27.

     ТОК ДЛЯ СОЛОЖЕНИЯ

     Поднималась вверх по тропинке я чувствовала в ветре кисловато-сладкий запах влажных зерен. Слегка отдающий жареными зернами кофе, он совсем не походил на пьяняще острый запах сусла или дистилляции, но все же ясно говорил о виски. Производство «воды жизни» было очень ароматным делом, потому поляна с виски находилась в миле от большого дома. Но зачастую случалось так, что я улавливала слабый запах спирта из отрытого окна моего хирургического кабинета, когда ветер дул с той стороны, и сусло созревало.

     Изготовление виски имело свой цикл, и все в Ридже неосознанно подстраивались под него независимо от того, участвовали ли они в процессе или нет. Вот почему я знала, что ячмень в сарае для соложения начал прорастать, и что Марсали будет там, чтобы разравнять слой зерен прежде, чем будет разведен огонь.

     Зерна должны максимально размягчиться, но не дать ростки, иначе сусло будет иметь горький вкус, а виски испорчено. Прорастание не должно длиться более двадцати четырех часов с его начала, а я могла чувствовать его насыщенный влажный запах еще вчера после обеда, когда бродила по лесу. Время заканчивалось.

     К тому же это было лучшее место для разговора с Марсали; поляна виски являлась единственным местом, где она появлялась без шумной своры детей. Я часто думала, что она ценила работу именно из-за уединенности, а не за ту долю виски, которую Джейми ей выделял за работу, насколько бы важно это не было.

     Брианна рассказала мне, что Роджер благородно предложил переговорить с Фергюсом, но я решила сначала поговорить с Марсали, чтобы узнать, что же в точности происходит.

     Что я должна сказать? Прямо спросить: «Фергюс бьет тебя?» Я не могла в это поверить, несмотря или, скорее, из-за тесного знакомства с последствиями семейных ссор, с которыми сталкивалась, когда работала в скорой помощи.

     Не потому, что я считала Фергюса неспособным на насилие; он видел и испытывал его на себе с самого детства, а взросление среди горцев во время и после восстания вряд ли вселило в него уважение к мирным ценностям. Но с другой стороны к его воспитанию приложила руку Дженни Мюррей.

     Я попыталась и не смогла вообразить мужчину, прожившего рядом с сестрой Джейми хотя бы неделю и способного поднять руку на женщину. Кроме того, из собственных наблюдений я знала, что Фергюс являлся очень любящим отцом, и между ним и Марсали всегда существовало доверие, что кажется …

     Над головой раздались какие-то звуки. Прежде чем я смогла взглянуть вверх, нечто большое обрушилось сквозь ветви дерева, подняв облако пыли и хвойных игл. Я отпрыгнула и в инстинктивной защите замахнулась корзинкой, но тут же сообразила, что на меня никто не нападал. На тропинке передо мной распластался Герман; выпучив глаза, он пытался вдохнуть воздух, выбитый из него при падении.

     - Что, спрашивается … - начала я довольно сердито, но потом заметила, что он прижимает что-то к груди, а именно, гнездо с поздней кладкой из четырех зеленоватых яиц, которые он чудом не разбил во время падения.

     - Для … маман, - выдохнул он, ухмыляясь.

     - Очень хорошо, - произнесла я. У меня был большой опыт общения с молодыми людьми, точнее, с мужскими особями любого возраста, чтобы понимать бесполезность упреков в таких случаях, и поскольку он не сломал ни яйца, ни ноги, я просто взяла гнездо и ждала, пока он отдышится, и сердце его не станет биться в нормальном ритме.

     Придя в себя, он вскочил на ноги, не обращая внимания на грязь, смолу и обломанные иголки хвои, которыми был усыпан с головы до ног.

     - Маман на току, - сказал он, протягивая руку за своим сокровищем. – Вы туда идете, grand-mère^[1]?

     - Да. Где твои сестры? – спросила я с подозрением. – Разве ты не должен приглядывать за ними?

     - Нет, - беззаботно заявил он. – Они дома, где женщины и должны быть.

     - Действительно? И кто же тебе это сказал?

     - Не помню, - вполне оправившись, он запрыгал впереди меня по тропинке, напевая песенку с рефреном: «Na tuit, na tuit, na tuit, Germain!»^[2]

     Действительно, Марсали находилась на поляне виски. Ее чепец, плащ и платье висели на ветвях хурмы, а глиняный горшок, наполненный углями, дымился рядом наготове.

     Ток для соложения теперь был огорожен настоящими стенами, образуя сарай, где влажные зерна сначала прорастали, а потом потихоньку поджаривались на медленном огне, который горел под полом. Пепел и угли были убраны, дубовые поленья для нового костра лежали под приподнятым на сваях полом. Даже без огня в сарае было очень тепло; я почувствовала это уже за несколько футов до него. Когда зерна прорастали, они выделяли достаточно много тепла.

     Ритмичные скребущие звуки доносились изнутри. Марсали разравнивала зерна деревянной лопатой перед тем, как разжечь огонь. Дверь сарая была открыта, но в нем не было окон, потому я могла видеть только движущийся неясный силуэт.

     Звуки скребущей лопаты скрывали наши шаги, и Марсали испуганно вскинула голову, когда наши тела заслонили свет в дверном проеме.

     - Мама Клэр!

     - Привет, - весело произнесла я. – Герман сказал, что ты здесь, и я решила …

     - Маман! Смотри, что у меня! – Герман решительно протолкнулся мимо меня и протянул свой матери подарок. Марсали улыбнулась ему и заправила светлую влажную прядку за ухо.

     - О, вот здорово. Давай выйдем на свет, чтобы я смогла его рассмотреть.

     Она вышла наружу и с наслаждением вздохнула, ощутив прикосновение прохладного воздуха. Она была в одной сорочке, которая так промокла от пота, что я могла видеть не только темные кружки ареол, но и небольшую выпуклость пупка там, где ткань прилипла к громадной выпуклости живота.

     С еще большим наслаждением она вздохнула, когда уселась на землю и вытянула ноги, отекшие, с набухшими венами под полупрозрачной кожей.

     - Ох, как хорошо посидеть! Ну, a chuisle^[3], показывай что там у тебя.

     Я, воспользовавшись случаем, пока Герман показывал свой подарок, обошла вокруг нее, высматривая синяки и другие признаки дурного обращения.

     Она была худой - она была такой по своей природе – исключая большой живот. Ее руки и ноги, довольно тонкие, имели небольшие крепкие мускулы. Под глазами намечались небольшие круги от усталости, но, в конце концов, она была матерью троих маленьких детей, не говоря уже о дискомфорте поздней беременности, не дающей ей крепко спать. В остальном ее влажное розовое лицо выглядело вполне здоровым.

     На голени были заметны два маленьких синяка, но я их проигнорировала. Беременные женщины легко их получают, и с учетом проживания в бревенчатых хижинах и постоянного хождения по гористой местности мало кто в Ридже ходил без синяков.

     Или я искала оправдания, не желая признавать того, что предположила Брианна?

     - Один для меня, - объяснял Герман, трогая яйца, - этот для Джоан, этот для Филисити, а этот для Monsieur L’Oeuf^[4]. - Он указала на вытянутый дыней живот Марсали.

     - Ах, какой милый мальчик, - сказала Марсали, обнимая его, и поцеловала. – Ты мой птенчик.

     Радостное сияние на лице Германа сменилось на выражение интереса, когда мать притиснула его к своему животу. Он осторожно погладил выпуклость.

     - Когда из яйца вылупится ребенок, что вы сделаете со скорлупой? – спросил он. – Я могу ее забрать себе?

     Марсали зарозовела от сдерживаемого смеха.

     - Люди не рождаются в яйцах, - сказала она. – Слава богу.

     - Вы уверены, маман? – он с сомнением оглядел ее живот, потом мягко потыкал. – Похоже на яйцо.

     - Ну, да, но это не яйцо. Просто папа и я называем так малыша, пока он не родился. Когда-то ты тоже был «Monsieur L’Oeuf».

     - Да? – Герман казался глубоко пораженным таким откровением.

     - Да, и твои сестры тоже.

     Герман нахмурился; лохматые светлые кончики волос почти касались носа.

     - Нет. Они были Mademoiselles L’Oeufs^[5].

     - Oui, certainement^[6], - ответила Марсали со смехом. – И может быть этот малыш тоже, но «месье» произносить легче. Вот, смотри. – Она немного отклонилась назад и сильно надавила рукой сбоку живота. Потом она взяла руку Германа и приложила его ладонь к этому месту. Даже оттуда, где я стояла, было видно содрогание плоти, когда ребенок энергично среагировал на толчок.

     Пораженный Герман отдернул руку, но потом снова положил на место с зачарованным видом.

     - Привет! – произнес он громко, наклонившись к материному животу. – Как там дела, Monsieur L’Oeuf?

     - С ним все хорошо, - уверила его мать, - или с ней. Но сначала дети не могут говорить. Ты же знаешь. Фелисити все-то не говорит ничего кроме «мама».

     - Да, - мальчик уже потерял интерес к будущему брату и, наклонившись, подобрал камень, привлекший его внимание.

     Марсали подняла лицо, прищурившись.

     - Тебе нужно идти домой, Герман. Мирабель нужно подоить, а я здесь немного задержусь. Иди и помоги папе, хорошо?

     Мирабель была козой, которая появилась в их хозяйстве совсем недавно, и потому еще вызывала интерес, так что Герман обрадовался предложению.

     - Oui, Maman. Au revoir, Grand-mère.^[7] – он прицелился, бросил, промахнулся и, развернувшись, запрыгал к тропинке.

     - Герман! – крикнула вслед ему Марсали. - Na tuit!

     - Что это значит? – с любопытством спросила я. – Это по-гэльски или по-французски?

     - По-гэльски, - ответила она с улыбкой. – Означает «не упади». – Она покачала головой, изобразив шуточный испуг. – Этот парень не сможет держаться подальше от деревьев даже ради спасения своей жизни.

     Герман забыл гнездо. Она осторожно положила его на землю, и я увидела пожелтевшие овальные пятна с внутренней стороны ее предплечья, точно как описывала Брианна.

     - А как Фергюс? – спросила я, словно продолжала разговор.

     - Нормально, - ответила она, и на ее лице появилась настороженность.

     - Действительно? – я со значением поглядела на ее руку, потом ей в глаза. Она покраснела и быстро повернула руку, скрывая отметины.

     - Да, он в порядке! – сказала она. – Он еще плохо справляется с дойкой, но скоро научится. Конечно, это очень неудобно с одной рукой, но он …

     Я села на бревно рядом с ней и, взяв ее запястье, повернула руку.

     - Брианна сказала мне. Это сделал Фергюс?

     - О, - она казалась растерянной и, высвободив руку, прижала ее к животу, чтобы спрятать пятна. – Ну, да. Это он.

     - Хочешь, я поговорю об этом с Джейми?

     Лицо ее ярко вспыхнуло, и она с испугом выпрямилась.

     - Христос, нет! Па свернет Фергюсу шею! И вообще это не его вина.

     - Конечно, это его вина, - твердо сказала я. Слишком много побитых женщин я видела в кабинете скорой помощи, которые уверяли, что их мужья или их дружки не виноваты. Конечно, частенько женщины сами провоцировали драки, но все же …

     - Нет, это не так! – настаивала Марсали. Лицо ее раскраснелось еще больше. – Я … он … то есть, он схватил меня за руку, да, но потому что я … э-э … пыталась разбить ему голову палкой. - Она отвернулась.

     - О, - я растерянно потерла нос. – Понятно. И почему ты пыталась разбить ему голову? Он … набросился на тебя?

     Она вздохнула, и ее плечи немного расслабились.

     - Нет. Просто Джоан пролила молоко, а он на нее накричал, и она плакала, и … - она слегка пожала плечами, испытывая неудобство. – Думаю, меня черт дернул.

     - Не похоже на Фергюса, кричать на детей, не так ли?

     - О, конечно, нет! – воскликнула она. – Он никогда … то есть обычно не кричит, но их так много … ну, я не могу его обвинять за это. Он столько потратил времени на дойку этой козы, и когда молоко разлили … Думаю, я тоже бы орала в таком случае.

     Она не отрывала взгляда от земли, избегая встречаться со мной глазами, и нервно проводила пальцем по швам своей рубашки.

     - Маленькие дети действительно могут вывести из себя, - согласилась я, живо вспомнив случай с двухлетней Брианной, телефонный звонок, отвлекший меня, спагетти с фрикадельками и открытый портфель Фрэнка. Обычно Фрэнк проявлял ангельское терпение по отношению к Бри – если не по отношению ко мне – но в тот раз его гневный рев сотрясал оконные стекла.

     И в ярости, граничащей с истерией, я действительно швырнула в него фрикаделькой, так же, как и Брианна, которая сделала это ради смеха. Если бы я стояла возле плиты в то время, я бы швырнула в него кастрюлей. Я провела пальцем под носом, не зная, смеяться или сожалеть об этом. Я так и не смогла вывести пятна с половика.

     Жаль, что я не могу поделиться воспоминанием с Марсали, поскольку она не знает не только о спагетти и портфелях, но и понятия не имеет о Фрэнке. Она все еще глядела вниз, двигая опавшие листья пальцем ноги.

     - Это только я виновата, - сказала она и прикусила губу.

     - Нет, не ты, - ответила я и пожала ее руку. - Такие вещи случаются, и в этом нет ничьей вины. Люди сердятся … но, в конце концов, все образуется.

     Да, подумала я, хотя не всегда так, как хотелось бы.

     Она кивнула головой, но тень все еще лежала на ее лице.

     - Да, только … - начала она и замолчала.

     Я терпеливо сидела, стараясь не давить на нее. Она хотела – нуждалась – говорить. И мне нужно было ее выслушать прежде, чем решить, что сказать Джейми, если вообще в этом будет необходимость. Определенно, что-то происходило между ней и Фергюсом.

     - Я … вот все думала, пока разгребала зерно. Мне не следовало так поступать. Я не хотела, но это мне сильно напомнило … Просто мне показалось, что это снова происходит …

     - Что это? – спросила я, поняв, что она не хочет продолжать.

     - Я пролила молоко, - выпалила она. – Когда была маленькой девочкой. Мне хотелось есть, я потянулась за кувшином и опрокинула его.

     - О?

     - Да, и он закричал, - она сжалась, словно вспомнила удар.

     - Кто закричал?

     - Точно не знаю. Может быть мой отец, Хью, или второй муж моей мамы, Симон. Я не помню. Только помню, что очень сильно испугалась и описалась, а он рассердился еще больше, - она покраснела и поджала пальцы ног от стыда.

     - Моя мама плакала, так как у нас не было еды, только молоко и хлеб, и вот молоко я пролила. А он орал, что не может выносить шума, так как мы вместе с Джоан завывали … и потом он стукнул меня по лицу. Мама набросилась на него, он толкнул ее, она упала и ударилась о трубу очага … У нее кровь пошла из носа.

     Она шмыгнула и потерла косточкой пальца под носом, моргая и не сводя глаз с листьев.

     - Он выскочил из дома, хлопнув дверью, а мы с Джоан громко плача бросились к маме, потому что думали, что она умерла … но она поднялась на четвереньки и сказала, что с ней все в порядка … хотя ее шатало из стороны в сторону, чепец свалился с головы, а кровь капала с лица на пол. Я забыла про этот случай, но когда Фергюс стал кричать на бедную Джоанни … он так напомнил Хью или Симона, в общем, кого-то из них, - она закрыла глаза и тяжело вздохнула, поддерживая свой большой живот руками.

     Я протянула руку и убрала с ее лба влажные прядки волос.

     - Ты скучаешь по матери, не так ли? – мягко произнесла я. В первый раз я ощутила симпатию к ее матери, Лаогере.

     - Да, - просто ответила Марсали. – Иногда очень сильно. – Она снова вздохнула и, закрыв глаза, прижалась щекой к моей руке. Я притянула к себе голову молодой женщины и стала молча гладить ее волосы.

     Было далеко за полдень, и в дубровнике лежали длинные холодные тени. Она замерзла и слегка дрожала, а на тонких руках появилась пупырышки.

     - Вот, - я встала и сняла свой плащ. – Надень его, не хватало тебе еще простудиться.

     - О, нет, все в порядке, - она поднялась и отерла лицо ладонью. – Осталось доделать совсем немного, а потом я пойду домой готовить ужин …

     - Я доделаю, - твердо сказала я и набросила плащ ей на плечи. – Отдохни немного.

     Воздух в маленьком сарае был очень тяжелый, наполненный мускусным запахом проросших зерен и тонкой пылью ячменной шелухи. Тепло после прохлады снаружи было приятным, но спустя короткое время я вспотела и, стянув платье через голову, повесила его на гвоздь возле двери.

     Она была права, сделать осталось немного. Работа меня согреет, а потом я вместе с Марсали пойду к ней домой. Я приготовлю им ужин, позволив ей отдохнуть, и тем временем, возможно, смогу переговорить с Фергюсом и выяснить что происходит.

     Он мог бы сам приготовить ужин, подумала я, нахмурившись, пока копалась в куче слипшегося зерна. Хотя вряд ли это придет ему в голову. Французский бездельник. Подоить козу – единственное, что он считал для себя возможным из «женской работы».

     Потом я подумала о Джоан и Фелисити и несколько смягчилась по отношению к нему. Джоан - три года, Фелисити – полтора, и любой, кто остается дома наедине с двумя этими детками, достоин сочувствия, не смотря на работу, которую он делает.

     Внешне Джоан походила на милого пушистого воробышка и сама по себе была спокойной и послушной, до некоторой степени. Фелисити была вылитым портретом своего отца, черноволосая, с тонкими костями скелета, непреодолимым обаянием и бурлящей страстностью. Вместе же … Джейми называл их дьявольскими детками, и когда они оставались дома, совершенно неудивительно, что Герман отправлялся бродить по лесам, а Марсали была рада находиться где-нибудь еще, даже здесь, делая тяжелую работу.

     Тяжелая - действительно подходящий термин, думала я, переворачивая зерна лопатой. Прорастающие семена были влажными, и наполненная лопата весила довольно много. Перевернутые гранулы были покрыты темными влажными пятнами, а неперевернутые слои оставались светлыми даже в увядающем свете. Таких светлых кучек осталось немного в дальнем углу тока.

     Я энергично набросилась на них, осознав, что я очень старалась не думать о том, что рассказала мне Марсали. Я не хотела испытывать симпатию к Лаогере, она мне не нравилась. Я не хотела даже сочувствовать ей, но с этим было труднее.

     Очевидно, жизнь не была легкой для нее. Ну, она не была таковой для всех, кто жил в Высокогорье, подумала я, с кряхтеньем переворачивая зерна. Быть матерью нелегко всюду, но, кажется, она справилась с этим.

     Я чихнула от пыли, вытерла нос рукавом и продолжила свою работу.

     В конце концов, она не пыталась увести у меня Джейми, сказала я себе, стараясь проявить объективность и великодушие. Скорее наоборот, по крайней мере, с ее точки зрения.

     Лезвие лопаты заскрежетало по полу, когда я собирала последние зерна. Я швырнула их в сторону, подскребла зерна в пустые углы и разровняла торчащие кучки.

     Я знала с его слов о причинах, по которым он женился на ней, и я ему верила. Однако одно упоминание ее имени вызывало во мне разнообразные видения, начиная с их поцелуев в нише замка Леох, и кончая его горячими нетерпеливыми руками, которые задирали ее рубашку в темноте их свадебной ночи. Это видение заставляло меня пускать пар, подобно касатке, и кровь начинала горячо стучать в моих висках.

     Вероятно, пришла мне в голову мысль, я не являюсь великодушной особой. Фактически временами я бываю совсем невеликодушной и злопамятной.

     Приступ самобичевания был прерван голосами и звуками движения снаружи. Я вышла из сарая и, прищурившись от лучей низко опустившегося солнца, присмотрелась.

     Я не могла видеть их лиц, даже не могла разобрать, сколько их было. Некоторые на лошадях, некоторые на ногах, темные силуэты на фоне солнца. Уголком глаза уловила движение, Марсали, вскочив на ноги, пятилась к сараю.

     - Кто вы, господа? – спросила она.

     - Томящиеся от жажды путешественники, мистрис, - ответила одна из темных форм, выводя своего коня вперед остальных. – В поисках гостеприимства.

     Слова были вежливы, голос – нет. Я вышла из сарая, все еще сжимая лопату.

     - Добро пожаловать, - сказала я, даже не пытаясь произносить слова приветливо. – Оставайтесь на месте, джентльмены, мы с удовольствием дадим вам выпить. Марсали, будь добра, принеси бочонок.

     На такие случаи поблизости всегда хранился маленький бочонок с виски. Сердце громко стучало в моих ушах, и я так сильно сжимала черенок лопаты, что ощущала трещинки на дереве.

     Видеть в горах так много незнакомцев сразу, было очень необычным делом. Иногда нам встречались группы охотящихся чероки, но это были не индейцы.

     - Не беспокойтесь, мистрис, - произнес второй мужчина, спрыгивая с лошади. - Я помогу ей принести. Хотя думаю, нам нужно больше, чем один бочонок.

     Голос был смутно знакомым без акцента, но с нарочито четким произношением.

     - У нас только один бочонок с готовым виски, - сказала я, сдвигаясь вбок и не сводя глаз с говорящего мужчины. Он был низкого роста и очень худой, а его движения были неестественно дерганными, как у марионетки.

     Он двинулся ко мне вместе с остальными. Марсали в это время подошла к поленнице и стала убирать поленья дуба и гикори. Я могла слышать ее тяжелое рваное дыхание. За поленницей скрывался бочонок, я знала также, что рядом лежит топор.

     - Марсали, - сказала я. – Оставайся там. Я подойду и помогу тебе.

     Топор представлял собой лучшее оружие, чем лопата … но двое женщин против … скольких мужчин? Десять … дюжина … больше? Я моргнула слезящимися от солнца глазами и увидела еще нескольких, выходящих из леса. Этих я могла видеть четко. Один из них ухмыльнулся, глядя на меня, и я едва смогла не отвести глаз. Он ухмыльнулся еще шире.

     Короткий мужчина подошел ближе, я взглянул на него, и чувство узнавания кольнуло меня. Кто он такой? Я знала его, я видела его прежде … но не могла связать с именем эти впалые щеки и узкий лоб.

     Он вонял застарелым потом, грязью, въевшейся в поры, и мочой. Они все так воняли, и это зловоние разливалось в воздухе отвратительное, словно запах хорька.

     Он понял, что я узнала его, и на мгновение поджал тонкие губы, потом расслабился.

     - Миссис Фрейзер, - произнес он, и чувство узнавания усилилось при виде его маленьких хитрых глаз.

     - Думаю, у вас преимущество передо мной, - сказала я, стараясь держать спокойное лицо. – Мы встречались?

     Он не ответил, приподняв один уголок губ, но затем его внимание обратилось на двух мужчин, бросившихся за бочонком, который Марсали выкатила из потайного места. Один уже схватил лежащий рядом топор и собрался выбить у него дно, когда худой мужчина крикнул:

     - Оставь его!

     Мужчина взглянул на него, в непонимании открыв рот.

     - Я сказал, оставь его! – рявкнул худой мужчина, пока другой в смятение переводил взгляд с бочонка на топор.

     - Мы возьмем его с собой; не хватало еще, чтобы вы напились сейчас!

     Повернувшись ко мне, он спросил, словно продолжая разговор:

     - Где остальное?

     - Это все, - ответила Марсали, опередив меня. Она хмуро смотрела на него, испуганная, но сердитая. – Берите его и уходите.

     Он впервые обратил на нее внимание, но лишь скользнул по ней взглядом и повернулся ко мне.

     - Не пытайтесь врать мне, миссис Фрейзер. Я хорошо знаю, что здесь должно быть больше виски, и я получу его.

     - Здесь виски больше нет. Поверьте мне, вы болван! – Марсали выхватила топор у мужчины и оскалилась на худого. – Так вы благодарите за гостеприимство … грабежом? Тогда забирайте все, что можете, и уходите!

     У меня не было иного выбора, чем поддержать ее, хотя в голове у меня звучали тревожные звонки всякий раз, когда я глядела на худого мужчину.

     - Она права, - сказал я. – Смотрите сами. – Я указала на сарай и бродильные чаны, которые стояли рядом, отрытые и пустые. – Мы только начали соложение. Пройдет несколько недель, пока появится первая партия виски.

     Без всякого изменения выражения он сделал шаг вперед и ударил меня по лицу.

     Марсали издала пронзительный крик потрясения и ярости. Я услышала заинтересованный говор мужчин, и они пододвинулись ближе.

     Я приложила ладонь к разбитым губам и отстраненно отметила, что они трясутся. Однако в уме я мгновенно перебирала различные предположения, которые пролетали, как карты при раздаче.

     Кто эти мужчины? Насколько они опасны? Что они хотят сделать? Солнце садится, как скоро нас с Марсали хватятся, и кто-нибудь отправится нас искать? Фергюс или Джейми? Даже если Джейми, если он придет один …

     У меня не было сомнений, что эти люди были те самые, которые сожгли дом Тайга О’Брайена и, вероятно, отвечали за нападения, произошедшие внутри Линии соглашения. Злобные, но имеющие главной целью грабеж.

     Во рту ощущался медный вкус, металлический привкус крови и страха. Я размышляла не более секунды, и когда я опустила руку, пришла к выводу, что лучше отдать им, что они хотели, и надеяться, что они удовлетворятся виски.

     Однако у меня не было шанса высказать это. Худой мужчина схватил меня за запястье и вывернул его так, что я ощутила треск моих костей и упала на колени, способная лишь производить тихие задушенные звуки.

     Марсали произвела более громкий звук. Бросившись, как нападающая змея, она замахнулась топором и всадила лезвие глубоко в плечо мужчине, стоящему перед ней. Потом она выдернула его, и теплая струя крови брызнула мне в лицо; ее капли застучали, словно дождь, по листьям.

     Она кричала громко и тонко, мужчина орал тоже, и вся поляна пришла в движение; разбойники с ревом набегающей волны бросились на нас. Я качнулась вперед и, обхватив худого мужчины под колени, со всей силы врезала головой ему в промежность. Он задохнулся и упал на меня, прижав к земле.

     Я выползла из-под его корчащегося тела, думая лишь о том, что должна встать между Марсали и этими людьми, но они уже набросились на нее. Крик прервался ударами кулаков по плоти и тупыми стуками тел о стенку сарая.

     Глиняный горшок с углями оказался рядом, я схватила его, не обращая внимания на обжигающий жар, и бросила прямо в толпу разбойников. Он ударился о спину одного и разбился, разбрасывая горячие угли. Мужчины завопили и отпрыгнули в стороны. Я увидала Марсали, которая сидела на земле, прислонившись к стенке сарая; голова ее упала набок, глаза закатились, показывая белки; ноги широко раскинуты, рубашка разорвана от шеи, открывая тяжелые груди, лежащие на выпуклости живота.

     Потом кто-то ударил меня по голове, и я отлетела в сторону, скользя по опавшим листьям, потом застыла, распластавшись на земле, неспособная подняться, двигаться, думать или говорить.

     Огромное спокойствие обуяло меня, и мое зрение сузилось, медленно закрываясь, словно диафрагма объектива. Перед собой на расстоянии нескольких дюймов от носа я увидела гнездо с тонкими переплетенными веточками и четырьмя зеленоватыми яйцами, округлыми и совершенными по форме. Потом каблук раздавил одно яйцо и диафрагма закрылась.

     Меня привел в чувство запах горения. Я была без сознания совсем немного времени; пучок высохшей травы рядом со мной едва начал дымиться от краснеющего кусочка угля. Тонкие струйки дыма поднялись вверх, и пучок травы вспыхнул пламенем, потом меня схватили за руку и вздернули вверх.

     Все еще не пришедшая в себя, я покачнулась и завалилась на схватившего меня мужчину; он бесцеремонно толкнул меня к одной из лошадей и, приподняв, бросил поперек седла с такой силой, что выбил из меня воздух. Я едва успела ухватиться за кожаный ремень стремени, когда кто-то ударил лошадь по крупу, и мы отправились прочь тряской рысью.

     Из-за тряски и головокружения я видела окружающее фрагментарно, словно в разбитом стекле, но смогла заметить Марсали, которая теперь лежала неподвижно, словно тряпичная кукла, среди разбросанных углей, от которых начинала загораться трава.

     Я попробовала позвать ее, но мой полузадушенный голос утонул в бренчании упряжи и громких голосах поблизости.

     - Ты с ума сошел, Ходж? Зачем тебе эта баба? Брось ее.

     - Нет, - голос маленького человека звучал сердито, но сдержанно. – Она покажет нам, где виски.

     - Толку будет от виски, если нас убьют, Ходж! Это же жена Джейми Фрейзера!

     - Я знаю, чья она жена! Отстань!

     - Но он … да, ты понятия не имеешь, что он за человек! Я видел, как он однажды …

     - Хватит болтать, Гитон!

     Последняя фраза сопровождалась резким звуком удара и болезненным вскриком. Рукоятка пистолета, подумала я. По лицу, мысленно добавила я, услышав мокрое хлюпающее дыхание через сломанный нос.

     Рука схватила меня за волосы и больно завернула голову. Худой мужчина, задумчиво сузив глаза, уставился на меня сверху. Кажется, он просто хотел удостовериться, что я жива, потому что ничего не сказал и равнодушно отбросил мою голову, словно подобранную сосновую шишку.

     Кто-то вел мою лошадь; еще несколько мужчин также шли пешком. Я слышала, как они громко переговаривались, двигаясь почти бегом, чтобы не отстать от всадников, и с треском и пыхтением, словно стадо свиней, ломились сквозь подлесок.

     Я едва могла дышать, делая мелкие поверхностные вдохи, меня беспощадно трясло, но физический дискомфорт меня волновал мало. Жива ли Марсали? Она выглядела скорее мертвой, но я не видела крови, и это дарило мне небольшое, может быть, временное утешение.

     Если даже она жива, она вскоре может умереть. От побоев, шока или выкидыша … о, Боже, о, Боже, бедный маленький Monsieur L’Oeuf …

     Мои руки с отчаянием вцепились в ремень стремени. Кто найдет ее … и когда?

     Когда я пришла на ток, до ужина оставалось чуть больше часа. Сколько сейчас времени? Я видела землю под собой, но мои распустившиеся волосы свисали вниз и закрывали мне лица, когда я пыталась поднять голову. В воздухе ощущалась растущая прохлада, но свет еще оставался, и я поняла, что солнце еще не село. Через несколько минут оно зайдет за горизонт, и начнет темнеть.

     И что тогда? Когда начнутся поиски? Фергюс спохватится, когда Марсали не появится готовить ужин, но отправится ли он на поиски, имея на попечении двух маленьких девочек? Нет, он отправит Германа. Последняя мысль заставила мое сердце подскочить и сжаться возле горла. Для пятилетнего мальчика найти свою мать …

     Я все еще могла чувствовать запах горения. Принюхалась раз, два в надежде, что мне это кажется. Но среди благоуханий пыли, конского пота, кожаных седел и растоптанной травы я четко ощущала запах дыма. Поляна или сарай, или оба теперь горели. Кто-нибудь увидит дым и придет. Но не поздно ли?

     Я зажмурила глаза, пытаясь отвлечься от картины, которая стояла перед моим мысленным взором.

     Голоса все еще были рядом. Человек по имени Ходж - это, должно быть, на его лошади я ехала - шел за ней следом. Кто-то снова пытался его переубедить, но также без всякого эффекта.

     - Разделимся, - говорил он. – Разделим людей на две группы, Ты поедешь с одной, я поеду с другой. Встретимся через три дня в Браунсвилле.

     Чертов ублюдок. Он ожидал погони и решил затруднить преследование, разделив людей. Я с отчаянием вспоминала, что я могу уронить. Конечно же, я должна оставить что-нибудь, что подскажет Джейми, куда меня увезли.

     Но на мне ничего не было, кроме рубашки, корсета и чулок, обувь я потеряла, когда меня тащили на лошадь. Единственной возможностью оставались чулки, но подвязки, как назло, были крепко завязаны и в данный момент находились вне доступа.

     Поднялся шум, крики и толкотня, когда обе группы разделялись. Потом Ходж хлопнул в ладоши, подгоняя лошадей, и мы стали двигаться быстрее.

     Мои распущенные волосы зацепились за ветку куста, натянулись на мгновение и освободились; оттянутая ветка срикошетила и больно ударила меня по скуле, едва не попав в глаз. Я выругалась, довольно грубо, и кто-то, скорее всего Ходж, ударил меня по заду.

     Я была свидетелем, как Джейми выслеживал маленьких проворных зверьков и больших неуклюжих животных, и видела, как он изучал стволы деревьев и ветки кустарника в поисках ободранной коры и оставленных волос.

     С той стороны, где я свешивалась вниз головой, никто не шел, и я начала торопливо выдергивать волосы из своей головы. Три, четыре, пять … достаточно или нет? Протянув руку, я провела ее над кустом остролиста. Длинные курчавые волосы закружились в ветерке, создаваемом движущейся лошадью, но не улетели, запутавшись в листве.

     Я проделала так еще четыре раза. Конечно же, он должен заметить хотя бы один из пучков и будет знать каким путем следовать, если, конечно, он с самого начала не отправится за второй группой. Мне оставалось только молиться, и я истово принялась за молитву, начиная с Марсали и Monsieur le Oeuf, которым помощь требовалось гораздо больше, чем мне.

     Мы поднимались вверх достаточно долго, и почти стемнело, когда мы достигли вершины хребта. К этому времени я почти потеряла сознание, в голове пульсировало от прилившей крови, а корсет так врезался в тело, что каждую китовую косточку я ощущала как раскаленное клеймо.

     У меня оставалось достаточно сил, чтобы я смогла оттолкнуться от седла, когда лошадь остановилась. Я свалилась на землю помятой кучей и сидела, задыхаясь и испытывая головокружение, потом принялась растирать руки, которые распухли от долгого висения вниз.

     Мужчины собрались тесной кучкой, что-то вполголоса обсуждая, но находились слишком близко от меня, чтобы помыслить отползти в заросли кустарника. Один из них стоял всего в нескольких дюймах и не спускал с меня глаз.

     Я оглянулась назад, на путь, по которому мы пришли, и боясь, и надеясь увидеть отсвет зарева далеко внизу. Огонь привлечет внимание, кто-нибудь увидит его, поднимет тревогу, организует погоню. А с другой стороны … Марсали.

     Неужели она уже мертва вместе со своим ребенком?

     Я сильно вздохнула и со всех сил уставилась в темноту, пытаясь остановить слезы, и в надежде увидеть что-нибудь. Но деревья вокруг нас росли очень густо, и я не увидела ничего, кроме различных оттенков черноты.

     Света не было; луна еще не взошла, звезды мерцали слабо, но мои глаза адаптировались к темноте, и хотя я не обладала кошачьим зрением, могла различить достаточно, чтобы сделать подсчеты. Они о чем-то спорили, время от времени поглядывая на меня. Вероятно дюжина мужчин … Сколько их было сначала? Двадцать? Тридцать?

     Я сжала трясущиеся пальцы. Мои запястья страшно болели, но не это волновало меня в данный момент.

     Я понимала, так же как и они, что они не могут прямо сейчас отправиться к тайнику с виски, даже если бы я смогла отыскать его в темноте. Выжила ли Марсали, чтобы все рассказать, или нет – у меня перехватило в горле при этой мысли – Джейми догадается, что целью налетчиков было виски, и выставит охрану.

     Если бы не случилось того, что произошло, мужчины заставили бы меня найти тайник, забрали бы виски и по-быстрому убрались в надежде скрыться прежде, чем грабеж будет обнаружен. Оставив меня и Марсали в живых, чтобы поднять тревогу и описать грабителей? Вероятно, нет.

     В панике, возникшей после нападения Марсали, первоначальный план поменялся. И что теперь?

     Кучка распалась, хотя спор продолжался. Ко мне приблизились шаги.

     - Я сказал, ничего не выйдет, - сердито говорил один мужчина. Судя по глухому голосу, это был тот самый, которому сломали нос. – Убей ее прямо сейчас. Оставим труп здесь, никто его не найдет, а звери растащат кости.

     - Да? Если никто ее не найдет, то решат, что она все еще с нами, не так ли?

     - А если Фрейзер догонит нас, а ее не будет с нами, кого ему винить…

     Они окружили меня, четверо или пятеро. Я поднялась на ноги, схватив первое попавшее под руку оружие, к сожалению, им оказался небольшой камень.

     - Как далеко мы находимся от виски? – спросил Ходж. Он снял шляпу, и его глаза поблескивали в темноте, словно крысиные.

     - Я не знаю, - ответила я, держа свои нервы в узде и камень в руке. Из-за разбитых губ, распухших от удара, говорить мне было трудно. – Я не знаю, где мы находимся …

     Это было правдой, хотя я могла довольно точно догадаться. Мы двигались несколько часов, в основном, вверх, нас окружали ели и бальзамовые деревья. Я чувствовала запах смолы, острый и чистый. Мы находились вверху, вероятно, возле небольшого прохода, который пересекал склон горы.

     - Убей ее, - настаивал другой мужчина. – От нее не будет толку, а если Фрейзер найдет ее у нас …

     - Заткнись! – Ходж развернулся к нему с такой злостью, что более высокий мужчина невольно отступил назад. Усмирив говорившего, Ходж обратил внимание на меня и схватил за руку.

     - Не играй со мной, женщина. Ты скажешь все, что я хочу знать, - он не стал договаривать «или», что-то холодное скользнуло по моей груди, мгновением позже последовала острая боль от пореза, из которого потекла кровь.

     - Иисус Рузвельт Христос! – вскрикнула я скорее от неожиданности, чем от боли, и выдернула руку. – Я сказала тебе, что даже не знаю, где мы находимся, идиот! Как я могу знать, где находится все остальное.

     Он удивленно моргнул и рефлекторно поднял нож, словно ожидал, что я на него наброшусь. Осознав, что я не собираюсь нападать, он оскалился.

     - Я скажу то, что я знаю, - произнесла я, с отстраненным удовлетворением отметив, что мой голос звучит твердо. – Тайник находится в полумили от тока для соложения примерно на северо-запад. Он хорошо спрятан в пещере. Я могу отвести вас туда от ручья, где вы меня схватили, но это все, что я могу сказать.

     Это было правдой. Я могла его найти оттуда довольно легко, но указать сейчас направление к нему? «Идите через просеку в кустах, пока не увидите дуб, возле которого Брианна застрелила опоссума, возьмите влево к квадратной скале, на которой растут пучки ужовника …»

     Порез был неглубокий, и я вовсе не истекала кровью, хотя мои руки и лицо были ледяными, а перед глазами мелькали крошечные огоньки. На ногах меня держало только желание, если дело дойдет до этого, умереть стоя.

     - Я тебе говорю, Ходж, ты не должен ничего с ней делать, ничего, - большой человек присоединился к группе возле меня. Он взглянул на меня через плечо Ходжа и кивнул головой. В темноте все они казались черными, но это говорил с легким африканским акцентом, бывший раб или, быть может, работорговец. – Эта женщина, я слышал про нее. Она ведьма. Я таких знаю, они настоящие змеюки. Говорю вам, к ней лучше не прикасаться. Она проклянет вас!

     Я выдала звучащий угрожающе смех, и стоящие рядом мужчины отступили на шаг. Я сама удивилась своему смеху, откуда он взялся?

     Но теперь мне стало легче дышать, и искорки в глазах исчезли.

     Высокий мужчина почесал свою шею, увидев кровь на моей рубашке.

     - Ты пролил ее кровь? Черт тебя побери, Ходж, - в его голосе зазвучали нотки паники, и он отступил назад, делая в мою сторону какие-то жесты.

     Совершенно не понимая, почему я это делаю, я выпустила из руки камень, провела пальцами правой руки по порезу и быстрым движением размазала кровь по лицу худого мужчины, снова издав устрашающий смех.

     - Проклятие, не так ли? – произнесла я. – Как тебе такое? Притронешься ко мне еще раз и умрешь в ближайшие двадцать четыре часа.

     Полоски крови выглядели темными на его белом лице. Он находился достаточно близко, чтобы я могла ощутить его кислый запах и увидеть зарождающийся гнев на его лице.

     Ради Бога, чем ты думаешь, Бьючемп, подумала я, страшно удивленная своим поступком. Ходж поднял кулак, чтобы ударить меня, но большой человек с криком ужаса схватил его руку.

     - Не делай этого! Ты убьешь всех нас!

     - Я, к черту, убью тебя прямо сейчас, мудак!

     Взбешенный Ходж сделал неуклюжую попытку всадить нож в большого мужчину, но тот, крякнув от удара, не нанесшего ему больших повреждений, вывернул руку оппонента, которую держал за запястье, и Ходж пронзительно вскрикнул, как схваченный лисой заяц.

     Тут же рядом с ними оказались все остальные, крича и хватаясь за оружие. Я развернулась и побежала, но успела сделать лишь несколько шагов, как кто-то схватил меня сзади и прижал к своему телу.

     - Вы никуда не убегаете, леди, - пропыхтел он мне в ухо.

     Он был не выше меня, но значительно сильнее. Я вырывалась изо всех сил, но он только крепче обхватил меня руками. Тогда я застыла с бьющимся от гнева и страха сердцем, не желая давать ему повод искалечить меня. Он был возбужден, я слышала громкий стук его сердца и чувствовала острый запах свежего пота за вонью несвежей одежды и немытого тела.

     Я не могла видеть, что происходит позади меня, но не думала, что они дерутся, просто кричат друг на друга. Мой захватчик пошевелился и прочистил горло.

     - Хмм … вы откуда, мэм? – спросил он довольно вежливым тоном.

     - Что? – переспросила я. – Откуда приехала? Э-э … ах, да из Англии, Оксфордшир, сначала. Потом Бостон.

     - О? Сам я с севера.

     Я сдержала автоматическую реакцию в виде фразы «Рада видеть вас», поскольку вовсе была не рада, и разговор прервался.

     Драка прекратилась так же внезапно, как возникла. С оскалом и недовольным рычанием остальные отступили перед ревом Ходжа, который заявил, что является здесь главным, и им лучше исполнять его приказы, или они поплатятся.

     - Да, это так, - пробормотал мой захватчик, все еще прижимая меня к своей грязной груди. – Вам лучше не сердить его, леди, уж поверьте мне.

     - Хмф, - скептически произнесла я, хотя должна была признать, что совет был дан из лучших побуждений.

     - И откуда же приехал сам Ходж? – спросила я. Он все еще казался мне смутно знакомым, я была уверен, что где-то его видела … но где?

     - Ходжпайл? А-а … из Англии, я думаю, - ответил человек с удивлением. – Разве не видно по его говору?

     Ходж? Ходжпайл? Звоночек, определенно, звучал громче, но …

     Было много разговоров и беспорядочного кружения, но вскоре мы снова отправились в путь.

     Двигались мы очень медленно, хотя присутствовала какая-то тропа, но даже при слабом свете взошедшей луны, движение было затруднено. Ходжпайл больше не вел мою лошадь, ее тянул за узду молодой человек, поймавший меня, с трудом заставляя животное продираться сквозь заросли. Я могла видеть его время от времени, стройного с буйной шевелюрой, которая достигала его плеч, и от этого его силуэт напоминал льва с гривой.

     Угроза немедленной смерти миновала, но мой желудок и мускулы продолжали сжиматься от опасения за мою жизнь. Ходжпайл пока победил в споре, но настоящего согласия между его людьми не было. Те, кто хотели убить меня и оставить мой труп на съедение скунсам и ласкам, могли прекратить всякие разногласия ударом из темноты.

     Я слышала громкий угрожающий голос Ходжа где-то впереди. Кажется, он двигался вдоль колонны взад и вперед, ворча, запугивая и покусывая, словно овчарка, пытающаяся заставить стадо овец двигаться.

     И они двигались, хотя было ясно даже для меня, что кони устали. Лошадь, на которой я ехала еле передвигала ноги, временами раздраженно дергая головой. Бог знает, откуда мародеры явились, и как долго они были в дороге прежде, чем явились на поляну с виски. Люди тоже замедляли шаги, туман усталости постепенно накатывался на них по мере того, как адреналин драки и спора оставлял их. Я чувствовала, что мной тоже овладевает апатия, и боролась изо всех сил, пытаясь не потерять бдительность.

     Все еще была ранняя осень, но на мне были только рубашка и корсет, к тому же мы находились высоко в горах, где воздух быстро остывал после захода солнца. Я постоянно тряслась, и моя рана горела огнем, раздражаясь от дрожи мелких мускулов под кожей. Она не была серьезной, но что если в нее попадет инфекция? Я могла только надеяться, то проживу достаточно долго, чтобы это стало проблемой.

     Как бы я старалась, я не могла не думать о Марсали, не могла не строить предположения о ее состоянии, начиная с сотрясения мозга с внутричерепным кровоизлиянием и кончая ее удушением в дыму. Я могла что-нибудь сделать, даже кесарево сечение, если бы была там. Никто другой не сможет.

     Я вцепилась в седло связанными руками, натянув веревку. Я должна быть там!

     Но я не была и, вероятно, никогда не буду.

     Ссоры и брань совсем затихли, когда лесная темнота сгустилась вокруг нас, но томительное чувство тревоги висело над всеми. Частично это было из-за страха погони, подумала я, а частично от внутреннего дискомфорта. Драка не завершилась, а была отложена до подходящего времени. Ощущение подспудно бурлящего конфликта висело в воздухе.

     Причиной конфликта являлась моя персона. Не имея возможности видеть во время спора, я не могла сказать, кто кого мнения придерживался, но ясно, что одна группа, ведомая Ходжпайлом, была за то, чтобы оставить меня в живых, по крайней мере, пока я не выведу их на тайник с виски. Вторая группа стремилась выйти из ситуации с минимумом потерь, перерезав мне глотку. И самая маленькая группа, представленная джентльменом с африканским акцентом, была за то, чтобы отпустить меня и чем скорее, тем лучше.

     Очевидно, что мне следовало поддерживать этого джентльмена и попытаться использовать его для своей пользы. Как? Я начала с того, что прокляла Ходжпайла, и я все еще была удивлена своим поступком. Не думаю, что будет умным начать проклинать их всех, это уменьшит эффект.

     Я поерзала в седле, которое стало сильно натирать внутреннюю сторону бедер. Не в первый раз я замечала, что люди отшатывались от меня, испугавшись того, чем я могла быть. Суеверный страх может быть эффективным орудием, но очень опасным в использовании. Если я по-настоящему испугаю их, они убьют меня без малейшего колебания.

     Мы пересекли перевал. Деревьев здесь было мало, и когда мы вышли на склон горы, передо мной открылось небо, необъятное и сияющее множеством звезд.

     Я должно быть ахнула, поскольку молодой человек, ведущий лошадь, остановился и поднял взгляд к небу.

     - О, - произнес он негромко, некоторое время смотря вверх. Потом был возвращен к реальности всадником, который проехал мимо нас, пристально уставившись на меня.

     - У вас такие же звезды там, откуда вы приехали? – спросил мой охранник.

     - Нет, - ответила я, все еще находясь под очарованием молчаливого великолепия над нашими головами, - не такие яркие.

     - Нет, не такие, - согласился он, покачав головой, и дернул лошадь за узду. То, что он так ответил, показалось мне необычным, но что с этим делать я не знала. Я могла бы вовлечь его в дальнейший разговор – Бог знает, мне нужны все союзники, которых я могу привлечь на свою сторону – но тут впереди раздались крики; вероятно, мы становились на ночевку.

     Я была развязана и стянута с лошади. Ходжпайл протиснулся сквозь толпу и схватил меня за плечо.

     - Попытаешься бежать, женщина, и пожалеешь об этом, - он больно сжал меня, вонзив ногти в плоть. – Ты нужна мне живой … не обязательно целой.

     Продолжая сжимать мое плечо, он прижал нож плоской стороной лезвия к моим губам, задев кончик носа, потом наклонился так близко, что я ощутила его влажное отвратительное дыхание на своем лице.

     - Одну вещь я не хочу отрезать у тебя, это твой язык, - прошептал он. Лезвие медленно скользнуло от моего носа вниз к подбородку, вдоль шеи, к груди, обрисовывая ее выпуклость. – Ты меня поняла, не так ли?

     Он ждал, пока я не смогла кивнуть головой, потом отпустил меня и исчез в темноте.

     Если он хотел вывести меня из себя, то преуспел в этом. Несмотря на прохладу, я вспотела, и меня трясло. Внезапно рядом со мной возникла высокая тень, взяла мою руку и что-то сунула в нее.

     - Мое имя Теббе, - пробормотал он. – Запомни, Теббе. Помни, я хорошо к тебе относился. Скажи своим духам, чтобы они не навредили мне, я тебя не обижал.

     Я машинально кивнула головой и снова осталась одна на этот раз с куском хлеба в руке. Я быстро съела его, отметив, что хотя он был и несвежий, но когда-то, сразу после выпечки был очень приличным ржаным хлебом, какой делают салемские женщины. Эти бандиты напали на усадьбу вблизи Салема или просто купили его?

     Седло было брошено на землю рядом со мной; с его луки свисала фляжка. Я упала на колени и принялась пить из нее. Хлеб и вода, пахнущие холстом и деревом, казались лучшим, что я когда-либо ела. Близость смерти значительно улучшает аппетит, и все же я надеялась на что-то более изысканное в качестве последней еды.

     Ходжпайл вернулся несколько минут спустя с веревкой. Он больше не утруждал себя угрозами, очевидно, решив, что ясно выразил свою позицию. Он просто связал мои руки и ноги и толкнул меня на землю. Никто со мной не разговаривал, но кто-то, поддавшись добросердечному порыву, набросил на меня одеяло.

     Лагерь разбили быстро. Костры не разжигались, ужин не готовился, люди, по-видимому, перекусили всухомятку так же, как и я, затем рассыпались среди деревьев отдыхать. Связанных лошадей оставили неподалеку.

     Я подождала, пока ходьба затихла, прикусила одеяло зубами и, извиваясь, словно червяк, отползла к другому дереву в семи ярдах от места, где лежала.

     У меня не было мыслей о побеге, но если какой-нибудь бандит, пользуясь темнотой, попытается ликвидировать меня, я не собиралась оставаться на месте, как привязанная к столбу коза. Если повезет, то я смогу учуять подкрадывающихся злоумышленников и позвать на помощь.

     Без тени сомнения я была уверена, что Джейми придет. Моей задачей оставалось выжить.

     Задыхающаяся, покрытая потом и обломками сухих листьев с порванными чулками, я свернулась под большим грабом и забилась под одеяло. Спрятавшись таким образом, я зубами пыталась развязать веревку на своих запястьях. Однако Ходжпайл связал их с армейской основательностью. Не имея способности суслика грызть веревки, я ничего не добилась.

     Армейская. Это слово внезапно позволило мне вспомнить, кем он являлся, и где я его видела. Арвин Ходжпайл! Он служил на королевских складах в Кросс-Крике. Я видела его очень коротко, когда мы с Джейми привезли тело убитой девушки в гарнизон.

     Сержант Марчисон был мертв, и я полагала, что Ходжпайл тоже сгорел в пожарище, который полностью уничтожил склады. Значит, дезертир. Или он успел сбежать до пожара, или его просто там не было. В любом случае он воспользовался шансом дезертировать из Армии Его величества под предлогом своей смерти.

     Что он делал с тех пор, тоже совершенно ясно. Бродил по сельской местности, грабя и убивая, и собирая вокруг себя подобных компаньонов.

     Они не выглядели сейчас единомышленниками. И хотя Ходжпайл провозгласил себя главарем банды, было очевидно, что он не сможет удержать это положение долго. Он не привык командовать, не умел управлять людьми, используя только угрозы. В свое время я встречала много военных, хороших и плохих, и видела различие.

     Я могла слышать его даже сейчас, он с кем-то громко спорил. Я видела прежде людей такого сорта; они на время могли подчинить себе окружающих благодаря вспышкам непредсказуемой жестокости, но редко задерживались у власти, и Ходжпайл вряд ли будет исключением.

     Он не сможет верховодить дольше того момента, как Джейми обнаружит нас. Эта мысль успокоила меня, как глоток хорошего виски. Джейми сейчас ищет меня.

     Я сжалась под одеялом теснее, испытывая небольшой озноб. Джейми будет нужно свет, чтобы искать следы, факелы. А они сделают их группу видимой и потому уязвимой, когда они подойдут к лагерю достаточно близко. Сам лагерь заметить будет сложно, костры не горели, люди и лошади рассеялись среди деревьев. Я знала, что были расставлены часовые, я слышала их передвижение и тихие голоса.

     Но Джейми – не дурак, сказала я себе, пытаясь избавиться от мыслей о засаде и резне. Он поймет по свежему навозу, что лагерь близко, и, конечно же, не направится прямо на него с горящими факелами. Если он проследит банду так далеко, то …

     Звук крадущихся шагов заставил меня замереть. Он слышался со стороны того места, где я сначала лежала. Я сжалась под одеялом, словно полевая мышь, которая увидела ласку.

     Шаги звучали то тут, то там, словно кто-то бродил по высохшим листьям и сосновым иголкам в поисках меня. Я задержала дыхание, хотя вряд ли кто мог услышать его за ночным ветром, свистящим в кронах деревьев.

     Я усиленно вглядывалась в темноту, но не могла увидеть ничего, кроме смутного движения среди деревьев в нескольких ярдах от меня. Внезапная мысль пришла мне в голову – быть может это Джейми? Если он подобрался к лагерю достаточно близко, то, скорее всего, он прокрадется сюда искать меня.

     Я потянула воздух от этой мысли и напряглась, натянув веревки. Мне отчаянно хотелось позвать его, но я не осмеливалась. Если это Джейми, то я просто выдам его бандитам. Если я могу слышать часовых, то и они могут слышать меня.

     Но если это не Джейми, а один из бандитов, который хочет потихоньку прикончить меня …

     Я медленно выдохнула, каждый мускул в моем теле дрожал от напряжения. Было довольно прохладно, но я буквально обливалась потом. Я могла ощущать этот запах, и тяжелый дух страха смешивался с более холодными ароматами земли и растительности.

     Движение исчезло из поля зрения, шаги удалились, и мое сердце загремело, словно литавры. Слезы, которые я сдерживала часами, пролились горячим потоком на мое лицо, и я заплакала, беззвучно сотрясаясь.

     Ночь вокруг меня была необъятна, темнота полна угрозой. Над головой сияли яркие настороженные звезды, и в какой-то момент я уснула.