пояса меч и в ту же секунду по самую рукоять вонзил его в живот Квинту.
- Но пути назад для тебя уже не будет.
Провернув для надежности клинок вокруг своей оси, он вынул его из сползающего вниз по колонне тела трибуна и, вытерев о край пенулы, вложил обратно в ножны.
Квинт сидел, закрывая руками рану, и непонимающим, затуманенным взглядом смотрел в холодные черные глаза.
- Я не говорил, что будет не больно, старик. Я всего лишь сказал, что это будет твоим личным актом неповиновения власти цезаря.
Улыбнувшись на прощание и бросив: "Еще увидимся", незнакомец развернулся и, пройдя пару шагов, растворился в разлитой по двору тени.
Пустые глаза Квинта смотрели в чернеющее небо. Тонкая темная струйка, сочившаяся сквозь его сцепленные на животе пальцы, стекала на быстро остывающий мрамор и, добежав до бассейна, легким кружевным облаком растворялась в прозрачной воде.
На востоке, подернутая дымкой, всходила выщербленная Луна.