Червивостью стен мирового пролетариата возмездила она пророчество пресвятым
девам - блудницам о всенепокорности бытия, битья, питья, бритья и прибытия долгостранствующих узбеков в зачпоренных пирогах голов недосваренными пельменями взбеленилась правда несусветная, забитая, закрытая, всем безглавым дозволенная,
по-срамному обнаженная и некрасиво обделенная сервисом Козьмы Прутковского, записавшегося салом в казематы, там, маты на столбы клеить, власть свою продвигать.
Власть в сласть.
Отобедали мы с Козьмой и поперли на рыбалку хуилище во реку закидывать, у карасей самок отбивать, чтоб опосля ножом космобарина ханку удушающую ей вживлять да кила набивать до удержу яблочной анархичной политики, пообещавшей выразить говешки государству в общепитовом виде, травануть мэров бездиетных, сунуть пакли во кошель пенсионеров и о людях заботиться, не обманывать, не наживаться на них, творить добро безвсеместное до гладного упадка последнего ябляочника, в че мы с Козьмой уверовали во времена передоза дикого, смертиподобного, баклофенового, на для пущей веры пожрали к тому пива по три литра.
Разбитость.
Она в носу ковырялась, пока дерево лежало, словно на приеме у врача - паталогоанатома, щипающего пинцетом волоски из ноздрей в классической форме амебы, обхватившей собой молекулу зерна рационального, кинувшей тем самым планету в пучину глупую, бездонную, затоваренную носками китайского поршива и просторабочей сердхэндовке, резиновыми чулками на головы грабителей спермобанка, имеющего в хранении лишь стакан кислого молока, породившего столько кислых и простоквашных людей, что повары на полевых кухнях не успевают замешивать тесто, заменившее пушечное мясо.
Я.
Лишь сегодня по самые яйца натянул мину доверия, явившейся анархо-утопической ассиметрией лица, истыканного кольчугами мужей щербатых, паспортно-нужных и абсолютно никчемных граждан чупакапрового рода, завернувшихся во сне у самой стены в открытом поле, иссыпающихся песком наждачного блеска, искрящегося так и не возгоревшимся пламенем противопожарной защиты во славу сынов хлеба и сынов серпа, исчерпавших родоначальное имя в матрицах трех нитей и неоновых реклам, повествующих о том же, что и вчера, которого не было и не должно было быть, ведь заказ еще не полностью оплачен, как недопечатанный снег с вечно повторяющейся идеей секса и свободы.