Аннотация: Просто так рассказик. Опубликован в газете "Просто фантастика", #11/2005
КРЫЩУХИ
--
Крыщух-то травить будете?
В голосе старосты звучала то ли надежда, то ли, напротив, опасение. Он хитровато глядел снизу вверх на приезжего, почесывал бороду грязноватой пятерней, а за спиной его собрался чуть ли не весь поселок. Запрокидывались серые лица, раззявливались рты, детишки тыкали пальцами. И то - не каждый день к ним в глушь наезжает землемер из города. Справились бы с весенней разверсткой полей и сами, но указ был ясный - если одолевают крыщухи, надо выписывать из города землемера. И поднатужились, и выписали.
Землемер ожиданий не оправдывал. Среднего роста, кряжистый, в плечах широкий, в какой-то косоворотке - мужик, одним словом, а никакой не ученый. Голос у него, впрочем, был чистый, звонкий, и глаза не по-деревенскому цепкие.
--
Буду. Сегодня вечером и вытравлю. Как, сильно вредят?
--
Не то чтоб вредят, - тут староста малость смутился и оглянулся на односельчан.
Разговор шел у калитки старостиного дома, откуда открывался вид на единственную поселковую улицу, всю в колдобинах. Дома кособочились вдоль нее, с палисадов свисало тряпье, битые горшки щерились тут и там. У соседнего дома чесался шелудивый пес, а его хозяин стоял сейчас в толпе, и вид у него, как и у пса, был недоумевающий и обиженный. Из приоткрытого рта свисала нитка слюны, и ветерок чуть шевелил ее, и плескалось под ветром тряпье на заборах. Землемер глядел на поселковых, и было ему муторно. Так вот и проходит жизнь, думал он, так вот и пройдет.
Староста между тем продолжал:
--
Пошаливают иногда. Зерно там попортят, жито. Или в пшенице бегают, бегают, всю ночь слышно- шурх и шурх. Ходы роют, отсюда и до самого леса. Шкодят. Но не как стервецы, конечно, этого не сказать.
Слушатели закивали.
--
Только, понимаешь...
Тут староста вновь запнулся и зачесал в бороде так яростно, что пес у забора замер и уважительно на него уставился.
--
С детями плохо. Больно уж много малых воруют. У Селечихи вон, треьего дня - или на той седьмице, что ли - дочку уволокли. Нет, все честь по чести, полено в колыбель положили. Полено они всегда кладут, этого не отнять.
Деревенские опять закивали.
--
Нам-то от этого хорошего много. Полена - они справные вырастают. Работники. Мой сарай переложили на Пятицу, так иной умелец из города так не переложит. Столярничают, опять же. Или огород там вскопать, или в плуг, соху их впрячь - это как раз. Да вон, гляди - идет Бородковское полено. Поди, лет двадцать назад его подкинули, и такое справное выросло!
Землемер оглянулся. По улице шагал мужик. Шагал, тяжко накренясь, покряхтывая, впряженный в огромный воз. На возу горой высились горшки. Рядом с возом топал худой старикашка и временами подстегивал впряженного хворостиной.
--
Бородок не нарадуется. Такое рукастое полено ему попалось - всем бы такое. Так что даже и не знаю я...
--
А дети-то? С детями-то что?
Вмешалась крепкая молодуха. Она прижимала к груди слабо поквакивающий сверток, а глазами грозно сверкала на старосту.
--
Дети-то, кровиночки! Что там с ими ироды эти делают, в норах своих? Жрут или мучают, а ты и рад! И-эх!
--
Цыть, баба! - вызверился староста, - Сопли вон лучше Дуньке своей утри.
Баба, однако, не смутилась. Стояла, раздувая ноздри, и несколько теток из толпы кивнули согласно - мол, права она, права.
Староста обернулся к землемеру, виновато развел руками.
--
Бородковская эта. Слышь. Это братана ее старшенького крыщухи утащили.
--
И правильно сделали, - добавил он, оглянувшись на бабу, - глядишь, вырос бы из него стервец какой-нибудь, ужо бы он тебя маленькой и сожрал.
Молодуха гневно фыркнула, взметнула юбками и зашагала к крайней избе. Землемер проводил ее взглядом до самого тына.
--
Бородковские эти, одни с ними неприятности, - воркотал из-за плеча староста. - Много о себе думают. У них-то уж поди разов пять утаскивали, удивляюсь, как и эту не утащили.
Землемер смотрел на тын. Крепкий, высокий, из новеньких, свежеобтесанных поленьев. Видать, запряженный мужик и тесал. Мало какой умелец из города такое бы спроворил...
Из трубы Бородковского дома поднимался дымок. Тонкий, бледный, он тек к серенькому небу, и землемеру казалось, что он чувствует запах этого дыма. Пахло ржаным хлебом, добрыми сосновыми дровами, стиркой из большого корыта, пахло мокрой глиной и немного-домом. Землемер не помнил, где у хозяина была обустроена печь для обжига горшков. Он вообще мало чего помнил.
Воз, медленно катившийся по улице, подъехал к воротам. Старый Бородок крикнул, и ворота открылись. Землемеру хотелось увидеть что там, за высоким тыном, но увидел он лишь клочок смятой травы на въезде.
Голос старосты стрекотнул под самым ухом:
--
Ну что, мил человек? Будешь травить? У вас там, говорят, и яд припасен особый?
Землемер молча потянул из-за спины мешок. В мешке был плотно запечатанный горшок, доверху заполненный густой, белой пастой. По виду это вполне могло бы быть ядом. Но это был сахар. Землемер усмехнулся, подумав о том времени, когда в горшках, действительно, хранился яд. Страшно подумать, что творилось бы здесь, если бы господина нашего волостного заседателя тоже не воспитали крыщухи. Надо будет сказать вечером Полли и Вигену, чтобы забрали к себе Дуньку. Племяшку.