Саша только что запустил в лабораторию интернациональную группу первокурсников - турки, индийцы, вьетнамцы, причем из десяти последних четыре Нгуена (Саша мимоходом гадает: случайность или родовое имя?). Главное - с самого начала установить правила. "Сумки, пожалуйста, складывайте при входе", - повторяет он, подкрепляя слова указательным жестом. "Ничего не трогайте", - это тем, кто уже тянет руки к приборам, на некоторых из которых, между прочим, знак радиационной опасности. Как всегда, кому-то надо повторить особо. Юзмана на них нет, думает Саша, он бы рявкнул еще при входе. Юзман - стажер из университета Анкары и по совместительству лаборант, парень столь горячий, сколь и добродушный. Сегодня он отпросился в Лондон, утрясать проблемы с визой. "Ты либерал, Саша, - смеется Юзман, глядя, как тот в очередной раз приводит в порядок установки после занятий, - настоящий демократ! Ты еще не понял, что с ними нужно как можно строже?"
Наконец, все усаживаются. Саша пересчитывает подопечных - их на два больше, чем в списке. Как всегда, пребывая в бюрократических заботах своих, деканат не удосужился внести в журнал последние изменения. Саша, спотыкаясь и чувствуя неловкость, читает имена. Слава богу, никто не улыбается. Наверное, студенты привыкли. Или они достаточно взрослые, чтобы не смеяться над произношением русскоязычного преподавателя.
Мобильник звонит на середине списка.
Саша колеблется. Надо было отключить, досадует он, опять забыл! Момент хуже некуда, но Саша очень не любит сбрасывать звонки. Если сбросить сейчас, то перезвонить получиться не скоро, потому что в ближайшие два часа он будет бегать между установками, следя за новобранцами. А если снова позвонят, придется отвлечься - может, в тот самый момент, когда кто-то из первокурсников решит, что алюминиевую таблетку с запаянным в ней цезием удобнее брать руками, а не как положено - пинцетом. Кроме того, Саша отлично знает, что пропущенный звонок будет сидеть, как заноза в заднице: кому и зачем он нужен?
Это Софи, мелькает мысль, точно, это она! В последнем письме сообщила, что может прилететь на день раньше. Вдруг у нее проблемы в аэропорту? Потеряли багаж, или еще что? Саша сомневается, что справится с проблемой лучше Софи, но если она обратится к нему за помощью, будет приятно. Он уж постарается, это точно. Еще один шаг навстречу друг другу.
Саша призывает старосту, протягивает список и велит проверить присутствующих. Потом заходит в лаборантскую, оставив дверь открытой. Староста продвигается по списку бойчее, чем Саша.
Это не Софи, с разочарованием видит он. Номер не определился.
- Алло, - говорит Саша, за пятнадцать лет заграничной жизни так и не привыкнув к иноязычным вариантам телефонных приветствий.
Ему отвечают по-русски.
- Саша, привет. Узнал? - короткая пауза, но по интонации Саша чувствует, что ответа от него не ждут. - Рад, что у тебя все в порядке. Надо встретиться. Там же, где и раньше. Надеюсь, завтра в десять утра тебе удобно.
И сразу отбой.
Первая реакция - отрицание. Этого не было. Я этого не слышал. Это вообще не ко мне.
Впрочем, переход к стадии торговли происходит довольно быстро. Это запись, думает Саша, бегая между лабораторными установками, в десятый раз поправляя сбитые первокурсниками настройки, отвечая на вопросы студентов и задавая свои, запись, сделанная бог знает когда. Я вообще не обязан на нее реагировать. И не обязан узнавать голос Иннокентия, тем более, что сколько там лет прошло - пять, не меньше? Возможно, запись включили мне по ошибке. Возможно, это "завтра" уже много лет, как "вчера". А "там же, где и раньше" - где же именно, какая из локаций наших редких встреч? Слишком неопределённо, расплывчато. И, если бы это было важно, Иннокентий позвонил бы сам. А вот так, приглашение через запись - как-то даже обидно. Возможно, мне стоит просто забыть о том, что я слышал. Или сделать вид, что не понял.
Но, пока Саша успокаивает себя этой словесной шелухой, профессиональные навыки уже включились, помимо его воли. Вероятно, запись свежая, потому что голос Иннокентия не такой, каким он был раньше. Нет, знакомые интонации заботливого, умудренного жизнью папаши, направляющего заблудших деток на путь истинный, слышатся с первого слова - так же, как и двадцать лет назад, во время их первой встречи. Но что-то добавилось к этой интонации, и что именно - пока ускользает от внимания. Громко, чуть ли не вслух, уверяя себя, что никуда не пойдет, Саша - вернее, его профессиональный двойник - снова и снова мысленно прокручивает запись, пока не выделяет главное:
Рад, что у тебя все в порядке.
С чего это он решил, что у меня все в порядке, удивляется Саша, и голос "я никуда не пойду", наконец, умолкает. Трехлетний контракт помощника профессора с окладом в две тысячи фунтов до вычета налогов - это что, все в порядке? Неужели это предел мечтаний сорокалетнего ученого, когда-то бывшего первым на курсе? Или Иннокентий о другом?
Софи, мелькает догадка, он знает о ней. Твоя личная жизнь наконец-то наладилась - чтобы это ни значило, - и твой старый учитель в курсе. Будет ли Иннокентий давить на эту кнопку? Саша уверен, что да. Он знает о твоих чувствах, думает Саша, и тут же его осеняет - уверенность! Вот что появилось в голосе Иннокентия. Вот почему он позволил себе ограничиться записью. Он уверен, что Саша придет, потому что тот уже попался на крючок. Так же, как и в прошлый раз.
Только тогда крючок был другой.
Фудкорт Кноуледжмолла, пять лет назад. Народу не протолкнуться, поэтому тихая беседа двух мужчин, сидящих за одним столиком, не привлекает внимания, так же как и переданная флэшка с фотографиями, отснятыми в экскурсионной поездке по побережью Шотландии, и вполне демонстрирующими плачевное состояние британского атомного флота. А еще на флэшке - записи бесед с моряками, расслабляющихся в пабах Уислфилда и готовых излить душу смущающемуся русскому с забавным акцентом. Наркотики, алкоголь, дедовщина - выбирайте по вкусу.
- Саша, ты герой, - в голосе Иннокентия чувствуется восхищение ветерана новобранцем. - Надо же, британский ядерный меч заржавел куда сильнее нашего. Победа в холодной войне сыграла с ними злую шутку. Кто бы мог подумать... Не сомневайся, в Москве это оценят.
Дав понять, что скрывает гораздо больше, чем может сказать, Иннокентий крупными мазками рисует блестящее будущее Саши в разведке. "Ты хотел бы поработать во Франции? - спрашивает он. - Не сомневайся, твоя научная карьера нисколько не пострадает. Мы можем подобрать подходящую позицию".
Вежливый Саша чувствует неловкость - как и всякий раз, когда отказывает в просьбе. Глядя в стол, Саша напоминает о договоренности - эта операция была последней. Я уже отдал долг стране, добавляет Саша, видя сожаление - и даже разочарование - во взгляде наставника. Иннокентий, выдержав долгую паузу, со вздохом кивает: будь по-твоему. Но последнее слово все же остается за ним. "Знаешь, Родина - это как мать, - говорит он, поднимаясь из-за стола. - Ты думаешь, что можешь жить без нее. А потом накатывает, и ты понимаешь: без корней ты ничто... Согласен?"
Саша согласен. Тогда он был согласен на все что угодно - лишь бы его отпустили.
После занятий Саша идет домой. Значит, завтра, в десять утра.
От Иннокентия не перезванивали. Софи не звонила.
Меня могут ждать дома, думает Саша, у Иннокентия в посольстве наверняка есть люди. Найти адрес - пара пустяков, даже если на сайте университета его нет. Когда Иннокентий из Москвы хочет встречи, избежать ее невозможно. Так было пять лет назад. Вряд ли в этом плане что-то изменилось.
Если кто-то забрался ко мне, я его выставлю, мгновенно решает Саша. Возможно даже, съезжу по физиономии. Саша вспомнил того клерка в посольстве, связного Иннокентия пять лет назад. А вдруг у него дипломатический статус? Да плевать: сделаю вид, что он не успел предъявить документы, даже если предъявит. Вторжение в частное жилище: кажется, английские законы в таком случае на стороне хозяина. Притворюсь, что не знаю, кто он и откуда. А я ведь и правда не знаю, весело думает он, мало ли кто говорит по-русски? Собственная решимость забавляет Сашу. Выставлю, и все тут, повторяет он, перехватывая портфель левой рукой, а правую сжимая в кулак, и пошло все к черту.
Софи меня поймет.
Саша подходит к дому - трехэтажному кирпичному особняку, одному из многих, что выстроились в плотные ряды по сторонам улицы. Десять прохладных комнат для постояльцев и гостиная на первом этаже. Миссис Браун сдает жилье уже сорок лет, и преподаватели университета - желанные клиенты, уверяет она. Саша и Софи снимают на двоих просторную комнату на верхнем этаже. Миссис Браун не задает вопросов об их отношениях. То, что раньше считалось безнравственным, сейчас норма, говорит она с улыбкой, вручая ключи. К чести хозяйки, бестактность сказанного тут же доходит до нее, и она, неудачно извиняясь, добавляет: кто мы такие, чтобы судить молодых?
Прежде, чем открыть дверь, Саша, согнувшись пополам, осматривает замочную скважину. Смешно, ей-богу - неужели он заметит следы проникновения? Ухмыляясь, Саша вставляет ключ, уже готовый увидеть наперсника Иннокентия в кресле у камина.
Комната, разумеется, пуста. Саша включает свет. Верный знак, что хозяин пришел - если кто-то следит за домом с улицы. Бог с ними, пускай следят.
Саша осматривает комнату так, словно видит ее в первый раз. Или в последний: зависит от завтрашней встречи. Напротив двери - широкое окно с видом на палисадник, обнесенный кирпичным забором: яблони и виноградник. Последний - вполне рукотворный памятник отцу миссис Браун, пытавшемуся выращивать пино на землях Англии с упорством, достойным лучшего применения. На рождество хозяйка неизменно открывала бутылочку-другую из погреба - наученная опытом, она приносила вино после того, как гости изрядно набирались покупным алкоголем. Тогда и местная кислятина шла на ура - тем более, дармовая.
Камин. Разумеется, настоящий английский камин с кочергой и кладкой дров, накрытых газетой. Возле него - два кресла и широкая тахта сбоку, вдоль стены с гобеленом: всадник перед воротами замка, утопающими в зелени. Наш оазис тепла, смеясь, говорила Софи, когда за окном шел дождь или мокрый снег. Саша вспоминает лучшее в его жизни рождество - то, после которого Софи к нему переехала. Было ли это ошибкой? Саша считает, что нет. Насчет нее он не уверен. Но если она до сих пор его не бросила...
Саша подходит к письменному столу, открывает нижний ящик, самый вместительный. Там архив. Впрочем, архив - слишком громко сказано. Скорее, свалка. Сувениры, купленные в бесконечных поездках по странам и континентам, открытки с поздравлениями на новый год и с днем рождения, старые фотографии, сделанные еще на пленке кодак, и которые все не доходят руки отсканировать. Да и нужно ли? Саша роется во всем этом, стараясь не отвлекаться, хотя воспоминания так и лезут в руки. Не сейчас, не время. Наконец, находит то, что хотел: толстый, набитый бумагами желтый конверт, надорванный по краю. Саша достает его и кладет на стол. Некоторое время сидит, не решаясь открыть. Может, обойдется, думает он? Может, не так уж я и нужен Иннокентию из Москвы?
В этот раз я соскочу, твердо решает Саша. В этот раз точно.
Он перебирается в кресло у камина. Разжигает огонь. Теперь, когда настоящее держит крепко, справиться с прошлым легче. Надо совершить не слишком долгое, но основательное путешествие во дни молодости. Саша вытаскивает бумаги из конверта и ненадолго задумывается: а если Софи и правда вернется раньше? Что сказать ей? Свалить на приступ ностальгии? Нет, не получится, врать он никогда не умел, а тем более Софи.
Саша усмехается - шпион, не умеющий врать, какая нелепость!
А может, просто разрубить узел, приходит простая мысль. Забить на встречу. Прервать все контакты. Если тот будет настаивать, обратиться в полицию. Некоторое время Саша обдумывает эту возможность, отлично зная, что отвергнет ее - врожденная вежливость не позволит обмануть человека, с которым договорился о встрече. Тем более, я и встречаюсь лишь для того, чтобы твердо сказать "нет". Разве не так?
Когда Саша поднимается с кресла, чтобы заварить чай перед долгим путешествием в прошлое, он уже убедил себя в этом.
II
Саша подкатывает к креслу столик с чашкой на блюдце. Устраивается поудобнее. Протягивает ноги к камину - осенняя стужа дает о себе знать. Потом, наконец, берется за дело.
Наверху стопки - красный диплом из плотного картона с тисненым гербом СССР. Внутри бумажный вкладыш. Отпечатан еще на машинке, дорожка точек ведет от предмета к оценке: почти все пятерки. Двадцать два физических курса, семнадцать - математических. Такого нет даже на мехмате МГУ. "Вы - лучшие, вы - наш научный спецназ, - говорит полковник Васнецов с военной кафедры. За его спиной - секретная схема специзделия номер двадцать семь с термоядерным зарядом, принцип действия которого полковник только что объяснил. - Вы должны обеспечить превосходство Советского Союза во всех ключевых технологиях. В атомной сфере, в космосе, в области вычислительной техники..."
Полковник умел завести, вспоминает Саша. Если бы только его слова оказались правдой...
Впрочем, тогда в них мало кто сомневался.
Саша смотрит на дату защиты: семнадцатое февраля восемьдесят восьмого. Пожалуй, лучший год Советского Союза. Экономика еще растет, жилья строится больше, дефицит всего и вся пока не стал острым. Через восемь месяцев стартует "Энергия" с "Бураном". Володя Шевцов, узнавший об этом заранее от родителей, работающих в Королеве, уверяет всех и каждого, что Марс не за горами. "Полетим в девяносто седьмом, - возбужденно говорил он, - на Байконуре уже строят ангар для модулей марсианского корабля! Парни, записывайтесь в отряд космонавтов - ведь кто-то должен в полете следить за реактором, верно? Надеюсь, наверху это понимают!"
Давай дальше, приказывает себе Саша, складывает диплом и бросает его на конверт. Не отвлекайся на сладкое.
Давай-ка поближе к Иннокентию.
Выпуск "Физика-ядерщика" за март девяносто первого. "Московский инженерно-физический институт встречает делегацию Ливерморской Национальной Лаборатории. Бывшие противники вместе работают над проблемами ядерной безопасности". Под громким заголовком - групповая фотография со всеми действующими лицами.
На переднем плане - светящийся голубым (фото черно-белое, но Саша помнит) бассейн единственного в мире учебного реактора. Джек Стоун, глава делегации - стопроцентный чиновник, не имеющий никакого отношения к науке, - с важным видом слушает пояснения Олега Крутова, директора учебного центра. Саша уверен, что Олег говорит об излучении Вавилова-Черенкова. Ирина Скворцова, сопровождающая Стоуна в его занимательном путешествии по корпусам института, держится сбоку, готовая перевести научный язык Олега на плебейский. На заднем плане группа заинтересованных товарищей из деканата и первого отдела, среди которых затесался и сам Саша. Взгляды многих обращены к Ирине. Ничего удивительного: девушка в мужском обществе всегда привлекает внимание. Особенно такая, как Ирина. Атомная фея, восхищенно сказал полковник Васнецов, когда она зашла на военную кафедру встретить Сашу. На снимке фея в элегантной паре небесного цвета (это Саша тоже помнит): юбка выше колен, открывающая стройные ноги, приталенный жакет с полупрозрачной блузкой под ним. Верхняя пуговица расстегнута. Длинное горло с тонкими поперченными бороздками, ключицы, взлетающие от надгрудной выемки...
Этого на фото, конечно, нет.
Справа от Саши, через двух практикантов, дежурящих на реакторе и поневоле вовлеченных в гостевой круговорот, стоит задумчивый Джей Форест. Он смотрит в сторону от светящегося бассейна, и случайный наблюдатель может решить, что рассказ о подготовке советских специалистов в области ядерной физики не слишком его занимает. В отличие от Ирины, Форест - как и полается хорошему агенту, - на фотографии не привлекает внимания. По части маскировки его превосходит лишь Иннокентий. Вероятно, Саша его бы и не заметил, если бы не знал, что он там есть - тогда еще не дирижер, но уже первая скрипка в оркестре. Иннокентия - как и его некогда грозное ведомство - мало кто принимает всерьез. Берлинская стена рухнула, эра недоверия в прошлом. Советских разведчиков принимают в штаб-квартире ЦРУ. "Почему наши МИГи не бомбят Ирак вместе с американцами? - спрашивают в курилке. Политика упростилась до бытовых схем. Ирак, напавший на соседний Кувейт - хулиган, которого строгий полицейский - такой, как Джордж Буш, - поставит на место. И нам неплохо бы поучаствовать в этом.
И все бы хорошо, но внезапно выясняется, что братание бывших противников - а ныне союзников в построении нового, демократического порядка на всей планете - оказалось отнюдь не всеобщим. Есть еще ретрограды, вставляющие палки в колесо перемен. И вот в один момент, после очередной проведенной для друзей с Запада экскурсии, Саша оказывается в первом отделе. Его пригласили для беседы: "небольшой отчет о встречах с дорогими зарубежными коллегами, чистая формальность, вы же понимаете..." Просят вежливо, и только поэтому Саша не посылает всех куда подальше. Всем своим видом демонстрируя недовольство, он усаживается напротив ретрограда, окопавшегося за письменным столом, по краям которого выстроены башни из папок с надписями на корешках: "Дело N..." На стене, над головой ретрограда, Ленин за таким же письменным столом читает выпуск "Правды". Ретроград сам немного похож на вождя, с той только разницей, что черты лица первоотдельца гораздо мягче, чем у висящего на стене оригинала, а голос тише и спокойнее. Впрочем, это вполне в духе времени, не жалующего революционную горячность первых лет Октября.
В начале беседы Саша еще верит, что их беседа простая формальность. На каждый следующий вопрос он отвечает все короче, и даже позволяет себе поглядывать на часы. Честно говоря, если бы ни уважение к возрасту собеседника, Саша, пожалуй, уже закончил бы разговор. Похоже, Иннокентий понимает состояние своего гостя, и готов его отпустить, вот только еще один, последний вопрос.
- Вы не поможете мне с этим? - спрашивает Иннокентий, протягивая Саше несколько скрепленных листов, и добавляет извиняющимся тоном: - С языками у меня не очень, а тут на английском... На шапку не обращайте внимания, главное - суть.
Саша читает, пропуская шапку, написанную на русском - и это, сквозь призму случившегося позже, не слишком осмотрительно, так как гриф "для служебного пользования" мог бы его насторожить. Документ озаглавлен "Prospective projects in the development of nuclear power plants, chapter three", и начинается с описания времени и места проведения некоего мероприятия, а также присутствующих на нем лиц. Саша спотыкается на своем имени: Alexander Grigorev и автоматически отмечает неточность транслитерации. А вот с именем Ирины Скворцовой, как ни странно, таких неточностей нет. С растущим удивлением Саша понимает, что перед ним - подробнейший отчет о семинаре на кафедре экспериментальной ядерной физики, на котором выступал он сам с докладом по теме недавно защищенного диплома: "Принципиальные вопросы разработки ядерного реактора нового поколения для применения в тяжелых космических аппаратах". Профессионально выполненный пересказ доклада - Саша сам бы не написал лучше - а после исчерпывающий перечень вопросов и ответов на них.
У кого-то из участников семинара - потрясающая память, думает Саша. Или у кого-то было записывающее устройство, мелькает догадка, углубляться в которую очень не хочется. Дальше следует обстоятельный отчет о фуршете, с его полными энтузиазмом обсуждениями перспектив советско-американского сотрудничества в области освоения дальнего космоса. Щеки Саши краснеют при воспоминаниях об этом. Джей Форест был слегка навеселе, и Саше казалось, что Ирина интересует его гораздо больше, чем все реакторы института, вместе взятые. По этой причине Саша усердствует изо всех сил, в красках расписывая Джею перспективы освоения космоса с помощью реактора нового поколения, отвлекая иностранца от романтических мыслей.
Что ж, судя по тому, что Саша читает сейчас, отвлечь иностранца удалось.
Но и это еще не все. На последних двух страницах документа Саша читает то, что можно назвать краткими психологическими портретами основных действующих лиц. Заметив, что Саша добрался до самого вкусного, Иннокентий наклоняется к бумагам и указывает трудное место:
- Вот здесь, не подскажете? - просит он. - Это, кстати, о вас, Александр.
"... that the opinion of others is important, trying to get the praise and approval of others. It is characterized by low conflicts, hard work, friendliness ..."
А что, думает Саша, переводя для Иннокентия и понемногу погружаясь в трясину, не это ли суть всей твоей жизни - "желание получить похвалу и одобрение окружающих"? Но, к счастью, Иннокентий не дает своему посетителю слишком углубиться в себя. Забрав у него документы и убрав их в одну из папок, громоздящихся п краям стола, Иннокентий, сдвинув брови и печально глядя на середину стола, выносит вердикт: