Аннотация: Размышления о некоторых аспектах "Слова"
Александр Колосов
С точки зрения внимательного читателя
(Некоторые частные соображения по прочтению текста "Слова о полку Игореве")
С момента обнаружения "Слово..." незамедлительно угодило в руки филологов. И в этом ему крайне не повезло, поскольку предназначалось оно отнюдь не для ученых, а для нас с Вами - для читателей. Между тем текст поэмы, предлагаемый вниманию широкого круга читателей, к настоящему времени имеет очень приблизительное отношение к первоначальному.
Во-первых, оригинал отсутствует, и ученым приходится иметь дело с редакцией переписчиков, возглавляемых графом Мусиным-Пушкиным. Во-вторых, даже этот текст зачастую недоступен рядовому читателю, который вынужден во всем полагаться на добросовестность современных переводчиков, работающих (напомню) отнюдь не с оригиналом, а посему подверженных влиянию первой редакции. И, самое главное, до нас дошел единственный список поэмы, поэтому, грубо говоря, нет никакой гарантии, что монах-летописец, включивший "Слово..." в текст своей хроники, не внес в поэму своего понимания отдельных слов и выражений. Не исключены и обычные орфографические ошибки.
Однако основной бедой по-прежнему остается "перевод под концепцию": сначала составляется мнение о произведении в целом - на основе предыдущих переводов и теоретических обоснований к ним - а затем начинается "подгонка" оригинального текста к своему представлению о том как он должен выглядеть. И занимаются этим - увы - узкие специалисты, зашоренные от параллельных областей знания, озабоченные зачастую лишь тем, чтобы не вызвать огонь критики таких же специалистов из своей среды. То есть, художники пишут картины для художников и экспертов по живописи, а зрителю остается только изумленно хлопать глазами, наблюдая фиолетовую Луну и зеленое Солнце.
К счастью, реставраторы стараются все-таки сохранить изначальные изображения и цветовую гамму оригинала, а вот переводчики наши их благому примеру последовать не спешат. Перед тем, как приняться за основную тему, заявленную в подзаголовке, приведу парочку характерных примеров из научного перевода "Истории" Геродота, сопровожденного копией древнегреческого текста.
Так вот, даже в этом сугубо точном издании, предназначенном для исследователей исторической картины мира, скиты названы "скиФами", а горький источник Эк-сам-пей - "ЭкЗампеем". И если в первом случае ошибка переводчика вполне объяснима традиционным для России написанием имени кочевого народа сколотов, то вторая, на первый взгляд, необъяснима совсем. Между тем все предельно просто: раз Геродот иностранец, значит все случайные (да и не случайные тоже) звуковые совпадения его этнонимов, топонимов и прочих "имов" с русским языком недопустимы в принципе. "СкиФы" по-славянски говорить не должны. Очевидно, переводчик является приверженцем "Иранского варианта", сторонником акад. Абаева. Гарантия - в районе 75-80 процентов (есть ведь и другие школы).
В течение нескольких последних десятилетий нам преподносится научный перевод "Слова", осуществленный под непосредственным руководством акад. Лихачева. Дмитрий Сергеевич - человек всесторонне образованный, в узости научного кругозора его заподозрить трудно. Тем не менее - приходится, поскольку факты - вещь упрямая. Написанное пером и топором не вырубить, а уважаемый а.Лихачев никогда не скрывал, что является приверженцем (если не основателем) концепции безусловной европейской принадлежности всей русской культуры. Иначе говоря, любые другие культурные влияния если и не исключены (целиком), то, во всяком случае, вторичны по существу и крайне незначительны по объему. Грубо (грубо!) говоря, разбирая тенденции русской культуры, на Восток нам оглядываться не рекомендуется. Нет, Дмитрий Сергеевич, конечно же, не настолько навязчив, чтобы диктовать свою волю всем и каждому, но каждый, кому знаком метод комплектования творческого коллектива, прекрасно понимает, что "азиатам" и "двуглавым (подобным гербовому орлу)" места в редакционной группе по переводу "Слова" не нашлось.
В итоге мы имеем то, что имеем: перевод русской поэмы на русский же язык, в котором ни сами русские, ни кто-либо из русскоязычных жителей нашей страны не в состоянии понять и половины переведенного. А кто понимает почти все, что написано редакционной коллегией, сильно недоумевает - неужели Вот Это и есть жемчужина древнерусской поэзии? Ведь если переведено точно, тогда что получается? Автор поэмы - какой-то склочник, невесть по какой причине прицепившийся к давно умершему коллеге, явно превосходящему его по уровню интеллекта. Главный герой повествования - определенно полный недоумок с критически выраженной формой мании величия и клинической склонностью к суициду (подчиненные, впрочем, не лучше), агрессор по призванию. Великий князь Киевский окончательно впал в маразм, его собственные бояре над ним
потешаются совершенно открыто. Единственным более или менее положительным героем в повести предстают половцы, взимающие с русского населения, истерзанного кровавой распрей собственных князей, вполне цивильные подати, то и дело подвергаясь при этом абсолютно немотивированным нападкам, как со стороны распоясавшейся верхушки древнерусского общества, так и со стороны автора, прекрасно осведомленного об их исключительном благородстве, но ослепленного в своем шовинистическом угаре до полного идиотизма.
Время "сие" и "Бояново время"
Судя по рассматриваемому переводу, Автор действительно не находит ничего лучшего, как с первых же строк обрушиться с нападками на усопшего Бояна, обвиняя его в преднамеренном искажении действительности в угоду властьпредержащему слою населения Руси. И тут же возникает неразрешимая с точки зрения здравого смысла дилемма: а сам? Слепить героя из простофили и полного неудачника - это нужно очень крепко постараться. Десятки исследователей от профессиональных критиков до писателей типа В. Чивилихина многие годы пытаются найти в логическом посыле "Слова" малейшую зацепку, чтоб объяснить упомянутое противоречие. Ведь если не зацикливаться на отдельных фразах, а читать текст подряд, Игорь - фигура действительно героическая. Но и Боян в этом случае выглядит, как первостепенный мудрец, отнюдь не склонный к угодничеству; фразы, вроде: "Тяжко голове без тела, тяжко и телу без головы", "Ни хитрому, ни гораздому, ни птиць (об этом позже) гораздому, суда Божия не миновать" принадлежат явно не "витии", не краснобаю. Так почему Автор иронизирует над почтенным поэтом-мыслителем? По какой причине?
По той причине, что первая фраза "Слова" переведена на современный лексический строй украинского языка. На русском это предложение построено должно быть гораздо жестче и определеннее: "Ах, и С л а в н о Б ы нам, братья, Б ы л о начать словесами С т а р ы х воинских повестей Слово... Но начаться песне С е й по реалиям С е г о В р е м е н и, а не по замышлению Бояна!" Автор "Слова" откровенно завидует своему старшему собрату, но не уровню его таланта, не манере изложения - он и сам демонстрирует свое умение в этом ключе - а времени, в котором довелось творить Бояну, помнившему первые войны. А первые войны от похода Игоря отличались, как Небо от Земли. Когда "д е с я т ь С о к о л о в на с т а ю Л е б е д е й напускали... ...к а к о е могло б ы т ь н а с и л и е от Земли Половецкой"?
"Время Бояна"- эпоха единства и могущества Руси. "Сие Время" - раздор и раззор. На этом фоне Игорь и впрямь герой "нашего времени" - храбрый до безрассудства, благородный и самоотверженный... да что толку-то?!
Несколько слов к вопросу о безрассудстве
Оно настолько переплетено с самоотверженностью главного героя, что Автору специально пришлось сконцентрировать внимание читателей (или слушателей, что, в общем, одно и то же) на солнечном затмении и прочих приметах неблагоприятного похода, чтобы разделить одно от другого. И как-то в стороне остался главный виновник трагедии на Каяле. А редакторы перевода еще и усугубили подобное противоречие своей работой.
Для начала нужно сказать, что Игорь вовсе не собирался, испив донской водицы, кому бы то ни было подставлять свою голову, как это лексически следует из перевода, он всего-навсего был готов ею рискнуть. Своего рода спорт, аналогичный современному альпинизму. В общем ничего предосудительного, но... затмение... "Игорь ждет брата Всеволода". И дождался - на свою голову!
- Да в гробу я твое затмение видел! Мы сами себе Свет не хуже Солнца! - вот и все краткое резюме речи буй-Тура, если не считать здоровенного "булыжника", запущенного им в "огород" северско-черниговских воинов. Грубо говоря, Всеволод обвинил их в трусости, неумеренно восхваляя своих курян. Переводчики проморгали в тексте слово "сами". Видимо никто из коллегии в армии не служил, и не знает каково это, когда чужой командир перед строем, небрежно оглядывая ваши ряды, бросает мимоходом: "Все приказа ждут? Ага? А М о и м-то приказа не нужно - С а м и рыщут, как серые волки в степи, С а м и ищут С е б е чести, а командиру славы!" Немудрено, что взбешенное попреками войско из кожи вон лезло, чтобы в дальнейшем не дать и тени повода для сомнений в собственной храбрости. Дерзость предприятия вошла в состояние саморезонанса, когда полководцы бравируют перед подчиненными (и наоборот), и закончилась полным безумием (с точки зрения военной тактики).
Единственным извинением Всеволоду служит несокрушимая цельность его натуры. Даже обнаружив подавляющее численное превосходство противника, он не подумает отступить: куряне действительно останутся на месте и будут биться, прикрывая отход основного войска. А яр-Тур Всеволод, как и обещал, будет реять на переднем крае битвы, освещая его золотым своим шлемом.
Картина не для слабонервных! Но переводчики и тут не на высоте: не имей мы в своем распоряжении летописного рассказа о том же событии, на основе перевода никогда б не смогли составить себе представления о ходе сражения.
"Русские полки оступиша" подано, как "приготовились", вместо "отступили", и посему совершенно непонятной делается одна из лиричнейших картин мировой поэзии:
"Что мне шумит, что гремит далече рано пред зорями?! Игорь-князь П о л к и З а в о р а ч и в а е т - Ж а л к о ему м и л о г о б р а т а Всеволода!"
Можно смело дать голову на отсечение - противников этого самоубийственного решения в отряде не отыскалось, а вот редакционная коллегия подобным высоким страстям в творческом плане явно не соответствует.
Но оставим фактологию, вернемся к эпике, оперирующей своими законами. И здесь - в мифологической канве событий - Игорь безумцем не выглядит. Разве что в глазах наших "евроремонтников", редактирующих текст поэмы так, как им подсказывает концепция их главы.
"Земля н е з н а е м а я", Див и Полночь
Нет, до чего же, порой, проклятые факты мешают порядочному исследователю! Концепция есть, доказано-передоказано на тысячу раз, что азиатчиной в нашей культуре если и пахнет, так едва-едва, да и то в облагороженной западной переработке. А тут - на тебе: посреди текста 12 века засел какой-то невесть откуда взявшийся Див, да так засел, что ни обойти его, ни объехать. И что прикажете делать?
Уверяю Вас, если постараться, выход всегда найдется. Для начала нужно минимизировать сцены с его участием, а затем объявить второстепенным заимствованием из враждебной этнической среды. Так сказать, одолженным на время для исполнения конкретной роли; в нашем случае - функций лазутчика половецкого воинства. Смотрите, что получается:
"Взвился Див, кличет с верхушки древа, велит послушать земле н е в е д о м о й... (далее следует перечень земель, завершающийся Тьмутараканью). А половцы неготовыми дорогами побежали к Дону великому, кричат телеги в полуночи, словно лебеди растревоженные. Игорь войско к Дону ведет. Уже ведь беды его сторожат ("пасут") птицы по дубравам ("птиць по дубию"), орлы зверей на кости сзывают, лисицы брешут на красные щиты...", ну и так далее. В общем, с точки зрения академической науки - полный порядок. Правда кое-где пришлось слегка подчистить список Мусина-Пушкина (вместо "птиць подобиу" сделать "по дубию"), ну да это, учитывая вышеприведенные особенности "Слова", беда невелика есть.
Да, с точки зрения науки, невелика. А с точки зрения поэзии - полный разгром. Главный герой выглядит абсолютным дегенератом. Автор - второразрядным рифмоплетом из школьной стенгазеты: во-первых, допускает смысловой повтор - птицы сторожат беды несчастного Игоря, а орлы зверей на его же кости зовут - а, во-вторых, грандиозной бессмыслицей смотрится странное выражение "уже ведь". Получается, что Игорь ведет свое войско к Дону лишь потому, что птицы уже ожидают его гибели. Непонятно в этом аспекте и поведение половцев - все указывает на то, что черниговцам вот-вот придет полный конец, так что ж они так всполошились-то, почему побежали по бездорожью, рискуя переломать несмазанные свои телеги?
А, между тем, все незамедлительно становится по своим местам, если найдется честный ответ на простенький вопрос: для какой такой надобности следовало абсолютно современное русское слово "незнаемой" переводить на столь же современное "неведомой"? Ну, какая, казалось бы, разница?
Да, вот представьте, разница весьма значительна. И специалистам она прекрасно известна. "Я с тобой и знаться-то не хочу!" - фраза совершенно грамотная на современном русском. Интересно, кому придет в голову построить ее же следующим образом: "Я с тобой и ведаться не хочу!" То есть, фраза "...велит послушать Земле н е з н а е м о й..." в сочетании с перечнем земель, всех, без исключения, принадлежавших Руси до появления половцев, одним махом ставит жирный крест на любой концепции европеизма. А следом меняется и вся обширнейшая трактовка поэмы.
Внимание, приступим:
"Ночь стонала ему грозою - птиц усыпив, свист зверинный подняв. (Но) встрепенулся Див, кличет с верхушки древа (или древка): велит прислушаться землям забытым (или отторгнутым)... А половцы по бездорожью побежали к Дону великому, кричат телеги Полуночи (у Мусина предлога "в" не имеется) лебедью встревоженной (правильней было б - терзаемой - ну да ладно): "Игорь к Дону воинов ведет уже, ведь от беды его спасает "птиць подобиу"!"
Орлы зверей на кости зовут, лисицы брешут на красные щиты... О, Русская земля! Уже за шеломом! (или за холмом)"
Не правда ли, звучит несколько иначе? И ни в чем не противоречит ни здравому смыслу, ни - что гораздо важнее - списку г. Мусина. Ведь разбивка на предложения древнего текста делалась произвольно, как переписчикам казалось правильнее. При этом отпадает всякая необходимость "осовременивать" такие понятия, как "пасет" (у переводчиков получается, будто древнерусский поэт где-то нахватался уголовно-милицейского жаргона, в то время как Автор использовал слово, однокоренное понятию "пастырь" - оберегает).
То есть, в поэме Игорь продолжает свой рейд в расчете на помощь какого-то "птицеподобного" покровителя, именно поэтому половцы бегут прочь, взывая к Полуночи (Тьма, Мгла вообще играет немаловажную роль в поэме). И я не могу за неимением места подробно обосновать свою позицию, но по логике событий, по сочленению пар смысловых понятий, получается так, что покровителем Игоря выступает Див, который пытается бороться с Тьмой, но в итоге терпит поражение.
Свержение Дива наземь в устах киевских бояр есть один из синонимов победы половцев. В переводе, о котором мы ведем речь, предпринята крайне неуклюжая попытка выдать слово "вержеся" за "бросился". Очередная подмена понятий: с собой можно много что сделать, но вот свергнуть - это уж ни в какие рамки не лезет, термин предполагает превалирование посторонней воли.
Перун и Троян
Сначала разберемся с Перуном - это задача не из самых сложных. Одним из недостатков разбираемого перевода безусловно является то, что сколько уж лет многочисленные исследователи "Слова" теряются в догадках - куда у Автора потерялся Перун? Главное божество киевского пантеона необъяснимым образом исчезло из мифологического действа поэмы. На этом основании построено, как минимум, с полдюжины совершенно ложных концепций. Просто все мы как-то забываем про то, что "Слово" писано не для нас сегодняшних, а для нас же - только тогдашних. А тогдашним "нам" Перуна искать необходимости не было - он, как живой, стоял перед нашими глазами во время чтения поэмы.
Помните, кто у нас был зачинщиком и духовным предводителем несчастного рейда? Кто ни под каким предлогом не желал уйти с поля боя? Бог войны и грозы! Вы только послушайте как о нем сказано у Автора: " Стоишь на брани... прыщешь на воинов стрелами калеными, гремишь мечами харалужными... куда, Тур, поскачешь, золотым шеломом посвечивая, там лежат головы поганые..." На Каяле реке Автор меняет прозвище Всеволода с буй-Тура на яр-Тур. Для нас нынешних разницы никакой, для тогдашних - громадная: гнедой тур-Золотые Рога это один из образов Перуна, Зевса, Юпитера, Тора и прочих громовержцев индоевропейских пантеонов. Согласитесь, эпитеты для подобного существа требуются поблагороднее, здесь "буем" не обойдешься, "яр" гораздо солиднее - более ярко выражен
цветовой контекст. "Яр" - сначала "светлый", все остальное уже потом. Не думаю, чтобы Дмитрию Сергеевичу это не было известно, но здесь попахивает "легкомысленным" поэтическим подходом, а его группа сочиняла "научный перевод": раз имя не названо, значит и говорить не о чем. Я же говорю - "Слову", как поэтическому памятнику, категорически не повезло.
Полагаю, что не больше повезло ему и как источнику мифологических представлений. Потеряв Перуна, наши исследователи изобрели нового "бога" - Трояна. "Были века Трояновы, минули времена Ярослава, были походы Олега, Олега Святославича... то было в иные рати, и в иные походы, а о такой битве не слыхано!" Ни этот известный эпизод, ни другие упоминания в изначальном тексте имени Трояна не дают ровно никаких оснований для причисления данного персонажа к русскому языческому пантеону. Сопоставление Трояна и Триглава ни на чем, кроме совпадения именного звучания, не базируется. Точно с таким же успехом с Трояном может быть сопоставлен знаменитый вратарь-хоккеист Владислав Третьяк.
На сей раз к переводу поэмы претензий нет никаких, но следует вспомнить о том авторитете, каким в научном мире пользуется имя а.Лихачева - нам не оставляют никакого шанса на свободу аналогий. А, между тем, русская эпическая поэзия являет нам очень странный пример героического "ранжира". Для европейской традиции, разумеется.
Европейский эпос на высшую ступень пьедестала почета практически единодушно выдвигает героя-змееборца: Геракла, Беовульфа, Зигфрида, Сигмунда и Сигурда. Даже в Ирландии, вообще лишенной ядовитых змей, на первом месте в мифологическом соревновании фигурирует св.Патрик - их победитель. А в русском эпосе главенствующее положение занимает Илья Муромец, отодвигающий на второй и третий планы двух богатырей-змееборцев: Добрыню и Михаила Потыка (Потока). Исключение - решите Вы?
Но стоит только бросить взор на индоевропейский Восток, как исключение становится правилом.
Индия - герой супер-класса Арьюна и змееборец Трита.
Иран - победитель дракона Заххака шах Траетаона (Феридун) и величайший воитель Рустам.
Русский эпос в эти рамки укладывается вполне органично.
Наиболее тесно, особенно в применении к "Слову", он связан именно с иранским эпосом: "Авестой" и великой "Шах-намэ". Имеется, говоря кстати, и документально зафиксированное связующее звено - мифология тех самых сколотов-скитов, которых отечественные переводчики упорно называют скифами.
Согласно Геродоту, прародителем своим сколоты считали некоего Таргитая - сына Папая (Зевса) и богини реки Бористен (Днепра). Мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, будто Таргитай воевал с каким-либо драконом, но то, что большинство скифологов идентифицируют сей персонаж с Тритой и Траетаоной и сводят его имя к числительному - "Третий", позволяет предположить нечто подобное с высокой долей вероятности. Весьма интересным дополнением в этом аспекте выглядит греческая версия того же мифа, где в роли Таргитая выступает змееборец-Геракл.
Внимание, начинается самое интересное. Согласно греческому преданию, сколоты (они же скиты) родились от связи Геракла со змееногой девой Ехидной, жившей в приднепровской пещере. От дочери (или внучки) дракона Заххака и скифского (ладно уж!) князя Заля рождается знаменитый Рустам, на седьмом веку жизни погибающий в волчьей яме, вырытой сводным братом. К слову, иранское ругательство "сагзи", соответствующее русскому оскорблению "пёс", применялось по отношению к Рустаму именно потому, что созвучно со словом "сак" (скит, скиф), да и сам Фирдоуси принадлежал к тому же народу и в работе над книгой использовал его предания.
Соответствий в образах Рустама и Ильи Муромского столько, что исследователи сбиваются со счета. Главными называют сюжеты с выращиванием коня, смертельной битвой против собственных сыновей (оба одержали победу), мифологической смертью (Рустам похоронен в яме-ловушке, Илья спит в днепровской пещере). Оба, по преимуществу, ведут кочевую жизнь, а любому виду оружия предпочитают булаву и голые руки.
Но существует и одно любопытное различие: потомку змеерукого Заххака в критических ситуациях приходит на помощь Симург - птица, а Илье - мать Сыра Земля. Так отчего, интересно бы знать, столь слабы были ноги прославленного богатыря? Почему в наиболее распространенном варианте былины о его первом выезде калики перехожие лечат Илью водой?
В общем, по всему получается так, что ни Рустам, ни Илья и не могут сражаться со Змеем, если угодно, по кодексу тотемного "табу". Эту работу за них исполняют более древние герои. За Рустама - шах Траетаона, потомкам которого служит скифский богатырь. Но Илья служит князю Владимиру... потомку кого? Получается, что потомку "Третьего" - князя-героя, борца со Змеем. Отсюда и маниакальная преданность несправедливым владыкам, проявляемая при всем внешнем бунтарстве "близнецами". И, если в иранском эпосе "Третий" - это Траетаона, то русский эпос иного имени, кроме Трояна, на основе упомянутого числительного не знает.
Я не могу доказать полную тождественность Трояна сколотскому Таргитаю, но обращаю внимание на еще одно численно-смысловое совпадение. На седьмом веку Траетаоны (династии, основанной иранским змееборцем) от руки родственника погибает Рустам, Иран захватывают арабы. На седьмом веку Таргитая (1 век д.н.э.) под ударами родственников-сарматов гибнет триединое сколотское царство. На седьмом веку Трояна Всеслав поднимает мятеж против Ярославичей, Русь впадает в череду междоусобиц, резко усиливающую половцев.
"Седьмой век Трояна" в этом контексте просто поэтическая метафора, означающая начало всеобщей гибели по собственной вине. "Тропа Трояна чрез поля на горы" - прекрасно известный древнему русичу путь на Кавказ вдоль Дона, к Тьмутаракани, именно туда, как выяснилось в дальнейшем, и направлен был поход Игоря. "Века Трояна" - эпоха первопредка Игоря, как русского князя, культурного героя, вносившего порядок в окружающий хаос изначального Мира. Это на мифологическом уровне. На поэтическом языке - время создания Руси. Все средневековые династии, так или иначе, возводили свое происхождение к языческим богам, но Троян не божество, а соединительное звено, первый русский князь. В перечне древних сражений, с которыми сравнивается битва на Каяле, действуют только прямые предки Игоря и Всеволода.
Подлинным артефактом "Слова" следует признать также виртуозное использование в целях поэтической образности мифологического лексикона древнейших текстов "Авесты", традиционно приписываемых пророку Заратуштре. Речь идет о сугубо понятийном аспекте таких терминов, как "лень" и "активное действие" (древнерусские "нега" и "буесть"). Но для этого нам потребуется перейти к следующей теме
"Вещий сон" Святослава Киевского
Повествование о "мутном" сне великого князя и толковании его образов киевскими боярами - один из, как ныне принято выражаться, культовых эпизодов "Слова". И не только его, но и всей мировой поэзии в целом. Объем печатных материалов, посвященных исследованию этого отрывка, по совокупности, превосходит наверное "Илиаду" с "Одиссеей" вместе взятые.
Нигде, пожалуй, "темные места" поэмы не сконцентрированы с такой густотой, как здесь. И нигде Автор не демонстрирует более изощренного инструментария метафорической живописи - в буквальном смысле слова. Умение рисовать фразами вообще искусство не из самых распространенных, а совмещать полученные при этом пары рисунков, перетекающие один в другой и наоборот - и вовсе. Ничего дурного не хочу сказать про авторов других эпосов: чтобы судить об их талантах и мастерстве подобного рода мне пришлось бы в совершенстве изучить не только языки, на которых они творили, но и системы образного восприятия мира, присущие их языкам. Могу с ответственностью заявить лишь о том, что в отечественной литературе, доступной рядовому провинциальному читателю, искусство Автора "Слова" стоит в полном и гордом одиночестве.
Покажу это на примере. "...сыпахуть ми тощими тулы поганых тлековин великий женчюгь на лоно..."- жалуется князь дружине, спрашивая совета по истолкованию кошмара. Это "... по Русской Земле прострошася половцы, аки пардуже гнездо..."- уверенно отвечают бояре. Тощие тулы всеми переводчиками толкуются, как пустые половецкие колчаны, и в принципе толкуются верно, хотя если из них сыплют жемчуг, то пустыми-то они, во всяком случае быть не могут. "Тощие" в данном случае применено Автором в прямом смысле этого слова. Внимательный читатель, для которого "тулы" в "колчаны" переводить не нужно, охватывает картину целиком: крупные жемчужины из узких "тулов" катятся по телу старого князя, словно тощетуловые гепарды-половцы, стремительно рассыпающиеся по Русской Земле. Картина - потрясающая. Перевод рядом с поэтическим текстом Автора выглядит карандашным наброском девятилетнего ребенка, вздумавшего по какой-то причине скопировать одно из полотен зрелого Коровина или К. Васильева.
"... и неговахуть мя."- так завершается этот кусок текста в устах Автора. "И великое буйство подаста Хинове."- объясняют бояре. То есть, "буйство" здесь на первый взгляд выступает оппозицией "неговахуть"(баюкают, переведенное отчего-то, как "величают"). Ощущение возникает такое, что переводом поэмы и впрямь занимались профессиональные толкователи снов: "во сне все наоборот". Но сон-то видит не Автор, он меньше всего озабочен сохранением подобных условий.
Не знаю, сумел ли я достаточно убедительно показать, что русская и иранская эпика вырастают из идентичной мифологической среды, из единого корня, что Автор "Слова" и авторы "Авесты" и "Шах-намэ" пользуются общими понятийными образами (хотя, зачастую, враждебными во внутренних взаимоотношениях - двойняшки тоже, в определенном смысле, конкурируют в утробе матери). Но "нега" в понимании Автора - слово с ярко выраженным негативным (нега-тивным!) оттенком, в то время, как "буйство, буесть" несут явно позитивный настрой. Многоуровневая образность "Слова" настолько вызывающе бросается в глаза, что не заметить этого обстоятельства можно лишь в одном случае - плотно смежив вежды. А в этом эпизоде, перенасыщенном вторыми и третьими планами, на первый взгляд, уж слишком все просто.
Если исключить демона лени - на авестийском "Бушйаста". Возможно я неправ, но слово "Хинова" в сочетании с "буйство" появилось у Автора не случайно, у него вообще ничего случайного нет и в помине. Случайности там и тут возникают лишь в "научном" переводе. Создается впечатление, что именно поверхностным, зачастую тенденциозным (ну, если угодно, концептуальным) переводом обусловлено такое изобилие "темных мест" в "Слове".
В сне Святослава нет абсолютно ничего непонятного, если пользоваться поэтическим языком, а не филологическими построениями. Давайте, посмотрим вместе.
"Этой ночью с вечера, одевали меня, - говорит,- черным саваном на кровати тисовой..."
Тис, как дерево печали и смерти, фигурирует практически во всех индоевропейских поэтических языках. Черный саван - явная нелепость, и поэтому, собственно говоря, возникает у князя потребность в толковании. Бояре дают исчерпывающий ответ: смертный одр - это покинутый Игорем и Всеволодом престол Святослава; черный саван - затмение солнца, Тьма, погубившая дерзкий поход.
"... черпахуть ми синее вино с трудомь смешено..."
"Труд" в разных вариантах перевода трактуется, как прах, пепел, горе. Последний вариант придется отвергнуть - зрительный образ горя в рассказе князя отсутствует, а прах и пепел, по сути, единообразны. Каждому, кто внимательно прочел ответ бояр, и так понятно: синее вино (Черное море Тьмутаракани) Святославу намеревались поднести его молодые родичи - "два Солнца", два Светославича, да вот сгорели дотла и в море погрузились. Что тут загадочного?
Следующий эпизод с гепардами и убаюкиванием мы уже рассмотрели в качестве примера.
"Уже доскы бес кнеса в моем тереме златоверсем"
Ответ здесь единственный, если не притягивать истину за уши: Див повержен на землю - это единственный персонаж, связанный в тексте с вершиной дерева. Нужно быть полным невеждой в логическом образном строе родного языка, чтоб, подобно нашим "евроремонтникам", не понять тревогу Святослава, обнаружившего, что "конек" кровли его Дома куда-то исчез. Переводчики, кстати, это понимают тоже, поэтому всячески стремятся выставить в роли "конька" двух Светославичей, игнорируя поэтическое чутье Автора, которого на словах сами же и превозносят: Игорь и Всеволод уже использованы в толковании сна, повтор в этом случае может допустить безответственный графоман, но никак не поэт уровня Автора.
А вот и еще одно "темное" место, завершающее сон:
"Всю нощь с вечера босуви врани возграяху у Плеснеска на болони, беша дебрь кисаню, и несошлю к синему морю."
Бояре и здесь не дают маху, их ответ абсолютно ясен и не допускает двух толкований - босые (в значении "серые") вороны - это прекрасные готские девы, идущие на берег синего моря под перезвон русского золота, воспевают время казни князя Буса, лелеют месть за хана Шарукана. Текст здесь явно испорчен "...дебрь кисаню и несошлю..." переводу не поддается, но посмотрите каким образом наши доблестные "лихачевцы" его восстанавливают!
Из "дебрь кисаню" они слепили "дебрь Кияню", а "несошлю" превратили в "не сошлю". И получилось следующее: "Всю ночь с вечера серые вороны каркали у Плеснеска на болоте (бывшая чаща Кия), и не мог их прогнать к синему морю"! У любого внимательного читателя сразу возникает серьезное сомнение в умственной полноценности бояр, окружающих Святослава, и его самого, потому что ни один мало-мальски мыслящий человек, то истолкование, какое он получил на эту фразу, иначе, как полной галиматьей, воспринять не может. Откуда взялся "Бус"? Про какое золото речь? И куда девалась "чаща Кия", если на ее месте ни с того, ни с сего возникло болото? Это же уму непостижимо! И каким таким способом человек, лежащий на смертном ложе, может прогнать взахлеб орущих воронов с болота (причем обязательно в сторону моря)? Тут, как говорится, дай Бог, с лица-то согнать! Ну и Автор! Ну, начудил!
Слава Богу, киевские бояре лишь в былинах выглядят недоумками. Они-то своему князю все разъяснили как было на самом деле. А вот переводчики проявили свою полную некомпетентность и отсутствие элементарной логики в рассуждениях. "Босуви врани" не только "серые", но и "вороны Буса" - те самые, что выклевали очи повешенного славянского князя, в переносном смысле - готы, погубившие его. Затем в оригинальном тексте с первого же взгляда вычленяются слова "киса" (кошель) и "несошА" ("несошЛ"), что в самую первую очередь требует рассмотреть следующий вариант: "добрая киса была у них, и несли ее к синему морю". Тогда и упомянутое боярами золото находит свое место в сне Святослава, и не поминаемый ими Кий исчезает из оного.
Ну ведь просто же! Простей некуда! Однако ложно понимаемая научность перевода приводит к своеобразному снобизму, к ограниченности мышления, подобному узколобости незабвенного доктора Вагнера (специально для "истинных ученых" - это персонаж из "Фауста", а не композитор).
Почтительнейше прошу прощения за неуместное ерничество, но, думаю, что господа филологи заслужили и большую резкость, потому что последний пример их усилий в переводе "Слова" не просто нелеп, а оскорбителен для его Автора. И кроме его преданных читателей заступиться за поэта, выходит, некому:
"Дети бесовы"
"... а погании сами, победами нарищуще на Рускую Землю, емляху дань по беле от двора." По мнению редакционной группы а.Лихачева эту фразу следует понимать так: "... а поганые, с победами приходя на Русскую Землю, взимали дань серебром со двора." И, чтобы ни у кого не возникло недоуменных вопросов, в примечаниях к тексту для преподавания студентам в ВУЗах, любезно пояснили, что "бела" есть обобщенное выражение денежной дани, произошедшее от серебренной монеты.
Простите, но стоило ли в таком случае огород городить? Понятно, что русским князьям чуточку обидно, что какие-то чужаки собирают денежки, предназначенные им, но чтобы столь бурно негодовать по этому поводу? Тем более, что Автор, всячески восхваляя князей, предпочтение отдает все же родной земле, а, согласно ему же, эта самая земля разорена собственными правителями. Почему же именно половцы удостаиваются самого жестокого эпитета в поэме: "Дети бесови"? Что же натворили они такого дурного? Ольберы и шельбиры тоже, небось, в стороне от поборов не стояли - и ничего.
Да в том-то и дело, что русские князья дань "побеле" не собирали даже с литовцев, поляков и греков. Потому что "дань побеле" - дань девушками. Это понятие до сих пор сохранилось в местных диалектах России в виде "бела" - незамужная девушка, девственница. А выражение "по беле от двора" означает полное уничтожение населенного пункта, ибо пока мужчины были живы, "дань побеле" никому взять не удавалось, в том числе и самому Ивану Грозному. В понимании Автора "Слова" русичи и половцы - полные антагонисты, возможность примирения между которыми не заслуживает даже обсуждения:
"Молвит Гза к Кончакови:
- Аже сокол к гнезду летит, соколича расстреляеве злачеными своими стрелами!
Рече Кончак ко Гзе:
- Аже сокол к гнезду летит, а ве соколца опутаеве красною дивицею!
И рече Гзак к Кончакови:
- Аще его опутаеве красною девицею, ни нама будет сокольца, ни нама красной девице, то почнут наю птици бити в поле Половецком!"
Но к науке, согласен, это никакого отношения не имеет, во всяком случае к той, которую нам упорно пытаются выдать за истинно классическую. "Слово" слишком удалено от нас по параметрам временной шкалы, чтобы кто-нибудь из узких специалистов сумел в одиночку привести его в удобный для современного восприятия и не искаженный фактологически вид. Следовало бы создать группу интеллектуалов, включающую в свой состав специалистов по истории раннего русского средневековья, по истории славянских стран, филолога, профессионального критика уровня Льва Анненского и обязательно эксперта по логике. Особо необходимо присутствие в группе поэтов, активно работающих по линии структурирования собственных текстов.
Текст поэмы буквально сплетен из пригоршни сквозных образов. Вот, фактически навскидку: линия Бояна, древа, "птиць", рек, стягов, "синего моря", "буести". Другой читатель конечно же отыщет свои. Плюс к этому неимоверно усложнена композиция, строй текста. Нам понадобятся самые точные слова современного языка, полномасштабная дискуссия вплоть до интеллектуальной драки, без оглядки на авторитеты.