Аннотация: Литобзор романа Валентина Поздышева из журнала 'Москва' в номерах 7 и 8 (2011).
Публикации:
1) Русский литературный интернет-журнал "МолОко" (20.12.2011) - [полная версия].
В свете последних выходящих книг известных мастеров слова, обретших популярность на ниве биографий советской жизни, некого было представить в сравнение, когда в одну когорту вновь и вновь вмещается дотошный перечень одних и тех же авторов, и даже не просто имён, но уже пресловутых издательских "брэндов". А как хотелось бы осмыслить много больше мнений и воззрений на общее прошлое от малоизвестных пока авторов, нежели истории от постоянно мелькающих в прессе растиражированных писателей.
"Неискажённый лик эпохи"
К концу минувшего лета постоянные читатели журнала "Москва" смогли запечатлеть со страниц литературного издания "Портрет эпохи", принадлежащий перу Валентина Поздышева.
Лицо сюжета - общезначимое отображение Истории через соединяющиеся малые детали житейских историй, заполнивших собой неделимую атмосферу, выходящую за рамки статичного холста нашей общей эпохи.
Так много в срисованных человеческих характерах узнаваемых линий, в границах коих каждый распознает своих соседей и друзей, а кто-то - самого себя. Произведение это не включает в себя историографическую последовательность, но имеет важную человеческую составляющую в изображении времени. Именно через срез людских судеб показаны виды самой нашей эпохи, в рамках огромной страны.
Кроме всего прочего, это произведение знакомит с тем, что собой представляет образ автора в произведении и какими уловками при самовыражении порой наполняет он свой текст. Ведь доходит до того, что по сюжету угадываешь в разговоре героев презентацию самого этого романа, который, ты, собственно, читаешь. Роман написан по принципу, о котором рассуждают и в самом тексте; где текст автора не что иное, как "поток сознания", почти "второе я" автора Валентина Поздышева, которого можно процитировать словами его героя: "В хорошо организованных повествованиях автор остаётся почти без собственного прямого слова, хотя и вездесущ в них". И главное, там же: "носителем речи является персонаж, а выразителем сознания - автор".
Но самое удивительное, что угадать, где автор вспоминает себя, а где отдаёт право экспозиции на полях своего романа "участнику изображённых событий" - однозначно сложно. Тем и интереснее читать и разгадывать ассоциативные узелки. И всё большим уважением за лёгкую ироничность в общении с читателями проникался я, следуя пояснениям в тексте: "То, как автор старается скрыться, форма его литературной маскировки оказываются чрезвычайно существенными для постижения тех целей, которых он хочет достичь".
Надо отметить, сам автор Валентин Поздышев говорит с героями сначала по-отдельности, будто втолковывая им что-то личное, а потом рассматривает "самостоятельные" диалоги персонажей, чтобы потом вновь выдернуть для приватного разговора, словно желая поправить или указать на ошибки. Конечно же, это похоже на театральную постановку, в коей режиссёр диктует, нашёптывает текст так, чтобы актёрам стала понятнее суть их игры на сцене, во избежание непредвиденного отступления от задумки автора-режиссёра.
Скрупулёзное возведение вроде бы простой разговорной речи в ранг интеллектуальной, где из обычных словесных оборотов могут рождаться зрелые умствования, выходящие за рамки житейских разглагольствований - не редки во всём повествовании.
Этот текст, как можно заметить, способен выскребать леность в мозгу, которая у некоторых уже завязла в голове от лёгкой беллетристики, но где есть ещё, во благо, сопутствующий лёгкий юмор, что присутствует и в романе Поздышева. И юмор этот - как удачно подвернувшаяся скамейка на прогулке - в своё время и в нужный момент появляется.
И очень интеллигентные, но не только узко интеллектуальные, что надо признать, а именно что по-светски интеллигентные беседы так услаждают читательское восприятие и радует начитанный ум. "Однако активно жить - это значит жить располагая надёжной информацией" - звучит в одной из дискуссии очень меткое утверждение, но и разоблачение наивного взгляда на жизнь хватает в этих умных беседах: "Природа слепа, она не ценит нашей изобретательности". И на помощь поспевает выход, где - "Естествознание на службе у обществознания".
Так настойчиво герои романа отыскивают решения для жизни, что не можешь усомниться в их активном стремлении, свойственное инициативным людям.
И ещё о хитростях авторского текста. Вот, к примеру, в тексте, а не в диалоге, читаем: "Ты наконец встала. Со вздохом, точно старуха". Думаю, тут читатели согласятся, что это так похоже на наставления постановщика пьесы. Будто весь текст романа - расшифровка диктофонной записи, где различимы явные для слуха диалоги, и где есть нечто по типу ремарок, суфлёрских подсказок, которые, тем не менее, ложатся в общее пространство текста. А порой мы словно слышим внутренний голос актёров этого жизненного театра, который ограничен во времени и интерьером, который не играет роли, когда на сцене - судьбы.
И, как было сказано: "Личность и представляет собой нечто иное, как систему усвоенных ролей". В общем, мир остаётся быть театром. И Валентин Поздышев верно ставит форму воссоздания нашей действительности через умозрительные подмостки театральной сцены. И сюда же очень точно вписывается изречение в тексте из его романа: "В хорошем актёре всегда присутствует ещё и сторонний зритель". И обронённая по тексту одним из героев фраза: "Налицо органическое слияние игровой и целесообразной деятельности, то есть собственно творческий труд!" - точно соотносится с данным романом, доказывая его высокоразвитый потенциал, как элитарной литературы, и я совершенно не боюсь использование здесь этого термина.
Ещё одна замечательная особенность это - почти незаметный переход от одной сюжетной линии к другой. Конечно же, как и в реальной жизни, такие перескакивание в процессе мышления заметнее отображаются в наших диалогах с интересными людьми, когда мы, вместе с собеседником, прыгаем от темы к теме без неожиданностей в момент перехода, но лишь после осознаём, как далеко мы ушли в сторону от основной сути. Так рассматривают и любую картину, где есть не только центральный объект, но есть панорама, фон и интерьер, в которых обитает один или несколько дополнительных изображаемых объектов. И даже портрет, где необязательно фокусировать внимание исключительно на глаза изображаемого, но даже улыбка, положенье рук, овал лица и линии величавой фигуры - предмет пристального внимания.
Так на всём протяжении сюжета постепенно, но, всё же, врываясь в дополнительную сюжетную линию, мы сворачиваем вместе с автором в такие известные некоторым по опыту, но неизведанные тайны для четы Марьиных, одних из ключевых героев романа. Любовный треугольник, который оборачивается пятиугольником, втягивает разнонаправленными векторами, как в шахматах, когда ради взятия одной фигуры выманивается другая, устранив которую, достигается желаемое. Но жизнь отличается от правил на расчерченной доске, и поэтому любовная рокировка героя, помогающего найти в ситуации благополучный исход, заставляет верить в происходящее, когда само бытие наше также сводится часто в сумятицу от опрокидывания с ног на голову всех наших умственных раскладов на личное будущее.
И так по всему роману становится занятно с каждой новой главой ожидать очередного нырка в сторону - необъяснимой по началу, но тем не менее логичной впоследствии, ведь "жизнь - это такая игра, правила которой вырабатываются в самом её процессе". И я верю, большинство читателей прельщают такие загадки, и сама необычность словесного самовыражения привлечёт читателей к данному автору.
Любой текст, излучающий высокую академично интеллектуальную и бытовую философию, способен влиять на умы читателей. Так и в "Портрете эпохи" найдётся много точек средоточия эквивалентов мудрости для всякого, применимо к его жизненному опыту. Не могу здесь не вспомнить фразу из романа: "Без борьбы притупляется всё лучшее в человеке". Как верен этот тезис, и как быстро запомнился он в моей памяти, что неоднократно я возвращался к нему уже и в бытность (вне чтения художественной литературы), вворачивая его, как аксиому, в беседах на темы, не исключающих волевых и решительных поступков. Так благотворно влияет писатель Валентин Поздышев в одних только отрывках из романа, которые выстроились в моём мозгу, помимо целенаправленного желания купить полноценную книгу в дальнейшем, в некую череду правил поведения в обществе, чтоб в себе самом нести величие целой эпохи, которая зиждется на индивидуальности каждого гражданина.
Как горько, но всё равно неуёмно хочется заслушиваться внутренним разговором одной из героинь по имени Фаина об одиночестве: "Я всю жизнь одна. Вот то-то и горе! Вокруг меня народ так и кишит, но никто не знает, как я одинока. Я страшно одинока! Да, одинока: некому меня послушать; да, одинока: не умею сказать; да, одинока: ты можешь оттолкнуть... да, одинока: боюсь людского суда".
Чего здесь нет настолько явного, чтобы не принимать, как своё? Да всё, чем наполнились думы, - побывало и в жизни миллионов людей.
Все отзвуки печали от упущенных желаний проникают вглубь и моего читательского ума из каждого предложения, где Фаина размышляет с перенесённым образом своего возлюбленного в свою память: "Во всяком случае, ты уже спокойно мог бы положить руку туда, куда тебе хочется. Сколько раз я поднимала к тебе лицо для поцелуя, а ты только тормошил меня за плечи и говорил: "Чудо вы наше!"
Как чуждо и невыносимо становится героине в людском мире собственное существование от душевного переживания. Так реалистично горестно воспринимается и сам мир фрагмента романа. Но героиня не настолько слаба, чтобы лишать себя жизни, как кому-то показалось бы закономерным, следуя логике персональных трагедий молодого поколения. Как отметила специфическое суждение во взгляде на окружающее одна из подруг Фаины: "Твоя несчастливая душа и в светлом видит отблеск темноты". Да, личность героини поэтична, коль всматриваясь в её открытый образ, так отзываются о ней сторонние наблюдатели. Нельзя не согласиться. И чуть далее приведу мысли самой Фаины для убеждения.
Беседа наедине с душой о противоречивом настроении и о творческой натуре объекта пламенной любви слышится как будто в замкнутой пустоте, и лишь читатель целиком подхватывает сакральный разговор: "На что тебе горячая любовь: ты живёшь в практический век, и в вашей среде бытует почти спортивная борьба (кто кого смог, тот того с ног...); есть дом, своя крепость, есть домоправительница, хозяйка - вот и славно! Можно жить и творить. Ан нет, Всеволод, милый, во всякой жизни любовь дороже всего. Любовь - это главное... для женщины, во всяком случае. Мужчина и женщина - это основная расстановка сил в нашем обществе в наше мирное время. Любовь выше добра и зла, глубочайший смысл её непостижим. И чтобы ни делалось ради любви и красоты, всё нравственно, всё не имеет ничего общего с грехом".
И в следующей главе автор говорит со стороны героя, того самого Всеволода, который и являлся вожделенным объектом, дальше уводя к сокровенной истине всего, чего иногда стеснялись мы признать, борясь с барьером собственных предубеждений: "Образумься и взгляни на девушку как на дочь, а не зарывайся в неё душой, лицом и руками, ты всё равно не сможешь её взять, ведь между твоей безмерной тягой к ней и ею, этой прелестной юностью, встало само время, неумолимая стрела времени, нацеленная всегда в одну сторону - против тебя. Ты опоздал.
Внемли голосу рассудка! Эта девушка не достанется тебе ещё и потому, что ты, дожив до седых волос, не свыкся с красотой и никогда ею не обладал (если честно) и даже не жаждал её заполучить. А когда она вдруг поманила тебя, ты испугался как мальчишка и обошёлся с ней не по-мужски, чем доказал себе и людям, что тебя уже заграбастала старость, которая <...> "склоняет человека больше к созерцанию, чем к действиям"".
И герой Всеволод в постоянном желании отстаивания "покоя и разума" беззаветно требует от себя: "Обрети вновь душевную тишину и отраду".
Надо подчеркнуть, несомненно, что автор всегда помнил, как и главные его герои, над тем: "Как высказать слово, чтобы в сфере сухих юридических понятий оно, не потеряв своей сугубой законности, произвело глубокое эстетическое впечатление, чтобы его смысл неотразимо овладел сознанием слушателей благодаря ответным чувствам, а не только путём череды логически обоснованных суждений?". За это непременно возникает потребность выказать автору свою читательскую признательность. За лицом одного из главных персонажей однозначно скрывается и автор, говорящий на одном языке со своим героем о тексте как будто предполагаемого повествования: "Своеобычность его стиля как раз и заключается в том, что стиль этот существует на границе смыкания понятийного языка строгой юриспруденции и риторико-поэтической вольной образной речи. Трудный, но похвальный опыт слова. Не сообщить, а внушить".
Валентин Поздышев демонстрирует неизменные черты характеров людей в исторической эволюции. Автор, словно ветерком, влетает под личину героев, чтоб незаметно подслушать мысли. Автор мечется из угла в угол эпохи нашего общего отечества. Ему, как и ветру, ведомо многое на широком пространстве Родины. Как и в журнальном варианте отрывков из романа, видится всё изображённое на "портрете" обрывками эпохи, собранными авторским дуновением в одном месте, но в разделённом (по номерам) издании.
Валентин Поздышев в свободной для себя манере создал эпический роман, где не отнял у своего читателя возможности обратить внимание ещё раз на картину нашей жизни объективным взором. Но прямо в тексте, как будто напоминая о самостоятельности авторского суждения и его праве на эту самостоятельность, заявляет: "Я отрицаю человека-массу - добровольно усреднённого чувака, находящего удовлетворение в том, чтобы думать и поступать "как все", чувствовать себя "как и весь мир" и, однако, нисколько не страдать от этого. Я отрицаю весь ваш интерстиль". Автор не распыляется на общее и поверхностное в своих мыслях, сберегая сознательную оболочку авторского стиля, как человеческую плоть, при обращении на которую ясно виден образ писателя Валентина Поздышева.
И как гласит последняя фраза завершающей главы из подборки отрывков романа: "Чудесная вещь - горизонт: это - место исчезновения, но и появления тоже".
Смело ожидаю успешного появления Валентина Поздышева на горизонте русской литературы.
Валентин Поздышев. "Портрет эпохи". Журнал "Москва" NN7, 8 (2011)
Алексей ЗЫРЯНОВ, Тюмень
Валентин Александрович Поздышев родился в 1932 году. Окончил Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (химический факультет) и Литературный институт им. А.М. Горького.
Первые рассказы опубликовал в журналах "Москва" и "Октябрь". В издательстве "Советский писатель" вышли сборники рассказов "День как день" (1966 г.), "Неслышный снег" (1970 г.), роман "Неотложность" (1986 г.).