Без него она сходила с ума. "Задыхаюсь от тоски", - запечатывала она письмо слезами, точно сургучом. Ответ приходил странный: "Ты предпочитаешь сон в одиночестве или одиночество во сне?"
И тогда она понимала, что спит.
"Пусто без тебя", - проснувшись, глухо шептала она по телефону.
"Не с кем поругаться?" - слышался его слабый смех.
"С кем поругаться всегда есть - помириться не с кем..."
Его голос искажало расстояние, а образ тонул в памяти. Она видела родинку на его щеке, видела руки, жадно ласкавшие ее, но видела их будто в осколках зеркала, не в силах разобрать, кому они принадлежат. "Ты моя, моя..." - ненасытно повторял он. "Твоя", - эхом откликалась она.
И не понимала, что мешает им быть вместе.
Она поселилась в его "мобильном", который он, как женщина ребенка, носил под сердцем - во внутреннем кармане пиджака.
"Пусто без тебя", - жаловался он.
"Поругаться не с кем?" - смеялись на другом конце.
"С кем поругаться всегда есть - не с кем помириться..."
Старясь уловить ее настроение, он жадно вслушивался в голос, искаженный расстоянием, но не мог представить ее лица. Только иногда ему вспоминались ее губы, и тогда он вдруг видел всю ее, словно озаренную молнией. Но запечатлеть в памяти не успевал. В смятении он шел в город, бродил по ночным, безлюдным улицам, разглядывая свою тень, двоившуюся желтым светом фонарей, и, как на иголки, всюду натыкался на ее отсутствие.
Часы разлуки казались ей бесконечными. "Заставляют быть с чужими", - кусала она губы. И злилась оттого, что не может противиться судьбе.
Ночи тянулись долгими верстами, а дни пролетали стайкой грязных голубей.
"Запихали, будто шапку в рукав", - думал он, и его охватывало бешенство. Он готов был сорваться за ней, хоть на край света, приходя на вокзал, покупал билеты сразу во все города.
Но его никуда не звали.
Дни мешались с ночами, весна с осенью, а зимой она все чаще видела на снегу птичьи следы, расходящиеся в разные стороны.
"Близость мимолетна, разлука бесконечна", - читала она их причудливые письмена.
И чувствовала себя героиней чужого сна.
Ночами она приходила во сне. Но и тогда он лишь смутно различал ее черты. "Без тебя я - музейный экспонат", - шевелил он непослушными губами. А проснувшись, думал, что быть в разлуке, значит видеть сны-половинки, части одного сна, это значит блуждать впотьмах, как слепой, пробираясь на ощупь, то и дело натыкаясь на невидимую стену.
В другом сне они занимались любовью. Она сидела на нем верхом, повернувшись спиной, скакала, как всадница, постепенно исчезая. И тут он заметил рядом обнаженную девочку, которая протягивала к нему руки. Смущаясь, он притянул ее и, обняв, понял, что это она, сошедшая со своих детских фотографий...
Она не знала ни его возраста, ни имени. "Мы как душа и тело, - думала она, - когда нас разлучили, мы умерли..." Раз во сне они занимались любовью, она сидела на коленях, повернувшись к нему спиной, чувствуя, что на его лице, как в зеркале, повторялась ее улыбка. И тут заметила перед собой мальчика, совершенно голого. Она взяла его за руку, и, разглядев на щеке родинку, поняла, что этот ребенок - он...
Однажды ему почудилось, будто он находится в ее квартире, и она ищет его, широко раскинув руки, как в игре в "прятки". Его сердце бешено колотилось, он вышел на середину комнаты, стал кричать, беззвучно шевеля губами, пока не понял, что остается для нее незримым.
И тут очнулся в своей постели, показавшейся ему чужой.
Иногда, выйдя из ванной, она чувствовала, что он рядом, в ее квартире. Тогда, раскинув руки, она искала его повсюду, будто с завязанными глазами водила в "прятки", открывая двери и распахивая шторы, за которыми зияло пустое окно. Ей хотелось шагнуть в ночное небо, как птица, кружить над городом в безумной надежде увидеть его.
Но вместо этого она опускалась на одинокую постель.
И тогда квартира казалась ей чужой.
Случалось от нее приходили листы белой, без единого слова, бумаги - письма без обратного адреса. Он долго вчитывался в их начертанные симпатическими чернилами буквы, водя пальцем по невидимым строкам, а потом выбегал на улицу, останавливая прохожих, спрашивал о ней. Но те с каменными лицами проходили мимо. А он, чтобы нарушить их заговор молчания, задирал голову к небу и кричал так, что в ушах лопались перепонки.
Разлука казалась безбрежной, а умещалась на одной подушке. Они спали в одной постели, и в плывших рассветных сумерках были как мертвецы. В окно светили звезды, заглядывала луна, как недремлющее око Того, кто видел сразу оба их сна. Мужчина вздрогнул и, не просыпаясь, отвернулся к стене. От его движения женщина открыла глаза и долго смотрела в потолок.