Непонятно - то ли небо начинало белеть, то ли. Что же? Это тож, впрочем непонятно. Вообще много таких странностей у нас происходит. Каждый день почти. Никто уж не боится этого - с каждым случалось. И нормально вроде все. Целые ходим. Ходим. Родим.
Господи, есть ли слово такое родим? Вот странность - не помню. Вроде слово нормальное, но всеж звучит как-то не по-нашему. Родим.
Так вот - с кем странности не случаются, те сами просто странные ходят. И вроде человек человеком - а сразу поймешь как взглянешь - не тот уже совсем. Изнутрь его другая. И лезет наружу как будто бы. Вот этого страшатся - бежать, бежать - жарко шептала та - а щас что - сидит на крыше и звезды именами называет. Какими - неясно. Да и много меняется, много.
Бежать? Тоже странности. Прыгать - ума лишаться. Этот сказал - что делать? Делать - на стенку бычить. И куда, отста
А семьнадцатого родила. Тельце такое зеленоватое.
Веснушки выходили по весне. Опасность. Все разбегались по норам, кто не успевал добежать иль от Кромки иль еще откуда - западал.
Нервотрепка. Вакуум в ноздрях. Маленький да удаленькие. Все это я назову эпохой. Не перерреррееер....еррер.
Глупость и разгильдяйство. Вторичная обработка. Мы все - все, за исключением нескольких других можем ее вспомнить. Да незачем... Бывает, встретишь Пукова - с которым еще на втором реакторе водку пил и все смеялся - и видишь -
--
и чего, главное, не ясно, что видишь-то. Мы тут моглибббббббббббббб
14 букв б в ряд? Реально!,- говорю я и хитро прищуриваюсь,- Упаковка. Нас спасет упаковка. Они понимающе отворачиваются, делая вид, что не понимают моего напряженно-нервозного взгляда. Можно: спать, есть, заниматься любовью, делать вид. Никто не оборотень. Все выпронты. Кто родит - будет чувствовать благодать и это наконец пррр.
Первым делом - площадь у поста. Безопаснее, когда за тобой приглядывают. Многие сидят там часами. Уткнувшись в газеты, шахматы, радио. Просто смотря перед собой, нервно сжимая руки. Или пальцы? Моя проблема - могу забыть что угодно. Но я не в обиде - моя телесная обитель не.