Зубов Алексей Николаевич : другие произведения.

Умная стена 6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Глава шестая. Теория вероятности.
  
   Когда я был юн и не испорчен мыслями, и еще не ведал ошеломляюще бурного букета взрослых развлечений, да, вот когда я был невинным малюткой, моя покойная бабушка частенько выводила меня в театр.
   Театр кукол и театр юного зрителя уже не интересовали бабушку в силу ее возраста, а опера и драма в те дни не интересовали меня.
   Мы посещали оперетту.
  В те годы там царили Оффенбах, Кальман и Штраус. Опереточный юмор казался мне верхом остроумия - я просто по полу катался, слушая, отдаваемые десятилетия подряд, простенькие репризы. Я их учил и повторял.
  Ход действия музыкальной комедии, с чередованием танцев, пения и разговоров, представлялся мне вполне логичным и жизненным - в нашей семье было делом обычным, если мама, перемывая посуду, вдруг запоет грустный, надрывный романс, а дедушка, подходя к туалету, непременно сделает энергичное "антраша" от нетерпения.
  У него были проблемы с мочевым пузырем.
  Герои-актеры казались мне примером мужественности и благородства. Я хотел подражать им.
  Герои-актрисы были сказочно красивы. Я даже и не мечтал встретить такую в жизни.
  А девушки кордебалета восхищали своими пышными, разрезными платьями, прическами, сжатыми гирляндами сверкающих камней, и яркими перьями, и легкой гибкостью ног, потому что никто из тех, кого я видал, хоть в гостях у тетки своей, хоть на улице, таких платьев и причесок не носил и так высоко взмахнуть ногой не умел. Потому так и не делал.
  Теперь, спустя годы, замечу, что оперетта с ее неправдоподобными событиями, бурей эмоций и столкновениями характеров есть подлинная драма, как того требуют классики.
  И она останется ею, пока любовь и коварство будут интересны людям. Будут их волновать.
  Но старый театр исчезает.
  Исчезает странная и веселая актерская семья, удивительно, но как-то питающаяся нищенскими окладами, и живущая больше ради самой игры, чем для блаженства славы.
  Уходят в прошлое невинные "фусики". Когда, например, актер говорит партнеру, играющему вождя, о гибели их соратника, склоняется поближе, и при этом из кончика гуммозного носа у него торчит булавка, невидимая зрителям. Играющий вождя "народный" начинает давиться от смеха и ловко переводит свои гримасы в рыдания. Срывать спектакль - боже упаси! Но беззлобно подшутить - почему нет?
  Уходят в прошлое художники вместе с циклопическими "задниками", раскрашенными врукопашную, фанерными лестницами и домами. Ушли их рисованные афиши. Костюмеры. Гримеры. Осветители.
  Исчезли театральные оркестры с чудаками музыкантами на спор отгадывающими, какая нота звучит в скрипе ботинка и пьющими херес через раз с портвейном, по причине доступности и пользы для слуха.
  Исчезли театральные буфеты с примиряющим всех коньяком.
  Исчез даже запах плюшевых кресел.
  Театр погнался за "цифрой". Он спешит за кинопрокатом, и этим жалок.
  Он еще и болен, он укушен мертвецом.
  Театр прежде был местом свободы, он давал зрителям ее глоток. Глоток любви. Очищения.
  Теперь он завораживающе пугает бесконечной пропастью примитивного.
  Хитрое и злое Животное поселилось в храме Муз.
  Теперь актеров хоронят внутри ограды.
  Раздвинув занавес, они продали свои и наши души, чистоту, любовь и свободу.
  Они, как и все мы, в вечном лабиринте ужаса пошлости.
  Пошлости самоудовлетворения.
  ...
  Свет в зале стал приглушаться, наступила тьма кромешная, зрители досадливо убрали телефоны и смолкли. Раздалась мягкая музыка, навеивающая мечты о солнечных берегах и соленых волнах. Распахнулся бесшумно занавес, и на сцену, под прожектора, вышли герои - он и она.
  "Он", выставив в зал лицо, не умеющее изображать ничего, кроме того, что оно симпатично, громко и ровно произнес несколько философических утверждений и, без всякой связи с ними, предложил "ей" немедленно заняться сексом.
  Ненормативная лексика доминировала.
  - Молодец какой, просто мальчик-бочо, - шепотом прокомментировал начало спектакля Сергей.
  "Она", глядя пустыми и красивыми глазами в зал, с истеричным пафосом сообщила "ему", что занимается сексом давно, постоянно и со всеми.
  Мат сыпался, как наполеоновская картечь под Бородино.
  Были вставлены опять же немного философии и зачем-то история семьи героини.
  Видимо, автор окончил литинститут.
  - Это верх школы Михаила Чехова! - шепотом отреагировал Сергей, - народная героиня!
  Половой акт между героями публику не удовлетворил. Он был для эпохи интернета дилетантским.
  Вышел пожилой актер, играющий отца, и, ни с того ни с сего, дал пару реплик.
  При этом он передвигал одинокий стул, служивший минуту назад ложем любви, поднимал что-то с пола и клал в карман, жестикулировал, одним словом, он "играл". Это было нелепо и смешно. Не современно.
  Впрочем, матерился он с надрывом, по-Достоевскому.
  - Старик неплох, хорошо зажег, чувствуется мастерство. Пролетарская культура.
  - Давайте уйдем, - предложила Светлана, - а то, когда появится еще и "мать", боюсь, у меня начнется нервный смех.
   Они вежливо поднялись, пробрались меж оцепенелых зрителей, незримо всасывающих культуру, и вышли.
  Сперва они очутились на суровой театральной улице, презирающей дилетантов и не терпящей мнения всяких там людишек, потом перешли на другую - деловую и торговую, а после пошли по бесконечной липовой аллее.
  Это было очень красиво - цветущие липы, их, пахнущие тайнами лета, тени и гуляющая пара.
  - Сто лет не была в театре и, видимо, еще сто лет не пойду, - сказала Светлана.
  - Они хотят нас вылечить, показывают нашу помойку, - мягко защитил искусство драмы Сергей.
  - Лучше бы они показывали героев.
  - А какие они, герои?
  - Честные. Добрые. Смелые.
  Светлана говорила через шаг.
  - Паренек актер был очень смел и честен. Куда уж откровеннее. И текст читал, как присягу.
  - Перестаньте.
  - Вам хочется, чтобы показывали, какими надо быть, а показывают, какие мы есть.
  - Разве мы такие?
  - Знаете, какие мы? Откуда мы взялись? Мой приятель историк давал мне почитать один старый текст. Европейский монах времен Меровингов, Бенедикт из Реймса, прошел "из греков в варяги" и оставил сочинение. Могу рассказать.
  - Я не люблю про войну.
  - Там про любовь и прекрасных славянок.
  - Тогда, давайте, где-нибудь посидим.
  
  И они зашли в кафе. И греясь кофе и мечтая о вине, они погрузились в серебряную пыль веков.
  Вот краткий отрывок того драгоценного труда.
   Бенедикт из Реймса.
   Записки о земле Росов и Славян.
  
  "...едва прибыли мы в Херсонес, Фока отправился искать норманнских купцов, я же, тем временем, пошел к настоятелю храма во имя Честной и Пресвятой Троицы, чтобы передать ему письма и благословение Папы.
  Город нашел я весьма чистым и по устройству своему совершенно греческим, а климат тамошний здоровым, и, если бы не недостаток пресной воды, без сомнения пригодным для процветания ремесел, торговли и христианской веры.
  Население его почти все живет торговлей хлебом, который в изобилии доставляется из земель Славян купцами норманнами. Сами же греки ходить этим путем не смеют, потому что путь к Славянам лежит через страну Хазар, хищников смелых и опасных, жестокостью превосходящих, по слухам, самих Гуннов.
  Настоятель храма, отец Исидор, принял меня с радостью и любовью. Узнав цель моего путешествия, он принялся меня всячески уговаривать, не пускаться в столь дальний и опасный путь в страны окутанные мраком язычества, приводя доводы благоразумные, и указывая на вероятность почти неизбежной гибели христианина среди народов диких и лишенных света истинной веры, и служащих токмо бичом в руках Божиих для страха и покаяния всем нам за грехи наши. Я же отвечал ему, что с радостью приму смерть во имя Господа нашего, однако же поручение, данное мне епископом Лупом: узнать пределы земель норманнов, причиняющих великий урон нашим городам и церквам, и что за народы с ними соседствуют, столь важно для спокойствия церкви нашей, что я не сомневаюсь в помощи Божией, и в счастливом его свершении.
  ...
   Вернувшись в гавань, нахожу я Фоку, который уже сговорился с норманнами и представил меня их предводителю прозываемому Хедриком. Отплывать положили они следующим утром, и весь остаток дня и добрую часть ночи занимались погрузкой товаров в свои лодки, столь знакомые мне и наводившие ужас на христианские земли.
  ...
  Норманны, когда рука их не держит меч, люди дружелюбные и простодушные. Они легко дарят понравившемуся им человеку вещь, за которую несколько дней назад проливали свою кровь и убивали. Так один из них, именем Йори, приметив, что я любуюсь драгоценным крестом из золота, висевшем у него на ножнах меча, отвязал его и кинул мне с улыбкой, показывая рукой, что крест он дарит мне. Когда же я удивленно спросил, чем я могу отблагодарить его за столь редкую вещь, он ответил, что и его отец и он всегда любили и оберегали скальдов - так они именуют людей, сохраняющих для потомства их историю, а в кресте, как сказал Йори, заключен мой Бог, который должен мне помогать, раз у меня нет ни меча, ни лука.
  Всякие новые рассказы о иных землях и народах слушают они с жадностью, как дети, и верят всякой небылице. Ложь считают они настолько несовместной с достоинством, что уличенного в этом грехе тут же вызывают на поединок, который длится до смерти виновного.
  ...
   Меж воинов опытных и украшенных шрамами приметил я нескольких юношей, свежих и не таких мрачных, как их старшие товарищи. Поинтересовавшись, как давно они прибыли из Норхейма, с удивлением услышал, что эти юноши норманны рождены здесь, от матерей-славянок.
  Я принялся расспрашивать и узнал об удивительных вещах.
  Девушки славянки, в тех племенах, которые нам предстояло увидеть, почитаются обузой отцу семьи, их стараются сбыть с рук и поскорее продать. Они ценятся на торгах, устраиваемых два раза в году, гораздо меньше скота или меха. Каждый год под местечко Вереж славяне, не имеющие хлеба для торгов, пригоняют сотни девушек и выменивают на них у купцов полезные для хозяйства предметы, как то: ножи, выделанные кожи, соль и вина. Не так давно они открыли для себя перец и горчицу, которые любят без меры.
  Девушек этих везут на рынки Византии или к арабам.
  Славянки замужние имеют судьбу еще худшую.
  Упомяну только ужасный обычай - по смерти супруга, вдова его должна живьем взойти на погребальный костер и соединиться с мужем.
  Не удивительно, что славянки почитают за счастье родить ребенка от норманна, и через сына ли, дочь, войти в это племя, ведь женщины у норманнов пользуются великим уважением и правами, превосходящими даже и пределы благочестия, ведь кроме прав наследования, женщина у них владеет и мечом и луком наравне с мужчинами и подает голос при важных решениях.
  Важную причину следует видеть и в безопасности норманнского жилища и детей.
  Хазары, вообще, беспощадные и в грабежах ненасытные, совершая грабительские набеги свои, не касаются тех домов, где живут семьи норманнов.
  Однажды, как мне рассказывали, они посягнули на владения некой Милуши, жены норманна. В ответ король их, Хакон Рыжебородый, на тридцати лодках дошел до хазарского городка и сжег его - так велика у них в праве необходимость возмездия.
  Славяне норманнов, как пришлых, так и живущих промеж них, именуют варягами, что на языке славянском означает нечто между купцом или человеком, приставленным к добру, умеющему извлечь прибыль, тех же, что владеют местными реками и занимаются на своих лодках торговлей славян с греками, особо называют росами, что и означает, люди с воды.
  Сами же славяне к мореходству не привычны, лодки делают скверные, выдалбливая их из цельного дерева, и полагают реки обиталищем демонов, именем водяные.
  Воины они не столь искусные, сколько удивительно стойкие, равнодушные к боли и к смерти вообще.
  Надо упомянуть и то, что норманны, эти жестокие грабители христианского мира, совершенно не тревожат незащищенные поселения славян, довольствуясь владением речных путей сей бескрайней страны и считая славян племенем родственным.
  Полагаю, что христианский мир спасает от сих варваров только отсутствие у них мечей и копий, поскольку железо у славян редкость, и бьются они звериными рогами, насаженными на древко, и топорами. Железо у них в большой цене и привозится с севера. Стоит, однако, опасаться того, что эти два племени вскоре сольются.
  Славянин, раздобыв лук и меч, с гордостью именует себя росом.
  Церковь христианская не может быть вполне спокойной..."
  
  - К чему все это? - спросила Светлана, - Вы намерены отправить меня на невольничий рынок в Турцию?
  - Это для того, чтобы почувствовать аромат времени. Речь пойдет о прекрасной славянке, возглавившей отряд воинов и казнившей старого князя-насильника, привязав его к необъезженным коням.
  - Ужас какой. А нет ли чего-нибудь поспокойнее? Из нашей жизни? Под кофе?
  В это время к их столику подошла молодая женщина. Она была стильно одета, хорошо сложена. Она была белокура, с нежным овалом лица и с большими темными глазами. Ее лицо было удивленно встревоженным и немного испуганным.
  - Можно, я здесь сяду, с вами? Я не буду мешать, - сказала она и села.
  Несколько мгновений висела тишина - все думали о событии.
  - Я развелась с мужем, можете меня поздравить, - объявила подсевшая.
  - Поздравляю, - сказала Светлана с легкой, как у герцогини, улыбкой.
  - Вы опять свободны, - добавил Сергей, - это замечательно.
  Беседа о разводе плохо увязывалась с романтическими балладами обольстителя. Он был сух.
  - Я хочу выпить, вы не будете меня осуждать? - женщина налила в бумажный стаканчик зашипевшее вино из толстой бутылки, которая до того торчала у нее из сумочки.
  - Выпьете со мной? Пожалуйста! Я едва сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. Вы улыбаетесь, как Кейт Миддлтон.
  Она достала еще пару стаканчиков.
  Они выпили молча. Потом Сергей спросил:
  - Но зачем рыдать? У вас все впереди. Вы молоды, вы еще встретите счастье. Велика беда - муж бросил.
  - Муж меня не бросал, это я его бросила.
  - Вы молодец, - заметила Светлана, - они заслужили, чтобы их бросили.
  - Меня зовут Надя, - представилась женщина и очаровательно улыбнулась.
  - У меня бизнес в Питере, - продолжила она, - а Мишенька живет здесь. Мы уже два года не виделись. Он не хочет приезжать, ему, видите ли, некогда, а я тоже не могу все бросить и ждать его вечерами на диване. У меня зарубежные контракты, деловые поездки в Рим. У нас два года нет секса, представляете?
  - Представляю, - ответила Светлана.
  - Вы этого не можете представить, у вас-то есть секс с вашим другом или мужем!
  - Вы ошиблись, мы не муж и жена, - деликатно пояснил Сергей.
  - Значит, любовники.
  - Нет, разве мы уже похожи?
  - Зачем же вы ходите вдвоем в кафе, если не спите друг с другом?
  Ответа не было.
  - У меня куча поклонников, которые меня домогаются, которые мне пальцы на ногах целуют.
  У меня ведь красивые ноги? - она вытянула ногу, обращаясь к Сергею.
  - Вы прекрасны, вы просто, "как с картинки сбежала", - ему хотелось все перевести в шутку.
  Светлана искоса посмотрела на него, прислушиваясь к комплименту чужим ногам. Ее лицо было задумчиво и непроницаемо.
  Надя продолжала.
  - Неделю назад я сказала Мишеньке, что развожусь с ним. Он сказал, что давно ждал этого, но не хотел предлагать первым.
  Я приехала позавчера, зашла в квартиру, его там не было.
  Я стукнулась к соседке - мы с ней приятельницы. Мне хотелось просто поболтать о разводе. Она открыла, я зашла, и я увидела Мишеньку, он лежал у нее в постели.
  Я не знала, что сказать, а потом изо всех сил дала приятельнице по морде, а Мишеньке приказала, чтобы немедленно шел домой. И ушла.
  - Мне кажется, - заметил Сергей, - что соседка пострадала невинно. Или она коварная соблазнительница?
  - Рыжая, глупая. Ненавижу.
  - Цвет волос, иногда, имеет значение. Но с умом, обычно, не связан.
  - Мишенька пришел и сказал, что они с соседкой живут уже три года. Он жил с ней, еще когда я была тут! Вот почему у нас не было секса! А когда был, у меня все чесалось! У нас с рыжей разные флора и фауна!
  - Сударыня, пощадите мое целомудрие, я не врач, а радиоинженер, - сказал Сергей.
  Надя посмотрела на него.
  - Все инженеры целомудренны?
  - Абсолютно. Это базовый курс, сразу после матричного исчисления, перед специальностью.
  - Сегодня мы были в ЗАГСе. Мы волновались, пили валерьянку, ходили вдвоем в банк, платить пошлину. Мишенька был так задумчив. Грустный такой. Я два раза плакала.
  - Вы что же, хотите все ему простить? - сказала Светлана, - Он ведь уже не уйдет от той женщины, он сделал выбор. Да и зачем вам? Вы же два года врозь.
  - А я хочу, чтобы ушел! Я хочу, чтобы он был мой! Пусть меня любит, а не ее! Пусть меня...
  
   Признаем, театральные реплики часто "слизаны" из простонародной речи, особенно в выражении сильных, чисто духовных эмоций. Чем автор понятней, тем он приятней. Удобнее. Как лапти.
   А знаете ли вы, что произошло с Петром Ивановичем-то? Нет? А ведь вот что.
  Вечерком, в коридоре, ведущем к его квартире, поскольку на коттедж Петр Иванович еще не наработал, появились два электрика. Сняв потолочную панель, один из электриков взял оптический кабель интернетный, что шел из квартиры Петра Ивановича, и насадил на него крохотного "паучка". "Паучок" повисел с минуту, потом выпустил острые щупальца, пронзил ими оплетку кабеля и присосался к жилкам стеклянным намертво. Дамп трафика Петра Ивановича стал доступен злоумышленникам.
  Пошли по проводам сигналы нехорошие, вирусы не вирусы, а нечисть поганая. И завелось в квартире Петра Ивановича безобразие. Электромагнитные поля закружились в бесовском хороводе, и стала опасно раскачиваться, до того спокойно плывшая, лодка-квартира. Стала она источником злой силы.
  Если бы разложили добрые люди эти волны по частотам, возможно, услышали бы жутковатый, гипнотический девичий голос, нашептывающий: "Умри. Умри сейчас". Или показалось бы так.
  Радиоволны бились, накладывались одна на другую и создавали страшный, отвратительный, не отпускающий от себя, танец. И в телефоне Петра Ивановича, в батарейке телефонной, два ядра лития в танце этом рекомбинировали так, что у одного ядра заряд как бы сполз на бок, а другое, в "комплимент" ему, к оголившемуся боку приблизилось. И они нежно слились в реакции холодного синтеза, выпустив наружу луч энергии из частиц и гамма квантов.
  Луч, ударивший по мозгам Петра Ивановича, спокойно разговаривающего по телефону о грибах.
  Знаю, знаю, физики-ядерщики покрутят у висков пальцами и скажут: "Быть не может".
  Как же, родные, не может.
  Вот у вас два ядра водорода, по вероятности-то, один раз за миллионы лет сливаются, а, тем не менее, Солнце у вас горит и светит. На этом вот слиянии.
  И частичка никакая из ядра выскочить не может, если не энергичнее она, чем силы вокруг ядра, чем барьер ядерный. А ведь на практике-то хилые частички вылетают.
  Вы и говорите: "От того, что в барьере есть туннели".
  Себе-то вы туннели разрешаете, а в то, что под медитативную музыку ядра "комплимент" друг другу выказать могут, не верите.
  А чем же это событие менее достоверно, чем, скажем, инфаркт у спортсмена, падение на голову метеорита, внезапное слабоумие на почве общей усталости, запой у абстинента?
  Ничем.
  А что может произойти хоть один раз за миллионы лет, то и происходит, когда людям ищущим любопытно и надо.
  Вот и Петр Иванович получил "дозу" и крепко заболел.
  Через неделю его осмотрел уже шестой по счету врач и констатировал неизбежное.
  Долгое и дорогое лечение с последующим направлением на ВТЭК.
  Болезнь Петра Ивановича не была необходимостью. Она не была чей-то ядовитой местью или результатом травмы с увечьем с целью грабежа. Она не была нелепой случайностью. Она не была итогом развития и ослабления организма. Она вообще не имела привычных объяснений.
  Она произошла просто потому, потому Петр Иванович "вируса" под череп поймал, что это было "прикольно".
  ...
  Когда они вышли из кафе, оставив в нем Надю с бутылкой, бумажными стаканчиками и расшатанными нервами, Сергей сказал с напускной важностью:
  - Этому Мишеньке можно только позавидовать. Женщины из культурных очагов влюбляются в него без памяти, до драк, видимо, из-за какого-то только ему известного приемчика. Он же просто лежит на диване и выбирает: чьим мужем он будет сегодня.
  - А вам так бы хотелось? Вот только я не смогу быть Наденькой и драться за "Мишенек", у меня прививка.
  - Вы закрыты для высокой любви!
  - Там не любовь, а старая привычка чувствовать и всем говорить, что у меня где-то есть муж, который не любит. Привычное терять больно.
  - И что бы вы, например, сделали с Мишенькой?
  - Привязала бы к необъезженным коням и хлестанула кнутом.
  - Вы свирепая женщина! Вас надо искупать! Поехали к морю?
  - Вам прямо не терпится сбыть меня в Турцию.
  - Поедем в Испанию.
  - Одна я не поеду. У меня сын.
  - Берите инфанта, фрейлин, весь двор. Серьезно, берите сына, подругу с приятелем, только одно условие: он должен уметь пить не хмелея. Не люблю терять друзей в Испании. Не найдешь потом.
  Деньги есть, я получил за небольшую консультацию и еще исправлял кое-что в работе у своих стажеров.
  
   Светлана молчала. Ей было чуточку страшно от неожиданности и чуточку, до дурацкого и внешне беспричинного, как у школьницы во время урока, нескончаемого смеха, свободно и легко. Удивительно, но когда, во время каких фраз и как получилось так, что она поедет и поедет прямо сегодня вечером и поедет именно с ним куда-то к далеким пляжам. К дальним морям.
  Она знала, что поедет. Это было ее судьбой.
  ...
  Последнее время я заметно поглупел. Меня утомили праздники жизни, я погружен в уединение, я ушел в воспоминания.
  Я вспоминаю тысяча девятьсот восемьдесят второй год, мы играем в карты в гостиной у Толяна.
  Мы - это наша компания, старые товарищи по игрищам жизни.
  Серега приехал в командировку в город, он работает на строительстве секретной шахты и теперь редко появляется. Теперь он все время "под колпаком". У него два дня, и он срочно всех собрал. Я тут же "задвинул" работу, позвонил шефу и соврал, что до вечера буду в "Средсбыте". Если что, Аня меня прикроет. Она там работает в отделе вентиляторов и тихо сохнет по мне. Прикроет, хотя бы из любви к Высоцкому.
  Володя работает мастером в цехе на заводе и ему труднее всех. Хорошо, что Люсьен, подружка Толяна работает медсестрой, она выписывает Володе липовые больничные, когда надо. Я этим не пользуюсь. Западло.
  Толян в третий раз пошел учиться на дорожного мастера и теперь может торчать дома хоть целый день.
  Вовка-Кабан фарцовщик, он числится сторожем в садике. Он только что вернулся из Венгрии, и мы ждем рассказов. Сейчас он, как обычно, застрял в туалете.
  Толян рассказывает, что у него с Катькой, подружкой Кабана, было дело. Серега весело замечает, что у него еще раньше с ней было дело. Они спорят, у кого с ней дело было первее.
  Потом Толян начинает убеждать Володю, что тот тоже должен с Катькой попробовать, а то получается не по-товарищески.
  Володя в ответ только заливается смехом, как человек, до которого через неделю дошла соль анекдота. Он вообще стеснительный, а Катька просто щука какая-то. Всех съесть готова.
  С ней наедине лучше не оставаться.
  Я прикрываюсь Стешкой. Стешка блондинка с серыми глазами, камнями в ушах и в норковой дохе, каких нет вообще ни у кого. Иногда я привожу ее в компанию, и все падают. Пацаны поверить не могут, что она моя девушка. А она и не моя, просто выручает. У нее мужем будет дипломат. Наверняка.
  Кабан все не выходит и пауза затягивается.
  - Слыхали, Брежнев умер, - сообщает Толян.
  - Хорош свистеть, - замечает Серега.
  - Серьезно говорю. По телику сегодня сообщили.
  - Володя. Есть повод продлить больничный, - с улыбкой говорит Серега.
  Володя хохочет, как ребенок.
  Мы отпиваем пиво из кружек и молчим. Мы не можем понять, что мы чувствуем. Странно как-то. Сколько мы себя помним, был Брежнев. Он был привычным. О нем рассказывали добрые анекдоты. Это был уклад жизни. Как семья, как школа, как страна.
  - Интересно, кого теперь назначат, - произносит Володя.
  - Назначат кого-нибудь, не бойся. Кабан! Ты прирос? - кричит Серега.
  Появляется мама Толяна и приносит на фарфоровой тарелке двух жареных карпов. Мы улыбаемся ей и говорим "спасибо".
  - Закусывайте, мальчики, - говорит она и уходит.
  - Классная у тебя матушка, - говорит Володя.
  Мы начинаем есть карпов.
  - Хороший карп, жирненький, - замечает Толян.
  Наконец, Кабан вылезает из туалета.
  - Так в карты играть невозможно, - говорит Серега, - руки жирные. Брежнев помер. Кабан, ну, что Венгрия?
  - Да, - спрашиваем мы его, - как там жизнь?
  Кабан широко открывает рот, так что видны все его здоровенные, как у лошади, зубы и говорит:
  - Зашибись!
  ...
   Теперь я думаю, что-то мы сделали не то или просто не сделали.
  Я не знаю, живы ли те мои приятели или их уже нет - в России грустная традиция: легкие люди умирают первыми.
  Но сам я ощущаю небольшой дискомфорт совести. Он мешает мне, и я знаю, он останется со мной до конца, и он останется и после. На страницах истории.
   Когда я вспоминаю друзей, я достаю старый херес и наливаю полный бокал. И уплываю в нем в воспоминания, и сам становлюсь волной.
  Я хочу быть волной - это прикольно.
  Потому что, хотя большинство волн разбивается о стены, иные их огибают.
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"