С утра выпал снег. Холодало давно.
Пожухла трава, посерели сараи,
И люди сходились и грелись вином.
И даже в санях притащились с окраин
У нас, как всегда, не отлажен обряд:
Сырые дрова да намокшие спички…
А я любовалась, как паклю кудрят
На гнёзда с затык озорные синички.
Мне снилась зима. Зарябиненный лес.
Стремительный лёт горностая за мышкой…
А грубые руки срывали мой крест
И фал, обжигая, прорезал подмышки…
О, грубое слово! Как редко сама
Я их раздавала. Видать в равновесье,
Мне их навалили сегодня сполна,
Пока толковали: сжигать ли, повесить…
С утра выпал снег. Холодало давно.
И в пользу костра голосов было больше.
Ужель в винных бочках наметилось дно?!
Аль уголь остался не проданный в Польшу?!
Варшава ещё будет греться углём
Веками… и к третьему тысячелетью
Её горделивый фасад просмолён,
Стремительной кошкой за угольной клетью…
Я помнила много… и Слоним, и Лодзь…
Пока разжигали, пока ликовали…
Вихрастый малец все прилаживал гвоздь
К пруту, чтоб, наверно, горел на накале…
Я ведала много… Смотреть на толпу
Вдруг сделалось лень – слишком все повторялось.
Стояла, спиной прислонившись к столбу,
О, только б еще голова не склонялась…
Как охнул палач! Как шугнулся народ!
И снег почернел, и вихрастый мальчишка
Сидел, в изумленьи раззявивши рот!..
…а все же до крови стянули в подмышках…
Останутся шрамы. И мне не забыть!
Пусть пылко влюбленной, во сне ли, в работе:
Как любят, как люто умеют казнить!
Гнуть шеи упрямые душам и плоти!