Анне Леонардовне исполнилось сорок лет, из которых половину она преподавала математику. Поколения студентов звали ее "классной дамой", а коллеги считали синим чулком.
Анна Леонардовна знала об этом и гордилась. А дома, как тургеневская девушка, вела дневник.
"Вчера по дороге в институт почувствовала голод и забежала на рынок, - выводила она ровным аккуратным почерком. - "Мне, пожалуйста, булочку с корицей..." "Эх, девонька, - высунулась из ларька мордатая продавщица, - булку я тебе, конечно, дам, но жизнь-то все равно прошла..." Всю лекцию стояла в горле эта проклятая булка..."
Муж Анны Леонардовны служил в конторе с непроизносимым названием, которая покупала и продавала все на свете. "Кто всю неделю воюет, тот имеет право", - встречал он ее по пятницам, напиваясь до положения риз. Анна Леонардовна молча проходила в свою комнату. А один раз увидела мужа у помойки рядом с семейством бомжей. Он был трезв и гладил по голове малютку с золотыми кудрями, прижимавшую куклу с оторванной рукой: "Эх, ангелочки, каким ветром занесло вас сюда..."
С тех пор Анна Леонардовна прощала ему все.
Супруги давно ужинали порознь и ночевали в разных комнатах. Даже телевизор у каждого был свой. "Я состарилась", - рассматривала похудевшие руки Анна Леонардовна, намазывая кремом тонкую, золотистую кожу.
И ей делалась грустно.
Детей они с мужем не завели - сначала откладывали, а потом стало поздно. "Старосветские помещики", - вздыхала Анна Леонардовна, зачеркивая в календаре одинаково серые дни.
И собиралась провести их остаток также незаметно.
А через месяц стала любовницей своего студента.
"Бабы, как семечки, - хохотал Ксаверий Гармаш, - иметь одну нет никакого смысла..." Высокий, сутуловатый, он поступил в институт после армии. Не ужившись с родителями, Ксаверий сменил квартиру в провинциальном захолустье на комнату в столичном общежитии. Вместо лекций он фланировал по институтским коридорам, засунув руки в брюки, точно проверял свое мужское достоинство, и все время насвистывал.
А на переменах угощал папиросами.
Из курилки тогда доносился его хриплый баритон: "Вы думаете, неравный брак, это когда он уже не может, а она еще не хочет? Не-а, разница в возрасте и должна быть огромной..."
Студенты вокруг восхищенно ржали.
"Бабы делятся на малолеток и "старлеток", - разъяснял он. - Малолетке, которая еще во вкус не вошла, и старик сходиться, а "старлетке" молодого подавай, горячего, пока еще может..."
Ксаверий пустил в обиход это словцо, и оно сразу прижилось.
Рассекая пространство длинным, горбатым носом, Ксаверий по-своему понимал относительность времени. "Для вас провести час за учебниками мало, - раздавал он подзатыльники в студенческой библиотеке, - а для меня - много". Сокурсники его боялись, он называл их сопляками, и взгляд у него был такой тяжелый, что его не выдерживало отражение в зеркале. До экзаменов было рукой подать, а в математике Ксаверий был ноль. "Ничего, у меня своя математика..." - загадочно скалился он, трогая елозивший по шее кадык.
И, как гиена, вышел на охотничью тропу.
Он караулил Анну Леонардовну за воротами проходной, будто случайно провожая до аудитории, сталкивался в дверях, стараясь невзначай коснуться.
"Какой симпатичный", - безотчетно подумала она.
На следующий день ее юбка была длиннее, а макияж строже.
Однако она постоянно ловила на себе его взгляд. Ксаверий жег ее глазами, поднимаясь в лифте, однажды прижался, будто нечаянно, будто стесненный набившимися в кабину людьми. Она сердито обернулась, он покраснел, смутился.
"Я как старая дева, у которой все мысли о цветах на подоконнике, - ругала себя вечером Анна Леонардовна. - А сама так и засохну не распустившись..."
Всю неделю она перебирала привычные занятия, но в мыслях неотступно возвращалась к немому поклоннику. А в выходной отправилась по магазинам со школьной подругой. "Слышала, Ленку Кузину машина сбила? - вертелась та, примеряя платье. - Ну, ту с косичками из параллельного класса..." Анна Леонардовна обомлела. "У них за полгода эта третья смерть... - обернулась подруга - Мне идет?" Анна Леонардовна кивнула. "Надо жить проще", - подумала она. И, посмотрев на себя в зеркало, не выдержала: "А на меня студент глаз положил..."
"Да ты что... - всплеснула руками подруга. - Рассказывай..."
Анна Леонардовна подвела тушью ресницы:
"Так уже все рассказала..."
В первый раз это случилось в помещении кафедры. Она допоздна возилась с "контрольными", когда вдруг заметила склонившегося над ней Ксаверия. "Что Вам?" - подняла она глаза, инстинктивно поправляя волосы. Он странно улыбнулся. "Вот, задачка не выходит..." "Какая?" - задрожала Анна Леонардовна. Все с той же странной улыбкой он молча взял ее за руку. Дальнейшее Анна Леонардовна помнила смутно. "Что ты делаешь... Что ты делаешь..." - повторяла она, кусая губы. Зажимая ей рот, Ксаверий завалил ее на стол...
Дома, она долго стояла под душем, смывая отпечатавшиеся на спине, размазавшиеся по локтям "контрольные".
"Безумие, безумие..." - сажала она в дневнике чернильные кляксы, не замечая капавших слез. Но ее переполняла жгучая радость, точно она коснулась далекого, запретного счастья. Анна Леонардовна стыдилась этой радости, ей было невыносимо признать, что она отвечала на грубые ласки, и потому упрямо твердила, что с ней случился солнечный удар. На ночь Анна Леонардовна приняла снотворное, и дала себе слово забыть происшедшее, как дурной сон.
А на другой день все повторилось.
"У одного математика прочитала, что жизнь течет поверх формул, - появилась запись в ее дневнике. - Как это правильно, как правильно..."
С Анной Леонардовной творилось невообразимое. "Сорок пять - баба ягодка опять", - напевала она, разглаживая перед зеркалом морщины. И тут же обрывала себя с глупым смехом: "Фу, какая дура..."
Она отдалась вспыхнувшей страсти со всей своей нерастраченной за жизнь энергией, будто со стороны наблюдая, как рушится ее прежний уютный мирок.
И все же иногда на нее находило просветление.
"Боже мой, он совсем мальчик... - думала она, закрашивая хной серебро висков. - Ах, все равно..."
За месяц она похудела, ее размеренные прежде движения стали порывисты.
"Ты красивая..." - целовал ее Ксаверий.
И Анна Леонардовна рделась, думая, что принимает комплименты от сына.
Муж стал пить больше обычного. Возвращаясь поздними вечерами, Анна Леонардовна пробиралась к себе в комнату, опасаясь встретиться с ним взглядом. Но десятилетия совместной жизни даром не проходят.
"Ты завела любовника?" - подстерег на кухне муж.
Опустив глаза, Анна Леонардовна принялась лгать, как лгут все интеллигентки - сбивчиво, путаясь в словах.
"Рад за тебя, - остановил ее муж. - Хоть один из нас еще жив..."
Ксаверий был властным, в нем чувствовалось звериное начало, которому невозможно противиться. Анна Леонардовна называла себя самкой, но опять и опять представляла его чувственный рот, огромный, фаллический нос, она снова воскрешала в памяти их встречи, и ей делалось жарко. Даже во сне она чувствовала сильные руки, жадно скользившие по телу, и готова была кричать, просыпаясь со сбившейся набок подушкой и съехавшим на пол одеялом. А, закрывая глаза, снова видела Ксаверия. От него исходил запах козлиного пота, который был ей противен и одновременно возбуждал до исступления.
В воскресенье Анна Леонардовна пошла в церковь, но всю заутреню простояла со свечкой у темноликой иконы Богоматери, не решаясь исповедоваться.
А вернувшись расчеркала страницы дневника. Ей казалось, что она доверяет бумаге все свои тайны, но рука выводила всего одно слово: "прелюбодейка"...
Тогда она решила избегать Ксаверия.
Ее решимости хватило на день.
И снова, как воск, подчинилась его воле. "Будь, что будет... - вспоминала она долгие зимние вечера, проведенные у телевизора. И уже не жалела о близости с Ксаверием. Природа брала свое: Анна Леонардовна с материнской нежностью гладила его жесткие, непослушные кудри, и перед ее глазами вставал муж разговаривавший у помойки с дочкой бомжей.
Своей связи с "классной дамой" Ксаверий не скрывал. "Математика у меня в кармане, - бахвалился он перед соседом по комнате, - давай зачетку, и тебе подмахнет..."
Сосед ошалело моргал.
"Впрочем, относить много чести, - куражился Ксаверий, - хочешь, сама придет..."
"Ну это уж слишком..."
"А пиво поставишь?"
Анну Леонардовну он дождался в гардеробе, притаившись среди груды висевших пальто. Приобнял, подавая шубу. Она испуганно отстранилась, краснея, как девочка. "Ну, чего ты... - горячо зашептал Ксаверий, шаря под шубой ладонью. - Приходи ко мне вечером..." "Ты с ума сошел..." - задохнулась она. "Зима, не на морозе же... - не отпускал он. - Скажешь, к отстающему..."
"Гардеробщик смотрит..."
"Я буду ждать..."
Дома Анна Леонардовна не находила себе места. Она дважды полила цветы, приготовила ужин, разбирая старые вещи, то и дело бросала взгляд на часы. Стрелки были неумолимы. В семь она приняла решение и сразу успокоилась.
"Нет, это невозможно, - опустилась она в кресло, - это выше сил..."
Снег сыпал крупой, заслоняя фонари, мокрые следы быстро заливала вода. Анна Леонардовна, прижимая сумочку, кивнула дежурной на вахте.
"Вы к кому?"
"Ксаверий Гармаш, - выпалила Анна Леонардовна заученной скороговоркой. - Заниматься математикой..."
Вахтерша взглянула с недоумением.
"Так мне ж без разницы... К носатому много ходят..."
Анна Леонардовна вспыхнула. Ей показалось, что она стоит голой.
"Какой ужас, - бормотала она, быстро поднимаясь по лестнице, - какой ужас..."
Прежде чем постучать, Анна Леонардовна перевела дух. За дверью насвистывали.
"Уже восемь - не придет..."
"Куда денется... "Старлетки" все одинаковые, им поздно ломаться..."
Анна Леонардовна побледнела. Ее согнутые пальцы так и повисли в воздухе.
"А Ксаверия разве нет?" - нагло улыбнулась ей девица из соседнего номера. И оглядев с ног до головы, прошипела: "У нас к нему очередь - старушек вперед не пропускаем..."
Анна Леонардовна, распласталась по стене, как бабочка.
Потом, резко оттолкнувшись, бросилась по лестнице.
Стук ее каблуков глухо разносился по коридору. На шум вышел Ксаверий - в трусах, с чайником в руке.
Ксаверий захлопнул дверь. Сквозь густо лепившую порошу он еще разглядел из окна медленно удаляющуюся фигуру с подрагивающими плечами.
"Пиво с меня..." - тронул его сосед.
"Да иди ты..." - скинул он его руку.
Опустившись на кровать, Ксаверий уставился на стену. Он вдруг представил всю свою жизнь, вспомнил вереницу бывших с ним женщин, и ему показалось, что он сам только фрагмент на бесконечно чередующемся рисунке обоев.
Дома Анна Леонардовна долго листала дневник, вырывая страницы, жгла в пепельнице. Потом вышла на балкон. Светила полная луна. "Старлетка", - посмотрела на нее Анна Леонардовна.
И, как опороченная девственница в морскую пену, бросилась на асфальт.