Налетевший ветерок ласково погладил его по щеке и взъерошил волосы. Рассеянно улыбнувшись, он медленно скатал в комочек зажатый в руке серый листок бумаги и прицельным броском зашвырнул его в стоявшую неподалеку урну. Глубоко вздохнул, расправил плечи и посмотрел на девушку, поднимавшуюся по лестнице ему навстречу.
В легком бежевом плащике, с распущенными светлыми волосами, с настороженным взглядом и нервно сжатыми руками...
Он посторонился, давая ей пройти.
Дверь, высокая дверь из тяжелого темного дерева, разболтанная частыми хлопками, жалобно скрипнула, закрываясь за девушкой.
Он еще немного постоял, думая о чем-то своем, потом неторопливо пошел вниз по каменной лестнице, истертой подошвами многих и многих людей, прошедших здесь до него.
Аллея, ведущая к металлическим узорчатым воротам, была обсажена кустами сирени. Сирень цвела, вся в белой пене лепестков, и воздухе стоял тонкий-тонкий аромат весны.
Выйдя за ворота, он услышал позади гулкий хлопок массивной двери, но не стал оборачиваться.
У самого входа на станцию ему опять попалась на глаза эта старушка. Маленькая, сухонькая, в аккуратно повязанном платочке, она стояла, сжимая в руках маленький букетик сирени, даже не пробуя предложить его идущим мимо людям.
Чему-то усмехнувшись, он остановился рядом с ней и поинтересовался:
- Почем цветочки, бабушка?
- Пять рубликов, внучек, всего пять рубликов, - ответила старушка, с надеждой глядя на него. - Возьмите, своей девушке подарите.
- Девушке... - он улыбнулся. - Да, она очень любит цветы. А еще у вас цветочки есть?
- Да как не быть, внучек, как не быть, - обрадовано затарахтела старушка. Подняла стоявшую около ног сумку, казалось, не уступавшую ей возрастом, достала еще несколько веточек, и протянула ему. - Вот, возьмите.
- Огромное вам спасибо, бабушка. Вы меня очень выручили, - он взял сирень, расплатился и быстро нырнул в стеклянные двери, оставив за собой старушку, растерянно глядящую на несколько сторублевых купюр у нее в руках.
Один из эскалаторов, как всегда, не работал, а ко второму тянулась большая очередь. Перешагнув через шнур, закрывающий вход на эскалатор, он сбежал вниз, беспечно махнув рукой на укоризненный взгляд вахтерши.
Как ни странно, в вагоне даже были свободные места. Но он не стал садиться, встал в уголке около двери, опершись спиной прямо на надпись "Не прислоняться".
Народ возвращался с работы. Кто-то читал, кто-то слушал музыку через наушники, кто-то дремал, кто-то просто сидел, уставившись перед собой. Он стоял и смотрел на них, на усталых, мрачных, задерганных людей, и по его лицу опять гуляла добрая, чуточку рассеянная улыбка.
Самая короткая дорога к его дому вела вниз по улице, мимо детского театра. Ночью, опоясанный гирляндой огней, подсвеченный прожекторами, театр напоминал океанский лайнер, пришвартовавшийся к причалу.
Но можно было и, пройдя по бульвару, а потом свернув, выйти дворами.
Секунду поколебавшись, он выбрал второй путь.
Ветер шелестел в кронах деревьев, заливались птицы, а солнце, уже клонясь к горизонту, положило перед ним длинную тень. Он играл с тенью в догонялки, неожиданно выбрасывая вперед ноги и пытаясь наступить на нее, но тень, конечно, всегда успевала ускользнуть.
На углу, на небольшой лужайке, детвора гоняла в футбол. И пусть вместо ворот у них лежали сумки и пакеты, а судьи и правил не существовало даже в принципе, играли они с самозабвенным азартом.
Он подошел поближе, постоял, посмотрел на игру. Потом усмехнулся и крикнул:
- Эй, чемпионы, в команду не возьмете?
"Чемпионы" приостановились и растерянно переглянулись.
- Что, испугались? - коварно подначил он.
- Вот еще, испугались, - отозвался по виду самый старший парень, независимо шмыгнув носом. - И не таких делали! Вот, эти слабаки как раз проигрывают ("слабаки" возмущенно заворчали), идите к ним вратарем.
Бросив на землю сумку, он снял и положил на нее куртку, а сверху бережно пристроил букет. Выпрямился, оглядел свою команду, потер руки и кровожадно заявил:
- Ну, сейчас мы им голов-то насуем!
Он бегал, прыгал, смело падал на землю, не заботясь о новеньких брюках. Взъерошенный, потный и счастливый, он ловил мяч и пропускал его, пыхтел и осторожно толкался.
Время летело совершенно незаметно... Бросив взгляд на часы, он досадливо крякнул и сказал:
- Все, чемпионы, мне пора домой.
Они разочарованно загудели.
- Что поделать, братцы, время, - сказал он, огорченно разведя руками.
- Что, жена ждет? - ехидно поинтересовался кто-то.
- Точно-точно, - с удовольствием признал он. - А она у меня суровая - аж жуть!
...Тонкий, чуть подрагивающий, будто от сдерживаемых слез голос в телефонной трубке:
- Алло, кто это?
- Здравствуй, Оленька, здравствуй, моё солнышко. Это я.
- Сережа, - теперь голос радостный, счастливый. - Сереженька... Ну наконец-то, я уж заждалась просто.
- Прости, я тут задержался немного, - смущенно говорит он. - С пацанами в футбол гонял. А что это у тебя голос такой странный был? Ты что, плакала, солнышко?
- Да мне тут подруга мелодраму одну новую принесла, я просто обревелась, ты же меня знаешь...
- Да уж знаю, - с хитрецой произносит он. - Плаксу-ваксу этакую. Но я эту мелодраму смотреть не буду, так и знай!
- Да уж, мог бы и не говорить, - хихикает она. - Чтобы ты, да мелодраму смотрел... Тебе только боевики подавай, мужлану грубому!
- Да, я такой, - самодовольно соглашается он. - Ну, так как мы сегодня? Как обычно - в двенадцать ночи рядом с твоим домом?
- Ага! - радостно подтверждает она. - Настоящие полуночники своих привычек не меняют!
- Ну, до встречи, Оленька.
- До встречи, Сережа.
Он положил трубку, минуту постоял, задумчиво поглаживая щеку. Потом разделся, сунул ноги в любимые разношенные тапочки с вышитой забавной мордочкой неведомой зверушки - Ольгин подарок, прихватил с собой букетик и поплелся на кухню. Поставил сирень в банку с водою, вскипятил чаю и налил себе большую кружку.
Прихлебывая из нее, он сидел на колченогой табуретке, слегка покачиваясь, и бездумно рассматривал черневшие на дверной раме черточки - отметинки его детского роста. Сколько раз раму перекрашивали, а они все еще видны... Впрочем, быть может, отец просто проводил их заново.
Допив чай, быстро сполоснул кружку, потянулся и вслух сказал сам себе:
- Ну что ж, время еще есть, давай-ка, братец, немного поработаем, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
Прошел в свою комнату, мимо навсегда закрытых дверей в спальню родителей, и включил компьютер.
Работа над статьей была в самом разгаре, когда раздался телефонный звонок. Чертыхнувшись, он нажал на кнопку "сохранить", и вышел в коридор, к висящему на стене телефону:
- Я слушаю.
- Серег, ты что ли?! - заорали из трубки.
Он недовольно поморщился и немного отстранил динамик от уха:
- Нет, блин, Дед Мороз. Витька, ну ты сам подумай - ну кто еще может быть в моей квартире? Что надо-то?
- Что, оторвал я тебя? - спросил Витька, немного убавив громкость. - Сидишь, небось, нетленку ваяешь?
- Угу, - буркнул он. - Шнобелевскую премию зарабатываю. Так что надо?
- Слушай, - Витькин голос стал серьезным. - Я слышал, тебе повестка из Центра на обследование пришла. Это правда?
- Та-а-ак... - протянул он. - Это какая же сволочь заложила?
- Так ведь повестка-то на работу пришла. А наша-то секретарша, Вера Петровна, ты же ее знаешь - дырявое ведро. Вот она всем и раззвонила... Так ты сходил?
- Конечно, сходил, - подчеркнуто бесстрастным тоном сказал он.
- И?.. - обеспокоено вопросил Витька.
- Завтра умру, - рассмеялся он. - Витька, ну ты же меня знаешь, толстокожего бегемота. Ну что со мной может случиться?
- Тьфу на тебя! - рассердился Витька. - Такими вещами, знаешь ли, не шутят. Ты с Валеркой из четвертого отдела знаком?
- Ну, что значит - знаком? Несколько раз в коридоре видел. А что?
- А то, что ему тоже повестка пришла. Хорохорился он, хорохорился, а ему бац - и листок с диагнозом. Так мол и так, ураганная лейкемия у вас, уважаемый.
- Дела-а-а...
- Вот-вот. Ну и, как всегда, время жизни - неделя с небольшим.
- И что Валерка?
- А что Валерка... Валерка бросил работу, снял все деньги со счета, и ударился во все тяжкие. Хочу, сказал, хоть последнюю неделю пожить на всю катушку... С водкой, музыкой и бабами.
- Что ж, его можно понять.
- Да уж, конечно, можно, - согласился Витька. - Это еще что, некоторые вон в петлю лезут... Или начинают личные счеты сводить... вплоть до смертоубийства.
- Да, и такое бывает. Ну что, у тебя всё? А то меня действительно работа ждет.
- Подожди, - заторопился Витька. - Мы тут недельки через три в байдарочный поход собираемся. Ты как, компанию не составишь?
- А что ж не составить-то? - удивился он. - Ты же знаешь, это дело я люблю. Когда это я походы пропускал?
- Особенно теперь, - хохотнул Витька. - Наверное, заново родившимся себя чувствуешь?
- Есть немного, - признал он. - Так что записывай меня с Ольгой.
- С Ольгой? - подначил Витька. - Ты когда жениться-то будешь, обалдуй? Такая девушка! Смотри, будешь клювом щелкать - уведу, не посмотрю, что друг... Ладно, отбой, командир!
- Я тебе уведу! Шею намылю, и всех делов... Отбой, салага!
Возвращаться к статье уже не хотелось, а до встречи еще оставалось часа два с небольшим. Даже если час на дорогу... Всё равно рано.
Он походил по комнате, остановился перед висящей над дверью на гвоздике фигуркой гномика. Гномика звали Вась Васичем. В красной островерхой шапке, в зеленом кафтанчике и маленьких сапожках, сделанный мамиными руками, он смотрел на Сергея бусинками глаз и улыбался нарисованным ртом.
Щелкнув гномика в толстое пузо, набитое ватой, он спросил:
- Ну, Вась Васич, что посоветуешь?..
- Что?.. Вот и я думаю - женщину надо заставать врасплох. Иначе она соберется, нарядится, накрасится, и станет совсем другим человеком... Так что нагрянем внезапно!
Вась Васич, конечно, не возражал.
Скверик рядом с ее домом... Совсем крохотный, несколько деревьев, пара скамеек, и одинокий фонарь посередине. Зато пышные, разросшиеся кусты.
Проходя мимо, он услышал, как за этой непроглядной пеленой кто-то тихо, чуть слышно всхлипывает. Сойдя с дорожки, он осторожно раздвинул ветки.
На скамейке, на их с Ольгой любимой скамейке, сидела девушка и тихо плакала, спрятав лицо в сложенные ладони.
Он осторожно шагнул было поближе, но под ногой хрустнула предательская веточка.
Девушка вскинула голову.
Ольга... Оля, Оленька... Горькая его радость... Дорожки слез влажно поблескивали в свете фонаря...
- Сереженька!..
- Оленька!..
Она уткнулась носом ему в плечо, он зарылся лицом в ее душистые волосы... А подкравшийся ветерок-забияка подхватил со скамейки, и унес в ночь серый листок бумаги...
"Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто они бессмертны, - смерть иной раз отступает от них"