Колючий иней лежит на дороге. Он колюч для глаз и колюч для ступней. Во тьме осеннего вечера иней кажется чем-то наподобие мелких хищных клыков, прорастающих сквозь землю. Они одинаково легко прогрызают почву, бетон и асфальт.
Остававшиеся зелеными еще утром несколько травинок в островках пожухших сородичей также предались смерти.
Как зверски убитый мелкий неизвестный хищник, осенняя земля выглядит, осколками зубов, застрявшими в желтой шерсти.
Мой путь лежит, как всегда, через темнейшие скверы города, вдали от бликов фонарей и более - менее людных улиц. Лишь шуршание изморози преследует меня.
Хренов ноябрь насилует души очарованных октябрем людей.
Кто-то стоит на крыше и собирается взлететь.
Лишь песней Молчаливого Прощания пророчит он свое расставание с землей, что накрепко держала его за ноги с самого рождения. Матушка - земля всегда чересчур обеспокоена за детей своих.
Тень древнего воспоминания коснулась меня. И на мгновение я вспомнил этот сквер и ту забытую осень, где заканчивалась моя жизнь, настолько короткая, что почти всю ее пришлось дофантазировать.
Трансолантанты очень помогают в этом.
Обрывки снов или кусочки причуд являются моим прошлым.
Завтра я проснусь с больным горлом.
Прощавшийся с землей закончил песнь и взмыл вверх.
Больше я не видел его.
Я шел дальше.
"Ты, наверно, любишь бродить по ебеням?"
А то!
Лишь девчонка...
Та самая девчонка, которая в какой-то момент, ни с того ни с сего, становится для тебя кем-то сравнимым с Богом.
Ведь Бог - незваный гость в нашем мире.
А потом постепенно Бог становиться все хуже и хуже, он словно падает.
Затем Бог оказывается дьяволом, и остается лишь обвинять его в лицемерии, чтобы не выдать в себе психологическую инвалидность, именуемую атраксией, которой страдает более половины населения планеты.
Но девчонки бывают хитрее любого бога.
Еще на первой стадии ты звонишь ей.
Сегодня ты пойдешь с ней в кино, а после...
Нет, с богами так нельзя.
Это будет позже.
А после кино ты просто будешь с ней. И больше тебе ничего не надо.
Пока.
Ты идешь к ней и говоришь по телефону.
А она пока обедает и мило щебечет с тобой.
И ведь проходит чертова дюжина лет. И ты случайно оказываешься в этом же сквере.
Вот как я сейчас.
Стою и вспоминаю ту девчонку, что так и осталась самой дорогой.
Но слишком быстро исчезла, что помнить о ней столько времени невозможно.
И когда ты смутно вспоминаешь ее раз в двенадцать лет, случается невыносимая гадость:
В этом засранном сквере, в эту холодную осеннюю ночь, именно в эту секунду, она идет тебе навстречу.
Заметив меня, она слегка подпрыгнула от неожиданности. Затем гримаса испуга превращается в хищную улыбку Джоконды.
- Привет!
Этот ее голос уже другой, но нотки знакомой интонации колют сильнее инея.
Моя затраханная душа разворачивается и ползет к прекрасному, словно проблевавшаяся пьянь к запуганному котенку.
- Привет!
Тупо улыбаюсь и хлопаю глазами.
Она сильно замерзла!
Она синяя!
Она целует меня в щеку, усмехается и идет дальше.
Я оборачиваюсь.
Меня начинает тошнить. Она скрывается во тьме.
Бля, как же она холодна!
Именно в тот сраный вечер я бежал к ней через этот ебучий сквер!
Ее смех звучал в трубке моего телефона.
Через пару секунд смех прекратился, она отошла от трубки, но слышал ее громкие всхлипы еще около шести минут.
Прибежав к ней, я без зазрения совести вышиб дверь.
Она лежала на полу и смотрела мне в глаза, а изо рта высовывался задроченный ее горлом фабричный пельмень...
Меня вырвало.
Стало немного легче. Некоторые богини не желают падать.
Она сделала это специально.
Она знала, какой я.
У нас было достаточно общих знакомых, чтобы узнать меня так хорошо.
Прощавшийся с землей изрыгнут небом.
Из его пропизженной башки течет кроваво-серое молозиво.