Зубов Алексей Николаевич : другие произведения.

Косметическая операция

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История одной аферы.

  - История, как наука, учит нас одному - этикету.
  - Вы хотите сказать, что история учит только правилам хорошего тона, и все?
  - Поверьте, этого не мало.
  (Из разговора с академиком Чемезовым)
  
  
  -Поехали, братишка, в Москву, вот прямо завтра, давай и поедем. В достойный кабак какой сходим. Хоть, наконец, цивилизованной пищи поедим, а то у меня от этих чебуреков собачачьих бурчание в животе неукротимое. Помнишь жаркое из барашка на Якиманке? А уху по-суворовски в "Национале" - помнишь?
  Уху по-суворовски я помнил. Мы тогда сидели с Шурой Пригодой - это он сейчас меня уговаривал - в ресторане, и ждали свой заказ. Мне приспичило в туалет. Сделав дело, я вымыл руки и стал искать глазами по стене бумажные полотенца. Полотенец не было. Тут сзади раздалось деликатное покашливание. Строгий мужчина с плотно сжатыми, волевыми
  губами значительно смотрел мне в глаза. На его левой руке был одет большущий рулон, видимо, выпускаемый по спецзаказу, полотенец. Правая рука с широкой, как совковая лопата,
  ладонью была протянута ко мне и сомненью места не оставляла. "Сколько же давать?" - растеряно думал я. Я представил, что сыплю на эту ладонь нищенскую мелочь, и тогда плотные офицерские губы разжимаются, и я слышу суровое: "Молодой человек, Что за безобразное поведение? Кто были ваши учителя? Разве вы не знаете, что в России давать "по-маленькому" - это унижать честь и достоинство вашего визави?"
  Я полез в карман, нащупал купюру и, надеясь, что это не "десятка", положил ее на ладонь.
  Купюра была с достоинством принята, и я облегченно понял, что попал в правила этикета.
  - А разварную говядину с молодой картошечкой? - продолжал напоминать Шура.
  - Да найдешь ли теперь в Москве разварную говядину? У них там, слыхать, санкции. Оскудели, поди-ка, все. Закажешь говядинки, а тебе корову столетнюю притащат.
  Воспоминания о разварной говядине были приятными. Отведали мы ее в старинном московском ресторане. Мы тогда выбирали, что бы заказать, и тут официант, склонившись к моему уху, доверительно шепнул: " Михал Михалыч сегодня разварную говядину приготовлял, лично". Не совсем понимая, что делают голодные посетители в таком случае, но угадывая, мы заказали две порции. Говядина была хороша. Она не разваливалась на отдельные волокна, жевалась легко, как эстрадная песня, - это была высокая кухня, что и говорить. Когда мы доедали говядину, в зале раздались сначала разрозненные, а потом усиливающиеся, переходящие в овацию, каких и в операх не бывает, аплодисменты. Я вначале подумал, что аплодируют нам. Людям нравится наблюдать за тем, как мы едим. Шура своей манерой напоминает несколько фугу Баха, я же похож на "Турецкий марш" Моцарта. Но мы отлично гармонируем. Привстав, я оглянулся. У дверей кухни стоял невысокий, важный как кот, человек и со сдержанной гордостью кланялся публике. Это был сам маэстро. Михал Михалыч. Мы присоединились к аплодирующим, а Шура даже встал и крикнул: "Браво!" Если нам когда-нибудь доведется жить в Милане, я знаю, кем он будет в театре "Ла Скало".
  Шура был прав. Нам нужно было съездить в Москву. И не только ради говядинки. Убогий наш магазинчик, торгующий разным компьютерным хламом, давно требовал ходового, чтоб возбужденный народ быстро начал отдавать нам лишние деньги, товара. Недавно к Шуре обращался, какой-то шустрячок - боровичок, предлагал партию "прикольной" аппаратуры. Шура выяснил, что товар придет из Москвы, а там этими делами рулит некая Алла Моисеевна Волкова. "Всегда договаривайся только с первым лицом", - так учил нас старый жулик Альберт Карлович. Он делал "бабки" еще при "советах" - мудрый и правильный человек. Надо было ехать и встречаться. Но это Шуре, - директор - то он, а мне что - опять просто болтаться с ним по офисам и складам "за компанию?"
  Но Шура на деловые встречи всегда брал меня. У него разговор всегда заклинивало на мелочах - цена, сроки, оплата. Потом мне частенько говорили наши партнеры: "Что это твой товарищ ведет себя по-жлобски, чего он при первой встрече сразу за горло хватает?"
  У меня же как-то само собою выходило, поговорить с человеком о горных лыжах, о яхтах,
  о грибах. О яхтах, впрочем, я больше знаю со слов Петра Борисовича. Он, кстати, построил себе яхту и ушел в море. Так что и не знаю - жив ли.
  - Ладно, съездить можно. Набраться столичного лоска. Но у меня условие - селимся только в центре. Если мест нет, я тут же улетаю обратно. Идет?
  - Не вопрос. Пусть поэты по окраинам бродят. Поселимся в центре.
  И мы поехали. Мы не взяли с собой ничего, кроме паспортов, Шуриного планшетика и банковской карточки, на которой лежал свеженький кредит под Шурину квартиру - мы решили играть "ва-банк". "Зубные щетки купим в аптеке, - решили мы, - чего надсаживаться?"
  
  Москва была в это лето жаркой, как Турция. Люди шарахались по проспектам без тени и тихо изнывали. Во всех встречаемых взглядах читалось: "Мы-то обречены жить в этом кошмаре, а ты-то чего приперся?" Я плохо переношу жару и тоже стал слабеть, особенно, когда нам отказали в пятой по счету гостинице. Это позор - не иметь номеров эконом класса в центре.
  - Придется Женьке Горвицу звонить, - озабоченно сказал Шура. Женька, наш старый друган, работал ведущим хирургом в одной из косметологических клиник столицы - он мог все.
  Он даже был уже трижды женат - не то что мы, соплежуи.
  - Ждите, сейчас приеду, - сказал он, выслушав про нашу беду.
  Солнце пекло немилосердно. Я был готов согласиться на любую конюшню, лишь бы с душем и зло посмотрел на Шуру - он уже начинал немного сутулиться.
  Мы встретились на "Кутузовском", недалеко от жуткого металлического истукана - мне кажется, пока москвичи его не спилят, в этом городе не будет покоя.
  - Что же вы прилетели, когда у нас тут саммит? Следить надо за политикой, - сказал после приветствий и рукопожатий Женька, - где я вас в центре поселю?
  Действительно, не следим за политикой, вот и негде в Москве притулиться.
  - Разве в "Шератоне" попробовать? - продолжал Женька, - у меня там главный инженер - клиент. У них был маленький номер. Для персонала.
  Он позвонил, поговорил, отойдя в сторону, посмеялся и вернулся к нам.
  - Сейчас едете в "Шератон", вас там ждут. Скажете, что вы хирурги с Урала, приехали делать
  одну сложную операцию. Всего на сутки. Сделаете и сразу уедете. Если, конечно, спросят.
  Больше ничего не говорите и ведите себя деликатно, как врачи. Ты, Шура, когда с женщинами разговаривать будешь, не на коленки им смотри, а в глаза. А ты, Толик, убери это выражение с лица, а то все кажется, что хочешь сказать: "Опять мы с вами в г...но наступили".
  - Почему с Урала? - спросил Шура.
  - Ну, скажите: из Нью-Йорка.
  Мы переглянулись.
  - Нет, лучше уж с Урала. Кто в такую глупость поверит, что в Москву из Нью-Йорка врачи прилетели.
  
  В "Шератоне" нас попросили немного подождать. Мы прошлись по громадному, торжественному, как тронный зал, вестибюлю и сели в мягкие, дремотные кресла напротив маленького бара. К нам подошла официантка с внимательным лицом первокурсницы.
  - Кофе, пожалуйста, - заказал Шура со сдержанным мужеством в голосе, он вновь обретал уверенность, - и принесите, если найдется, бумажный вариант "Файнэншл Таймс". Мой планшет разрядился.
  Я одобрительно кивнул ему. Он держался молодцом и, главное, избегал смотреть на коленки официантки. Ему это трудно.
  Кофе и ветхая британская газета были принесены. Шурша листами на все тихое, как церковь, помещение бара, Шура привлекал к нам внимание прочих посетителей.
  - Надо же! Медь подорожала! - воскликнул Шура, читая биржевые новости.
  Кто-то встал с места и, изогнув шею, стал смотреть в нашу сторону.
  Я со стуком поставил кофейную чашку на столик.
  - А я тебе говорил, не сдавать сейчас, а немного подождать!
  Накануне, от полного безденежья мы сдали в приемный пункт огромную, как колесо "КАМАЗа", катушку медной проволоки.
  Я лично притащил эту катушку из демонтируемой лаборатории федерального университета,
  когда их ректор на ученом совете объявил, что хватит, дескать, заниматься глупостями,
  все равно ничего не получается, а результаты всех опытов можно скачать в интернете. Мне тогда позвонил хороший знакомый - Леня Чемезов и сказал: "Возьми что-нибудь на память об "альма-матер", а то профессура голодная каждый день с ножовками по металлу прибегает".
  Я с досадой огляделся. За соседним столиком сидел приличный мужчина в костюме и сочувственно кивал мне головой.
  - А нефть немного подорожала, - продолжал Шура на все кафе.
  - Да, - задумчиво отметил я, - видимо, пришло время избавляться от акций.
  Молодой человек, неотрывно смотревший на нас из глубины зала, ударил себя кулаком по лбу и, торопливо говоря с кем-то по телефону, пошел к выходу.
  Наконец, нас поселили.
  - Ну что, Сашка, сейчас примем душ - и обедать! - жизнерадостно сказал я, когда мы с Шурой ехали в лифте на седьмой этаж. В кабинке лифта с нами ехал улыбающийся гражданин в темных очках, похожий на слепого.
  - Сашка любит манную кашку, - ни с того ни с сего произнес он.
  - Ты видел? - сказал шепотом Шура, когда мы подходили к номеру, - слепой - это агент ФСБ. Их тут из-за саммита - хоть пруд пруди. Держи ухо востро - кто бы чего ни спрашивал, мы - врачи.
  Шура в каждом увечном видит агента ФСБ. По его мнению, эта служба переполнена калеками всех сортов.
  Приняв душ, мы спустились в ресторан. Он был полон народу за исключением маленького
  подиума рядом с пальмами. Там стояло штук десять совершенно пустых столиков.
  - Смотри-ка, стесняются люди наверху сидеть, - удивленно заметил Шура, - но мы-то умеем столовыми ножами пользоваться. Нам-то чего стесняться?
  Мы заняли столик возле окна и стали ждать официанта. Время тянулось, животы урчали, а официант все не подходил.
  - Это "Шератон" или хинкальня придорожная? - злился я, - может, у них "шведский стол"?
  Из-за столика, за которым сидело четверо грустных мужчин, - я еще подумал тогда, может,
  у них поминки товарища, - встал и подошел к нам симпатичный юноша.
  - Вы приезжие? - спросил он с легким акцентом.
  Шура важно наклонил голову.
  - Тогда вы не знаете. За этим столом всегда сидит Низо. Вам лучше пересесть.
  Я осмотрел зал. Пересесть было некуда.
  - Знаешь что, скажи Низо, что мы очень хотим есть, - сказал я ласковым, "врачебным" голосом (в это время в зале вдруг возникла гробовая тишина), - у нас завтра очень сложная операция. Мы - хирурги с Урала. Мы и прилетели на сутки, так что долго столик занимать не будем. Вырежем, что надо - и домой.
  Парень отшатнулся от меня чуть ли не на метр, побледнел и пошел к своим товарищам. "Что ж ты так хирургов боишься? Чай, не зубные врачи", - подумал я.
  Эта четверка, что сидела на поминках, уставилась на нас в каком-то изумлении. Некоторые из обедающих встали, не закончив трапезы, и быстро пошли к выходу.
  - Похоже, здесь неважно готовят, - отметил Шура.
  Наконец, подошел совершенно больной официант. Он беспрерывно потел и чуть в обморок не падал. Шура строгим голосом продиктовал заказ, а потом добавил:
  - Вас тут, похоже, всех лечить нужно. Время будет - займусь.
  - Отлично, Шура, ты, как настоящий врач, - шепнул я ему.
  Официант пошел от нас как-то зигзагами, повторяя при этом: "Сегодня же уволюсь".
  В это время в зал вошел солидно одетый мужчина лет пятидесяти в сопровождении двух верзил. Поговорив о чем-то с этой скорбной четверкой, он один подошел к нам.
  - Я присяду? - спросил он и присел без разрешения. Он был чем-то насторожен и внимательно нас разглядывал. "Что бы ни спрашивали - ты хирург", - звучал у меня в голове голос Женьки.
  - Значит, с Урала? Я сидел на Урале.
  Я пытался вспомнить что-нибудь об Урале, но кроме фразы классика, что Екатеринбург - это город без прошлого, ничего на ум не приходило.
  - Урал - кузница кадров, - важно молвил Шура. Иногда он говорит по существу.
  - Да, там много профессионалов.
  Мы все трое улыбнулись и покивали головами.
  - Люди сказали, вы приехали без вещей. Где же ваши инструменты? - задал мужчина вопрос.
  "И что ты пристал? - думал я, - начнет сейчас про операции расспрашивать, расколет нас. И
  выселят, как пить дать".
  - Я не люблю все эти нововведения - лазеры, телекамеры. Я привык работать по-старинке -
  скальпелем.
  Глаза у мужчины сузились.
  - Уважаю, - медленно произнес он, - скальпель - это старая школа.
  Мы помолчали.
  - Давайте на чистоту, - вдруг сказал он решительно, - ваш клиент - это не я?
  "Женька Горвиц работает в косметологии, значит, и мы хирурги пластические", - подумал я.
  С минуту я "профессионально" рассматривал его лицо.
  - Нет, не вы. Наш клиент гораздо страшнее.
  Мужчина с облегчением захохотал. Всю его настороженность сдуло,
  - Отдыхайте и будьте как дома. Если что-то надо, скажите, Низо велел. Все будет самое лучшее.
  Он встал, сделал знак ожидающим его мужчинам, и вся группа двинулась к выходу.
  - А все-таки, кто? - крикнул мне Низо из конца зала. Я строго покачал головой:
  - Врачебная тайна.
  Он опять захохотал, и вся их компания ушла, наконец, а мы с Шурой, выпив по рюмке ледяной водки, занялись рыбой.
  Вернулись мы в номер уже поздно и были вполне довольны вечером.
  - Знаешь, - сказал Шура, делая могучий глоток из бутылки, - не идет у меня из головы этот слепой. Может, пока мы в кабаке сидели, у нас в номере "жучков" понатыкали. Надо бы проверить.
  Что поделаешь, в последнее время у моего друга мания - за ним следят. Его это беспокоит. Откуда эта застенчивость у взрослого человека - не пойму.
  Он опять отхлебнул, взял столовый нож и выковырнул им паркетную планку.
  - Толян, я был прав! Тут куча разных проводов.
  - Так руби, - отозвался я, блаженно потягиваясь на кровати.
  - Чем рубить-то? Разве "розочку" сделать?
  Шура величественно, напоминая мне героя "Илиады", разбил бутылку о мраморный умывальник, встал на колени и с размаху всадил острый, как лезвие гильотины, обломок стекла в сплетение проводов. Раздался резкий хлопок, как от новогодней петарды.
  В "Шератоне" погас свет.
  
  
  
  
  Я лежал, убаюкиваемый волшебным сумраком летней ночи, не обращая внимания на деловитое бормотание Шуры - он продолжал вскрывать пол. Временами слышалось: "Ах ты, собака собачья" или "а если - по зубам?" Но это не мешало. Я вспоминал Альберта Карловича, который, выслушав наш с Шурой план, сформулировал второе правило бизнеса:
  "Блеф имеет свои границы". План наш возник перед самой посадкой в самолет под впечатлением от передачи, где сообщалось об аресте сразу двух чиновников, обвиняемых в нецелевом использовании средств.
  - Не держим мы с тобой, Толик, нос по ветру, - сказал мне тогда Шура, - все расторопные люди сейчас уводят деньги из государства, и только мы, как дебилы, ковыряемся в носу и узнаем об этом по телевизору.
  План был прост, изящен и свеж. Как "представители" руководства крупнейшего торгового холдинга "Экоребус", мы заключаем договор о намерениях с этой Аллой Моисеевной. Но на третью фирму - дочернюю. Затем, вооруженные уже нужной бумажкой, заключаем такой же договор с "Экоребусом". Потом идем к правильному чиновнику, искренне болеющему за развитие малого бизнеса, с криком: "Даешь новые рабочие места!", берем кредит, переводим деньги за рубеж и... Дальше Шура начинал дико хохотать, дальше думать уже было глупо.
  - Может, и проканает, - сказал нам Альберт Карлович по телефону, - чиновники - хороший трамплин для бизнеса. В среднем, на каждого, готовящегося "присесть", чиновника приходится десяток бизнесменов, упрочивших свое материальное состояние. Но в любом деле нужна реклама. Я-то человек из прошлого. В мою молодость брильянты на домашние тапочки не нашивали. А вы, если хотите вести дела с серьезными людьми, должны усвоить их манеру поведения. Жить в лучших отелях, кушать в ресторанах "первой руки", ездить на чем-то приличном. Хотя бы на "Ламборгини".
  Условия были не обременительны. Выполнять нам их было настолько присуще, что закрадывались нехорошие предположения о нашем рождении. Невольно вспоминался старик Рабле. Возможно, в наших с Шурой жилах тоже текла олигархическая кровь.
  Нас переполняла радость от ощущения: "Вот, наконец, настоящее дело". Прежний план был с презрением отвергнут, как "дешевка".
  "Завтра позвоним Якушеву, и он подкатит нужную тачку. На час всего. Нужно только сказать, чтобы шофер был китаец. Шоферы китайцы хорошо смотрятся, - думал я, - а эту ночь побудем "врачами"".
  Мы не хотели никого беспокоить. Сделаем свои дела и, "по-тихому", свалим из Москвы.
  В дверь номера постучали. "Ага, это электрики заявились. Вот работенка-то идиотская, нет им покоя ни днем, ни ночью". Я встал, завернулся в одеяло, на манер римского патриция, и отпер дверь.
  Электриков было двое. Суховато сложенные, в неприметной одежонке. "Жилится дирекция
  спецовки парням выдать. Смех, а не отель", - подумал я, пытаясь разглядеть их лица. Но скудного аварийного освещения хватало только на то, чтобы оценивать силуэты.
  - Что же стоим, как не родные? - сказал я, жестом приглашая электриков зайти в номер.
  Мы зашли и встали. Я - спиной к окну, они - по центру номера. Все молчали.
  - Так мы будем работать сегодня, или у вас с ручонками непорядок? - задал я ехидный вопрос. Эти двое, как вошли, не вынимали рук из карманов. Я слышал, некоторые виды экземы, делают людей крайне застенчивыми.
  - Это вы приезжие хирурги? - наконец, спросил меня один из них. Черт знает, какой - левый или правый - они были как близнецы.
  "Что за хамство! - внутри меня разом вскипело десяток эмоций, - эти электрики мало того, что приперлись ночью, так еще нагло интересуются профессией клиента!"
  Я поправил тогу на груди и хотел выдать им что-нибудь парламентское. Но из всех парламентских речей в голове крутилось: "Доколе, Катилина, ты будешь испытывать терпение наше?"
  - Да, - сердито ответил я, - и завтра у нас очень ответственная операция. Так что, нельзя ли побыстрее начинать то, за чем вы пришли. Я бы хотел вздремнуть перед работой.
  Электрики переглянулись.
  - Что это за "операция"? Нашему руководству о ней ничего не известно.
  "Они что, спятили тут все? Какое дело руководству отеля до пластической хирургии?" - мысли мои, успокаиваясь, потекли привычным руслом. Руслом хороших манер. Этим парням никто не давал урока. Что ж, этим человеком буду я.
  - Ваше руководство, смеет знать только то, что сообщит ему его руководство. А мы, простые
  работяги - "работяги - очень точное слово", - подумал я удовлетворенно, - готовые в любой момент вырезать злокачественную опухоль... "Остановись, ты идешь в дебри", - шепнул мне внутренний голос.
  - Мы дышим одним воздухом с президентом! Нам на ваше руководство на...ть с высокой колокольни! - закончил я воспитание электриков. Они, однако, не уходили.
  - Вас было двое, где же второй? - поинтересовался электрик.
  "Бесполезно прививать культурные манеры там, где просят инструкций", - грустно отметил я.
  - Я тут, ку-ку, - раздался из-за спин электриков пьяно-добродушный голос Шуры. Он вылез из шкафа.
  - Не оборачивайтесь! - воскликнул я предостерегающе. Шура выглядел не совсем как врач.
  - Спрячься, маньяк паркетный, - я виновато покивал электрикам, - вы уж простите, мой товарищ сейчас с ножиком балуется. Вам лучше уйти - видеть этот ужас и мне уже невмоготу.
  Светя в сумраке двумя парами белых ладоней, поднятых на уровень плеч, электрики стали пятится к двери.
  "Насмотрелись парни западных "боевиков", переняли повадки киношных злодеев. Как им это мешает, наверное, в их простой, но нелегкой работе", - думал я, запирая за ними дверь номера.
  - Шура, - позвал я компаньона, начиная одеваться, - оторвись на минутку. Сейчас приходили местные электрики, хотели чинить проводку, но я их вежливо "отшил". Я думаю, скоро припрется и дирекция отеля. Не поспать нам сегодня.
  Шура вынырнул из шкафа, отряхнул с брюк щепки и выглянул в коридор.
  - Толик, там, прямо, толпа. Пять, нет, шесть человек.
  Через коридор было не уйти. Я подошел к узенькому горизонтальному окошку и открыл его.
  Улегшись на живот, я высунулся наружу. Седьмой этаж - не спрыгнешь. И тут, справа, я увидел тоненький тросик, тянущийся с крыши на землю. На земле стоял парень, мойщик окон, и собирал свои причиндалы.
  - Дружище, - крикнул я ему, - придержи-ка шкот, а то лифты не работают.
  Парень кивнул. Я обмотал ладонь полотенцем, обвил тросом ноги по-цирковому и заскользил вниз. Несколько секунд - и я стоял на земле.
  - Ну, как? - крикнул Шура из окна.
  - Неплохо, - отозвался я, - тут значительно менее спертый воздух. Надо было раньше уходить.
  
  Мы стояли и думали, куда бы податься - нам нужно было элементарно побриться и вычистить зубы.
  - Может, на вокзал? - предложил я.
  - Только не на Белорусский!
  С Белорусским вокзалом у Шуры связаны неприятные воспоминания.
  Мы тогда ждали поезда. Я сидел, покойно сложив ноги на нашу сумку с вещами, а Шура
  торчал в туалете - он всегда тщательно следит за своей внешностью.
  - Толик, Перепелкин! - услышал я его встревоженный оклик. Я оглянулся. Шура стоял в дверях туалета, лицо его было испугано.
  - Ну, что еще?
  - У меня "молнию" на джинсах заело. Я сейчас лопну - до того хочется. Придумай что-нибудь.
  Моим ногам было так хорошо, что вставать не хотелось. Я огляделся. Рядом со мной сидел мужчина, видимо, тоже будущий пассажир, с красивой, пушистой бородой.
  - Простите, мы раньше не встречались? Моя фамилия Перепелкин, - обратился я к нему.
  Мужчина гордо посмотрел на меня.
  - Моя фамилия Дворжак. Я приезжал в Москву на конференцию по правам человека, а теперь еду в Варшаву, - сказал он с едва приметным акцентом.
  - Пан Дворжак, - сказал я со скорбью в голосе, - там, в туалете, мучается сочувствующий вам
  человек. Он тоже борется за свое право, ему требуется помощь. Помогите ему, а я пока покараулю ваши вещи.
  Лицо у Дворжака стало вдохновенным.
  - Когда Дворжака просят помочь, - в эту минуту, честное слово, он был прекрасен, - Дворжак идет и помогает.
  Он встал и скрылся за дверями туалета. Я сидел, смотрел на его сумки и думал, что было бы, если эти сумки были набиты долларами? Что бы тогда победило - нравственный закон, закопанный в глубинах подсознания или звездное небо Атлантики над моей головой.
  - Толик! - раздался со стороны туалета жалобный голос Шуры.
  - Что там еще? - я повернул голову.
  - У этого бородатого козла...
  - Моя фамилия - Дворжак, - напомнил мужчина.
  - "Молнией" бороду защемило.
  - Я хотел лишь разработать "молнию", - оправдывался Дворжак.
  Они стояли в дверях туалета - Шура с истомой на лице и Дворжак. В полу присядку, обхватив Шурины ягодицы, с защемленной "молнией" бородой и нелепо вывернутым носом.
  Одна ноздря плотно упиралась в пряжку ремня Шуриных штанов, другая была повернута ко мне, как дуло охотничьего ружья, и быстро дышала.
  - Найди нам ножницы поскорее, я вот-вот обмочусь.
  Где же взять ножницы? Мимо проходила приятная с виду женщина с двумя мальчиками, которые катили большой дорожный чемодан.
  - Дама, дама, погодите секунду, да, это я вас позвал, - я быстрым шагом подошел к женщине.
  - Ради Бога, простите, но не найдется ли у вас маникюрных ножниц?
  - Найдутся, - отвечала женщина, роясь в сумочке, - а вам для чего?
  - Мои друзья, - я жестом показал на открытую дверь туалета, в которой стояли сцепленные Шура и Дворжак, - никак не могут оторваться друг от друга. Придется отрезать у одного из них небольшую часть его украшения.
  - Вы тут с ума все посходили? - как- то обалдело сказала женщина, - что это вам пришло в голову, заниматься такими делами в туалете на вокзале!
  - Где же заниматься такими делами, - пораженно возразил я, - может, вы предложите моему другу заниматься этим делом на площади? Может, вы хотите, чтобы он нарушил федеральный закон?
  - У меня маленькие дети, я не желаю больше видеть этот кошмар. Вот ножницы, можете забрать их.
  Она пошла к выходу.
  - Как будто маленькие дети не делают таких дел, - крикнул я ей в спину.
  
  
  Мы собирались насладиться прогулкой по ночной Москве - эти прогулки бывают очень познавательны, как вдруг сбоку раздалось привычное:
  - Стоим, граждане. Документы предъявим.
  "Шура, - успел я шепнуть другу, - придется еще побыть врачами-косметологами".
  - Ребята, - обратился я к патрульным - они были наши ровесники, - мы живем в этой гостинице и вышли просто подышать воздухом. У нас завтра сложная работа, мы хирурги с Урала. А все эти задержания, проверка личности - такая морока, вы же понимаете. Как мне потом пациенту в глаза смотреть?
  Патрульные - три рослых парня - приподняли автоматы. Стало как-то неприятно. Один из них отошел в сторонку и стал говорить с кем-то по рации:
  - Да, с Урала... говорят, хирурги... слушаюсь.
  Он вернулся.
  - Приказано здесь ждать.
  Ничего не понимая, мы стояли и ждали. Я посмотрел на Шуру - лицо у него было печальным. У него значительно меньше приводов в полицию, и это, конечно, сказывается на душевном равновесии. Спустя минуты три, не больше, возле нас остановилась машина, из нее вышел седой мужчина в форме подполковника полиции и подошел к нам.
  - Свободны, - сказал он, обращаясь к патрульным. Те гулко потопали в темноту свободы, а мы продолжали стоять под светом фонарей, почти арестованные.
  - Я просто хотел посмотреть на вас, - сказал после долгой паузы подполковник, - у нас, из-за вашего приезда, в управлении переполох. Вы можете мне просто, по-человечески, сказать,
  скажется ли на нас, простых полицейских, эта ваша косметическая операция?
  "Думай, Толик, думай", - я пытался разгадать загадку, заданную подполковником - как увеличение объема груди у какой-нибудь московской дуры, влияет на полицию.
  - Я думаю, - наконец, сказал я, - никак не скажется. Полиция - она же всегда нужна. Да, многие считают нашу полицию не симпатичной, но ход мыслей-то у нее правильный.
  Я толкнул Шуру локтем - я уже иссякал. Шура прокашлялся и выдал сентенцию:
  - Мы - врачи и полицейские - чем-то похожи. Сильные духом идут в полицию, чистые сердцем - во врачи, остальные, кому не повезло, идут в бизнес.
  -Вы достаточно молоды для такого дела, - вновь заговорил подполковник, - вам приходилось делать что-то подобное раньше?
  Откровенно врать всегда глупо, чтобы тебе верили, доля правды нужна.
  - Честно говоря, нам - нет. Но у нас хороший педагог.
  Я вспомнил Альберта Карловича, и подумал, а вдруг старика "раскололи", и подполковник знает о нашем с Шурой плане? Тогда - валить все на него, болтуна.
  - И он приезжал в Москву с похожим заданием?
  - Да, он много раз приезжал. И в девяносто первом и потом несколько раз.
  Опять возникла пауза.
  - Я вот часто думаю: декабристы - что заставило их выйти на площадь? Чего им не жилось?
  Они ведь чинами повыше меня были.
  Я опешил. Я не знал, что сказать - подполковник явно бредил.
  - Как вы думаете, коллега, - обратился я к Шуре. Шура ответил просто и вкусно:
  - Я думаю, чувство порядочности. Порядочные люди вышли на Сенатскую площадь, прочие,
  мелкосерьки остались по ту сторону.
  - Да, наверное, так, - сказал подполковник и добавил, - весь завтрашний день я буду в парадной форме.
  Он развернулся, сел в машину и уехал. "Да хоть в трусах", - подумал я.
  - Чтобы разговаривать с москвичами, нужно сойти с ума, - сказал я Шуре.
  -Ну, так давай напьемся.
  И мы поехали на "Божедомку" к великому, но не оцененному русскому художнику Пэпсу.
  
  
  
  
  
  Из всех людей, принадлежащих миру искусства, художники - самые уважаемые. Перед всеми прочими - музыкантами, актерами, у художников есть неоспоримое преимущество. У них есть мастерская. Я долго размышлял, откуда у художников появляется
  эта мастерская, и пришел к выводу, что сперва, неизвестно как, в нашей, необремененной
  лишней жилплощадью стране, возникает мастерская, а уж потом в нее заселяется человек,
  который и становится художником. Мастерская художника, как маленький музей, набита
  тысячью любопытных безделушек, стены ее завешаны картинами, так, что и стен не видно -
  а это очень ценно - не видеть стен. И потом, в мастерской можно собраться, попить чаю
  или еще чего, послушать живых людей. Где вы теперь живых-то людей услышите?
  Я был проездом в Москве и, чтобы не томиться на вокзале несколько часов, поехал "убивать время" к своему хорошему приятелю - и он сам, и все знакомые называли его Пэпс.
  Пэпс работал сторожем в крохотном особнячке, на фасаде которого были прикручены две мраморные таблички, вырезанные в припадке вдохновения самим Пэпсом. Первая гласила, что особнячок - Дом купца Елдышкина, является памятником архитектуры, другая сообщала, что в доме находится музей этнографии Замоскворечья. Обе таблички лгали.
  В подвале особнячка и была мастерская художника, а художником был Пэпс.
  Спускаясь по гранитным ступенькам к низенькой и тяжелой двери в подвал, я посторонился, пропуская выходящую оттуда парочку. Толстенькая девушка с сердитым лицом дергала, вяло сопротивляющегося, высокого парня и быстро тараторила:
  - На минуту нельзя отвернуться! На минуту! Зачем ты, Геняша, с Пэпсом этим "боярышник" пил? Завтра, значит, пиво пойдет. Нет, все, давай опять кодироваться будем.
  Она поднялась мимо меня на тротуар, а парень на секунду задержался.
  - Братан, зажигалка есть? - дыша ягодами, обратился он ко мне, Я полез в карман.
  - Да сейчас поднимусь, что орешь-то! - крикнул он спутнице.
  - Глотнешь "боярышника"? Нет? Ну- ка, прикрой меня, будто я прикуриваю.
  Он достал темный аптечный пузырек, "ужалился" и пошел к своей спутнице. Я открыл скрипучую дверь и очутился в мастерской.
  - Привет, пропащая душа, - приветствовал меня Пэпс, когда, пройдя темным лабиринтом подвальных комнатушек, я очутился в самом "сердце" мастерской. Это был почти что зал, обставленный дремучей мебелью, с камином и романтично светившей новогодней елкой в углу.
  - Не собрался убрать? - кивнул я на елку.
  - Не соберусь донарядить, - он мечтательно посмотрел на елку.
  - Ты сегодня "при параде", - заметил я. Пэпс был в относительно чистых шароварах и толстовке.
  - У меня бьеннале, - важно пояснил он.
  - А где же публика?
  - Публика любуется моими бессмертными шедеврами дальше, в боскетной.
  "Боскетной" у Пэпса называлась комната, имеющая выход в маленький сад с деревянным нужником под яблоней. Вот нужник этот имел полное право именоваться памятником российской архитектуры. Когда-нибудь к нему обязательно прикрутят табличку и будут брать деньги с посетителей.
  - Да ты их знаешь - Ходина Анна и Ленька Герман.
  Но едва он это произнес, они и сами появились в зале.
  - Привет, бродяга, какими судьбами? - сказал Ленька, - что, пришел полюбоваться на "евонную" живопись? "Евон" сколько намахал.
  И он сладко и иронично улыбнулся. Леню я уважаю, но мы никогда не станем близкими друзьями - он чересчур любит себя. А может, и не это главное. Он очень современен. Да,
  пожалуй, это важнее. В разговоре он постоянно оценивает окружающий мир и при этом всякий раз использует новые слова, типа, "консумация", "мэм" и так далее. А я за ним запаздываю. Когда же, узнав, что эти его выражения означают, я опять с ним встречаюсь - у него уже новый лексикон. Да и оценивать окружающие меня предметы, людей, воздух я не хочу. Я просто запретил себе это - и все.
  Как-то при встрече, мы с ним разговорились об осени, и я рассказал, что только что наблюдал уток. Утки прожили на маленьком городском прудике все лето и вот теперь стали время от времени взлетать, делать несколько кругов над водой и опять шумно, с брызгами садились на уже холодную, серую воду. Когда они кружили над прудом, по воде кружились их отражения - мне показалось, это достойно для разговора. Но Леня снисходительно улыбнулся и сказал:
  Старик, ты не понял. Утки просто делали "сэлфи".
  
  Анна была, как обычно, безумно красива. В черном, облегающем платье... да, и описывать не надо - и так понятно.
  Здравствуй, - как она умеет произносить это простое "здравствуй" - мурашки по коже бегать начинают. Она внимательно посмотрела мне в глаза, желая понять, действуют ли на меня ее "чары". Убедившись, что мужчина млеет, она удовлетворенно улыбнулась и уже обычным голосом спросила:
  - Ты здесь проездом или насовсем?
  -Проездом, "насовсем" мне тут не климат. А ты, по-прежнему, с Леонидом?
  -Леня - моя любимая, сломанная игрушка. Да, ты ведь не знаком с Оксаной. Вы понравитесь друг другу.
  К нам подходила девушка тоже элегантно одетая, тоже красивая. "У Пэпса сегодня парад моделей", - подумал я.
  Нас представили, и мы начали пустяковый разговор. Я легко схожусь с женщинами, вернее,
  женщины легко записывают меня в круг своих друзей. Вероятно, это от того, что любая девушка, знакомясь с холостым мужчиной, бессознательно прикидывает, какой из этого мужчины получится отец ее детей или, хотя бы, устроитель семейного очага. В моем случае, на оба вопроса ответы были отрицательные. Я был бы очень плохим отцом. В разговорах с детьми, я начинаю рассказывать им про ленту Мебиуса, про то, что куклы по ночам сбегают от нас в кинотеатр волшебных фильмов, про то, что дожди, бывает, идут наоборот - снизу вверх. И о прочих разностях, пока окружающие женщины не скажут: "Хватит забивать детям головы".
  Что касается домашнего очага, то у меня нет и никогда не будет собственной квартиры. У меня нет даже города, который бы стал моим надолго. Я бывал во многих городах - и везде одно и то же. Городская вода, убивающая почки, городской транспорт, убивающий душу и
  городской воздух, убивающий все, кроме гриппа. Женщины быстро обнаруживают эти мои "увечья". Отношения между полами переходят в фазу легкой привязанности, и я часто становлюсь для женщины чуть ли не исповедником.
  Тут со стороны входа раздался грохот падающей мебели, отборная ругань двух звучных мужских голосов и, секунду спустя, в зал ввалились Шура Пригода и Толик Перепелкин. Вот уж кого я не ожидал увидеть.
  - 0 ба, и ты здесь! - радостно воскликнул Толик, - а у нас с Шурой дела в Москве. Но вообще-то, мы сейчас купили коньячку. Надо срочно поправить нервы.
  - Коньяк трезвит и дисциплинирует, - заметил Пэпс, доставая чайные стаканы,- иной посуды он не держал. Мы налили всем благородного напитка и выпили - кто залпом, кто пригубил.
  - Как вы относитесь к Фриде Кало? - неожиданно спросил Шура Пригода у Оксаны. Он, как вошел, глаз с нее не спускал. Она тоже хищно его разглядывала.
  - Я мало знакома с ее творчеством.
  - Если хотите, я бы мог рассказать, но здесь так галдят, придется кричать во все горло. Не лучше ли нам пройти в боскетную?
  - Надолго не занимать! - крикнул им в спины Леонид, - бегать в туалет в обход, через "параднее", - может конфуз произойти, не донесешь.
  И Леонид опять сладко улыбнулся. Кому как, а мне больше по душе юмор Толика Перепелкина - он не так желчен. И потом, у Толика есть колоссальный козырь - он умеет смешить дам. Он никогда не рассказывает женщинам анекдоты - у него чутье, что анекдоты - лишнее. Смешит он так. Допустим, за столом собралась компания. Едят, выпивают и вот приносят торт.
  -Ага, - восклицает Толик, поднимаясь с места, - а сейчас я буду веселить прекрасную половину.
  - Толик, ну пожалуйста, не смеши! - раздаются уже радостные возгласы.
  -Нет, буду, буду смешить! Я жесток и беспощаден! Я буду делить торт по справедливости - вот, что я буду делать!
  Толик берет нож и, нарезая кусочки, раздает их и приговаривает:
  - Этот кусочек - самой скромной, этот - самой таинственной...
  Девушки сучат ногами и киснут от смеха. Я все пытался уловить момент, когда он "включает" нужную волну, а потом решил, что этому не обучишься.
  Я люблю юмористов. Они очень оживляют компании. Жаль, что некоторые начинают этим
   зарабатывать. Через два года такой зарабатывающий юморист выдыхается и превращается в известного жука из японской классики, который ползает по кругу и питается собственными экскрементами. Он становится суетлив, начинает "подтягивать" шутки у своих товарищей и даже незнакомых людей и, наконец, окончательно деградирует, согретый славой, усыпанный наградами.
  Мы с Толиком уселись возле елки и стали потягивать коньяк. Толик рассказывал об их с Шурой плане, а я слушал.
  - Полная ерунда, - сказал я, - вас и на порог не пустят.
  - Пустят. Мы будем в шикарных деловых костюмах и приедем на "Ламборгини".
  - Хорошо, пустят. Но скажут, что ничего про вас не знают, захотят связаться с руководством этого "Экоребуса".
  - А мы сделаем возмущенные лица, попросим секретаршу открыть почту и там, в "спаме",
  найдется письмо.
  - Вы что же, вошли в их сеть?
  - Не мы, а Володя-хакер. Мы даже настоим на видео звонке - в письме будет ссылка на сайт.
  Алла Моисеевна поговорит с Альбертом Карловичем, который расскажет о планах по созданию нового торгового центра в "глубинке". После чего - подписываем договор.
  - Ну, допустим. А потом?
  - Потом тоже самое проделывается в "Экоребусе", только роль "Аллы Моисеевны" сыграет Анна.
  - Да вас тут целая банда. И куда вы потом пойдете с этими договорами, где вы будете искать чиновника-взяточника?
  - Ты сам-то понял, что спросил? - и Толик жизнерадостно глотнул коньяк.
  Скоро все собрались возле нас у елки. Общий разговор с искусства плавно перешел на тему евреев - тут Ленька Герман был неподражаем, потом, очень органично, заговорили о Шекспире.
  - Шекспира, как автора, вовсе не существовало. От него остался один клочок рукописного текста - записка к какому-то булочнику. Все создавалось лордами двора Елизаветы Тюдор, -
  объявил Ленька.
  Я подумал, а что останется после нынешних? Может быть, спустя сто лет, люди скажут, что
  в наше время автора не существовало, а все создано интернет - сообществом.
  - У меня отличный тост, - сказал Пэпс, вынимая из шкафчика бутылку шампанского, - давайте-ка выпьем за Новый Год.
  - Как за Новый Год - лето на дворе.
  - Это все равно. Тост уж больно звучный. Просодия хороша.
  Выпив шампанского, я попрощался со всеми и пошел к выходу. Пэпс меня провожал.
  На улице мы постояли немного. Он не спрашивал, какого мнения я о его картинах, он был деликатен - избавлял людей от вранья.
  - Ночь, а звезд не видно. Жаль.
  - Да, звезды поднимают наши лица "от корыт". Жаль, что не видно. Ну, пока, что ли?
  Я поехал на вокзал - время уже поджимало. Никому не хочется опоздать на свой поезд.
  
  
  Было очень рано. Мы с Шурой шли по почти пустой улице, а со стороны Москва-реки навстречу нам медленно наползал туман. Река парила. Не было видно почти ничего, и ничего не было слышно. Полная тишина в этом тумане была жутковатой. Она не сулила ничего доброго.
  Шуру, после интеллектуальной беседы с красоткой Оксаной, тошнило.
  - Что это за город - кустов не найдешь, - постанывал он, - вот ньюйоркцы, молодцы, завели себе Централ-Парк. Случись с каким-нибудь джентльменом или леди беда - приспичит им, и, пожалуйста, в парке полным-полно кустов. Зашел, оправился, утерся платочком - и вот, ты снова "на коне".
  - Что ты причитаешь, - попытался я одернуть Шуру, - кого же после шампанского не тошнит?
  Всех тошнит. И старых и малых. Все знают - на что идут. Ты давай соберись. Прояви мужество.
  Шура был не виноват - возможно, шампанское было из "паленого" спирта. А с ним шутки плохи. Один мой приятель - Сержик Соколов - все бегал по сомнительным ларькам, покупал "паленый" спирт - тещу подпаивал. Он, дурень, надеялся, что теща ослепнет, и тогда жизнь наладится. Теща не ослепла, а вот у него ногу парализовало. Теперь машину водить не может.
  Возле моста из тумана вылепилась могучая фигура полицейского. Он молча указал нам свернуть налево, к набережной. Мы свернули, стояли и ждали.
  Из тумана аккуратно вынырнула темная машина, за ней вторая, третья... Они выныривали из тумана и плавно ныряли обратно в туман. Тишина стояла полнейшая. Это была Власть.
  Мы стояли спокойно - мы никак не соприкасались с Властью. Ей было не до нас, а нам не до нее. Мы не наступали друг другу "на мозоли" - обе стороны знали и выполняли "правила
  игры".
  - Я что подумал, - сказал Шура, когда мы шли по мосту, - я вот, когда о своем деде рассказываю, говорю: "Он жил при Брежневе", о прадеде могу сказать: "жил при Сталине",
  мои внуки, стало быть, скажут обо мне: "жил при таком-то". И это все, чем я войду в историю? Почему именно так?
  - Просто на любом товаре должна быть этикетка. Нынче "этикетка" такая.
  - Кто же меняет "этикетки"?
  - Вероятно, Вкус Времени.
  Меня беспокоило, что Якушев не берет трубку, что на улицах народу мало, а машин и вовсе не видать. И беспокоил туман от реки - он был угрюмый, равнодушный, наделенный страшной силой - он продолжал методично, квартал за кварталом, прятать и заглушать улицы, и прозрачней не становился.
  Площадь перед офисным центром была пуста. Мы вошли через вращающиеся стеклянные двери и подошли к стойке охраны. Охранник, усатый мужчина лет сорока, с лицом суворовского гренадера, осторожно разглядывая нас, спросил:
  - Вы к кому?
  Я не успел рта открыть, как Шура, идиот проклятый, со строгой болью глядя в глаза охраннику, резко произнес:
  - Волкова на месте? Мы - хирурги с Урала. И вот еще что: на каком этаже тут мужской сортир?
  Маска хирурга намертво прилипла к его лицу.
  Охранник отстегнул кобуру с пистолетом и сказал:
  - Верно люди предупреждали - в Братске по ночам и то спокойнее.
  И он пошел к выходу.
  Прочитав таблички, мы поднялись на нужный этаж. Люди, работающие в офисах, сидели, склонившись над компьютерами, и на нас не смотрели. Мы подошли к нужному кабинету. Девушка секретарша с вытаращенными глазами молча потыкала большим пальцем в сторону двери. Мы вошли. Красивая дама, хозяйка кабинета, смотрела на нас с невыразимой тоской. Казалось, она вот-вот расплачется.
  - Меня предупреждали, что лучше уехать, - сказала она, - но я подумала, что мой бизнес вас вряд ли заинтересует. Значит, и я "попала под раздачу".
  Она подошла к столу, взяла листок бумаги и протянула его Шуре.
  - Вот, здесь коды доступа к моим швейцарским счетам. Больше ничего нет.
  Шура передал мне листок. Он откашлялся и выдал отрепетированное:
  - Алла Моисеевна, как представители холдинга "Экоребус", мы хотим заключить с вами договор о намерениях. Подтверждение наших полномочий вы найдете у себя в почте.
  - Я оставлю вас на минутку, - сказал я и вышел в приемную.
  - Можно воспользоваться вашим компьютером? - спросил я секретаршу со все так же вытаращенными глазами, - буквально, пара минут.
  Через полчаса мы уже покупали билеты на поезд.
  - Алла Моисеевна - чудесная женщина, - комментировал успешное начало "операции" Шура, - подписала все не глядя. Треть дела сделано.
  Провожать нас пришел Женька Горвиц.
  - Хорошо, что вы уезжаете, ребята, - сказал он нам, когда мы стояли на перроне, - у нас тут полная хрень творится. С ночи из Москвы свалили все ОПС, потом потянулся крупный бизнес. Из служащих в Москве остались только полиция и врачи. Вы то, хоть, не "накосячили" здесь? А то стыда не оберешься.
  - Все было согласно этикету, - заверили мы Женьку, - мы не хамили.
  Поезд тихо шел по Москве, полностью утонувшей в тумане. Я лежал и думал: "Хороший город - Москва. Одно жаль, он остается вечно молодым, а мы-то с Шурой обязательно постареем. И если когда-нибудь нам взбредет в голову вернуться, узнает ли нас этот город, примет ли. Скорее всего - нет. Все равно, я благодарен ему за все".
  Я посмотрел на Шуру - он клевал носом, сидя у окна. Поезд, набирая ход, выныривал из тумана и нес нас к Петербургу. А пока можно было поспать. Что я и сделал.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"