|
|
||
Сцены из "Станционного смотрителя" находятся в повести 1834 года в одном ряду с другими реминисценциями из того же литературного источника, цикла "Повествей... Белкина". Так, например, в тот критический, напряженный момент, о котором мы говорили в связи с изображением мраморного льва в поэме Пушкина "Медный всадник", - в ситуации вызволения героя из-под ареста - неожиданно возникает и не остается, не может остаться незамеченным упоминание... О-РЕ-ХОВ:
"Неожиданно увидел он высокого и широкоплечего солдата, находившегося у него под командой, который с женою своей, присев под дерево, наслаждался также гуляньем и щелкал с нею взапуски каленые орехи.
- Служивый! - закричал Валериан.
- Что прикажете, ваше благородие? - отвечал солдат, мигом пересыпав орехи из полы своей шинели в передник жены и подбежав к своему офицеру".
Исследователи давно уже заметили, что этот мотив, присутствующий и в произведениях болдинского цикла, развивает внутреннюю форму фамилии его вымышленного автора, Белкина. Так что появление этого мотива вслед за реминисценцией из "Станционного смотрителя" - служит в повествовании репрезентацией, субститутом - самого названия пушкинского произведения.
Этот мотив - присутствует и в финале "Станционного смотрителя". Деревенский мальчик, сопровождающий повествователя на могилу Вырина, рассказывает о нем:
"Бывало (царство ему небесное!), идет из кабака, а мы-то за ним: "Дедушка, дедушка! орешков!" - а он нас орешками и наделяет".
Орешки, которыми угощает детей спившийся персонаж пушкинской повести, - тоже уподобляют их... маленьким белочкам, бельчатам (традиционное, общераспространенное сравнение детей со зверятами можно встретить у Пушкина и в открытом виде: "рыжий заяц" - получает именование в романе "Дубровский" еще один крестянский мальчик, посланник заглавного героя).* * *
И вот, на этом фоне, в одном из следующих эпизодов и возникает реминисценция из "Гробовщика". Друг арестованного героя, отчаявшись его разыскать, возвращается в его опустевшую (как он считает, не зная о его счастливом освобождении) квартиру:
"Но как удивился он, когда, подходя к дому, увидел свет в окошках Валериана".
Он видит свет - которого не должно быть. Подобно этому, в начале того самого эпизода, в котором произойдет столкновение гробовщика Адриана с сержантом Петром Курилкиным, составляющее аллюзию на противостояние царя Петра и патриарха Адриана, - герой, возвращаясь поздно вечером к себе домой, видит входящих в его дом посетителей..
Их - тоже не должно быть, потому что домочадцы гробовщика, по его расчетам, в это время уже спят; это явление - тоже удивляет героя:
"Гробовщик подходил уже к своему дому, как вдруг показалось ему, что кто-то подошел к его воротам, отворил калитку и в нее скрылся. "Что бы это значило? - подумал Адриан. - Кому опять до меня нужда? Уж не вор ли ко мне забрался? Не ходят ли любовники к моим дурам? Чего доброго!"
Процесс реминисцирования на этой сюжетной детали - не останавливается. В приведенной нами реплике состоявшегося затем между персонажами диалога, обсуждения предстоящей герою дуэли, аргументация, восходящая к преддуэльным же размышлениям Онегина, излагается... словами, лексикой болдинской прозы.
Упомянув о "мальчиках"-забияках, герой говорит: "Смешно было бы окуренному порохом капитану плясать под их дудку". Тут лексические мотивы "Гробовщика" - встречаются с мотивами "Станционного смотрителя" уже в одной фразе.
О Самсоне Вырине в финале деревенским мальчиком (!), среди всего прочего, так и говорится:
"Он выучил меня ДУДОЧКИ вырезывать".
И, если в самой повести Пушкина сталкиваются - имена: символизируя столкновение исторических персонажей, имена Петра и Адриана; то в указанной фразе повествователя 1834 года - сталкиваются слова, созвучные или восходящие к... фамилиям тех же самых пушкинских персонажей: "порох, пороховой дым" - Прохоров; "окуренный (порохом)" - Курилкин.* * *
Таким же образом "работают" и другие реминисценции, другие цитаты из поэмы "Медный всадник". Иная фраза могла бы показаться имеющей лишь случайное и самое общее сходство с какой-либо знаменитой, у всех теперь (но не тогда, в момент опубликования повести!) на слуху находящейся фразой из пушкинской поэмы.
Но теперь, когда присутствие "Медного всадника" в этом повествовании сделалось несомненным, поддерживаемое другими случаями манифестации "петровской" темы, пропущенной сквозь призму других реминисцируемых литературных произведений, пушкинского творчества в целом, - такая фраза попадает в контекст, в котором ее соотношение с источником становится также несомненным.
Как, например, фраза, произнесенная одним из персонажей по поводу гулянья на Царицыном лугу и в Летнем саду:
"...Теперь весь город собрался в сад..."
По своей конструкции она сходна со знаменитой фразой из монолога Петра во вступлении к пушкинской поэме:
...Все флаги в гости будут к нам...
Но теперь ясно, что это не просто сходство конструкций, а самая настоящая ОТСЫЛКА К ТЕКСТУ пушкинской поэмы. Об этом же свидетельствует - и остальное содержание той реплики, в которой эта "цитата" звучит.
Персонаж поясняет, почему это так важно, что "весь город собрался в сад". Он надеется здесь найти свою пропавшую дочь:
" - Авось сегодня загадка разгадается!... Может быть, мы где-нибудь увидим Ольгу или по крайней мере глупую мою сестру".
Автор употребляет здесь слово... "АВОСЬ", которое имеет очень определенную характеристику в другом поэтическом произведении Пушкина, а именно... шифрованных (и так же, как и поэма "Медный всадник", на тот момент никому из читателей еще не известных) строфах романа "Евгений Онегин":
Авось, о Шиболет народный,
Тебе б я оду посвятил...
"Авось" здесь определяется в качестве слова - опознавательного знака русской НАЦИОНАЛЬНОСТИ; иными словами - ведет за собой ту же тему, тот же мотив, что и упоминание (национальных) "флагов" в строках из пушкинской поэмы. Поэтому, по причине скрытой ПУШКИНСКОЙ семантики этого слова, - оно и появляется в реплике, содержащей реминисценцию этих же самых поэмных строк.* * *
Теперь пришла пора вернуться к центральной, стержневой реминисценции из этой поэмы, найденной нами в эпизоде гулянья на Царицыном лугу, - и спросить: каковы же - причины ее появления в этом повествовании?
Мы знаем, что ее, этой реминисценции построением автор этого произведения - демонстрирует свое знание ТАЙНОГО, сокровенного авторского замысла пушкинской поэмы. Все так; но какова функция этой развернутой, чрезвычайно разветвленной реминисценции - в рамках самого этого произведения, повести 1834 года, - на фундаменте которой она строится?
Что нового по поводу этого авторского замысла Пушкина, охватываемых этим замыслом фигур, тем, проблем и мотивов, - сообщает автор прозаической повести этим вот самым своим сложным реминисцентным построением? Какое собственное художественное суждение он по поводу всего этого выносит?
И здесь мы можем в самом общем виде сказать, что автор повести... РАЗВИВАЕТ пушкинский замысел изображения статуи Петра I в виде карусельной лошадки; идет еще дальше по пути, который пролагает в тот же самый момент времени в своей последней поэме Пушкин; договаривает, определеннее произносит то, что у Пушкина остается недоговоренным или сказанным недостаточно ясно.
Естественно, что такая, относительная, четкость суждения не делает повесть Масальского художественно более ценной, по сравнению с пушкинской поэмой: она лишь помогает лучше понять тенденцию развития авторского замысла отражаемого произведения; выполняет по отношению к нему - роль своеобразного (авто?)комментария.
А помогает это понять - один, еще не затронутый нами мотив стержневого пассажа расматриваемого эпизода. "Деревянных всадников", - утверждает персонаж, - на живую лошадь сажают, "КОГДА ДИКИХ ЛОШАДЕЙ ОБЪЕЗЖАЮТ".
Можно отметить двусмысленность этого сообщения: то ли речь идет о деревянном манекене, который привязывают к дикой лошади, чтобы она привыкла быть под седлом, - то ли о неумелом, не умеющем держаться в седле наезднике (о чем заставляет догадываться ответная реплика обидевшегося герцога Бирона).* * *
Неясность, двусмысленность фразы - имеет своей целью привлечь к ней дополнительное внимание читателей. А именно: дает возможность, остановившись, задуматься над вопросом - зачем, ЧЕГО РАДИ появляется здесь, в этом художественном контексте - упоминание... "диких лошадей"?!
Ответ на этот вопрос следует искать - в совершенно иной повествовательной плоскости, чем та... в которой он прозвучал. Мы можем заметить, что в этом эпизоде в целом особо сосредотачивается противопоставление мудрости / глупости, - мы уже имели возможность заметить, что оппозиция эта - проходит лейтмотивом через всю повесть: то и дело, к месту и не к месту, на ее страницах произносится слово... "софа".
Это название предмета меблировки - находится в каламбурных отношениях со словом "София", означающим "мудрость". И только такой, потенциально каламбурной семантикой, мы можем объяснить себе такое усиленное педалирование словоупотребления.
И в этом эпизоде гулянья, в блоке более мелких эпизодов, которые его образуют, - эта наша изначальная догадка находит себе полное подтверждение. И этот блок эпизодов, а именно: завершающий его разговор друзей перед дуэлью, назначенной во время этого гулянья, - заканчивается... все тем же словом:
" - ...Доброй ночи, Валериан. Я не стану раздеваться и усну здесь, на твоей СОФЕ".
А, с другой стороны, повторю, противопоставление "мудрости" / "глупости" чрезвычайно интенсивно развивается, изобретательно варьируется в своем осуществлении на протяжении всех этих образующих одну главу эпизодов.* * *
Таков, например, момент, когда Карл Бирон старается предотвратить публичный скандал в саду с участием отца и жениха похищенной им девушки. А использует он для этого... реплику Фамусова из комедии А.С.Грибоедова "Горе от ума" ("фама" - молва, жертвой которой, "притчей во языцех", возникает опасность стать этому персонажу повести):
" - ...Господа! извольте отойти подальше отсюда! - закричал он толпившемуся народу. - Для гулянья довольно здесь места и помимо этого".
Срв. знаменитое начало комедии Грибоедова, когда Фамусов сталкивается в дверях гостиной, ведущей в спальню его дочери, со своим секретарем Молчалиным, а тот спешит его уверить, что возвращается "с прогулки":
Друг. Нельзя ли для прогулок
Подальше выбрать закоулок?
И тоже ведь: слова эти звучат в ситуации - угрожающей чести девицы, в спальне у которой Молчалин... просидел всю ночь. А зовут эту девицу - Со-фи-я.
Но реминисценция из комедии Грибоедова до такой степени стоит особняком в этом эпизоде, во-первых, наполненном реминисценциями из пушкинских произведений, а во-вторых - ориентированных все-таки на "петровскую", историческую тему, а не на современность, - что появление ее здесь поначалу кажется аномалией.
И это - именно до тех пор, пока не становится ясным, в какую из развивающихся в этом эпизоде линий реминисценций она включена; каким образом, иными словами, она - связана с сердцевиной этих процессов, а не изолированна. И это происходит - благодаря... имени участвующей в реминисцируемом событии героини и - названию самой пьесы.
Оба эти наименования - оригинально развивают выделенное нами лейтмотивное противопоставление: с одной стороны, содержат в себе понятие "мудрости" и "ума", а с другой - объявляют этот "ум" источником... горя, и даже вовсе - "безумием", сумасшествием; превращают его в нечто себе самому противоположное.* * *
Последующий разговор друзей с обсуждением предстоящей дуэли может служить своего рода эпилогом развития этой линии, начатой грибоедовской реминисценцией. Здесь те же самые антитетически сопряженные мотивы - также звучат на всем протяжении, пронизывают собой разговор.
А главное, они здесь поданы до прозрачности очевидно, лексикализованы, и тем самым - служат удостоверением, подтверждением того, что мы имеем дело с этими самыми мотивами - во всех предшествующих, в отличие от ясности и простоты их манифестации здесь, сколь угодно экстравагантных и вовсе не очевидных случаях; что оппозиция эта - действительно является осознанно и целенаправленно проведенным лейтмотивом.
С первых же слов диалога тема эта вводится с помощью наглядного образа:
" - Завтра в пять часов утра назначено у нас свидание с братом герцога.
- Так ты только эа этим вырвался у меня из рук, ПЫЛКАЯ ГОЛОВА?"
Метонимическое употребление названия одной части тела, в значении безрассудства, - усугубляется присутствием названия другой, входящего в выражение "вырваться из рук" - что означает в данном случае: пресечь попытки удержать от ссоры, предотвратить дуэль.
Именно в параметрах ума и его отстутствия оценивается сам обычай сражаться на дуэлях:
" - ...Воля твоя! Не клеплют ли на честь, когда говорят, что она велит делать такие ГЛУПОСТИ?..."
Один - отвергает применимость этого критерия "ума" и "глупости" к сложившейся ситуации:
" - ...Я вызвал врага и должен с ним драться. Теперь уже РАЗМЫШЛЯТЬ поздно".
Другой - настаивает на том, что такая ситуация сложилась именно из-за того, что такой критерий не применили:
" - Зачем же ты поторопился его вызвать? Не лучше ли было бы РАЗМЫСЛИТЬ не поздно, а поранее?"
Однако тот же самый персонаж оценивает возражения своего собеседника - именно как рациональную аргументацию и... в свою очередь указывает на то, что в сложившейся ситуации она неуместна и следует искать другие пути ее преодоления, например - как он и предлагает, обратиться к могущественному покровителю:
" - ...Но теперь некогда ПУСКАТЬСЯ В РАССУЖДЕНИЯ. Пойдем скорее к фельдмаршалу".
Эта реплика, с предложением переместиться в другое место действия, заканчивает как бы первый акт этой маленькой разговорной драмы. И сразу - начинается второй, потому что ни к какому фельдмаршалу они не едут, а продолжают свою дискуссию.* * *
И вновь, в начале этого ее продолжения - абстрактное понятие "ума" реализуется с помощью того же наглядного образа. Герой безрассудно согласился драться на дуэли без секундантов - и собеседник указывает на то, к каким последствиям это может привести; именно - к тому, что могло бы служить... наглядным, анатомическим представлением - без-рассудства, без-умия:
" - А кто твой секундант?
- Никто.
- Как никто? Да тебе же без секунданта СНЕСУТ, ПОЖАЛУЙ, ГОЛОВУ С ПЛЕЧ прежде, нежели ты саблю вынуть из ножен успеешь.
- Мы так условились.
- ГЛУПО сделали..."
Наконец, смирившись с тем, что его доводы не действуют, собеседник предлагает герою... выступить в отношении себя самого в роли убеждающей стороны:
" - ...Послушай, Валериан, посоветуйся, пожалуйста, с БЛАГОРАЗУМИЕМ в ожидании моего возвращения..."
И собеседник отправляется ко второму участнику дуэли, чтобы исправить хотя бы одно из безрассудств своего друга, договориться о секундантах.
А потом, когда оказывается, что просьба не подействовала и решение не было переменено, - в устах того же собеседника рождается острота, выражающая то же превращение "ума", "мудрости" в свою противоположность, какое совершается в комедии Грибоедова "Горе от ума":
" - Ну, что тебе сказало БЛАГОРАЗУМИЕ? - спросил Ханыков, глядя с участием на своего друга. - Ехать к фельдмаршалу?
- Нет, в Екатерингоф [место, назначенное для дуэли. - А.П.].
- Видно, и БЛАГОРАЗУМИЕ иногда может давать ПРЕГЛУПЫЕ советы..."
И завершается эпизод, как мы уже сказали, скрытым каламбуром, в котором звучит и название "мудрости", и... личное имя героини комедии Грибоедова: "Я... усну здесь, на твоей софе".* * *
Мелькнувший в цепочке развития мотива наглядно-зримый образ "отрубленной головы", с такой очевидностью служащий здесь одним из вариантов реализации абстрактного противопоставления "мудрости" - "глупости", и явился - ДОМИНАНТОЙ художественного оформления, обыгрывания этой же антитезы в сцене на Царицыном лугу.
И именно - в том фрагменте этой сцены, в котором происходит ссора героя с Карлом Бироном, закончившаяся вызовом на дуэль, - обсуждаемая потом в этом заключительном дружеском разговоре. В ходе этой ссоры развиваются темы - двух способов смерти, убийства: обмениваясь между собой присущими каждому из них образными чертами, перемешиваясь.
Один способ - дуэль, другой - казнь. Герой утверждает, что его обидчик, Карл Бирон - брат могущественного временщика, во власти которого подвергнуть любого своего противника казни, - грозит ему арестом, потому что - боится драться на дуэли. Тем самым - он ставит его в безвыходное положение, провоцирует принять вызов.
Он упоминает при этом - тот именно вид казни (мы вслед за тем увидим, что и здесь - возможны варианты), который относится к части тела - носителю ума или глупости:
" - Это что значит? - воскликнул он [Карл Бирон] гордо. - Вы, сударь, забыли субординацию - мне и чести не отдаете! Я вас велю арестовать.
- Не говорите о чести, у вас нет ее. Вы недостойны произносить это слово! ПУСТЬ ОТРУБЯТ МНЕ ГОЛОВУ, но я говорю и до казни буду говорить, что вы низкий и подлый человек! Велите же схватить меня; я ведь знаю, что вместо вас палач разделается со мною".
А далее - происходит уже знакомая нам вещь: этот образно-понятийный комплекс - реализуется в повествовании через посредство ремнисценций, отсылок - к эпизоду хорошо известного пушкинского произведения. Вместо инкриминируемого ему отрубания головы - Бирон грозится сделать... нечто аналогичное, но - возможное в условиях схватки, поединка с использованием рубящего (как, например, сабля) холодного оружия:
" - Дерзкий мальчишка! - вскричал в бешенстве Бирон... - Я ТЕБЕ ОБРУБЛЮ УШИ в доказательство, что я никогда не отказываюсь от дуэли и понимаю законы чести; потом уже тебя расстреляют за дерзость".
Но ведь это - именно то, что собирается сделать со своим фантастическим противником - побежденной им... ОТРУБЛЕННОЙ ГОЛОВОЙ великана-богатыря - герой в поэме Пушкина "Руслан и Людмила":
...Бежит с намереньем жестоким
ЕЙ НОС И УШИ ОБРУБИТЬ...
Победе этой, самому сражению - предшествует такая же перепалка стремящихся оскорбить друг друга противников. Так что благодаря этой реминисценции мотив отрубленной головы; головы, отделенной от туловища, - входит в повествование не только в сослагательном наклонении, не только в составе угроз, которыми обмениваются персонажи, - но и на правах акутально существующего, наглядно-самостоятельного, да еще и гротескно гиперболизированного художественного образа.* * *
А тем самым - входит, подразумевается и образ... туловища, отделенного от головы; мотив без-го-ло-вос-ти: со всеми метафорическими, переносными потенциями своего значения.
В самом исходном пушкинском повествовании этот мотив - даже удваивается. Мало того, что существует, предполагается - туловище фантастического персонажа, существующее где-то самостоятельно, отдельно от встретившейся Руслану головы; но еще и сама по себе эта отделенная от туловища голова - объявляется героем... пус-той; без-мозг-лой:
...Но витязь знаменитый,
Услыша грубые слова,
Воскликнул с важностью сердитой:
"Молчи, пустая голова!
Слыхал я истину бывало:
Хоть лоб широк, да мозгу мало!..."
И это утверждение - автором поэмы не забывается в качестве ничего не значущего; художественно иррелевантного; а наоборот - получает себе в ходе эпизода завершение: демонстрируя тем самым свою концептуальную значимость в системе поэтических образов Пушкина.
В результате боя, оно, это прозвучавшее в начале его утверждение противника - принимается, санкционируется... самим третируемым таким образом, обвиняемым в... пустоголовости участником поединк:
"Ты вразумил меня, герой, -
Со вздохом голова сказала, -
Твоя десница доказала,
Что я виновен пред тобой..."
Если мы остановимся на этих, ключевых для понимания замысла разбираемого нами эпизода повести 1834 года, строках первой пушкинской поэмы, то сможем объяснить причины появления в них глагола, от которого образована фамилия... одного из персонажей романа Ф.М.Достоевского "Преступление и наказание": "ВРАЗУМИЛ".
Именно так, по собственному утверждению этого героя, звучит его, обычно неправильно запоминающаяся и употребляемая его собеседниками (а также... и читателями романа Достоевского), фамилия: ВРАЗУМИХИН. Эта фамилия - говорящая: он ходит и - "вра-зум-ля-ет" окружающих, в том числе - своего приятеля Раскольникова.
Роман Достоевского создавался в атмосфере споров вокруг нового общественного явления русской жизни 1860-х годов: "нигилизма", "нигилистов". И вот это-то явление - и обусловило присутствие этой ономастической ремнисценции в тексте пушкинской поэмы. Потому что первый из приведенных нами ее фрагментов - также содержит... реминисценцию; и также - из произведения, которому предстоит появиться в будущем.* * *
Но, во-первых, в будущем - гораздо менее отдаленном, чем роман; всего-то через каких-то десять лет. А во-вторых, из произведения, принадлежащего... самому Пушкину.
А именно, из его эпиграммы 1829 года на журналиста, литературного критика, от которого ему, Пушкину... порядочно досталось в конце 1820-х годов, Николая Ивановича Надеждина, он же - Никодим Аристархович Надуомко, подвизавшийся на страницах доживающего свои последние дни, но когда-то знаменитого, основанного еще Н.М.Карамзиным, журнала "Вестник Европы".
"Хоть лоб широк, да мозгу мало!" - восклицает Руслан, раздраженный пренебрежением к нему... головы. Эта строка, в измененном виде, и будет применена в пушкинской эпиграмме по отношению к одному из ее героев, с которым - сопоставляется фигурирующий в ее второй половине Надоумко-Надеждин:
Мальчишка Фебу гимн поднес.
"Охота есть, да мало мозгу.
А сколько лет ему, вопрос?" -
"Пятнадцать". - "Только-то? Эй, розгу!"
Сходная реплика звучит - в прямо противоположной ситуации: в ответ на выражение почтения, почитания ("гимн поднес"), а не - пренебрежения, как в эпизоде поэмы.
Но выражение этой почтительности - оказывается бестолковым, и за бестолковость хвалебного гимна покровитель искусств бог Аполлон велит проучить юного поэта - розгами. А в соответствующей реплике Руслана, сразу вслед за приведенными - звучат знаменитые строки; и тоже означающие намерение героя поэмы - про-у-чить зарвавшегося противника:
"...Я еду, еду, не свищу,
А как наеду, не спущу!"
Рассекающая воздух розга - издает именно тот звук, который здесь называет в качестве нехарактерного для своих воинских повадок Руслан: свист! И словесный, и образный строй эпиграммы 1829 года - уже присутствует, налицо в этой юношенской поэме Пушкина.
Присутствует в ней, в этом же самом эпизоде, в его завершении, - и вторая фигура этого будущего стихотворения. Именно в одной из статей Н.А.Надоумко в 1828 году - и произойдет... первое рождение в русской литературе понятия НИГИЛИЗМ, НИГИЛИСТЫ (вновь введенного затем, как известно, в романе И.С.Тургенева "Отцы и дети", подхваченного в критических статья Д.И.Писарева и ставшего в их эпоху общераспространенным).
Вот этот элемент пушкинской эпиграммы 1829 года, вторую появляющуюся в ней фигуру - и знаменует, как это становится теперь кристально ясно, употребление глагола - и именно того, правильного, точного глагола! - от которого будет произведена фамилия персонажа романа величайшего писателя той же грядущей эпохи, Достоевского.* * *
А необходимо нам было остановиться на выяснении этого генезиса образности эпизода пушкинской поэмы 1817 года - потому, что в разбираемых нами сценах повести 1834 года отмеченная нами реминисценция из поэмы "Руслан и Людмила" - демонстрирует... понимание всей глубины ее транс-темпоральных связей.
Автор повести знает - и о присутствии в соответствующем эпизоде пушкинской поэмы ономастической реминисценции из будущего романа Достоевского, и о том, что в нем отражена история русского "нигилизма" на протяжении всех последующих десятилетий (часть которой ко времени выхода повести, в статьях Н.А.Надоумко, уже совершилась)!
И дело заключается не только в том, что наличие предвосхищающих цитат из романов Достоевского - в этой повести было нами уже со всей очевидностью установлено, в том числе - и из романа "Преступление и наказание". Но теперь нам становится заметно, что и преддуэльная дискуссия персонажей повести в целом, с мотивами которой мы познакомились, - может служить каким-то грубо схематическим прообразом... бесед Разумихина с Раскольниковым из будущего романа.
Один из этих персонажей - занимается именно тем, что ВРАЗУМЛЯЕТ другого; взывает к его рассудку. Тогда как другой - находится на пороге... убийства; смертельного поединка!
Но помимо этой общей персонажной диспозиции, мы должны обратить внимание - и на употребление местоимений в репликах героев, уже процитированных нами. И более того - уже давно остановивших на себе мое недоуменное внимание; но которые - я до сих пор не осмелился сделать предметом обсуждения, просто потому - что не знал, как это недоумение можно было бы разрешить.
И вот теперь, присутствие в соседней сцене реминисценций пушкинской поэмы, с ее головокружительными общественно-литературными предвосхищениями, - позволяют дать исчерпывающий ответ на этот мой недоуменный вопрос!* * *
Напомним: реплика Карла Бирона, на которой мы остановили разбор их с героем скандального разговора и в которой мы реминисценцию пушкинской поэмы и обнаружили, - с исчерпывающей точностью состыкуется, монтируется - с одним местом из разговора того же героя с его другом.
Бирон грозится... обрубить своему противнику уши: что, разумеется, является оскорбительным, с точки зрения дуэльного этикета, действием. Такое действие - невозможно, при условии если бы дуэль велась с участием секундантов.
А собеседник-друг - именно и упрекает героя за то, что он - согласился на дуэль без участия секундантов. И вот в этом-то их обмене репликами - и звучит остановившее наше внимание, резанувшее слух употребление местоимения:
" - А кто твой секундант?
- НИКТО.
- Как НИКТО? Да тебе же без секунданта снесут, пожалуй, голову с плеч прежде, нежели ты саблю вынуть из ножен успеешь..."
Поначалу это местоимение вызвало наш к нему интерес потому, что оно, как известно, звучит в описании столкновения, боя - героя еще одной поэмы с еще одним фантастическим противником. На это обращает внимание - некоторая двусмысленность ответа, данного на вопрос собеседника.
На такой вопрос: "А кто твой секундант?" - можно было бы ответить: "У меня нет секунданта". Односложный ответ - звучит не как отрицание, но как... сообщаемое имя того самого человека, который согласился на этой дуэли - быть секундантом (срв. криптонимическое обозначение автора прижизненного, 1904 года, сборника стихотворений И.Ф.Анненского "Тихие песни", превращающее это местоимение в сокращение имени и фамилии: "Ник. Т-о")!
Именно так, "Никто" (разумеется - на языке оригинала), называет себя в поэме Гомера Одиссей - людоеду Полифему: которому он, правда, - не отрубил ни голову, ни уши, ни нос, но: выколол единственный глаз!* * *
Вот в этой связи, когда я обнаружил эту литературную аллюзию - я и начал... не-до-у-ме-вать. Потому как совершенно необъяснимым представлялось мне: к чему здесь, в этом цепочке эпизодов... Гомер; эпизод пребывания Одиссея у циклопов? Конечно, можно сказать, что реминисценция эта - тоже продолжает... разветвленную сеть реминисценций поэмы "Медный всадник"; составляет одну из ее ячеек.
Ведь этот мифологический сюжет, как обнаружили исследования комментаторов пушкинской поэмы, - присутствует в исходном высказывании европейских путешественников, которое в окончательном виде - дало у Пушкина знаменитый образ "окна в Европу". Россия в этом высказывании сравнивалась с... неким "циклопом", единственный глаз которого, Петербург, - смотрит в Европу. Если же выколоть этот глаз, - продолжали свое сравнение путешественники, - то Россия вновь погрузится в прежнее состояние.
Но вместе с тем: для реминисцирования этого образно-концептуального элемента пушкинской поэмы в повести 1834 года - выбирается ведь не это анатомическое уподобление европейских путешественников, и не архитектурная метафора самого Пушкина; но... ме-сто-и-ме-ни-е, которое для самой пушкинской поэмы, кажется, - не имеет никакого значения.
С одной, впрочем, оговоркой: если не иметь в виду, что именно этим местоимением, в латинском его варианте, назовет себя... герой романов Жюля Верна, знаменитый "капитан Немо" - создатель подводной лодки "Наутилус": то и дело... "всплывающей как Тритон", как... Петрополь в пушкинском описании петербургского наводнения!
Но кроме романов Жюля Верна, это местоимение - имеет самое ближайшее отношение... к истории "нигилизма", термина и понятия "нигилизм". Слово, обозначающее это явление, образовано от того же местоимения, "nihil", только в другом грамматическом роде, не "никто", а - "ничто".
Присутствие его в репликах персонажей повести 1834 года, тонкая стилистическая игра, в которую оно в них вовлечено, - и служит появлением осведомленности автора о том, что эта же история - предвосхищается, предначертывается в эпизоде первой пушкинской поэмы; намеком на то, что ее, этой будущей истории, схему - следует искать в отраженных в соседнем эпизоде ее фрагментах.
Этот жест скрытого указания, однако, автор прозаической повести 1834 года - разделяет... с самим автором "Медного всадника". В строках этого произведения - тоже различимо отражение поэмы "Руслан и Людмила", и появляется оно - как сейчас, после сделанных нами открытий, становится понятным - по тому же поводу, в связи с теми же заключающимися в этой первой поэме, написанной Пушкиным, историческими предвосхищениями.* * *
О присутствии в строках последней пушкинской поэмы - автореминисценции из вступления к первой мы уже говорили. Евгений на месте исчезнувшего домика его невесты - "все ходит, ходит... кругом": как... "ученый кот" вокруг "высокого дуба у Лукоморья". А в этой сказочной фигуре мы давно уже разглядели изображение... Н.М.Карамзина, поэта, историографа, основателя журнала "Вестник Европы". Стало быть... он тоже присутствует здесь, в этой поэме, рядом с Евгением; сопереживает его трагедии - вместе с Пушкиным!
Вступление это - будет создано в 1828 году, на следующий год появилась статья Н.А.Надоумко под названием "Сонмище нигилистов". В своих статьях Надеждин-Надоумко настаивает на бессодержательности... произведений Пушкина (и Баратынского); и в связи с этим сравнивает их создание... с "сотворением мира из ничего", по представлениям богословов.
Нам сразу же, как только мы познакомились с этими выдающимися образцами отечественной литературной критики, бросилась в глаза амбивалентность этого суждения; автор этих статей в той же мере выступает ниспровергателем Пушкина, в какой он является... его горячим апологетом!
Но сейчас речь не об этом. Именно этот взгляд на творчество двух крупнейших русских поэтов - и привел Надеждина к использованию термина "нигилизм" (уже давно функционировавшего к тому времени в дискурсе немецкого романтизма). Но ведь в пушкинской-то поэме - речь идет как раз об этом: о "сотворении Петербурга" Петром - которое исподволь сравнивается с сотворением мира (равным образом - и о "конце света" в виде петербургского "потопа").
И значит, реминисценция появилась не только ради нее самой, не только для того, чтобы рельефнее выявить символический план изображения динамики пушкинского персонажа, - но и потому, что в строках поэмы "Руслан и Людмила" - присутствует фигура Надеждина-Надоумко (так же как в строках вступления 1828 года - присутствует фигура Карамзина). И литературная концепция, которая будет под знаком этой литературной фигуры создана, со всеми ее, этой концепции, историческими перспективами, - у Пушкина уже намечена.
И это обстоятельство нас сильно порадовало. Оно служит подтверждением наших прежних догадок о том значении, которое для формирования замысла поэмы "Медный всадник" имеет принадлежащий тому же Н.И.Надеждину и напечатанный на страницах того же "Вестника Европы" в 1829 году трактат "О высоком".* * *
Пушкин в 1833 году не делает предметом отражения в своем новом произведении те фрагменты поэмы "Руслан и Людмила", в которых прообразуется концепция нигилизма. Он руководствуется хронологическим принципом: "цитирует" ту часть поэмы, которая была написана - одновременно с ее, этой концепции, обнародованием. Узнать о том, как обстояло дело, развернуть во всей полноте ту картину, которую мы сейчас схематически здесь наметили, - исходя из этой "подсказки", было, конечно, никак невозможно.
Да именно так у нас и произошло. Давным-давно обнаружив, разглядев в тексте поэмы "Медный всадник" автореминисценцию из вступления к поэме "Русалн и Людмила" - мы и подумать о том не могли, какая историко-литературная реальность еще за этим скрывается!
И в этом отношении, настоящую подсказку - дает нам автор повести 1834 года. И действительно: мы смогли - пусть и не сразу, а лишь лишь по мере того, как вслушивались в его замысел, вглядывались в текст его произведения, - этой подсказкой воспользоваться.
В самом деле: ведь ее составные части находятся в разных местах огромного эпизода, и нужно еще догадаться о том - что их следует соотнести между собой. Правда, как мы видели, автор - сам дает указания, материал для такого соотнесения.
К сказанному ранее нужно добавить, что эпизод, в котором была обнаружена "нигилистическая" реминисценция, сцена преддуэльного разговора героя с другом, в репликах которого стилистически выдвинуто местоимение "никто", - содержит намек на поэму Пушкина "Руслан и Людмила" - в себе самой.
Реминисценция эпизода боя Руслана с головой в сцене ссоры героя повести с К.Бироном отзывается в этом диалоге - не только мотивом "отрубленной, снесенной с плеч головы". Прощаясь с героем повести, друг ему говорит:
"Желаю тебе на сегодня БОГАТЫРСКОГО сна, на завтра БОГАТЫРСКОЙ силы да хладнокровия, которое везде полезно, даже на поединке".
Нацеленностью автора повести на реминисцирование "богатырской" поэмы Пушкина - и вызвано, надо полагать, вторжение в речь этого на редкость рассудительного персонажа - этого сказочно-былинного мотива!
|