|
|
||
После всего сказанного перед нами открывается окончательный смысл того кусочка части сложной литературной мозаики в именах действующих лиц комедии "Ревизор", который заключен в инициалах частного пристава С.И.Уховертова.
П.П.Свиньин был в 1820-х - начале 1830-х годов издателем того самого журнала "Отечественные Записки", на базе которого (новых журналов в России того времени, после известного скандала с надеждинским "Телескопом" все в том же судьбоносном 1836 году, не разрешалось издавать) в конце 1830-х годов было создано издание, ставшее ареной литературно-критической деятельности Белинского.
Автор этой удивительной "мозаики", следовательно, вставляя фигуру Свиньина в перспективу, ведущую к журнальной деятельности Белинского 1840-х годов, - и это обстоятельство недалекого уже будущего учитывал!
И теперь мы можем обратиться к четвертому из списка имен полицейских чинов гоголевского "Ревизора". Оказывается, и это становится нам окончательно ясным после "расшифровки" анаграммы, содержащейся в предыдущем рассмотренном нами имени, - оно тоже имеет отношение к гоголевской литературной биографии. Только теперь - не прошлой, а тоже... будущей.
И одновременно, истолкование этого имени - подводит окончательную черту в предпринятом нами высянении отношении семантики имен этого микросписка - к повести 1824 года "Адо".* * *
Фамилия этого персонажа - ПУГОВИЦЫН. Снова оно обращено одной своей стороной к читателю, призвано обмануть его своей видимой мотивированностью. Посмотришь на это имя - и видишь... пуговицы полицейского мундира!
И снова в нем есть сторона оборотная, тайная. После всего предыдущего проведенного анализа открылась она мне, при взгляде, брошенном на это оставшееся имя, - почти сразу, легко.
В самом деле, зная теперь, кто, какие фигуры присутствуют в этом кратком списке - не только граф Бенкендорф, но и сам царь, причем... два царя: легенда о проникающей в мозг человека и выгрызающей там полость для своего существования уховертке в этом контексте напоминает... о предшественнике Николая на троне, его старшем брате императоре Александре I, скончавшемся от опухоли в мозгу, - если теперь попытаться сформулировать в одном понятии, слове, кто здесь присутствует на заднем плане, то ответ подсказывается - именно ассоциацией, образуемой фамилией "Пуговицын": ЗНАЧИТЕЛЬНОЕ ЛИЦО.
Вот именно этой своей стороной фамилия эта - и входит в тот план аллюзий на представителей высшей власти России, образуемый, намечаемый первоначально созвучием одного из соседних имен - с именем кюхельбекеровской повести 1824 года: "Держикрай"; ради наведения читательского воображения на это итоговое, обобщающее этот план словосочетание - это имя, с такой именно внутренней формой здесь у Гоголя и появляется.
Иными словами, внутреннюю форму этого имени образует аксессуар, имеющий знаковое, символическое значение для будущего произведения Гоголя, повести "Шинель", в знаменитой, кульминационной сцене которой появляется персонаж, обозначаемый этим самым словосочетанием - "значительное лицо". И я пребывал в полной уверенности... что это именно так - до тех пор, пока не раскрыл текст произведения, чтобы соответствующее место этой сцены воспроизвести.
И здесь меня посетило чувство, как будто я протягиваю руку за хорошо известной мне книгой - но... в том месте на полке, где она должна быть, ее не нахожу!* * *
Признаюсь честно: картина, возникшая передо мной при раскрытии смысла этой фамилии была настолько отчетливой, что я был в полной уверенности - что слово "пуговица" в этом эпизоде у Гоголя есть.
И только потом, когда я несколько раз перелистал текст произведения, в поисках того, куда эта "пуговица" подевалась, я вспомнил, к своему стыду: что художественная деталь эта - принадлежит вовсе не повести Гоголя "Шинель", а произведению... в котором (как всем, конечно, известно) эта знаменитая гоголевская сцена заново переиграна, воспроизведена. Конечно же, повести Ф.М.Достоевского "Бедные люди".
Герой вызывается в кабинет к своему собственному "значительному лицу", чтобы получить разнос за сделанную в переписанной им бумаге ошибку; в результате происшедшего между ними общения - он получает от своего начальника насущно необходимое ему филантропическое денежное воспомоществование.
А в начале этого разговора с ним происходит казусное, скандальное (с его точки зрения) происшествие: на его чиновничьем мундире обрывается... пу-го-ви-ца, катится по полу, он кидается ее подхватывать. И - описывает (напомню, что герой рассказывает об этом в письме к девушке, в которую он влюблен) все пережитые при этом свои ощущения смущения, стыда, внезапной обнаженности перед глядящими на него вышестоящими лицами (поздняя статья С.Г.Бочарова, отталкивающаяся от этого эпизода и от сопоставления его с соответствующим эпизодом повести Гоголя о лишившемся верхней одежды и замерзшем чиновнике Башмачкине так и называется: "Холод, стыд и свобода").
И к какому же еще выводу я могу прийти: называя персонажа своей комедии 1836 года, участвующего в разыгрывании самых значительных лиц Российской империи, Пуговицыным - Гоголь... УЖЕ ЗНАЕТ, КАКИМ ОБРАЗОМ Достоевский, десять лет спустя, в 1847 году (еще при его, Гоголя жизни) переиначивает его эпизод (тоже - из будущей, еще в этот момент не написанной повести!) со "значительным лицом"?* * *
Но - ошибся я недаром, и лихорадочно листал текст повести Гоголя - не зря. Потому что эту "пуговицу"... Достоевского - я там на-шел!
Причем нашел-то я ее - в таком месте, где ее появления никак нельзя было ожидать. Это не могло не произвести на меня, нашедшего, впечатления, и тогда - я и решил посмотреть: есть ли эта претерпевающая под пером двух великих русских писателей удивительные превращения деталь там... где она ДОЛЖНА быть.
Иными словами, у меня появился интересный вопрос: а есть ли пуговицы... на знаменитой шинели Акакия Акакиевича Башмачкина? И что же вы думаете? Оказалось, что они там - вызывающе, демонстративно, подчеркнуто... от-сут-ству-ют!
Функция, выполняемая пуговицами на шинели, разумеется, в этом описании - есть. Вместо них, еще с самого начала, когда решается судьба пошивки шинели, - упоминаются... их заместители, какие-то серебряные щегольские застежки:
"Акакий Акакиевич еще было насчет починки, но Петрович не дослышал и сказал: "Уж новую я вам сошью беспременно, в этом извольте положиться, старанье приложим. Можно будет даже так, как пошла мода: воротник будет застегиваться НА СЕРЕБРЯНЫЕ ЛАПКИ ПОД АПЛИКЕ".
Тем самым, этим говорящим отсутствием, Гоголь - целенаправленно указывает, создает совершенно определенный эффект - значительности, значимости этого предмета, этого слова в своем произведении.* * *
А значимость этого аксессуара проистекает из того, что именно они, эти "ЛАПКИ" под воротником - и решают судьбу шинели... во второй раз, не в момент ее рождения, а в момент исчезновения; когда - и день ее не проносив! - герой сразу же попадает в... ЛАПЫ грабителей:
"А ведь шинель-то моя!" - сказал один из них громовым голосом, схвативши его за ВОРОТНИК. Акакий Акакиевич хотел было уже закричать "караул", как другой приставил ему к самому рту КУЛАК ВЕЛИЧИНОЮ С ЧИНОВНИЧЬЮ ГОЛОВУ, примолвив: "А вот только крикни!" Акакий Акакиевич чувствовал только, как сняли с него шинель...".
А само слово "пуговица" - упоминается в его повести один-единственный раз и, повторю, в неожиданных обстоятельствах. Тем самым эта деталь - точно так же выделяется, подчеркивается в общей образной системе произведения:
"Наконец бедный Акакий Акакиевич испустил дух. Ни комнаты, ни вещей его не опечатывали, потому что, во-первых, не было НАСЛЕДНИКОВ, а во-вторых, оставалось очень немного НАСЛЕДСТВА, именно: пучок гусиных перьев, десть белой казенной бумаги, три пары носков, две-три ПУГОВИЦЫ, оторвавшиеся от панталон, и уже известный читателю капот".
Таким образом, Гоголь - не только в списке действующих лиц "Ревизора", но и в самой повести "Шинель" - создает как бы плацдарм, дает подачу - для построения знаменитого эпизода в произведении писателя, который на его глазах появится на русской литературной сцене (и которого с размаху, без оглядки назовут его - "наследником", "новым Гоголем").
Он - ЗНАЕТ о том, какую роль в эпизоде у Достоевского - будет выполнять именно "пуговица". И, ничуть не скрывая этого своего ЗНАНИЯ, он упоминает о "пуговицах" - причем пуговицах, как и у Достоевского, именно ОТОРВАВШИХСЯ (правда, не от мундира, а от куда более конфузного места, от... панталон; скрывающих собой... орган де-то-рож-де-ни-я).
Да еще самым демонстративным образом делает это, говоря о... НАСЛЕДСТВЕ; НАСЛЕДНИКЕ! Как бы на глазах у всех - передавая эти пуговицы Достоевскому, в качестве "клейнода", в качестве верительной грамоты.* * *
К тому же, создавая этот эпизод со "значительным лицом" (где блистательно отсутствует... пуговица) и описывая его последствия для своего героя, - Гоголь ориентирует его... именно на тот перечень из четырех действующих лиц "Ревизора", с его поэтикой тайных политических намеков, среди имен которых - фигурирует аксессуар, появляющийся в соответствующей сцене у Достоевского.
Ориентирует - потому что один из адресатов этих тайных намеков - у них, сцены из повести и перчня из пьесы... ОБЩИЙ.
Когда я вновь перечитывал "гоголевские" сцены первого романа Достоевского для настоящего исследования, меня впервые удивило одно комическое обстоятельство. Герой Достоевского, как все мы знаем, не только побывал на месте гоголевского Башмачкина, - но и (ранее) прочитал повесть о нем и... разразился по ее поводу пространным критическим отзывом.
Так вот, в этом отзыве он, не задумываясь, как нечто само собой разумеющееся, называет... ПРОТОТИП гоголевского "значительного лица":
"...Но я все-таки истинно удивляюсь, как Федор-то Федорович без внимания книжку такую пропустили и ЗА СЕБЯ не вступились. Правда, что он еще молодой сановник и любит подчас покричать; но отчего же и не покричать?... Истинно удивляюсь, как Федор Федорович такую обиду пропустили без внимания!"
Что это, спрашивается, за "Федор Федорович"? Очевидно, это тот самый "его превосходительство", к которому героя потом вызывают и на глазах у которого у него отрывается пуговица?
Но ИМЕНИ этого своего "генерала" - герой ни разу не называет! Более того, неупомнание это - ПОДЧЕРКИВАЕТСЯ, сохраняясь в таких обстоятельствах, где наличие ИМЕНИ - необходимо, обязательно.
В конце соответствующего письма он умоляет своего адресата, Вареньку, МОЛИТЬСЯ за этого своего нового благодетеля. А за кого молиться, каково ИМЯ "раба Божьего", за которого надлежит возносить молитвы, - не сообщает!* * *
Более того, с этим неупомянутым, лишь предполагаемым именем - Достоевский вступает в новую игру: просит вместе с Варенькой к молитвам присоединиться ее соседку, "ФЕДОРУ": женский вариант имени "сановника", упоминаемого ранее в качестве прототипа "значительного лица" гоголевской повести.
Намек развивается еще дальше: неведомый "Федор Федорович" - "ЛЮБИТ ПОДЧАС ПОКРИЧАТЬ", а "Федора", которой надлежит молиться о нем (об этом сообщается в самом начале повествования при первом упоминании о ней): "НЕМНОГО ВОРЧЛИВА". Простушка Федора - служит словно бы... ка-ри-ка-ту-рой на "сановника Федора"!
Сначала я думал, что это указание на прототип - лишь деталь, характеризующая читательскую наивность героя. Но что примечательно: сама эта очевидная, казалось бы, "наивность" персонажа - самим же повествователем, исподволь, тоже - как ни в чем не бывало... от-ри-ца-ет-ся!
Оказывается, даже считая этого загадочного "Федора Федоровича" прототипом, прямо - лицом, непосредственно изображенным в персонаже Гоголя, изобразить которого - и является главным предназначением сцены, - он, персонаж Достоевского, очень четко различает границу между "прототипом", "лицом" - и... персонажем, литературным героем в котором этот прототип, это лицо изображено!
В дальнейшем, рассуждая об участии этого персонажа в гипотетической, им же самим измышляемой судьбе Акакия Акакиевича Башмачкина, - он уже называет его: "ТОТ ГЕНЕРАЛ". Указательное местоимение здесь подразумевает: не "тот, который в жизни" (то есть - в вымышленной "жизни", реальности, которой принадлежит персонаж Достоевского), не "Федор Федорович", а - "тот, который участвовал в сцене с Акакием Акакиевичем, описанной Гоголем".* * *
Такая кристальная ясность литературоведческих понятий принадлежит, конечно, не персонажу, а - самому Достоевскому, разбирающему, анализирующему в ходе своего повествования эту сцену гоголевской повести.
А вот зачем это СМЕШЕНИЕ ПЕРСОНАЖА И АВТОРА, их кругозоров, содержания их сознаний Достоевскому потребовалось, какова его ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ФУНКЦИЯ - в построении самого произведения Достоевского, - об этом нам еще только предстоит узнать, проведя некоторые дополнительные исследования материала.
Таким образом, и само это ПРИПИСАНИЕ ПРОТОТИПА ГОГОЛЕВСКОМУ ПЕРСОНАЖУ - тоже исходит... из этого смешения, контаминации сознаний автора и персонажа; принадлежит в равной мере - и персонажу, и... самому Достоевскому.
И затем, по мере того, как я уточнял генетические взаимосвязи повести Гоголя, мне стало представляться, что деталь эта у Достоевского - и вправду имеет не только условно-литературный, но и... серьезный, МЕМУАРНО-ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ характер.
Откуда эти сведения попали к Достоевскому - сам ли он об этом, вследствие своей читательской гениальности, догадался, или кто ему подсказал, - я не знаю. Но введение им в повествование этой комической, по отношению к персонажу, детали - не служит ли проявлением его осведомленности о том, что ТАКОЙ РЕАЛЬНЫЙ ПРОТОТИП БЫЛ у гоголевского "значительного лица"?
В самом деле, был ли реальный прототип у этого знаменитого персонажа "Шинели"? Мог ли Гоголь в этом "лице" - изобразить... кого-либо из своих ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫХ, "значительных" современников?* * *
Вопрос этот у меня возник и сразу же получил ответ, как только стало выясняться, что сцена эта - восходит к криптонимике списка действующих лиц "Ревизора". И дело не только в самой этой фигуре; в ней - скорее всего, нельзя обнаружить портретного сходства. Но... неужели ни один из исследователей до сих пор еще не замечал, что сцена эта из гоголевской повести - прямо, буквально восходит... к реальной хрестоматийно известной сцене из русской литературной истории?
Барон А.А.Дельвиг (по воспоминаниям его двоюродного брата А.И.Дельвига; см.: Проскурин О.А. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. С. 357) за публикации своей "Литературной Газеты" дважды вызывается... в III Отделение, дважды получает начальственный разнос от самого Бенкендорфа. Вскоре после второго визита - он... умирает. Молва упорно связывает его кончину с нанесенным ему представителем власти моральным ударом.
Спрашивается: можно ли в этом сюжете - обнаружить что-либо отличное от знаменитой гоголевской сцены; не была ли она перенесена в его повесть - прямо из жизни; из литературной жизни?
Конечно, да, можно. Там - барон Дельвиг, "литературный аристократ"; тут - какой-то Акакий Акакиевич Башмачкин. Здесь, кажется, невозможно обнаружить никакого сходства, и это не позволяло увидеть точного перенесения построения сцены. Но главное же: до сих пор не существовало такой подсказки, как обнаруженная нами производность сцены из гоголевской повести - от зашифрованной Гоголем же насмешки... над Бенкендорфом в списке действующих лиц "Ревизора".
Теперь становится ясно: эта зависимость - и обусловила выбор прототипа гоголевской сцены с участием того же самого "значительного лица", которое в этом списке подвергалось сокрытию. Сцена эта, таким образом, была - МЕСТЬЮ русской литературы шефу полицейского ведомства: если не за смерть Дельвига, то - за хамское обращение с ним.
И вот, об этом происхождении сцены, о том что за разговором "значительного лица" с Акакием Акакиевичем стоит разговор... Дельвига с Бенкендорфом, - и говорит, намекает столь уверенное приписание реального прототипа "значительному лицу" в романе Достоевского!
Более того, помимо параллелизма с гоголевским персонажем, "Федор Федорович", упоминаемый героем романа, обладает еще и одной своей собственной, самостоятельной характеристикой, которая... и его тоже - направляет, разворачивает в сторону Бенкендорфа!
Герой Достоевского убежден: во власти "Федора Федоровича" - ПРОПУСТИТЬ или НЕ ПРОПУСТИТЬ какую-либо КНИЖКУ! А чем, собственно, занимался, не покладая рук, жандарм Бенкендорф? Именно что: "пропускал" - или "не пропускал"... кни-ги. И выговор Дельвигу - был ведь сделан именно по этой причине: кто-то (цензор) - про-пус-тил нежелательную, крамольную публикацию в его "Литературной Газете"!
|