Когда я был юн и не испорчен мыслями, и еще не ведал ошеломляюще бурного букета взрослых развлечений, да, вот когда я был невинным малюткой, моя покойная бабушка частенько выводила меня в театр.
Театр кукол и театр юного зрителя уже не интересовали бабушку в силу ее возраста, а опера и драма в те дни не интересовали меня.
Мы посещали оперетту.
В те годы там царили Оффенбах, Кальман и Штраус. Опереточный юмор казался мне верхом остроумия - я просто по полу катался, слушая, отдаваемые десятилетия подряд, простенькие репризы. Я их учил и повторял.
Ход действия музыкальной комедии, с чередованием танцев, пения и разговоров, представлялся мне вполне логичным и жизненным - в нашей семье было делом обычным, если мама, перемывая посуду, вдруг запоет грустный, надрывный романс, а дедушка, подходя к туалету, непременно сделает энергичное "антраша" от нетерпения.
У него были проблемы с мочевым пузырем.
Герои-актеры казались мне примером мужественности и благородства. Я хотел подражать им.
Герои-актрисы были сказочно красивы. Я даже и не мечтал встретить такую в жизни.
А девушки кордебалета восхищали своими пышными, разрезными платьями, прическами, сжатыми гирляндами сверкающих камней, и яркими перьями, и легкой гибкостью ног, потому что никто из тех, кого я видал, хоть в гостях у тетки своей, хоть на улице, таких платьев и причесок не носил и так высоко взмахнуть ногой не умел. Потому так и не делал.
Теперь, спустя годы, замечу, что оперетта с ее неправдоподобными событиями, бурей эмоций и столкновениями характеров есть подлинная драма, как того требуют классики.
И она останется ею, пока любовь и коварство будут интересны людям. Будут их волновать.
Но старый театр исчезает.
Исчезает странная и веселая актерская семья, удивительно, но как-то питающаяся нищенскими окладами, и живущая больше ради самой игры, чем для блаженства славы.
Уходят в прошлое невинные "фусики". Когда, например, актер говорит партнеру, играющему вождя, о гибели их соратника, склоняется поближе, и при этом из кончика гуммозного носа у него торчит булавка, невидимая зрителям. Играющий вождя "народный" начинает давиться от смеха и ловко переводит свои гримасы в рыдания. Срывать спектакль - боже упаси! Но беззлобно подшутить - почему нет?
Уходят в прошлое художники вместе с циклопическими "задниками", раскрашенными врукопашную, фанерными лестницами и домами. Ушли их рисованные афиши. Костюмеры. Гримеры. Осветители.
Исчезли театральные оркестры с чудаками музыкантами на спор отгадывающими, какая нота звучит в скрипе ботинка и пьющими херес через раз с портвейном, по причине доступности и пользы для слуха.
Исчезли театральные буфеты с примиряющим всех коньяком.
Исчез даже запах плюшевых кресел.
Театр погнался за "цифрой". Он спешит за кинопрокатом, и этим жалок.
Он еще и болен, он укушен мертвецом.
Театр прежде был местом свободы, он давал зрителям ее глоток. Глоток любви. Очищения.
Теперь он завораживающе пугает бесконечной пропастью примитивного.
Хитрое и злое Животное поселилось в храме Муз.
Теперь актеров хоронят внутри ограды.
Раздвинув занавес, они продали свои и наши души, чистоту, любовь и свободу.
Они, как и все мы, в вечном лабиринте ужаса пошлости.
Пошлости самоудовлетворения.
...
Свет в зале стал приглушаться, наступила тьма кромешная, зрители досадливо убрали телефоны и смолкли. Раздалась мягкая музыка, навеивающая мечты о солнечных берегах и соленых волнах. Распахнулся бесшумно занавес, и на сцену, под прожектора, вышли герои - он и она.
"Он", выставив в зал лицо, не умеющее изображать ничего, кроме того, что оно симпатично, громко и ровно произнес несколько философических утверждений и, без всякой связи с ними, предложил "ей" немедленно заняться сексом.
Ненормативная лексика доминировала.
- Молодец какой, просто мальчик-бочо, - шепотом прокомментировал начало спектакля Сергей.
"Она", глядя пустыми и красивыми глазами в зал, с истеричным пафосом сообщила "ему", что занимается сексом давно, постоянно и со всеми.
Мат сыпался, как наполеоновская картечь под Бородино.
Были вставлены опять же немного философии и зачем-то история семьи героини.
Видимо, автор окончил литинститут.
- Это верх школы Михаила Чехова! - шепотом отреагировал Сергей, - народная героиня!
Половой акт между героями публику не удовлетворил. Он был для эпохи интернета дилетантским.
Вышел пожилой актер, играющий отца, и, ни с того ни с сего, дал пару реплик.
При этом он передвигал одинокий стул, служивший минуту назад ложем любви, поднимал что-то с пола и клал в карман, жестикулировал, одним словом, он "играл". Это было нелепо и смешно. Не современно.
Впрочем, матерился он с надрывом, по-Достоевскому.
- Старик неплох, хорошо зажег, чувствуется мастерство. Пролетарская культура.
- Давайте уйдем, - предложила Светлана, - а то, когда появится еще и "мать", боюсь, у меня начнется нервный смех.
Они вежливо поднялись, пробрались меж оцепенелых зрителей, незримо всасывающих культуру, и вышли.
Сперва они очутились на суровой театральной улице, презирающей дилетантов и не терпящей мнения всяких там людишек, потом перешли на другую - деловую и торговую, а после пошли по бесконечной липовой аллее.
Это было очень красиво - цветущие липы, их, пахнущие тайнами лета, тени и гуляющая пара.
- Сто лет не была в театре и, видимо, еще сто лет не пойду, - сказала Светлана.
- Они хотят нас вылечить, показывают нашу помойку, - мягко защитил искусство драмы Сергей.
- Лучше бы они показывали героев.
- А какие они, герои?
- Честные. Добрые. Смелые.
Светлана говорила через шаг.
- Паренек актер был очень смел и честен. Куда уж откровеннее. И текст читал, как присягу.
- Перестаньте.
- Вам хочется, чтобы показывали, какими надо быть, а показывают, какие мы есть.
- Разве мы такие?
- Знаете, какие мы? Откуда мы взялись? Мой приятель историк давал мне почитать один старый текст. Европейский монах времен Меровингов, Бенедикт из Реймса, прошел "из греков в варяги" и оставил сочинение. Могу рассказать.
- Я не люблю про войну.
- Там про любовь и прекрасных славянок.
- Тогда, давайте, где-нибудь посидим.
И они зашли в кафе. И греясь кофе и мечтая о вине, они погрузились в серебряную пыль веков.
Вот краткий отрывок того драгоценного труда.
Бенедикт из Реймса.
Записки о земле Росов и Славян.
"...едва прибыли мы в Херсонес, Фока отправился искать норманнских купцов, я же, тем временем, пошел к настоятелю храма во имя Честной и Пресвятой Троицы, чтобы передать ему письма и благословение Папы.
Город нашел я весьма чистым и по устройству своему совершенно греческим, а климат тамошний здоровым, и, если бы не недостаток пресной воды, без сомнения пригодным для процветания ремесел, торговли и христианской веры.
Население его почти все живет торговлей хлебом, который в изобилии доставляется из земель Славян купцами норманнами. Сами же греки ходить этим путем не смеют, потому что путь к Славянам лежит через страну Хазар, хищников смелых и опасных, жестокостью превосходящих, по слухам, самих Гуннов.
Настоятель храма, отец Исидор, принял меня с радостью и любовью. Узнав цель моего путешествия, он принялся меня всячески уговаривать, не пускаться в столь дальний и опасный путь в страны окутанные мраком язычества, приводя доводы благоразумные, и указывая на вероятность почти неизбежной гибели христианина среди народов диких и лишенных света истинной веры, и служащих токмо бичом в руках Божиих для страха и покаяния всем нам за грехи наши. Я же отвечал ему, что с радостью приму смерть во имя Господа нашего, однако же поручение, данное мне епископом Лупом: узнать пределы земель норманнов, причиняющих великий урон нашим городам и церквам, и что за народы с ними соседствуют, столь важно для спокойствия церкви нашей, что я не сомневаюсь в помощи Божией, и в счастливом его свершении.
...
Вернувшись в гавань, нахожу я Фоку, который уже сговорился с норманнами и представил меня их предводителю прозываемому Хедриком. Отплывать положили они следующим утром, и весь остаток дня и добрую часть ночи занимались погрузкой товаров в свои лодки, столь знакомые мне и наводившие ужас на христианские земли.
...
Норманны, когда рука их не держит меч, люди дружелюбные и простодушные. Они легко дарят понравившемуся им человеку вещь, за которую несколько дней назад проливали свою кровь и убивали. Так один из них, именем Йори, приметив, что я любуюсь драгоценным крестом из золота, висевшем у него на ножнах меча, отвязал его и кинул мне с улыбкой, показывая рукой, что крест он дарит мне. Когда же я удивленно спросил, чем я могу отблагодарить его за столь редкую вещь, он ответил, что и его отец и он всегда любили и оберегали скальдов - так они именуют людей, сохраняющих для потомства их историю, а в кресте, как сказал Йори, заключен мой Бог, который должен мне помогать, раз у меня нет ни меча, ни лука.
Всякие новые рассказы о иных землях и народах слушают они с жадностью, как дети, и верят всякой небылице. Ложь считают они настолько несовместной с достоинством, что уличенного в этом грехе тут же вызывают на поединок, который длится до смерти виновного.
...
Меж воинов опытных и украшенных шрамами приметил я нескольких юношей, свежих и не таких мрачных, как их старшие товарищи. Поинтересовавшись, как давно они прибыли из Норхейма, с удивлением услышал, что эти юноши норманны рождены здесь, от матерей-славянок.
Я принялся расспрашивать и узнал об удивительных вещах.
Девушки славянки, в тех племенах, которые нам предстояло увидеть, почитаются обузой отцу семьи, их стараются сбыть с рук и поскорее продать. Они ценятся на торгах, устраиваемых два раза в году, гораздо меньше скота или меха. Каждый год под местечко Вереж славяне, не имеющие хлеба для торгов, пригоняют сотни девушек и выменивают на них у купцов полезные для хозяйства предметы, как то: ножи, выделанные кожи, соль и вина. Не так давно они открыли для себя перец и горчицу, которые любят без меры.
Девушек этих везут на рынки Византии или к арабам.
Славянки замужние имеют судьбу еще худшую.
Упомяну только ужасный обычай - по смерти супруга, вдова его должна живьем взойти на погребальный костер и соединиться с мужем.
Не удивительно, что славянки почитают за счастье родить ребенка от норманна, и через сына ли, дочь, войти в это племя, ведь женщины у норманнов пользуются великим уважением и правами, превосходящими даже и пределы благочестия, ведь кроме прав наследования, женщина у них владеет и мечом и луком наравне с мужчинами и подает голос при важных решениях.
Важную причину следует видеть и в безопасности норманнского жилища и детей.
Хазары, вообще, беспощадные и в грабежах ненасытные, совершая грабительские набеги свои, не касаются тех домов, где живут семьи норманнов.
Однажды, как мне рассказывали, они посягнули на владения некой Милуши, жены норманна. В ответ король их, Хакон Рыжебородый, на тридцати лодках дошел до хазарского городка и сжег его - так велика у них в праве необходимость возмездия.
Славяне норманнов, как пришлых, так и живущих промеж них, именуют варягами, что на языке славянском означает нечто между купцом или человеком, приставленным к добру, умеющему извлечь прибыль, тех же, что владеют местными реками и занимаются на своих лодках торговлей славян с греками, особо называют росами, что и означает, люди с воды.
Сами же славяне к мореходству не привычны, лодки делают скверные, выдалбливая их из цельного дерева, и полагают реки обиталищем демонов, именем водяные.
Воины они не столь искусные, сколько удивительно стойкие, равнодушные к боли и к смерти вообще.
Надо упомянуть и то, что норманны, эти жестокие грабители христианского мира, совершенно не тревожат незащищенные поселения славян, довольствуясь владением речных путей сей бескрайней страны и считая славян племенем родственным.
Полагаю, что христианский мир спасает от сих варваров только отсутствие у них мечей и копий, поскольку железо у славян редкость, и бьются они звериными рогами, насаженными на древко, и топорами. Железо у них в большой цене и привозится с севера. Стоит, однако, опасаться того, что эти два племени вскоре сольются.
Славянин, раздобыв лук и меч, с гордостью именует себя росом.
Церковь христианская не может быть вполне спокойной..."
- К чему все это? - спросила Светлана, - Вы намерены отправить меня на невольничий рынок в Турцию?
- Это для того, чтобы почувствовать аромат времени. Речь пойдет о прекрасной славянке, возглавившей отряд воинов и казнившей старого князя-насильника, привязав его к необъезженным коням.
- Ужас какой. А нет ли чего-нибудь поспокойнее? Из нашей жизни? Под кофе?
В это время к их столику подошла молодая женщина. Она была стильно одета, хорошо сложена. Она была белокура, с нежным овалом лица и с большими темными глазами. Ее лицо было удивленно встревоженным и немного испуганным.
- Можно, я здесь сяду, с вами? Я не буду мешать, - сказала она и села.
Несколько мгновений висела тишина - все думали о событии.
- Я развелась с мужем, можете меня поздравить, - объявила подсевшая.
- Поздравляю, - сказала Светлана с легкой, как у герцогини, улыбкой.
- Вы опять свободны, - добавил Сергей, - это замечательно.
Беседа о разводе плохо увязывалась с романтическими балладами обольстителя. Он был сух.
- Я хочу выпить, вы не будете меня осуждать? - женщина налила в бумажный стаканчик зашипевшее вино из толстой бутылки, которая до того торчала у нее из сумочки.
- Выпьете со мной? Пожалуйста! Я едва сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. Вы улыбаетесь, как Кейт Миддлтон.
Она достала еще пару стаканчиков.
Они выпили молча. Потом Сергей спросил:
- Но зачем рыдать? У вас все впереди. Вы молоды, вы еще встретите счастье. Велика беда - муж бросил.
- Муж меня не бросал, это я его бросила.
- Вы молодец, - заметила Светлана, - они заслужили, чтобы их бросили.
- Меня зовут Надя, - представилась женщина и очаровательно улыбнулась.
- У меня бизнес в Питере, - продолжила она, - а Мишенька живет здесь. Мы уже два года не виделись. Он не хочет приезжать, ему, видите ли, некогда, а я тоже не могу все бросить и ждать его вечерами на диване. У меня зарубежные контракты, деловые поездки в Рим. У нас два года нет секса, представляете?
- Представляю, - ответила Светлана.
- Вы этого не можете представить, у вас-то есть секс с вашим другом или мужем!
- Вы ошиблись, мы не муж и жена, - деликатно пояснил Сергей.
- Значит, любовники.
- Нет, разве мы уже похожи?
- Зачем же вы ходите вдвоем в кафе, если не спите друг с другом?
Ответа не было.
- У меня куча поклонников, которые меня домогаются, которые мне пальцы на ногах целуют.
У меня ведь красивые ноги? - она вытянула ногу, обращаясь к Сергею.
- Вы прекрасны, вы просто, "как с картинки сбежала", - ему хотелось все перевести в шутку.
Светлана искоса посмотрела на него, прислушиваясь к комплименту чужим ногам. Ее лицо было задумчиво и непроницаемо.
Надя продолжала.
- Неделю назад я сказала Мишеньке, что развожусь с ним. Он сказал, что давно ждал этого, но не хотел предлагать первым.
Я приехала позавчера, зашла в квартиру, его там не было.
Я стукнулась к соседке - мы с ней приятельницы. Мне хотелось просто поболтать о разводе. Она открыла, я зашла, и я увидела Мишеньку, он лежал у нее в постели.
Я не знала, что сказать, а потом изо всех сил дала приятельнице по морде, а Мишеньке приказала, чтобы немедленно шел домой. И ушла.
- Мне кажется, - заметил Сергей, - что соседка пострадала невинно. Или она коварная соблазнительница?
- Рыжая, глупая. Ненавижу.
- Цвет волос, иногда, имеет значение. Но с умом, обычно, не связан.
- Мишенька пришел и сказал, что они с соседкой живут уже три года. Он жил с ней, еще когда я была тут! Вот почему у нас не было секса! А когда был, у меня все чесалось! У нас с рыжей разные флора и фауна!
- Сударыня, пощадите мое целомудрие, я не врач, а радиоинженер, - сказал Сергей.
Надя посмотрела на него.
- Все инженеры целомудренны?
- Абсолютно. Это базовый курс, сразу после матричного исчисления, перед специальностью.
- Сегодня мы были в ЗАГСе. Мы волновались, пили валерьянку, ходили вдвоем в банк, платить пошлину. Мишенька был так задумчив. Грустный такой. Я два раза плакала.
- Вы что же, хотите все ему простить? - сказала Светлана, - Он ведь уже не уйдет от той женщины, он сделал выбор. Да и зачем вам? Вы же два года врозь.
- А я хочу, чтобы ушел! Я хочу, чтобы он был мой! Пусть меня любит, а не ее! Пусть меня...
Признаем, театральные реплики часто "слизаны" из простонародной речи, особенно в выражении сильных, чисто духовных эмоций. Чем автор понятней, тем он приятней. Удобнее. Как лапти.
А знаете ли вы, что произошло с Петром Ивановичем-то? Нет? А ведь вот что.
Вечерком, в коридоре, ведущем к его квартире, поскольку на коттедж Петр Иванович еще не наработал, появились два электрика. Сняв потолочную панель, один из электриков взял оптический кабель интернетный, что шел из квартиры Петра Ивановича, и насадил на него крохотного "паучка". "Паучок" повисел с минуту, потом выпустил острые щупальца, пронзил ими оплетку кабеля и присосался к жилкам стеклянным намертво. Дамп трафика Петра Ивановича стал доступен злоумышленникам.
Пошли по проводам сигналы нехорошие, вирусы не вирусы, а нечисть поганая. И завелось в квартире Петра Ивановича безобразие. Электромагнитные поля закружились в бесовском хороводе, и стала опасно раскачиваться, до того спокойно плывшая, лодка-квартира. Стала она источником злой силы.
Если бы разложили добрые люди эти волны по частотам, возможно, услышали бы жутковатый, гипнотический девичий голос, нашептывающий: "Умри. Умри сейчас". Или показалось бы так.
Радиоволны бились, накладывались одна на другую и создавали страшный, отвратительный, не отпускающий от себя, танец. И в телефоне Петра Ивановича, в батарейке телефонной, два ядра лития в танце этом рекомбинировали так, что у одного ядра заряд как бы сполз на бок, а другое, в "комплимент" ему, к оголившемуся боку приблизилось. И они нежно слились в реакции холодного синтеза, выпустив наружу луч энергии из частиц и гамма квантов.
Луч, ударивший по мозгам Петра Ивановича, спокойно разговаривающего по телефону о грибах.
Знаю, знаю, физики-ядерщики покрутят у висков пальцами и скажут: "Быть не может".
Как же, родные, не может.
Вот у вас два ядра водорода, по вероятности-то, один раз за миллионы лет сливаются, а, тем не менее, Солнце у вас горит и светит. На этом вот слиянии.
И частичка никакая из ядра выскочить не может, если не энергичнее она, чем силы вокруг ядра, чем барьер ядерный. А ведь на практике-то хилые частички вылетают.
Вы и говорите: "От того, что в барьере есть туннели".
Себе-то вы туннели разрешаете, а в то, что под медитативную музыку ядра "комплимент" друг другу выказать могут, не верите.
А чем же это событие менее достоверно, чем, скажем, инфаркт у спортсмена, падение на голову метеорита, внезапное слабоумие на почве общей усталости, запой у абстинента?
Ничем.
А что может произойти хоть один раз за миллионы лет, то и происходит, когда людям ищущим любопытно и надо.
Вот и Петр Иванович получил "дозу" и крепко заболел.
Через неделю его осмотрел уже шестой по счету врач и констатировал неизбежное.
Долгое и дорогое лечение с последующим направлением на ВТЭК.
Болезнь Петра Ивановича не была необходимостью. Она не была чей-то ядовитой местью или результатом травмы с увечьем с целью грабежа. Она не была нелепой случайностью. Она не была итогом развития и ослабления организма. Она вообще не имела привычных объяснений.
Она произошла просто потому, потому Петр Иванович "вируса" под череп поймал, что это было "прикольно".
...
Когда они вышли из кафе, оставив в нем Надю с бутылкой, бумажными стаканчиками и расшатанными нервами, Сергей сказал с напускной важностью:
- Этому Мишеньке можно только позавидовать. Женщины из культурных очагов влюбляются в него без памяти, до драк, видимо, из-за какого-то только ему известного приемчика. Он же просто лежит на диване и выбирает: чьим мужем он будет сегодня.
- А вам так бы хотелось? Вот только я не смогу быть Наденькой и драться за "Мишенек", у меня прививка.
- Вы закрыты для высокой любви!
- Там не любовь, а старая привычка чувствовать и всем говорить, что у меня где-то есть муж, который не любит. Привычное терять больно.
- И что бы вы, например, сделали с Мишенькой?
- Привязала бы к необъезженным коням и хлестанула кнутом.
- Вы свирепая женщина! Вас надо искупать! Поехали к морю?
- Вам прямо не терпится сбыть меня в Турцию.
- Поедем в Испанию.
- Одна я не поеду. У меня сын.
- Берите инфанта, фрейлин, весь двор. Серьезно, берите сына, подругу с приятелем, только одно условие: он должен уметь пить не хмелея. Не люблю терять друзей в Испании. Не найдешь потом.
Деньги есть, я получил за небольшую консультацию и еще исправлял кое-что в работе у своих стажеров.
Светлана молчала. Ей было чуточку страшно от неожиданности и чуточку, до дурацкого и внешне беспричинного, как у школьницы во время урока, нескончаемого смеха, свободно и легко. Удивительно, но когда, во время каких фраз и как получилось так, что она поедет и поедет прямо сегодня вечером и поедет именно с ним куда-то к далеким пляжам. К дальним морям.
Она знала, что поедет. Это было ее судьбой.
...
Последнее время я заметно поглупел. Меня утомили праздники жизни, я погружен в уединение, я ушел в воспоминания.
Я вспоминаю тысяча девятьсот восемьдесят второй год, мы играем в карты в гостиной у Толяна.
Мы - это наша компания, старые товарищи по игрищам жизни.
Серега приехал в командировку в город, он работает на строительстве секретной шахты и теперь редко появляется. Теперь он все время "под колпаком". У него два дня, и он срочно всех собрал. Я тут же "задвинул" работу, позвонил шефу и соврал, что до вечера буду в "Средсбыте". Если что, Аня меня прикроет. Она там работает в отделе вентиляторов и тихо сохнет по мне. Прикроет, хотя бы из любви к Высоцкому.
Володя работает мастером в цехе на заводе и ему труднее всех. Хорошо, что Люсьен, подружка Толяна работает медсестрой, она выписывает Володе липовые больничные, когда надо. Я этим не пользуюсь. Западло.
Толян в третий раз пошел учиться на дорожного мастера и теперь может торчать дома хоть целый день.
Вовка-Кабан фарцовщик, он числится сторожем в садике. Он только что вернулся из Венгрии, и мы ждем рассказов. Сейчас он, как обычно, застрял в туалете.
Толян рассказывает, что у него с Катькой, подружкой Кабана, было дело. Серега весело замечает, что у него еще раньше с ней было дело. Они спорят, у кого с ней дело было первее.
Потом Толян начинает убеждать Володю, что тот тоже должен с Катькой попробовать, а то получается не по-товарищески.
Володя в ответ только заливается смехом, как человек, до которого через неделю дошла соль анекдота. Он вообще стеснительный, а Катька просто щука какая-то. Всех съесть готова.
С ней наедине лучше не оставаться.
Я прикрываюсь Стешкой. Стешка блондинка с серыми глазами, камнями в ушах и в норковой дохе, каких нет вообще ни у кого. Иногда я привожу ее в компанию, и все падают. Пацаны поверить не могут, что она моя девушка. А она и не моя, просто выручает. У нее мужем будет дипломат. Наверняка.
Кабан все не выходит и пауза затягивается.
- Слыхали, Брежнев умер, - сообщает Толян.
- Хорош свистеть, - замечает Серега.
- Серьезно говорю. По телику сегодня сообщили.
- Володя. Есть повод продлить больничный, - с улыбкой говорит Серега.
Володя хохочет, как ребенок.
Мы отпиваем пиво из кружек и молчим. Мы не можем понять, что мы чувствуем. Странно как-то. Сколько мы себя помним, был Брежнев. Он был привычным. О нем рассказывали добрые анекдоты. Это был уклад жизни. Как семья, как школа, как страна.
- Интересно, кого теперь назначат, - произносит Володя.
- Назначат кого-нибудь, не бойся. Кабан! Ты прирос? - кричит Серега.
Появляется мама Толяна и приносит на фарфоровой тарелке двух жареных карпов. Мы улыбаемся ей и говорим "спасибо".
- Закусывайте, мальчики, - говорит она и уходит.
- Классная у тебя матушка, - говорит Володя.
Мы начинаем есть карпов.
- Хороший карп, жирненький, - замечает Толян.
Наконец, Кабан вылезает из туалета.
- Так в карты играть невозможно, - говорит Серега, - руки жирные. Брежнев помер. Кабан, ну, что Венгрия?
- Да, - спрашиваем мы его, - как там жизнь?
Кабан широко открывает рот, так что видны все его здоровенные, как у лошади, зубы и говорит:
- Зашибись!
...
Теперь я думаю, что-то мы сделали не то или просто не сделали.
Я не знаю, живы ли те мои приятели или их уже нет - в России грустная традиция: легкие люди умирают первыми.
Но сам я ощущаю небольшой дискомфорт совести. Он мешает мне, и я знаю, он останется со мной до конца, и он останется и после. На страницах истории.
Когда я вспоминаю друзей, я достаю старый херес и наливаю полный бокал. И уплываю в нем в воспоминания, и сам становлюсь волной.
Я хочу быть волной - это прикольно.
Потому что, хотя большинство волн разбивается о стены, иные их огибают.