(как обстоят дела с географией у наших литераторов?)
Очень редко в русскоязычных критических статьях и очерках объектом наблюдения становятся путешественники в литературных текстах авторов, размещённых на пространстве любых литературных журналов. А между тем каждый из нас не мыслит свою жизнь без главной дороги и строит свой Путь по собственным канонам. Куда бы мы не шли, мы всюду разные, но все мы -- путники, а жизненная трасса имеет общие законы взаимодействия, поэтому нам всем будет полезно познать географию жизни людей неглупых, чтобы собственный маршрут стал бы чуточку легче и понятней, со всеми его изгибами и колдобинами.
Я имею свой взгляд на литературных туристов. Я сделал узкую, но очень наглядную подборку. Периода с начала текущего года и до разгара этого лета всецело хватило моей критической мысли для поимки литературных персонажей для классифицирования их по категориям литературных странников. Возможно, мой анализ и сопоставление кого-то удивит, но если и найдётся из опытных литературных пилигримов, кто способен поведать о четвёртой категории странников (помимо трёх из моего готового списка), то пусть удивит меня самого и всех читателей.
Пространство отбора. Журналы выбирались из числа не столичных, но от этого находящихся лишь в более выгодном положении. Ведь где, как не в провинции, имеют представление о широте пространства, более отдалённых мест, чем их родная окраина? Столичные литературные жирдяи... ой, прошу прощения, конечно же, я хотел сказать журналы... как в случае с ГлебомШульпяковым, чей многоплановый роман я подробно затрону в этом обзоре, был не иначе как по причине сговора проигнорирован функционерами главных московских периодических изданий. На своей странице в социальной сети "В контакте" сам Глеб поделился информацией об этом случае довольно сдержанно. Тут можно и предположить, что сам-то текст был недостаточно хорош? Ну, кто не читает литературных журналов и не знает автора Глеба Шульпякова, тот конечно по-топоровски начнёт заведомо бранить и без аргументации (во имя усиления настырной позиции) безапелляционно сбрасывать зарвавшегося автора крупного произведения. Но говорить о тех главах романа "Музей имени Данте", что уже напечатаны в июньском номере "Сибирских огней", в уничижительном тоне даже злостному критикану невозможно, если он только не станет сублимировать ахинею и тараканий поток из своей головы и выливать всё это на несчастную бумагу всевозможных периодических изданий или интернет-страниц.
Что я сам могу сказать после прочтения доступных глав романа Глеба Шульпякова? Бесспорно выверенный текст, сюжет нетривиален, потому как сложен в большинстве своём из историй жизни авторского окружения и на основе записок одного из граждан советской эпохи (в 30-е годы). И представлена только лишь правда в этих самых записках жителя социализма 30-х, но обработаны они яркими мазками художественного пера профессионального литератора, коим является Глеб Шульпяков, к тому же ещё и редактора журнала "Новая юность".
Итак. Ещё одним соображением поясню, почему не московские журналы взяты мной в оборот. Я не мстил за Шульпякова, как могло сразу показаться, мы с ним не дружим против кого-то, его я знаю только как писателя, хотя дружить с ним я вполне бы считал достойным. И вообще, о столичных журналах пишет Кирилл Анкудинов из своей адыгейской глубинки для уфимского журнала "Бельские просторы" и интернет-портала "Свободная пресса". Я же, находясь в Тюмени, напишу о самых заметных литературных высотах и достойных авторах, а также приличных середняках словесности, кто уже опубликовался в различных точках на самой широкой литературной карте толстожурнального мира, живущего за порочным кругом Московского Кольцевого АДа.
И, знаете, да, - о, счастье! - обнаружил в нашей необъятной журнальной периодике все три типа литературных пилигримов. Узнать моему читателю, кто он есть среди них и почему любит именно такую категорию туризма по жизни, рассчитываю, будет интересно и он последует за мной в моём обзоре незамедлительно.
В общем, обнаруживается в когорте путешественников в литературном пространстве, по моему разумению, всего три категории. А это, как и в жизни, выглядит наглядно на простых и понятных образах человека путешествующего: 1) изредка размышляющий праздношатающийся обыватель (таков герой молодого писателя Всеволода Непогодина); 2) вдумчивый созерцатель мира и людских судеб (у Глеба Шульпякова прямо такой человек) и 3) истинный странник за неизведанным, но манящим в реальную географическую даль (вот уж такой герой у опытного Олега Ермакова).
Это что касается пространства. А время в своих произведениях все три автора представляют перекликающимися звеньями трёх узких границ столетней эпохи прошлого века, а именно: Ермаков -- в советском прошлом, когда герой едва достиг 18-летия; Шульпяков -- в начале 90-х, но с отсылками в 30-е в записках неизвестного, а по сюжету персонаж живёт ещё и в наше время; и Непогодин своей сюжетной основой в наших днях, но не без возвращений в нулевые и, конечно же, куда без исторических отсылок, когда речь идёт о городе Одессе и его известных улочках. Никто не остаётся лишь в своём времени, что радует. Жить всегда одними лишь текущими моментами нельзя: как в жизни, так и в литпроцессе.
Что получаем: прошлое советское (О. Ермаков), настоящее посленулевое (В. Непогодин) и -- три во дном с незабываемыми девяностыми (Г. Шульпяков). Прям как на подбор! И даже влюблённость в девушек особый имеет оттенок, но разносторонний для каждого рассматриваемого произведения. У Ермакова главный герой влюбляется в девушку постарше своих лет, у Шульпякова -- она младше его, а у Непогодина - хоть стой, хоть падай -- сверстница. Ну, прямо авторы как сговорились, и мне такую литературную шараду учудили, будто зная, что попадут под мой обзор, поэтому так извернулись, но проделали это в своём художественном стиле. Такие случайности в любой литературе имеются: и к месту, и в тоже время неожиданно. Тем паче нам, литкритикам, приятно, что попалось без банальностей в виде унылого повтора в сюжетной линии. Что жизнь надиктовала, то и пишут авторы -- а нам того и надо.
А почему же "странники литературы": двусмысленно звучит, согласны? Я объясню. И странствующий, и в тоже время странный человек. Литературные герои вам не хухры-мухры, простых решений не приемлют, то своды мира сотрясают так, что мир играет по их нотам, то звёзды загораются для них.
Ну, что ж, теперь вперёд!
Олег Ермаков "С той стороны дерева" ("Урал" NN2-3, 2013)
Когда я в начале лета включил этот роман в свой список, то ещё не знал о лонг-листе "Русского Букера-2013", но тем приятнее, что мой читательский выбор шёл параллельным путём с премиальным.
Теперь, не отвлекаясь, о романе.
В имеющемся жанровом литературном многоголосье Олег Ермаков (как автор книг, переводившихся на многие языки мира) разбирается и доступными примерами в своём тексте помогает понять другим своеобразно, что "романтизм совсем не то, что о нём говорят. Теории развивают, подбирают определения. Но романтизм -это просто влюблённость. Влюблённость в мир, как в женщину. Далее: реализм - страсть остывает. Модернизм- причуды вместо любви. Постмодернизм - уже некрофилия". Вот, такой вот зачин для восприятия предлагаемого текста.
У героя, только-только закончившего советскую школу, возникает непреодолимая страсть к путешествию, что выталкивает его вместе с другом из родного города отправиться на поиски чего-то главного, чего нет в их понуром городе. Загадочный объект его внимания находится в Восточной Сибири, у озера Байкал; герой связывает это место с одним мифом, о котором он прочёл в одной мудрой книге. Кажется, есть выбор, есть дорога, но на протяжении романа герой не может объяснить себе внутреннее противоречие: "Вот удивительно. Я здоров и молод. У меня всё есть, кров, одежда, мечта моя сбылась: живу на Байкале. Чуть мечту не потерял, но вовремя одумался. Вернулся. Что ещё надо? Откуда эта непонятная тоска?". Но жизнь вдали от родительского дома не такая уж тоскливая, ведь появляется -- Она, и с ней не всё так просто. Мне кажется, роман всерьёз описывает реально существовавший расклад, который в своё время подвёл героя к писательской стезе, а автор лишь вспоминает свои годы. В это легко поверить, потому что так составить линию сюжета ни одному писателю и в голову не взбредёт, настолько так правдиво происходят все перипетии: открытия неизведанного и злоключения, и новые участники на пути, а вместе с ними и поворот судьбы под разными углами, и бытовые переделки, которые не выдумаешь нарочно. И герой, помимо совершаемого им похода, не остаётся лишь в своих грёзах о главном в его жизни путешествии, но погружается в не менее таинственное приключение мира древней книги: "Потянулся за фолиантом... И только его раскрыл - чёрная молния расколола белый мрамор, я успел увидеть колонны, портики, тела. Свет погас! Вот в чём дело, уже сообразил я. Прекрасно. Может, движок сдох, это время от времени происходило, и электростанция вырубалась. Но меня удивляли видения. Они казались живыми. Мгновенная вспышка озарила эти развалины, фигуры, мифы, строчки трагедий. Я почувствовал лёгкий ужас. Трудно объяснить. Но я вдруг со всей отчётливостью понял, нет, не понял, это просто коснулось меня, пробрало дрожью - знание жизни на меловых берегах Средиземного моря. Это всё было правдой: топот ног по сходням триер, блеяние жертвенных овнов, витийства поэтов, чаша цикуты и прогулки философов в тени рощ. И в этой тьме, озарённой на другом берегу веков, в какой-то лачуге на топчане, укрытом бараньей шкурой, лежал некий юнец, вперив взгляд тёмных глаз - прямо в меня. Я ощутил силу этого взора, этой дуги.
И всё пропало.
В моих руках была тяжёлая книга, пальцы касались её шероховатых врат. Книга, взятая в библиотеке, и больше ничего...". Ну, разве не истинный книголюб мог такое написать?
Само название романа выведена из мифа: "Там на его берегу бил источник. И где-то ещё другой. И здесь, именно здесь начиналась музыка, в горах. И мне чудилось, что она и приведёт на тот берег с одиноким деревом в рыжих потёках, странным деревом Сиф, за которым открывается совсем другое пространство.
И останется только шагнуть туда, в косую полосу тени...". И весь сюжет мы в одной лодке, в одном шаге с автором от разгадки.
Глеб Шульпяков "Музей имени Данте" ("Сибирские огни" N6, 2013)
Какой путь героя этого романа? Это воспоминания героя современности, а также собранные тетрадные записи человека почти что исчезнувшей эпохи. Повороты судьбы, где простой, но непредвиденный поход в магазин может обернуться распутицей; где простой поворот железнодорожной стрелки меняет историю России.
Чем озабочен герой?- спросите вы. Успеть любить близкого человека, успеть понять смысл жизни и обрести что-то важное - так я могу ответить.
Хочется выразить отдельную благодарность за возвращение в те времена, рассказанные автором, когда книги перепродавались на развалах втридорога, когда люди искали и находили раритетную литературную периодику, а ещё спасибо за воспоминание философских посиделок интеллигенции на могилах русских мыслителей или в узких комнатках и кухнях. За всю эту притягательную прогулку по истории из нашего времени с многолетней связью тех времён:
"- Знаете... зачем казуистика? - Гек не смутился. - Я же об идее говорю, не о картошке. Когда набьют брюхо, понадобится смысл. Через пять-шесть лет - зачем жить? - понимаете? Кто мы? откуда? куда идём? Без ответов на эти вопросы нет человека. А тут - русский европеизм. Взять идею... как всеобщую, как государственное направление. Есть же рынок национальных идей, американских или арабских, израильских. Одних советских сколько было? Идея русского европеизма могла бы стать бомбой на этом рынке. Посильнее, чем балеты Дягилева или Ельцин на танке. Это ведь наша культурная основа, заимствовать. Никто лучше нас этого не умеет делать. Возьмите то, что осталось от старой культуры. Архитектура и живопись, музыка, литература - всё это пересажено с европейского. Но как расцвело у нас!
- Но зачем, - грустно перебила его девушка. - Это же вторично, где развитие?
Она посмотрела на Якова.
Тот помотал головой, откашлялся.
- Не понимаю, - сухо сказал он. - Как можно рассуждать об истории, не учитывая религии. Наша основа - это православие. Вся русская история разворачивалась внутри православия. Оно и есть суть нашей истории. Без религии, без нравственного аспекта ничего не возможно. Вся жизнь в религии - и она в жизни. Так было и должно быть.
Все замолкли, а Яков говорил, помогая себе ладонью, прямой и напряжённой:
- Семнадцатый год был не против капитализма, а против петровских реформ. За старую историю. За возрождение религиозного сознания. Просроченный бунт, революция как контрреволюция. Потому что нельзя было разделять русскую жизнь на светскую и религиозную. Нельзя было подчинять Церковь. И те, кто пришли в семнадцатом, просто вернули старый уклад, снова сделали жизнь страны литургической. Все эти съезды - это же Соборы. "Крестные ходы" на парадах... Я уж молчу про нетленные мощи на Красной площади. Сталин - Бог-Отец. Но теперь-то, когда советская власть кончилась, почему не вернуть власть обратно, не возвратить её Церкви? Зачем эта подмена?"
И параллельный герой 30-х из тетрадных записок тоже не чурался в своё время прогулок: "Я блуждал по улицам Ленинграда. По тёмным переулкам и по мостам, содрогающимся от хода поздних трамваев. В скитаниях по городу мне часто вспоминался тот удивительный вечер, когда после стихов и пения я провожал её. Как мы шли рука об руку, и передо мной открывался мир, хотя ничего особенного передо мной не было. Как говорили о книгах и путешествиях. О городе, который свёл нас. О моей любовной лирике, которую она отказывалась принимать на свой счёт, потому что считала себя недостойной подобного вдохновения.
Мы говорили обо всём и ни о чем. И вот это - идти рядом и говорить ни о чём - стало теперь высшим счастьем. С того вечера я несу это счастье, как самое дорогое в жизни. Обращаюсь к нему в самые тоскливые, чёрные минуты. Беру у памяти бережно, по крупице - чтобы хватило надолго. Как скряга из Дубровичей, собираю и храню минуты, когда счастье переполняло меня. Эти минуты, они мой музей. Лучшее, что есть в нынешней жизни. Да и в будущей тоже, поскольку мне всё чаще кажется, что ничего более счастливого со мной уже не случится...". Хорошо, что такая литература путешествий может быть такой нежной и взрослой одновременно.
Знаете ли вы Одессу, дорогие читатели? Я уверен, что недостаточно? Тогда есть шанс воспользоваться тем случаем, что местный автор предстанет перед вами литературным гидом.
По большому счёту, вас ждёт праздная прогулка с элементами описания улицы, на которой, как на линии судьбы, выставлена вся жизнь одесского героя.
Ну, а кто же герой, родившийся, как жемчужина, у самого Чёрного моря? А зовут его... Да-да, выдумал, писатель Всеволод Непогодин героя по имени Велимир Недопёкин. И, конечно, никто ему, Непогодину, не поверит, что не с себя он в самом деле написал портрет. Знаем мы его: живёт, как пишет, а пишет всё о том же -- о жизни не безоблачной, о поколении своём, да-да, о том, которое уже назвал, ну, самым беспардонным образом - "говнопоколением" (читайте, кто не в курсе, нашумевшую уже повесть "Generation G" в "Неве" N7, 2012). В Одессе по другому не умеют, все лица -- срисованы с натуры. И было так всегда в Одессе: кто ж это всё забудет; так одесситы по сей день живут . Мы любим их за оптимизм, за юмор, но Непогодин Всеволод -- смелый реалист. Он уровнем пониже славных мэтров, но искренностью выжимает искры слёз, вот, даже у меня -- прожжённого литкритика.
Без скандалов нынче невозможно в литпроцессе, поэтому не мог не взять я в оборот одесского возмутителя "фэйсбуков" и "ЖЖ". Да, Всеволод Непогодин не угоден многим. Но не каждый знает его как писателя, но как бесхитростного и безжалостного комментатора из соцсетей -- вполне.
Герой из его нового романа раскрыт на всю катушку: "А ведь был когда-то подающим надежды молодым человеком. Приносил школьные табели с одними пятёрками, участвовал в городских олимпиадах по различным дисциплинам, получал повышенную стипендию в университете, выезжал за рубеж на международные студенческие конференции. Мне недавно исполнилось двадцать семь лет. В карманах негусто и сквозняк в голове". Я о Севе Непогодине уже сказал: с чем он живёт, о том и пишет.
С чего бы быть таким угрюмым герою по имени Велимир Недопёкин? Да просто, как сам он говорит, все "товарищи-ровесники, которые, казалось, ещё вчера рвали стринги на девичьих попах, теперь покупают своим жёнам слинги в магазинах для молодых мамаш. Мои одноклассницы, ещё недавно гулявшие по клубам ночи напролёт, ныне не спят в тёмное время суток, возясь с грудными малышами. А я боюсь семейной рутины и тягот деторождения. Для себя пожить хочется, для себя". Скажу отдельно, кто ещё не знает, что Непогодин в июле на эту тему опубликовал статью "Русская семья как провинциальный атавизм" на сайте "Свободной прессы" (http://svpressa.ru/blogs/article/70647/), и, конечно, не обошлось без перебранки. Платон Беседин на той же площадке возражал ему в своей заметке "Манифест обречённого женатика" (http://svpressa.ru/blogs/article/70648/); все прения продолжались в соц.сетях, цитировать их здесь будет неуместно по соображению этики.
И в продолжение затронутого момента вновь вернёмся к тексту и герою, который о себе рассказывает так: "Некоторые ещё "отдают долг Родине", строя год-другой императорские дачи для армейских хапуг, но меня сия участь, к счастью, миновала. И после двадцати лет несвободы и отсутствия выбора прикажете впрячься в семейное ярмо и мучиться с чужим неинтересным человеком до конца своих дней? А жить-то, жить-то когда? Хочется мир поведать, попробовать себя в искусстве, найти ярких людей, с которыми каждая минута как праздник, а не думать круглосуточно о том, как забить провиантом холодильник и пахать как проклятый по шестнадцать часов в день, потому что "жене необходима новая шуба" или "ребёнку надо дать хорошее образование"". Таков герой Велимир Недопёкин, и автор Всеволод Непогодин не далеко ушёл -- он весь в своём герое.
А что такого может с ним случиться экстраординарного? Для него -- это: "Жить в солнечном городе, будучи горячим парнем и влюбится снежной зимой в снежную королеву - что может быть неожиданнее?!". Спешу заверить: подразумевается всего лишь неприступность девушки, а не итог экспериментов автора с одесскими галлюциногенными грибами. И многие знают, какое это чувство, любовь, и сколько сил уходит, но, как сам герой Велимир Недопёкин говорит: "Французский бульвар - это мой персональный антидепрессант, эффективнейшее средство для снятия стресса и сильнейший наркотик, с которого я никак не могу соскочить". Ну да, накладка вышла, автор наркоман, но -- эстетический.
Если кто-то не захочет прочитать очередной роман одесского повесы, то выделю, на всякий случай, умозаключение героя о своей "холодной" пассии: "Простому парню из квартала железнодорожников не нужна зажравшаяся дичь с шизоидным клоповником внутри черепной коробки. И грустной фее, живущей в мире приторной лжи, не нужен воинственный писарь, привыкший только к неподдельным словам, чувствам и поступкам...". Он нужен нам, читателям журналов, мы на такое с удовольствием ведёмся. Ведь автор искренен: "Талантом я не вышел и поэтому Курт, Джимми и Эми не приняли меня в свой "Клуб 27". Никто не захотел разделить со мной утреннюю трапезу. Завтракаю в одиночестве, жуя поджаренную ветчину. Вообще я планирую отказаться от поедания мясного. Я давно заметил, что люди, ощущающие на себе прелести вегетарианства, выглядят гораздо счастливее людей, эмоционально обсуждающих подорожание мяса". Ох, как мне, тюменскому вегетарианцу, было отрадно прочитать признание героя. Обычно "травожуй" в России -- объект людской насмешки, а здесь я получил отдушину.
И кроме этого немало порадует иных другое размышление: "Западническая традиция обитания в съёмном жилье мне абсолютно чужда. Почвеннические корни и чувство дома мне прививали с ранних лет...". А мы поддержим автора и пожелаем заработать на литературном поприще немалые блага, способные помочь построить новый дом. Нам всем желателен обновлённый дом: культуры, быта и семьи.
И напоследок ко всему: "Теперь вы знаете, что и где находится на Французском бульваре. Найдёте где выпить и закусить. Можете к Карцеву нежданно в гости нагрянуть или попытаться застать в своём рабочем кабинете Киру Муратову. Я свою миссию рассказчика выполнил". А я уж прочитал о всём об этом, к чему желаю приобщить других, благодаря литературному обзору.