Псы Господни.Часть 6
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: "Когда говорит он ложь, говорит своё; Ибо он ложь и отец лжи". (Иоанн VII, 44) Написано в соавторстве с Александром Ураловым. Полностью текст произведения одним файлом в разделе Александра на сайте "Самиздат" Псы Господни (Domini Canes) прочесть и скачать по частям: ЧАСТЬ1 ЧАСТЬ2 ЧАСТЬ3 ЧАСТЬ4 ЧАСТЬ5 ЧАСТЬ6
|
Александр Уралов, Светлана Рыжкова
DOMINI CANES
ПСЫ ГОСПОДНИ
"Когда говорит он ложь, говорит своё;
Ибо он ложь и отец лжи".
(Иоанн VШ, 44)
КНИГА 2
ЧАСТЬ 6
Глава 36
Вика (Москва)
- Чёрт, чего он там телится?! Не дай Бог - кокон опять "дохнёт"... - простонала Вика.
- Спокойно, спокойно! Не дёргайся. Игорь Антонович - парень опытный, - положил ей на плечо руку начальник московского центра обработки данных Леонид Романович Макаров. - У него чутьё на эту штуку.
"Эта штука" была видна им сразу на нескольких экранах. Сорви-голова Ложкарёв завис в предельно опасной зоне, зато его камера, управляемая твёрдой рукой невозмутимого Касымова, брала великолепный общий план. На самом большом экране они видели происходящее "глазами" Коваленко. Ну, и все остальные точки зрения давали им несколько ребят из группы "луноходов", а также камера, торчавшая на самой высокой точке горба "пробойника". Самые дальние обзоры - с вертолётов сканирования и поддержки.
Именно эти изображения ужасали больше всего. Угольно-чёрный вал кокона казался на них колоссальным горным обрывом, верхняя часть которого скрывалась где-то в облаках. "Пробойник" копошился у самого подножия, как маленький светлый жучок, тащащий за собой микроскопический вагончик, за которым тянулась ниточка коммуникаций. Вика не раз бывала у "пробойника" и знала, какая это махина. Здесь же усилия Коваленко проколоть кокон узким пучком лучевого "коктейля" из множества тщательно отобранных видов излучения, казались попытками божьей коровки просверлить хоботком броню огромного авианосца...
- Б...дь! Начинаю! - проскрежетал голос Коваленко. - Поехали!
Вику трясло.
- Ну, с Богом... - пробормотал Макаров, вытирая лысину платком. Руки его заметно дрожали. Через открытую дверь его кабинета был виден "машинный зал", как полусерьёзно называли его МЕНАКОМовцы. Несколько человек напряжённо застыли у мониторов. Вчера, после летучки, один из немцев сказал Вике, что если бы Коваленко просто доехал до кокона метров на тридцать - то и в этом случае мировой науке хватило бы полученных данных на несколько лет интенсивной обработки.
- Это, как фотографии от "Spirit" и "Opportunity". Терабайты информации, тысячи снимков, не успеваем обрабатывать. А здесь... - немец махнул рукой куда-то в сторону. - Прорыв, настоящий прорыв! А мы ещё и прокалывать пытаемся...
На экране от точки, в которую упирался невидимый "луч-коктейль", пошли концентрические круги. Идеально ровные, они расширялись, сглаживая все вихри и протуберанцы отвесной стены. Через несколько секунд эти круги застыли и покрылись сложным выпуклым узором мелкой ряби. Края образовавшейся глади обрамили фиолетовые дрожащие вспышки.
- Я же говорил! - заорал кто-то в зале. - Вот она - интерференция! В чистом виде!
- Всё-таки больше по нашей эмиссии, чем по исключению... - непонятно сказал тяжело дышащий Коваленко. - Роман?
- Гоним волну, - ответил запыхавшийся почему-то Роман Ковров. - Группа поддержки свои пучки держит в фокусе. Блин, у нас тут что ни секунда - Нобелевка.
- Х... с ней пока... с Нобелевкой... - напряжённо ответил Коваленко. - Третий этап! Ложкарёв? Молчи, не отвечай... просто хотел напомнить... чёрт, шестой генератор тухнет!
- Выправили, - ответил кто-то неизвестный.
- Вижу... так вот, Ложкарёв... коньяк готовь, понял? В историю входим... как Ньютон с Дираком...
Вика закусила руку, чтобы не закричать. Рябь расцветилась каким-то болезненным жёлто-зелёным сиянием. На поверхности круга рябь свивалась в сложные переплетённые узоры, напоминающие не то червей, не то кишки.
Коваленко
- ...как Ньютон с Дираком, - пробормотал Коваленко, запуская программу третьего этапа.
Вокруг него пели сирены. В воздухе стоял запах влажной морской соли. Игорю Антоновичу казалось, что если он повернёт голову, то увидит нагих розовых прелестниц с лютнями, арфами и прочими морскими ракушками, небрежно рассевшихся на мокрых от морской пены скалах. Пение было красивым, но тревожным. Оно не просто тревожило... оно пугало, как полуночная заупокойная служба. Хор нарастал, заглушая и рёв основного генератора, и мерное рокотание двигателя, и свист невесть откуда налетевшего ветра.
Он понимал, что из всех семи миллиардов жителей планеты Земля эту литанию слышит только он, но всё равно упрямо сказал:
- Некрасиво поют. Я знаю, вы не слышите, но поют мерзко.
- Что ты имеешь ввиду?.. впрочем, потом расскажешь... ты как? Терпимо пока? - спросил Бриджес, похоже с самого утра сидящий на валидоле.
- Угу... - машинально ответил Коваленко, запуская вручную последние три агрегата. Вопроса он не понял... ориентировался на интонацию. - Всё, пять секунд до полного режима... - крикнул он, пытаясь заглушить многоголосый хор. - Пять... четыре... три...
На момент "ноль" бесновавшаяся окружность, напоминающая теперь какие-то пульсирующие и непрестанно шевелящиеся груды тошнотворных чёрных и волосатых спагетти, диаметром до трёх метров каждая, лопнула.
Поверхность вогнулась внутрь, потом часть её чёрной плёнкой выдавило наружу... а потом мгновенно утончившаяся плёнка разорвалась и втянулась внутрь...
Коваленко смотрел в огромный провал куда-то в безграничное серое пространство, в котором сгустками ваты стремительно возникали и исчезали какие-то невероятные формы. Хор в голове Коваленко взвыл на немыслимо высокой, истерической ноте и резко смолк. На мгновение Игорю Антоновичу показалось, что он оглох... но внезапно по ушам ударил рёв генератора. Из огромной дыры в чужой мир слегка выпучило серую вату... другое сравнение ошеломлённому Коваленко в голову не пришло. "Вата" шевелилась, протягивая в сторону "пробойника" длинные блестящие ворсинки.
- ..горь, Игорь, Игорь! - забормотали наушники. Бриджес говорил монотонно, словно вызывал друга уже несколько часов.
- Игорь! Пора уходить! Игорь!
- Да-да, - выдавил Коваленко. - Сейчас...
Он неуклюже вывалился из двери. Что-то не пускало его и он дёргался, застряв ногами на широкой гусенице, пока не сообразил, что забыл отцепить кабели и шланг скафандра. Шипя и матерясь, он вырвал шланг из патрубка и выдернул кабели из разъёмов. Скафандр хрюкнул. Забормотала автономная установка жизнеобеспечения. Коваленко спрыгнул с гусеницы и упал на колени, вцепившись руками в дрожащую землю. Земля обжигала даже сквозь перчатки.
Его ударило в спину и потащило в сторону. Поднявшийся ветер несколько раз перевернул его, как куклу. Коваленко прикусил язык и теперь плевался кровью. Правая рука хрустнула; он закричал от боли. Ему казалось, что это никогда не кончится. Внешнюю поверхность прозрачной сферы шлема забрызгало бурой дымящейся слизью. В какой-то момент он почти встал на ноги, но проклятый ураган швырнул его так, что в голове помутилось...
...он отбивался от хватающих его щупалец...
- ... да перестань ты! - вдруг заорал ему в уши Ложкарёв.
Что-то сильно и грубо потащило его в сторону, потом приподняло и грохнуло на твёрдое и ребристое. Он застонал и попытался обтереть левой рукой стекло шлема. Тело налилось свинцом... взлёт?
- Сейчас... погодите... летим уже! - сказал знакомый голос.
Поверхность под ним резко ухнула вниз и Коваленко инстинктивно ухватился за что-то...
- Уходим, Антоныч! - крикнул хриплый голос Ложкарёва. - С тебя причитается!
Коваленко наконец понял, что держится за чью-то руку, и перестал дёргаться. Сопящий от волнения Ожье протирал ему шлем скомканной бумагой... картой - да - распечатанной картой...
Вертолёт заложил вираж, огибая очередную "арку". Коваленко охнул и сел. Правая рука болела так, что хотелось выть.
- Что с вами? - задыхаясь, спросил Ожье.
- Руку сломал, - ответил Коваленко, выплёвывая кровь. - Ложкарёв, акробат хренов, опять ты меня вытащил!
Ложкарёв нервно хихикнул:
- Да уж!..
В открытом проёме внизу проплывали мохнатые дуги и арки...
- Ну, добился своего, чуть не угробил меня, - жалобно сказал в наушниках Бриджес. - Укоротил мне жизнь лет на десять...
- Ничего, - простонал Коваленко, чувствуя, как распухает прокушенный язык. Ожье помог учёному лечь на бок, осторожно пристроив сломанную руку, - Я тоже пострадавший... ох... б...дь! больно как...
- Информация идёт потоком, - крикнул в своём углу Касымов. - Отлично поработали, Игорь Антонович! Ожье, не тереби его! Медики наготове, скоро будем!
- Вика на проводе, - вклинился Роман. - Говорить можете?
Коваленко перевёл дух и ответил, что может. Стиснув зубы он глубоко вздохнул и, стараясь не шипеть от боли, сказал:
- Алло! Привет, малыш! У меня всё нормально...
- Коваленко! - всхлипнула Вика. - Вот тебе и "три миллиметра, три миллиметра"! Вон, какую дыру разворотил...
Оставшийся позади "пробойник" был уже поглощён гигантским вздувшимся пузырём, похожим на опухоль, "нарыв на внешней стене кокона", как выразился потом Бриджес. Команда "луноходы" эвакуировалась. Спутники зафиксировали вертикальный всплеск мощного гамма-излучения. Сам кокон стремительно раздувался ещё на несколько километров...
Через час Коваленко с боем вырвался от медиков к Бриджесу. По всему миру снова и снова крутили запись "Двадцати девяти с половиной секунд Игоря Коваленко", сделанную Касымовым и французами. Натансон и Реми сияли, как именинники. Сара Конг и Саймон Кокс - эти Малдер и Скалли "команды психов", объявили корреспонденту CNN, что готовы нести мистера Игоря Антоновича на руках отсюда и прямиком до ЦЕРНа, "распевая при этом осанну" - добавила Сара и расхохоталась, как безумная.
Хокинс, вопреки своим привычкам, всё-таки выступивший на видеоконференции, как всегда сделал вид, что всё произошло в полном соответствии с его выкладками по "проколу"... а потом сник и сказал, что двадцать девять секунд Коваленко снова поставили физику с ног на голову... и теперь абсолютно понятно, что КоМа является лишь частным случаем в некоей гиперКоМе, "эру которой только что открыл мистер Коваленко".
Выпив коньяку с Бриджесом, Коваленко попросил отключить все каналы связи. Собравшиеся в кабинете старика Бриджеса два десятка членов "Mad Gang" готовы были составить закрытый меморандум главам стран-членов МЕНАКОМа.
- Пока только мы понимаем, что в итоге может принести нам результат обработки "прокола", - сказал Бриджес. - Не надо пока поднимать вой в прессе...
- Ещё бы, - сказал Кокс и нервно поёжился.
- Подумать только - внепространственные пузыри! - прошептала Сара. - Ты не вздыхай, рыжий! Представь только, что всё обойдётся? Со временем мы можем запихивать в эти пузыри огромные атомные станции и не заботиться о защите. В шарике диаметром с метр можно спокойно запрятать целый автоматический завод! А удаление в пузыри токсичных отходов? А?
- Для начала, хорошо бы разобраться с коконом, - так же шёпотом, грустно ответил Кокс. - В последние дни ненаучный термин "Пришествие" кажется мне вполне уместным...
На записи огромная дыра-прокол смотрелась мутным бельмастым глазом, открывшимся в туше кокона. Смотреть в него было страшно. Глаз зловеще моргнул и медленно закрылся. Рядом, в "зеркале", на несколько секунд промелькнули смазанной чередой бесконечные пылающие равнины, на которых копошились неразличимые с высоты существа, сцепившиеся друг с другом в пугающе долгой битве. Потом "зеркало" дохнуло чёрным паром и исчезло, будто провалилось внутрь кокона...
Папский легат Виторелли, иезуит, доктор физико-математических наук, член комиссии Ватикана при Святом Престоле, недавно вошедший в "команду психов", перекрестился:
- Молю Бога о том, чтобы наши усилия не были последними открытиями человечества...
Коваленко хотел сказать что-нибудь бодрое, но только вздохнул. Из головы у него не шла Вика. УЗИ показало, что ребёнок - мальчик. Он был довольно крупным для своего срока. Он жил, он шевелился, он открывал глаза... он плавно поводил ручонками и улыбался...
- Итак, приступим, - севшим голосом сказал Бриджес. Он откашлялся и продолжил. - Суждено погибнуть Земле или нет, мы в любом случае выполним свой долг. Господа! Мне хотелось бы разбить наш документ на две части: анализ возможных направлений исследований подпространственных пузырей... "кома-полостей", такой термин предложил Хокинс... и вторая часть - самая главная на сегодня - наши прогнозы относительно кокона. Вплоть до предположительных сроков глобального поглощения коконом нашей планеты...
Вика (Москва, беременность)
"Нет, это совершенно невозможно! Кто сказал, что в Москве будущий малыш будет в большей безопасности, нежели там, у кокона? Вполне можно было бы улететь обратно в Уфу - всё к Игорю поближе". Вика медленно пробиралась сквозь столичные заторы на своей старенькой BMW. От хаммера она отказалась. Да и охрана заявила, что лучше уж не выделяться. Обычный BMW с тонированными стёклами. Таких в Москве едва ли не полгорода. Правда, теперь он перебран и тикает, как часы.
От центра обработки данных МЕНАКОМа до клиники было не так уж и далеко... но это если идти пешком! На машине же, как и водится в Москве, перемещение из точки А в точку В превращается в длительное и неувлекательное путешествие. Правда, сегодня Вику стояние в пробках не раздражало, а скорее даже успокаивало. Почему? Да боже ты мой, всё просто! Просто и понятно... любой женщине. Этакий всемирный заговор женщин, скрывающих от мужчин свои Маленькие Тайны Беременности. Впрочем, почему "маленькие"? Очень даже большие! Огромные! И по сути - самые важные на свете. Вика вспомнила, как бледнел и трясся её бывший, идя к стоматологу. Как вытягивалось его лицо, когда в приёмной ассистентка говорила: "Нет-нет, вы вовремя, проходите прямо сразу в кабинет". Он шёл, шаркая синими полиэтиленовыми бахилами, натянутыми поверх дорогих кожаных туфель и трясся! Именно трясся, несмотря на прекрасные обезболивающие уколы, отличные скоростные бормашины и прочие чудеса современной стоматологии. Эх, ты, вялая морковка, то ли дело рожать!
Виктория фыркнула. "Да-да, не будем скрывать, дамы и господа, скажем честно - сегодня для беременной девушки Вики стояние в пробках просто оттягивает очередной придирчивый осмотр "особой пациентки"! Кстати, Вику раздражало положение "особости". Точь-в-точь муженёк, всю жизнь болтающийся по элитным клиникам (нет-нет, вы вовремя, проходите прямо сразу в кабинет!). И хотя акушер-гинеколог с чудесным, просто эпическим именем-отчеством Мария Ивановна постоянно успокаивала Вику, - мол, ничего патологического в беременности Виктории нет, что всё идёт по графику и абсолютно достаточно гимнастики в общей группе, персонального наблюдающего врача и еженедельных целевых осмотров, - но Вика-то понимала, что каждый её анализ, каждый снимок УЗИ, каждый чих обсуждается целой коллегией светил от медицины.
Эх, небось жуткий галдёж у них поднимается, когда Виктория ни с того ни с сего вдруг почувствует одышку или на бедную беременную нагрянет минутная потливость. Наверняка в такие минуты всполошившийся консилиум так и колбасит накинуться на неё, Вику, всем колхозом и начать тыкать в беднягу лапароскопами, иголками, зондами и прочими медицинскими штучками. Один к одному - МЕНАКОМ, облепивший кокон. В роли круглого кокона - Виктория Шиловская, незаслуженная и не артистка России. Аплодисменты.
"При лапароскопии врач сделает два небольших прокола в брюшной полости. Через первый он введет лапароскоп, а через второй инструмент для работы. Таким инструментом врач может сразу же при обнаружении прижечь очаги эндометриоза, рассечь спайки в маточных трубах, удалить миомы и кисты и провести другие необходимые хирургические вмешательства", - вспомнились Вике строчки из популярной брошюры, которую услужливо подсунул постоянно дежурящий около неё врач Баран Микита. "Бараном Микитой" мрачная Валерия называла его мысленно. Кудряв, округл, нарочито медлителен и даже жуёт жвачку. От него всегда пахнет "Орбитом" или этим, как его... с ксилитом и карбанидом... надо же, вылетело из головы! Причуды беременности - провалы в памяти?"
- Вика, не торопитесь, - Баран Микита деликатно кашлянул с заднего сиденья.
- Да, что-то вы разогнались, - пробурчал с переднего Миша-телохранитель. - Говорил же, что лучше мне за руль сесть. - Он поправил лежащий на коленях короткий автомат. Был Миша большим и нахмуренным. Грузным в своём бронежилете он был, странно румяным и молоденьким на лицо. Вроде школьника, играющего в войну, и готового не есть, не спать, не улыбаться, лишь бы выглядеть суровым и опытным воином.
- Итак жизни никакой, так ещё и баранку отнимают, - ответила Виктория. - Ничего я не разогналась. Участочек в сто метров... разгонишься на нём, как же! Вон, сейчас опять встанем. Миша, вы чего так насупились?
- Чего? - растерялся Миша. - Насупился? Супом от меня что ли пахнет?
- Насупился - значит нахмурился и одновременно погрустнел, - назидательно пропел сзади ехидный надсмотрщик Микита.
Вика захохотала. На душе стало легче.
Но всё было не так уж и весело, друзья мои, не так уж и весело. Чего только стоило упросить Макарова разрешить присутствовать на трансляции "прокола" кокона! Без разрешения Марии Ивановны - ни в какую. А сама по себе эпическая Мария Ивановна не просто врач, а некий символ... и даже не символ, а некое заострённое острие тяжёлого копья. За её спиной - целый коллектив, консилиум, - чёрт возьми! - целая секта упрямых фанатиков! Во благо и во имя самой Вики они окружили её железобетонной стеной уважения, любви и научного любопытства.
"Совсем нас с тобой, Егорка, за людей не считают! - Вика правой рукой погладила аккуратный округлившийся животик, продолжая левой удерживать руль. - Подопытные кролики какие-то. Мухи-дрозофилы. И папе Коваленко не пожаловаться, да, малыш? Нельзя нам папу отвлекать своими мелкими проблемками... а точнее Самыми Важными На Свете Проблемищами. Папа наш большой учёный, он там своими руками в этом дерьме ковыряется, голову свою суёт в дырки в коконе пробитые... и если мы сейчас с тобой запищим и заплачем, то бросит он всё, понимаешь? Всё-всё бросит наш Савонарола от науки Игорь Антонович Коваленко и ломанётся сюда, как бешеный. Потому что мы для него сейчас и есть самое-самое..."
Вика вздохнула. А может, и не ломанётся. Весь мир на кону. То есть, вполне возможно, что вся наша планета сейчас похожа на несчастного ребёнка в трусах и панамке, внезапно увидевшего, как неотвратимо и грозно вздымается из пучины моря смертельное цунами от которого уже не убежать и не спрятаться.
Или просто не успеет папа Коваленко долететь до Москвы. Понимаешь, Егорка?
Малыш в животе мягко колыхнулся. Хотя, возможно, это всё-таки ещё не толчки. Мария Ивановна говорит, что рановато для такого срока. Это, мол, газы или там ещё что-то такое Викино внутри булькает. А с другой стороны, УЗИ показывает, что ребёнок развивается быстрее обычного. И это врачей настораживает - Вика заметила. И в интернете читала, что это не совсем хорошо - ускоренное развитие плода. Что тут могут быть генетические аномалии.
Положа руку на сердце Виктория не верила во все эти страшилки.. Просто так вот мы растём быстро, - спешим, потому что нечего время зря терять. Жить надо. Куча дел ещё впереди, и нет необходимости пугать самих себя пустыми страхами. Да, Егор Игоревич?
- Кстати, о делах! - Вика, тормознув в очередной пробке, достала мобильник - Паша, привет! Да, это я. Занята пока, угу. Часа через два буду. Ну что там у вас? Да ну, брось! Совмещение матриц здесь неприменимо, мы уже как-то спорили с тобой. А что такого? Ах, у тебя нетривиальное предчувствие? Ха-ха-ха! Ну, ладно, не дуйся... не дуйся, говорю. У меня тоже предчувствие, что нас с нашими тензорными преобразованиями на смех поднимут. Ты никогда не думал, что мы все не какие-то загадочные руны рассматриваем, а просто любуемся на дифракционную решётку шестимерного излучения?
Судя по потрясённому молчанию бедный Паша медленно переваривал услышанное. А про дифракционную решётку - это на днях Роман Ковров обронил. Вика тогда ещё подумала, что в случае его правоты криптологам надо собирать свои вещички и попрощаться с МЕНАКОМом. Проблема загадочной "росписи" кокона автоматически превращалась в некое физическое явление, вроде бессмысленной пляски солнечных зайчиков на глади озера. "Досадно, - подумала она тогда, - если Роман не ошибается. Никаких, значит, посланий из глубин космоса или параллельных миров. Просто свет и тени". Коваленко, к которому она вечером обратилась через благословенный Skype за утешением, только крякнул и сказал, что "в этом что-то есть", но посоветовал не вешать нос. "Все эти руны, иероглифы и прочие символы страшно будоражат. Возможно, мы будем жевать и жевать эту проблему не один год. Не грусти, жена! Защитишь докторскую, а к семидесяти годам будешь академиком, а там пусть доказывают, что вся "писанина" имеет хаотическую природу!" Виктория тогда рассердилась и хотела кинуть в ноутбук подушкой. Разозлилась за то, что он говорил это чересчур бодрым голосом. К семидесяти годам... а доживём ли мы хотя бы до нового года? Эх, Коваленко, Коваленко, никак ты не привыкнешь, что с тобой я ничего не боюсь и говорить со мной можно совершенно откровенно. Тем более по дополнительно защищённой связи. И в Лос-Анджелес рожать не поеду, как бы там мама с папой не настаивали!
- Ладно, Паша, ты уж так не пугайся, - сказала она. - Это всего лишь одна из сотен теорий. Ладно, я позвоню, как освобожусь, пока!
Поток машин медленно сдвинулся с места, и Вика отключила мобильник.
...Внимание, беременным не рекомендуется носить мобильники на груди или в карманах одежды. По возможности откладывать аппараты в сторону. Ха-ха! Это нам-то, Егорка, зачатым у подножия адского кокона под сенью чёрных саксаулов, бояться каких-то мобильников! Хм... "адского" кокона... слова-то какие! Что-то вы, мадам, стали вещать, как журналист окончательно свихнувшейся жёлтой прессы...
Вика, усмехнувшись, придавила газ и уверенно перестроилась в правый ряд, присматривая место для парковки. Клиника вот она - за поворотом.
Вика утомлённо откинулась в кресле и прикрыла глаза. Да... за то время, пока она трудилась в Екатеринбурге кем-то вроде научного секретаря при Коваленко, криптолог Виктория Шиловская как-то отодвинулась на второй план. "Ах, Игорь, Игорь, Игорь Антонович, дорогой мой любимый человек, как бы я хотела снова оказаться там с тобой рядом. В самом пекле, в самом водовороте событий. Помогать тебе всеми силами и сверх сил..."
Но нельзя - наш сын, ниточка, связывающая нас навечно, такая тонкая ниточка, дающая о себе знать лёгкими движениями и частым "тук-тук-тук" неспокойного живого сердечка.
Преимущества Викиной "московской ссылки" заключались в возможности снова заниматься любимой криптологией. Уж в чём - в чём, а в этой науке она знала толк. Авторитет Бриджеса-Коваленко позволил ей собрать в московском центре команду опытных криптологов и классных программистов. Практически все они носили погоны, - фигурально выражаясь, конечно, - но были и гражданские, не имевшие ни к армии, ни к "органам" никакого отношения. К сожалению, правительства всех стран твёрдо стояли на своём - в вопросе расшифровки символов у каждого государства была своя команда. Жаль, конечно... но Вика с этим смирилась. Во всяком случае - не устраивала по этому поводу сцен. Временами по её сборной команде проносились слухи, вроде: "А в Гарварде, говорят, подобрали ключ к сто семнадцатому файлу!", - но с сожалению или к счастью, слухи так и не подтверждались. Бриджес и компания, похоже, зарылись в свою физику по самую макушку, откладывая вопросы расшифровки "на потом". В принципе, это и правильно. Весь мир ждёт от них ответа - будет ли у планеты это самое "потом"? Или же, как считает огромное количество людей, эти знаки означают лишь грозное: "Мене. Текел. Фарес"?
- В чём же всё-таки смысл, а, скажи-ка, малыш? - Вика любила вслух разговаривать с ещё не рождённым сыном. Конечно, когда никто не мог её услышать. Вот и сейчас она работала дома в благословенном одиночестве, получив от Павла e-mail с последними обработанными данными.
Вика всё чаще задумывалась о том, что не существует никаких ключей и расшифровок. И что Роман гениально прав - никакой смысловой нагрузки эти "послания кокона" не несут. Словно кто-то просто издевается над научной братией, кому будто бы и делать нечего, как самозабвенно ковыряться в бессмыслице. Что и говорить, иногда Виктория злилась. Хотя и списывала раздражение на беременность, стараясь не показывать разочарования своим энтузиастам.
- Дурочка ты, Виктория Шиловская, - вслух пробормотала Вика не открывая глаз. - Пытаешься себя чем-то занять, только чтобы не думать, как он там. Тебя и назначили на должность руководителя группы только потому, что я - твоя мама, а ты - папин сын. Сын того самого Коваленко. Видимость деятельности создаёшь, Вика... лишь бы тоску разлуки заглушить. Слышишь, сынок, давай распишемся в собственной несостоятельности, пошлём нафиг эту криптологию и поедем обратно к папе, а? И без меня они там разберутся.
Малыш в животе опять ворохнулся. "Вот я и говорю", - подумала Виктория, задрёмывая.
Знаешь, Коваленко, твоей возлюбленной в последнее время приходят такие странные сны.
Она, счастливая, красивая, в белом платье держит на руках родившегося сына. Немолодая женщина с зелёными глазами улыбается. Маленькая девочка с белобрысыми косичками протягивает Егорке плюшевого медвежонка. Ухо у медвежонка болтается на одной нитке. "Хочешь подержать малыша?" - спрашивает девочку женщина. Виктория отдаёт младенца, осторожно подстраховывая сына руками. У девочки такие тонкие и слабые ручонки. "Не бойся, она не уронит, она сильная!" - говорит женщина. Ярко светит солнце, над миром властвует синее-синее небо... и белые облака так прекрасны, что на глаза наворачиваются слёзы счастья.
Теперь Виктория смотрит на девочку словно бы глазами своего сына. Она (он?) чувствует вкус материнского молока на губах. Он (она?) сыт и спокоен. Из-за плеча девочки появляется серая тень. Клубящееся облако холодной мглы. Мгла внимательно смотрит на младенца и девочку. Вике (или всё-таки младенцу?) становится страшно. Егорка срыгивает молоко на нарядное платье девочки...
Вика проснулась, вскрикнув, и схватилась за живот. Капли пота выступили на лбу и над верхней губой беременной женщины. Малыш настойчиво толкался Теперь не оставалось никаких сомнений - он на самом деле двигался и пинался внутри матери. Хотя времени до появления на свет оставалось ещё предостаточно.
Мёрси
Они прошли по всем коридорам поликлиники. Первые два этажа встретили их насторожёнными полуоткрытыми дверями, за которыми - ха-ха! и чего вы оба ждали? - никого не было. На третьем был открыт только кабинет заведующей, где тоже было пусто. Белые шторы аккуратно задёрнуты, - в кабинете стояла неприятная хмурая темнота.
Пришлось несколько раз давать передышку уставшему от подъёма по ступенькам Илье. Мёрси хотелось сесть рядом с ним и по-детски зареветь в голос... заревёшь тут! Они остались вдвоём...
- Знаешь, я только сейчас понял, как облегчал мне жизнь Сашка, - сказал Илья, примостившийся на кушетке для посетителей. Голова его откинулась назад, глаза были закрыты. Мёрси с жалостью увидела, как в первый раз - отчётливо - что он вымотан, простужен, небрит. На горле Ильи алела потёртость от шерстяного шарфа, которым он со вчерашнего дня обмотал шею. Они ждали почти сутки, а потом пошли сюда.
- Сашка был... чёрт, звучит так сентиментально... глупо... но он был добрым и надёжным!
- Надёжным? - грустно переспросила Мёрси.
- Как ни странно - да. Особенно тогда, когда мы с ним оказались здесь... в смысле, в этом мире.
- И Анна тоже, - сказала Мёрси. Она вспомнила детей и чуть не разревелась. Подумать только, она ворчала на Анну, просившую ей помогать с детьми! Сейчас она согласна была бы круглые сутки выносить за ними горшки и стирать детское бельё, - вот как скрутила нашу бравую Мёрси проклятая беда!
- Анна мне нравилась, - прошептала она.
- Вот только давай не будем говорить обо всех в прошедшем времени! - буркнул Илья. - Они живы... только умудрились где-то заблудиться.
- Заблудишься здесь, как же! - сказала Мёрси. Ей очень-очень хотелось, чтобы Илья разубедил её, чтобы сказал что-нибудь умное, что-нибудь твёрдое, вроде того, что, мол, ошибаешься ты, красавица! Заблудиться здесь, в сотне метров от костра, идя по прямой - проще простого! Но Илья промолчал.
Сашку они нашли, спускаясь на первый этаж по единственному пролёту лестницы, по которому ещё не ходили. Мёрси охнула и отвернулась. Из глаз полились слёзы... "слёзки на колёсиках", как говорила мама Мёрси-Маринке... так и хлынули, правда!
- ... твою мать! - сипло прошептал Илья и покачнулся.
Сашка лежал на спине. Одна рука была прижата к груди. Вторая - полуоторванная, откинута в сторону. Рукав куртки и джинсовой рубашки съехал до самой кисти, обнажив мускулистую белую руку с глубокими ранами. Переломленное ружьё лежало рядом; в стволе, тускло поблёскивая, торчал единственный патрон. Пустые гильзы валялись вокруг в луже крови.
- Мёрси, - надтреснутым голосом сказал Илья, - не смотри...
Он спустился к Сашке и попытался встать на колени рядом с ним. Похоже, он совсем забыл, что не может сделать этого со своими ногами...
Потом они поправили рукав и попытались положить вторую руку на грудь Сашки... но тело было твёрдым. "Трупное окоченение" сквозь шум в голове подумала Мёрси, глотая слёзы. Сашка был совсем не страшным. Лицо в белеющих шрамах, спокойно. На голове запеклись раны... чернели сизые синяки... глаза приоткрыты.
- Он стрелял, - вдруг сказал Илья, сидящий на ступеньках. - Он дрался с кем-то... видишь?
- Да, - сглотнув комок, сказала Мёрси.
Ей пришлось быть твёрдой. Нельзя отвернуться и реветь, пока кто-то сделает за тебя страшную работу...
...как ты всегда это умела, подружка! - сказала Брюля...
...но Брюля, конечно же, врёт. Ей приходилось делать то, чего ужасно не хотелось... но сейчас... сейчас, когда ей по-прежнему было плохо и горько, понятие "не хотелось" почему-то исчезло из лексикона, - вообще сейчас исчезло из её жизни! Это было необходимо - закрыть Сашке полуоткрытые закатившиеся глаза! Это было необходимо - подложить ему под голову свёрнутую футболку! Это было необходимо - погладить его по щеке... оттереть платком запёкшуюся кровь на лице! Слышите, вы, чёрт бы вас всех побрал, исчезнувших и потерянных, необходимо!
Она обмыла Сашкино лицо, поправила голову. Она порылась у него в рюкзаке и нашла большое пушистое полотенце с рисунком - семейка смешных утят... но ей не было смешно - Сашке нравилось это полотенце. Она прикрыла его этим нарисованным выводком, поцеловав на прощанье в холодный лоб... ноги и тело накрыла двумя пятнистыми армейскими футболками. Ботинки на рубчатой подошве безжизненно торчали из-под ткани.
- Иди сюда, - хрипло сказал Илья.
Они сидели на ступеньках и смотрели на Сашку. Илью била дрожь. Мёрси обняла его и поправила шарф на горле. Теперь за воина, за защитника, осталась она одна.
Слёзы высыхали на щеках. Мёрси глядела на прикрытое полотенцем лицо и думала о том, как всё-таки ужасна и неприглядна порою смерть. Ей хотелось, чтобы играла печальная музыка; чтобы крепкие хмурые мужики подняли Сашку и положили в обитый красным гроб; чтобы зажгли свечи и закрыли гроб нежными чистыми цветами... чтобы стреляли из автоматов и говорили хорошие суровые слова...
Она зажгла свечу и попыталась вставить её в руку покойнику...
- Поставь в изголовье, - сказал Илья.
Она достала чистую пластмассовую тарелку, капнула несколько парафиновых капель-слёз на донышко и укрепила свечу. Тарелку она поставила на рюкзак... а рюкзак подтащила к Сашкиной голове, в лужу запёкшейся крови. Печальные тени на Сашкином лице делали его совсем неживым...
Они уже собрались идти, когда Мёрси достала пистолет.
Сашка отбивался от кого-то. Он стрелял. Он стрелял из ружья в мире, где патроны были бесполезными фишками... ими можно было ковырять в ухе, их можно было кидать в костёр; их можно было вынуть из кармана, выкинуть, наплевать и забыть!
Передёрнув затвор - аккуратно, Мёрси, да! - сказал Сашка, - Мёрси должна быть очень осторожной! - она сжала рукоять и, направив ствол вверх, нажала на спуск.
Пуля срикошетила от потолка куда-то в сторону. Выстрел показался очень громким... но Илья даже не шелохнулся.
И Сашка тоже.
- Прощай, Саня, - сказал Илья. - Жаль, что не я... - он зашёлся в кашле.
- Прощай, - сказала Мёрси, засовывая пистолет в кобуру. Она хмурилась. - Прощай. Пойдём, Илья... надо где-то устраиваться на ночь.
Глава 37
Илья
Мёрси заснула. Она свернулась калачиком и плотно укуталась в одеяло, спрятав нос, - совсем, как прячут его спящие на холодке кошки. Илья полежал немного, а потом тихонько поднялся. Не спалось, вот не спалось и всё тут! И водка не помогла... только во рту постоянно ощущался привкус дурной сивухи и побаливала голова.
На ночь они устроились в аптеке с широкими стеклянными дверями. Развели небольшой костерок, на который ушли неструганные бруски и картон от лежащей на заднем дворе упаковки, в которую обычно упрятывают что-нибудь большое и тяжёлое, вроде холодильников. Что-то недавно купила аптека, а что - интересоваться не было смысла. Дерево было свежим, пахучим, колючим и занозистым. Мёрси, тихо ругаясь, кое-как переламывала бруски пополам, положив одним концом на ступеньку, а другим на асфальт, и сердито прыгая на середину. Куски получились чересчур длинными для костра, но Мёрси управилась.
Говорить не хотелось. Наверное, Мёрси немного поплакала, засыпая, но Илья не стал ей ничего говорить, хоть и понимал, что молчит зря. Сейчас надо было обнять девчонку, погладить по голове... пусть выплачется, выговорится.
"Но как вы себе это представляете? - подумал Илья. - Я ведь не Анна... я - какой-никакой, а мужик! И девчонка сразу подумает невесть чего... хм... и поймёт правильно, что уж там лукавить самому себе..."
Ему показалось, что Мёрси глянула на него с мольбой... и сделал вид, что ничего не замечает. Возможно, господа психологи, "мольба" слишком громкое слово, да! Но то, что взгляд этот Илье не поблазнился... то, что уставшей до смерти девушке хотелось хоть немного пореветь перед сном - это и Фрейда с Юнгом звать не надо. Хотя, папаша Фрейд, этот старый извращенец, был сейчас и на три буквы не нужен, а нужна была нашей Мёрси добрая - прежняя - Анна с её всепрощением, жалостью и лаской...
В тумане мерзко хихикали и шумно возились - совсем, как крысы под газовой плитой "Московской ведомственной гостиницы N28 от Министерства среднего машиностроения", занимающей когда-то весь цокольный этаж пятиэтажной хрущёвки неподалёку от "Матросской тишины". Какой-то дурак с работы отца дал ему адрес гостиницы, уверяя, что совсем недавно, в 80-х, бывая в Москве в командировках, всегда останавливался именно там. "Дёшево и уютно".
В 1995 году отец возил Илью к московскому светилу в клинику на улице им. Гамалеи, метро "Сокол". Номер, где по дурацкому совету, они ночевали три ночи, оказался разваливающейся грязной трёхкомнатной дырой. Если и была она когда-то "богатым номером", то те времена уже безвозвратно сгинули. Голые панцирные кровати с провисшими до пола сетками, вонючие матрасы, пустые пыльные бутылки по всем углам, отвратительные ванна и туалет; плита на кухне, залитая толстым слоем горелого жира ... и крысы.
- Вы им на кухне несколько кусков хлеба оставьте в ведре под раковиной, - дружелюбно сказал им один из постоянных обитателей. - Тогда они ночью по комнатам бегать не будут.
Часам к восьми вечера крысы затеяли противный хоровод под газовой плитой и холодильником. Изредка мелькал бурый лохматый бок, на мгновение высовывался жёсткий голый хвост. Ночью, проснувшись, Илья увидел, как чёрный остромордый силуэт обнюхивает его наручные часы на колченогой тумбочке. Не испугавшись спросонок, Илья махнул рукой и крыса спрыгнула на пол. "Украдут крысы мои часы..." - подумал Илья и заснул. Намаялся в дороге...
Вот и сегодня в тумане, сцепившись клубком, веселилась какая-то нечисть.
Слава Богу, Мёрси уже уснула. Илья осторожно положил ружьё на прилавок и пристроился на стуле, поставив рядом бутылку "Хлебной", пакет с томатным соком и насыпав горку хрустящих чипсов "Layes", выбрав пакетик "с паприкой". Примерившись, удобно ли будет схватить ружьё, он тихонько отхлебнул водку прямо из горлышка и запил её соком. На глаза ему вдруг навернулись слёзы. Сашка, сукин ты сын, как же ты мог нас бросить? Как теперь идти?
- А зачем тебе куда-то идти? - спросило его отражение в зеркале напротив.
Илья затруднился с ответом.
- Вод видишь, - вздохнуло отражение. - И крыть-то тебе, Илья, нечем. А на самом деле, вопрос ответа не требует. Незачем тебе идти, Илюша! Просто незачем и всё тут.
Отражение закинуло руки за голову и прямо из зеркала положило ноги на прилавок. Пятки рубчатых подошв были чистыми... стёрлись и загрязнились только носки. Илья сердито отодвинул горку чипсов:
- Бл...дь, не видишь что ли, еда на столе!
- Ничего, тут в соседнем магазинчике этих чипсов, как говна, - беспечно ответило отражение. - Тут их столько, что месяц жрать можно. А во дворе, чуть дальше, зубная клиника расположена. А она воду из водонапорной башни получает. Сечёшь малину? Весь операционный блок соседнего медгородка в такой радости живёт. В своё время, ещё в пятидесятых, строители предусмотрели, чтобы в любой момент не зависеть от капризов водопровода. Это тебе Прошка как-то в "чайхане" рассказывал. Да не спи ты на ходу, слышишь?! Ты эту башню на Московской горке сто раз видел, просто внимания не обращал...
- И чего?.. - пробормотал Илья, чувствуя, как веки стали тяжёлыми и горячими.
- Чего-чего... жить можно, вот чего! Занять больничную палату... жратву в магазинах брать. Мыться под краном можно по-человечески, на мягком спать, Мёрси трахнуть.
- Иди ты... - непослушными губами сказал Илья и уснул окончательно.
- Один хрен, некуда тебе деваться, Илья! Ты, да Мёрси... вот и всё, что осталось! - вдогонку уставшему и небритому инвалиду, уплывающему по широкой ночной воде, тихо сказало отражение. - Некуда вам обоим идти, некуда.
Проснувшись среди ночи, Илья с трудом встал, разминая затёкшие ноги. Спина болела. Он не глядя, нащупал водку и сделал огромный глоток. Вонючая жидкость чуть было не пошла обратно... но, к счастью, её удалось удержать в себе. Подвинув обгоревшие брусья в огонь, Илья, шипя сквозь зубы, нагнулся и подложил в костёр несколько отложенных в сторону "поленьев". Пристроившись у водосточной трубы, он повозился с брюками и оросил шершавую стену. Моча была горячей, вонючей и кажется, даже резала мочевой проход. "Вот так и образуются камни в почках!" - сказал ему отец... и Илья испуганно схватился за трубу здоровой рукой. Чёрт возьми, умудриться уснуть, когда писаешь! Ладно, хоть не в штаны! Это уж точно - алкоголизм. Он представил себе, как утром Мёрси обнаруживает его лежащим в луже мочи, небритым и опухшим... и поёжился.
За спиной, в чёрном тумане что-то успокоительно зарычало. Не страшно, не по-бесовски... а так, как иногда тихо рычал Пёс, спящий рядом с детьми. Илья торопливо застегнул штаны и с испугом оглянулся. Никого. Тихо. Ночь.
Он аккуратно ополоснул руки, полив их водой из фляжки, вернулся обратно и улёгся по другую сторону костра. Спина заныла ещё сильнее.
- Ну, чего тебе не спится? - прошептал Илья и закрыл глаза.
Идти, действительно, было некуда. Оставаться на месте - не было сил даже думать об этом... устраивать "быт", пытаться наладить жизнь вдвоём... запастись "огненной водой" и пить, пить, пить...
"Застрелиться надо", - сказал он сам себе. Водка наконец-то стала действовать. Илья повозился, устраиваясь, и немного полежав, заснул.
- Ты думаешь, Бог выгнал Адама и Еву из-за паршивого яблока познания? - весело сказал ему Прошка. - Нет, конечно, из-за яблока... да только познание было не то, о котором все обычно думают!
- А какое? - спросил Илья, доставая сигарету. Завсегдатаи "чайханы" дружно зачиркали зажигалками. Илья прикурил от "Feodor" сидящего ближе всех Лёни-электрика, кивнул головой в знак благодарности и затянулся ароматным дымом "Lucky Strike".
- Это, Илюша, не просто познание Добра и Зла. Это - информация о том, что ожидает душу человека умершего.
- Ну, ты Прошка, даёшь! - хмыкнул Лёха, возившийся с заедающей молнией на летней куртке. - Это "Библия" что ли?
- Какая тебе "Библия"! - с удовольствием сказал Прошка и засмеялся. - Скажет тоже, "Библия"... Нет, это то, что открывает для себя душа после смерти - то, что делает человека ангелом. А этому самому ангелу на Земле тесно и скучно, как тесно и скучно было бы тебе, если тебя запереть в сортире, да ещё и свет выключить! Представляешь? Ты - и Вселенная... а на другом конце - ты и сортир... в потёмках.
- Тогда какого лешего, Бог выгнал их из рая? - спросил подошедший Марат из шестнадцатой квартиры. Он принёс с собой бутылку, которую тут же поручили Лёхе. - Ну, узнали, ну и что? Они же сами ангелами были!
- Нет, - ответил Прошка. - Они были людьми. А человеку это знание даётся только после смерти, - неважно, когда она пришла! Это - награда за жизнь человеческую. И нех...й раньше времени об этом знать. Ты же, Марат, не показываешь своей внучке, откуда берутся дети... так сказать, наглядно, на примере своей Веры Анатольевны...
Все заржали.
- В нашей квартирке, которая вся-то с куриную задницу, Лилька сама всё скоро увидит, - не обидевшись, хохотнул смешливый по жизни Марат. - Вначале дети под боком трахаться не давали, а теперь они - и плюс внучка!
- Хватит гыгыкать, - сказал Илья и выпил первым. Сашка сунул ему стаканчик с минералкой. Илья торопливо запил водку, утёр губы и продолжил. - Я говорю, какая разница? Ну, узнали они это раньше времени, и что?
- Слушай, Илья, ты, как дитё малое, ей-богу, - сказал Прошка, бережно принимая стаканчик. - Ты же не пригласишь сюда, в "чайхану" пятилетнего ребёнка выпить, закусить, потрепаться? Тебе же с ним скучно будет, да? Вот и Отцу нашему небесному, нужны только те, кто некий опыт приобрёл, а то Ему с ними и якшаться западло... типа, как академику со слесарем. Уровень разный, разговор не получается...
- Ты пей, давай! - нетерпеливо цыкнул Лёха. - Что зря водку греешь? Градуса не прибавится!
- Так что, Адам и Ева смертными были? - усмехнулся Илья. - Вроде, по Библии, они были безгрешны и даже трахаться не умели...
- Значит, переврали всё. Только и всего! Тут, вон, за несколько лет про Сталина-Троцкого понаписали целые горы, а ты хочешь о божественном... и чтобы через тысячелетия - вся правда, правда и ничего, кроме правды... - Прошка промял, наконец, твёрдую сигарету "Ява" и прикурил. - Я думаю, что эта история, типа назидание нам - не пытайтесь впереди паровоза бежать.
- А как же маленькие дети? Какой у них опыт, если, к примеру, во младенчестве умерли? - спросил Лёня-электрик.
- Это, Лёня, другой вопрос, - отмахнулся Прошка. - Погоди, и до этого дойдём! Тут вот где фишка: сотворил Бог людей, дал им лет сто косточки погреть на пляже и сказал, мол, выбор у вас есть - жизнь смертная, но с наградой; либо сидите здесь, в раю, и не рыпайтесь, пока не помрёте и в пар не превратитесь. Ну, Адам с бабой решили, что жить в раю всяко интереснее, чем это самое... "в поте лица своего хлеб ваш насущный"... и поклялись, что всё нормально. В грудь себя били, башкой о стену стучали - мол, наше решение твёрдое, не извольте беспокоиться!
- Во сегодня Прошка даёт проср...ться! - шепнул Марат Илье. - Чисто госдума, так и чешет, не спотыкаясь!
- А потом, как всегда, заело их любопытство... впрочем, нет, не любопытство... зависть!
- К кому? - удивился Лёха. - Это они что, Богу позавидовали?
- Нет! - торжественно сказал Прошка и поднял прокуренный жёлтый палец. Глаза его горели. - Ангелам они позавидовали. Тем самым, для которых Вселенная - дом. Вселенная, понимаешь? А не просто шесть соток с райскими пальмами. Позавидовали! Им подумалось: "А хрена ли? Ну, помыкаемся мы на земле голые и босые, зато потом будем подобны крылатым херувимам, по всему мирозданию со свистом рассекать!"
- По второй? - спросил Марат.
- Ага... Сашка, разливай по второй!
- И почему их выгнали? - упрямо сказал Илья. - Ну, захотели на собственной жопе всё испытать и стать выше, чем были, и что? Богу завидно стало?
- Нет, - ответила вдруг за спиной Ильи подошедшая неслышно Анна. - Он не выгонял. Это Сатана. Он выгнал людей и из-за этого бился со своими братьями. Потому он и не любит нас, что мы теперь, после смерти, ангельскую долю можем принять... вот и подставил людей, думая, что они от злобы и мерзости вымрут. Он ведь втихую всю гордыню и зависть свою в яблоки эти вложил... чтобы люди поубивали друг друга. Выгнал... и с той поры рай перестал быть раем... а люди стали теми, кто они есть. Мудрости в них нет, но и хорошего в них - немало.
- Ты прямо, как по Псалтырю чешешь, Аня! - с уважением сказал Марат и подвинулся. - Садись, посиди с нами!
- И ты, Мёрси, давай к нам, - поднялся Лёха. - Сашка, там ещё осталось для дам-с?
- Осталось немного, да! - ответил Сашка, ярко освещённый весёлыми солнечными лучами, простреливающими тополиную листву. - Ещё сходить надо...
- Мы не пьём, - кокетливо сказала Мёрси, плюхнувшись рядом с Ильёй и тщательно оправила коротенькую юбку. - Меня в УПИ зачислили! Вот, Саша, держи мороженое, раз ты не пьёшь!
- Ух, ты! Ну, теперь держись, Маринка! Поступить - это одно, а учиться - совсем другое! - сказал довольный Прошка, которому всегда нравилась Мёрси и которой он нет-нет, да и попрекал свою непутёвую внучатую племянницу. - Это дело надо обмыть!
Все посмотрели на Анну. Она заколебалась на секунду, обведя "чайхану" взглядом, а потом махнула рукой и сказала:
- Ладно... ради такого случая...