Смех, фальшивый захлебывающийся смех с переходом на сопение. В тишине дома каждый звук отдается щемлением в животе. Мне нестерпимо жарко. Дышать сложно, но я стараюсь не обращать на это внимание. Меня раздирает невероятное желание. В голове пустота, редкие мысли с ужасом скрываются при виде фантасмагории животной страсти. Горячая кровь пульсирует в обширной области ниже живота. Женщина опять натужно смеется и тяжело дышит. Ее бледная синеватая кожа не румянится даже светом красного ночника. Я пытаюсь сломить ее защиту. Оборона держится в районе ужасной расцветки трусов. Женщина полная, я вижу колыхание складок ее живота. Стараюсь отвлечь свое внимание от этого тошнотворного зрелища. Из-под растопыренных коротких пальцев с круглыми красными ногтями проступает блестящая проволока лобковых волос. Жирные ляжки плотно сжаты, расплющены друг о друга. Нахожусь в полуобмороке между нестерпимым желанием как можно быстрее остудить свой зудящий, кажется, распухший до невероятных размеров член и отвращением к этому барахтающемуся существу. Мы оба пьяны, и тянущая тяжесть в голове, притупленная чувствительность кожи вносят дополнительные штрихи нереальности ко всему происходящему...
Внезапно острая боль пронзает мою ногу. Как только она стихает, чувствую поток скользящих по виску капель холодного пота. Духота слепила клейкой слизью веки. Глотаю воды из стакана, стоящего у кровати. Нога опять выстреливает болью, от чего перед глазами вспыхивает яркое розовое пятно. Наконец вспоминаю, где я и в каком состоянии. Второй, здоровой ногой осторожно трогаю холодную поверхность гипса - уже неделю каждое утро приходится вспоминать, что одна из моих косточек сломалась. В соседней комнате кто-то заворочался - вспоминаю: это мама. Она временно переехала ко мне, никому другому я такой не нужен...
Освоившись в реальном мире, мыслями опять возвращаюсь ко сну. Мне еще никогда не снились такие яркие картинки. Ощущения, запахи, цвета, настроение - все было, как наяву. Этот дурацкий случай, и в самом деле, произошел лет десять назад. Но почему для такого красочного сновидения из памяти было извлечено столь незначительное событие? Тогда, десять лет назад, случай с теткой меня совершенно не впечатлил. Ну, выпил в компании. Оказался в постели с какой-то толстухой, которую, несмотря на все свои усилия, так и не смог трахнуть. Мне казалось, я забыл обо всем через пару дней. А сейчас такое яркое воспоминание схватило меня за шиворот, заставляя невероятно стыдиться, стыдиться самого себя за поступки десятилетней давности. К тому же, могу поклясться, что тогда меня не затронуло и десятой доли из той бури противоречивых ощущений, которую мне пришлось пережить в недавнем сне.
Мама подчеркнуто корректно ждала, отвернувшись, пока не завершиться наш с "уткой" утренний ритуал. Затем - завтрак. Поев, я почувствовал себя готовым действовать. Хотя, какие действия? Их в моем положении не предвиделось, да и, вообще, быть не могло. Я никак не мог смириться с тем, что моя свобода ограничена. Довольно необычное состояние для меня, учитывая тот распорядок, в котором приходится существовать последние несколько лет. Обычно в течение дня мечешься, а когда оказывается свободная минута, стараешься сесть или прилечь. Теперь уже пошла вторая неделя моего вынужденного отдыха, и я, хотя еще не схожу с ума от безделья, но чувствую, что внутри меня зреет какой-то нарыв, копится дикая негативная энергия. Я уже боюсь того, что будет со мной, когда я перетерплю эти полтора месяца в гипсе.
Я только-только перестал думать исключительно о ноге, перестал концентрировать свое внимание на ощущениях в ней, вздрагивать от прикосновения твердого гипсового панциря, мучаться от малейшего изменения позы, которую люди, как оказалось, столь часто меняют, не замечая того. Я перестал чувствовать себя только больным, ощущение "нормальной" жизни вернулось ко мне, столкнувшись с ограниченными возможностями тела. Мой мозг все чаще забывал об этих ограничениях, хотя боль, пронизывающая его, регулярно напоминала об этом.
Выбор, чем заняться сегодня, был невелик - телевизор, книга или сон. Сон отпадал, поскольку я только что проснулся. Поэтому не стоило так нерационально расходовать столь ценное развлечение. По телевизору, как назло, была совершенная ерунда, не заинтересовавшая бы и последнего дебила. Я опять вспомнил о сегодняшнем сне. И опять удивился тому, что именно этот факт моей жизни всплыл из глубин памяти. Факт, ничтожный в своей информационной значимости, но почему-то нарисовавшийся столь яркими красками, столь сильными ощущениями. Что в моей сегодняшней жизни вытащило его на свет божий? Сексуальная неудовлетворенность? Может быть. Но в моей жизни случались десятки более приятных сексуальных эпизодов, лишенные отрицательных эмоций. Я вспомнил колыхающиеся синие складки жирного живота и внутренне содрогнулся. Чтобы отогнать неприятное видение, мне пришлось отвлечь себя перебором любовных побед. Это на какое-то время заняло мое внимание. Но что любопытно, никакие другие воспоминания не смогли сравниться в красочности и эмоциональности с сегодняшним сном. Он был таким свежим, таким недавним, таким ослепительно мерзким, что, сколько бы я ни хотел забыть его, засыпать ворохом приятных видений, но выуженные из памяти бледные тени таяли, рассыпались вблизи него. Я просто устал и бросил бессмысленную борьбу.
..Я сидел за столом в окружении торчащих затылков. Прямо перед моими глазами на листе бумаги прыгали буквы и цифры. Я хотел поймать их стремительное кружение и чувствовал свое бессилие. Лежащие передо мной часы с какой-то невероятной быстротой отсчитывали секунды. Я весь был охвачен необъяснимым ужасом. Озноб пробил тело вдоль позвоночника, зубы начали потихоньку отстукивать дробь. Внимание приковали мои мелко дрожащие руки, покрывшиеся странным рисунком белых и багровых разводов. Я поднял глаза, но увидел только белесую пелену. Еще немного, и я потеряю сознание. Несколько глубоких вдохов вернули меня из медленно начинающего вращаться водоворота. Надо взять себя в руки!..
Видимо, я опять заснул, а потом опять дернулся. И снова странный красочный сон. Я все еще ощущаю, как щемит загнанное в бешеном ритме сердце. Дрожь несколько раз коснулась холодным дыханием моей кожи. Это, видимо, был какой-то экзамен. Но какой конкретно - не помню. Их ведь было у меня немало. Правда, таких волнений я, вроде бы, никогда не испытывал. Во сне я чуть не умер от страха! Господи, что же сегодня за день воспоминаний? И почему во сне все происходит так красочно, как никогда не бывало со мной наяву?
Надо как-то отвлечься, а то всякий бред лезет в голову. Позвал маму и рассказал ей о своем последнем сне. О первом - не решился. Она внимательно выслушала и сказала какую-то банальность, типа "не бери в голову, ничего страшного". Почему-то то ли от этих простых слов матери, то ли оттого, что оформленные в слова сновидения стали выглядеть безобидней и смазанней, я успокоился. Внимание опять вернулось к сиреневому экрану в углу комнаты. Телевизор показывал что-то познавательное про некую тропическую страну. Огромное солнце и обилие желтых, белых, сочно-зеленых красок вызывало у меня изнутри легкие волны удовольствия. Хотелось быть там, под этим беспечным солнцем. Четыре невеселые стены и еще менее жизнерадостный серый дождь за окном резко контрастировали с морем красок далекой страны.
Я ушел с головой в зрелище незнакомых желтых песчаных холмов, удушливых сумерек под далеко вверху раскинувшимися кронами деревьев, удивительных форм живности. Серые стены московской квартиры медленно уплыли в туман периферического зрения. Внезапно легкое дрожание изображения, обычное дрожание телевизионных пучков, рождающих картинку, на которое раньше я совсем не обращал внимания, стало особенно сильно раздражать. Я нажал на кнопку пульта, выключив телевизор, и застыл на своем ложе.
Наступила тишина, которая почему-то вызвала во мне неуверенность и волнение. Я остался один на один с собой, и эта ситуация, столь редкая в последнее время, показалась мне ужасно неприятной и некомфортной. Мысли, как бы стыдясь своего попадания в обширный амфитеатр моего собственного внимания, где сотни строгих зрителей собирались судить их, замерли, не родившись. И в этой тишине вдруг появился легкий запах. Так мог пахнуть только большой майский луг после дождя. Почему-то именно его я представил, уловив этот запах. Может, мама набрала где-то цветов? Но ведь сейчас осень. А запах подхватывал меня и наполнял мое тело свежими струями пара, поднимающегося к солнцу с мокрых от росы цветов. Луг стоял у меня перед глазами, дрожа на фоне серой стены квартиры. Какой-то сторож внутри меня пытался забить тревогу от прилива очередного сна, но полная уверенность в том, что сейчас-то я уж точно бодрствую, быстро успокоила его.
Я не спал, просто меня окутали воспоминания. Я узнал луг, расположенный невдалеке от дачи моего друга. Я частенько бывал у него в гостях, и иногда мы устраивали на этом лугу небольшой пикник. Место это было на редкость безлюдным, только иногда угрюмые колхозники косили траву старым агрегатом, который собирал только малую часть скошенного. Остальная трава лежала долго, высыхая сверху и подгнивая снизу. Этот сладкий запах сухого сена и гнили начинал витать над лугом с июня. Но сегодня ко мне подобрался именно запах молодой зелени и одуванчиков, покрывающих луг в мае. Мне показалось занимательным такое состояние воспоминаний. Они ожили в красках, запахах, даже ощущениях кожи - я ясно чувствовал касание жестких стеблей к стопе. Я увидел траву близко-близко у глаз, и потрогал ее. Пронизанные волокнами травинки зашуршали в моих ладонях, приятно защекотав их. Самый банальный луг оказался не менее интересным, чем иноземные джунгли.
Почему, интересно, моя память стала такой точной? Почему она принялась выплескивать на меня мельчайшие детали и оттенки ощущений? Постепенно мое изумление прошло, и я почувствовал практическую полезность такого нового состояния памяти. Обычно она не особо меня жаловала, да и чего было мне от нее ждать? Моя жизнь не предъявляла к ней особенных требований - не было ни ярких событий, ни гениальных мгновений, которые бы хотелось запечатлеть навечно. Жизнь неспешно текла, и память послушно фиксировала это неторопливое движение, ничего особенно не выделяя. Мимо проплывали затянутые туманом берега, в которые не было желания всматриваться внимательно, иногда попадалось что-то более значительно - отдельные большие деревья, но которые вызывали в памяти только два слова - "большие" и "деревья". Я думал, что так бывает всегда и у всех. Я не представлял, что память может забираться так глубоко, выделить из прошлого каждую травинку, каждый нюанс освещения, каждый тончайший аромат.
Такие мысли медленно вращались во мне, когда все остальное нежилось под лучами ласкового солнца посреди безлюдного цветущего луга. Блаженство и ленивый восторг наполнили мое тело. На ресницах играла радуга майского утра. Внезапно в поле зрения попал новый объект - от темного пятна леса отделилась стройная фигура. Эта фигура чем-то не на шутку встревожила меня - сонливая нега мгновенно улетучилась, а сердце судорожно затрепетало почему-то где-то в районе живота. Бредущая по лугу девушка приближалась, и вместе с ней на меня катилась лавина щемящей боли. Я не понимаю, почему мне так плохо. Кто эта девушка? Чего ждать от встречи с ней?
Я ведь знаю ее. Я ее очень хорошо знаю! Мне пронзительно больно ее видеть. Она уже совсем рядом, я вижу, как она осторожно ступает по пригнувшейся под росой траве. Кровь, целый поток мучительно тяжелой и горячей крови приливает к моей голове. В ушах возникает легкий шум, усиливающийся с каждым мгновением. За что?! Чем я оказался плох?! Стерва! Но до чего красива... Еще вчера я взял ее с собой, удивляясь собственной наглости. А Юрка - сволочь. Отбить девушку. Ведь у него их столько... Ааа... Темные демоны вырываются из моего нутра и принимаются немилосердно избивать меня. Остается только боль. Невозможно спрятаться - боль везде. Девушка в дрожащем утреннем тумане и море боли. Я отдаюсь боли целиком, захлебываюсь, меня куда-то несет, и тут вдруг замечаю: какая-то часть меня наслаждается этими муками. Я пытаюсь отбросить это подленькое умиление от собственных страданий, но, видимо, это уже выше меня.
- Что ты здесь делаешь? - она подошла и теперь стояла надо мной, где-то среди облаков, и смотрела куда-то в сторону. Я на секунду залюбовался ею (у неё чудесный свежий вид, несмотря на спутанные волосы и мятое платье), но у меня вырвалось злое:
- Ну а тебе-то что?
Слова я вытолкнул из себя быстро, чтобы успеть до боли сжать слезные протоки. Блядь, определенно блядь. Не надо из-за этого так волноваться.
- А твой Юрка - козел. Я убежала от него. Ночевала в том сарайчике, недалеко от тебя. Знала бы, что ты здесь, пришла бы в гости, - она пыталась улыбнуться, все так же не глядя на меня.
Что-то большое с грохотом столкнулось внутри меня. Радость и недоверие. Удивление и торжество. Я только вдруг глупо заулыбался, сосредоточившись на внутренней битве. Прошла только доля секунды, а внутри меня успел родиться и умереть не один мир. Она все-таки посмотрела на меня:
- Ты же здесь простудишься...
Торжество. Все-таки оно взяло вверх. Улыбка больно раздирала мне лицо, радость выпирала из меня, но я не мог сказать ни слова. Я вскочил, напрасно понадеявшись на тело, одеревеневшее от сна на голой земле, и тут же боль пронзила поясницу...
- Как ты себя чувствуешь? - это мама вернула меня из мира иллюзий. Я сам не мог понять, корчусь ли я от боли, или улыбаюсь, все еще пребывая в сладких объятьях воспоминаний. Вскоре туман рассеялся, и я снова ощутил себя в комнате с холодным куском камня на ноге. Улыбка постепенно растаяла:
- Ничего, все нормально...
- Ты смотрел в угол и улыбался. О чем таком хорошем думал?
- Да ладно, мам! Так, вспоминал...
Она недоверчиво посмотрела на меня, в ее глазах теплился вопрос. Потом она как бы про себя слегка покачала головой - вроде как: не хочешь, не отвечай. Лучики морщин переместились от ее глаз ко рту (сосредоточившись на чем-то, она всегда напрягает губы). Она деловито собирала обед на маленький столик у кровати. Мой взгляд почему-то приклеился к ее маленькой фигурке. Мама моя. Что-то давно я не смотрел на нее. Привычные черты её лица размылись паутиной морщин. Сколько же ей лет? Так, это минус это. Ого-го! Э-э-эх...И тут же тоска схватила меня за горло. В груди болезненный спазм перехватил дыхание. Плечи и грудная клетка забились в судорогах.
Что же это такое?!! Что за день сегодня? Так никакого здоровья не хватит! Даже размышления над старением матери сегодня вызывают смертельную тоску. Я чувствовал, что уже пережил за этот день больше, нежели за любой другой. Самые разные воспоминания приходят ко мне сегодня, и каждое новое вызывает бурю всевозможных эмоций, целый букет теребящих, волнующих, даже смертельных переживаний. Что же заставило вернуться эти давно забытые ощущения? Зачем они хватают меня, врываясь в мой сонный мир больного человека, зачем заставляют все почувствовать заново и почувствовать намного сильней?
Ответа я не находил, правда, и в поисках его не особо усердствовал. Кажется, мне нравились эти воспоминания. И это, несмотря на то, что они, большей своей частью, были "неприятными" - если подходить с обыденной, житейской точки зрения. Такие воспоминания, мелкие и незначительные, но вполне способные вызвать приступ досады или жгучего стыда, обычно стремишься побыстрее выбросить из головы. Но теперь они вернулись значительно окрепшими и внесли в мое существование нечто существенное, чего я еще не мог сформулировать. Это что-то давно пропало из моей жизни. А вместе с ним улетучились удовольствие и полнота восприятия. Я догадывался, что прыгаю по вершкам, что истинная жизнь - где-то в холодной глубине, где рвутся страсти и где безудержны краски. "Неприятные" воспоминания самим своим появлением подарили какой-то намек об этих глубинах, придали моему существованию привкус полноты, эмоциональной насыщенности. Собственная жизнь вдруг стала казаться мне почти произведением искусства, вдруг стала интересной для меня самого. Охватившее меня возбуждение выдержало и снисходительный цинизм разума, и обвинения в немощном стариковском самолюбовании - я отдавал себе отчет, что воспоминания, встряхивая меня за шиворот, протирают мне глаза и дают силы взглянуть на мое теперешнее положение с новой стороны.
Я вдруг понял, что вся моя активность в последние два года - мышиная возня, пустой самообман. На самом деле, все свои силы, всего себя я растрачиваю, чтобы заработать довольно скромные деньги. Достаточно выпасть из водоворота такого существования на пару дней, как клубок эмоционально насыщенных, на первый взгляд, событий легко распутывается, и всё, в результате, заканчивается шуршанием нескольких бумажек в руке. Количеством заработанных бумажек я привык оценивать себя, свои способности и везение, качество любого прожитого отрезка времени. Я ограничен кормушкой и толканием вокруг нее. Здесь я самореализуюсь, здесь отвоевываю авторитет окружающих. Я стал циничен в отношении всего остального - ни друзья, ни женщины не способны по эмоциональному накалу затмить эту толкотню. Но я бы легко смог оправдать такое существование, если бы речь шла о сотнях тысяч долларов. Моя же планка - несколько сотен долларов в месяц. Именно эта ничтожная сумма вызывала сейчас горечь и отчаяние. Я отказывался думать, что в моей жизни нет ничего, кроме этих жалких сотен. Сами по себе они не были столь уж обидными, ведь я нуждаюсь в еде и жилье, но выходило, что кроме них, я больше ничего не мог предъявить самому себе. Самое неприятное обнаружилось тогда, когда я задумался, что бы мне еще хотелось видеть в своей жизни. Мозг зацикливался вокруг словосочетания "яркие события", но эти слова были безвкусными, мне не удавалось ухватить их суть. Напрягая воображение, я представил пальмы и яхты, но ведь они требуют такой кучи денег, которую мне ни в жизнь не заработать. Да и, честно говоря, я не чувствовал потребности в них. Правда, я перестал доверять своим желаниям. Похоже, что они научились ладить с возможностями и уже не способны тревожить несбыточными мечтами. Я разучился хотеть недоступное. Теперь я представляю собой законченное изделие, в котором все параметры давно определены и не выходят за определенные границы. Со мною вряд ли может случиться что-то действительно яркое. Яркие события - для людей соответствующей "яркости". Внутри такого события любой другой почувствует либо пошлость, либо страх и смущенность. Я, например, привык ждать от жизни подвоха, и если все идет хорошо, во мне что-то затаивается и ждет, когда же придется расплачиваться за отпущенные крупицы удовольствия. Как же с таким настроением да в яркое событие? Инстинкты, наработанные годами опыта, просто сами оттащат меня подальше от такой яркости - не дай Бог ослепнуть.
Пытаюсь вспомнить хоть что-то из недавнего прошлого, когда прилив эмоций не был бы вызван зарабатыванием денег. Вспоминается болезнь (три года назад болел вирусным гепатитом) и еще пара аналогичных событий, сопряженные с опасностью для жизни. Напрягаю память, но все: полет на самолете в буран, стеклянный пол на Останкинской башне, грабители в подъезде... Выходит, для меня "яркость" события и его опасность неразделимы. И возможно, моя природная трусость научила меня избегать всего, что явно выбивается из обыденности. Не знаю, удастся ли мне таким образом избежать страданий, но счастья избежать я наверняка сумею. Когда даже боишься мечтать о чем-нибудь достойном, жизнь вряд ли сама притащит это на блюдечке с золотой каемочкой. Ведь было время - и я об этом знал. Когда же я разучился хотеть чего-то так, чтобы потом найти в себе силы это исполнить? Куда же пропало здоровое юношеское нахальство, позволяющее называть любые блага своими и брать их без зазрения совести? И неужели такое сомнительное свойство, как трусливая осторожность, и есть признак взросления? Когда вместо умения радоваться и восхищаться приходит слепота, полное отсутствие способности видеть новое? Когда ощущение себя как здорового и сильного существа, достойного восхищения, сменяется на равнодушие к своей душе и своему телу? Тогда, действительно, все, что остается, это - пить водку и стареть...
Как же я чувствовал себя в шестнадцать? Я попытался нарисовать в воображении знакомого мне по фотографии в паспорте прыщавого подростка. Что-то же было в нем, кроме невостребованной половой энергии и боязни загреметь вместо института в армию? Я медленно ощупывал выныривающие из глубины памяти предметы моей комнаты в доме родителей, стараясь вспомнить, какими же они казались мне тогда.
Ковер со странным геометрическим рисунком над кроватью, откуда ко мне приходили то удивленный тигр, то ушастые мыши, то опутанный лианами лес. Большой письменный стол с выщербленным местами лаком. Почему-то его вид вызывал ощущение горьковатого запаха. Первый катушечный магнитофон, бывший моей мещанской гордостью в кругу товарищей, но безумно плохого качества и постоянно ломающийся - на почетном месте на тумбочке. Занавески... Какие же были занавески? А вот, стоит только повернуть голову.
- Эй, сын! - вздрагиваю от голоса матери. - Сбегай до обеда в булочную - хлеб закончился.
Не успеваю удивиться, как же я пойду со сломанной ногой, как входит мама. Мама без седины и покатых опущенных плеч. На ней клеенчатый красный фартук. Она держит перед собой распаренные розовые руки. Вижу, что они мокрые, с прилипшей шелухой картошки или лука. Я чувствую в себе обязанность выполнить просьбу матери, но в то же время такая обязанность вызывает во мне мощный и как-то смущающий меня самого протест. Выбираю более рациональное продолжение ситуации, без лишних слов беру пакет и выхожу на улицу.
Лето, каникулы... Я в очередной раз с удовольствием отмечаю, что свобода от школы, сладкое безделье будет длиться еще долго. Времени вдоволь и его не жалко. Город опустел от жары, и я бреду, слыша, как шаркают по асфальту мои кеды. Солнце, после полутьмы подъезда казавшееся таким приветливым, печет немилосердно, а от постоянного прищура глаз начинает ныть затылок. Мышцы стремительно теряют тонус, и, преодолев два квартала до булочной, чувствую себя куском бесформенного плавящегося сала. В магазине царит прохлада, оттуда не хочется опять выбираться в пекло улицы. Но я набираюсь решимости и выхожу.
В дверях сталкиваюсь с какой-то женщиной. Хотя она ниже меня, но по движениям ее рук, по волосам и полным плечам угадываю зрелую и сильную самку. Сладковатый запах ее пота, спрятанный в облако негромкой парфюмерии, на мгновение заставляет мое тело восторженно вибрировать. Я вижу, как она поднимает на меня большие глаза, подчеркнутые признаком взрослости - тушью, смотрит, как сквозь нежеланную преграду, и, коснувшись моего локтя почему-то холодной рукой, протискивается мимо внутрь магазина. Возбуждение тела приятно тревожит меня всю обратную дорогу. Я думаю, что этой женщине понравилось бы, если бы я сделал с ней то, что хотел. Нет, мне не нужно простого животного спаривания. Я хотел почувствовать все ее прохладное тело, исследовать каждый его потаенный уголок, попутно осыпая поцелуями. Мой член, заслышав такие мысли, моментально заворочался в штанах. Облако напряжения и неги охватило поясницу и низ живота. Я не стал сопротивляться мечтаниям своего тела, только засунул руки в карманы штанов, чтобы не делать свое состояние доступным окружающим.
- Эй ты! Эдика не видел?
Это меня? Окрикнули меня, вернув из мира фантазий. Виденное когда-то давно игрушечное лицо уставилось на меня бесцветными глазами. Не знаю, как его зовут, но этот тип учился когда-то в нашей школе и был года на два старше меня. Мой мозг, распаренный солнцем, немощно трепыхался, пытаясь быстро разрешить проблему "чего от меня хотят?"
- Ты че, дегенерат? ...
Он достаточно смачно и с удовольствием выругался. Я напрягся, чувствуя, что столкнулся с незнакомой и враждебной формой жизни. Такая мобилизация пошла мне на пользу. Я сообразил, что Эдик - мой бывший однокашник, ушедший после восьмого класса в ПТУ. Но последний вопрос показался мне оскорбительным. Во мне началась перепалка между осторожностью младшего по возрасту и задетого самолюбия. Мне показалось, что все же этот парень недостаточно силен для того, чтобы отвечать ему, поэтому, лишь на секунду замедлив шаг, я обогнул его, окинув сверху вниз презрительным взглядом. Он, однако, не дал мне далеко уйти.
- Слыш, ты... - он схватил меня за руку. Стоя рядом с ним, я убедился, что он, действительно, намного ниже меня, да и физически развит хуже. Но что-то во мне вдруг начало судорожно скрестись. Я попытался убедить себя, что это не страх. Ведь противник не представлял никакой опасности. Но, несмотря на притупленность восприятия, вызванного жарой, я чувствовал, что это нежданное препятствие, в отличие от меня, агрессивно и знает толк в агрессии. Я же всю жизнь ограждал себя от этого, и именно моя неготовность к столкновению волновала меня сейчас больше всего. Но все же какая-то брезгливая гордыня взяла вверх. Я выдернул свою руку:
- Сам ты...
Ответив ему в его же ключе, я почувствовал, что потерял свое преимущество. Я не умел себя вести в подобных ситуациях, глупая гордость, захлестнувшая горло, управляла мной, даже не давая обдумать и выбрать более рациональный выход. Случайная встреча, пустячный диалог грозили вылиться в неприятное продолжение. Но дальнейших событий я не мог себе даже и представить!
Парень вдруг налился кровью и бросился хорошо отточенным движением мне в ноги. Не успел я ничего сообразить, как оказался на асфальте, а моя голова пребольно стукнулась об него. Почему-то заботясь о пакете с хлебом, я совсем не подстраховал себя. Боль пронзила тело в разных местах. Мой противник уже восседал на мне, ухватив кисти моих рук и прижав их к асфальту. Он был красен, взлохмачен и плевался.
Во мне, заглушая даже боль, стало разрастаться чувство обиды, обиды на себя самого за столь унизительное положение, в котором я оказался. Слезы сами собой выступили у меня на глазах. И я действительно заплакал. В самый ответственный момент, когда мое мужское достоинство было попрано, я добровольно принялся дальше втаптывать его в грязь. Парень деловито поднялся, посчитав свое дело сделанным, напоследок ткнув меня носком ботинка. А я лежал в слезах и чувствовал, что не хочу подниматься, потому что боюсь, что кто-то видит сейчас мой позор. Но и оставаться в таком положении глупо. Я встал, почему-то заинтересовался судьбой хлеба, насколько тот вывалялся в пыли. Позорные всхлипы преследовали мои судорожные движения.
- Знай свое место, сопляк! - победитель говорил, специально растягивая слова, считая, что так они звучат намного значительней. Я покосился на его самодовольное лицо, на то, как он прикуривает сигарету, и тут злость пришла. Поздно, конечно, но помутнение в глазах, первый толчок крови, а затем ее мощный ток, говорили о том, что ситуация добралась до понимания мной. Я секунду промедлил, дав мозгу смоделировать наиболее удачную стратегию атаки, и ударил. Мой кулак не был достаточно крепко сжат - я почувствовал, как больно сдвинулись косточки пальцев, но фактор неожиданности сыграл свою роль. Мой противник отпрянул и схватился за подбородок. Я, наверное, испугался совершенного, но разум гнал меня дальше, крича, что медлить уже нельзя, медлить уже поздно. Какое-то облегчение подхватило меня, когда я, уже не чувствуя боли в кулаках, обрушился на своего противника, что-то крича и плача. Первый раз в жизни я бил человека.
Я выливал на него свой страх и свой стыд за страх. Мне уже было все равно, меня перестали мучить сомнения. Они оставили меня впервые за много лет. Примитивность моих мотивов и поступков завораживала меня. Все прошло, осталась только животная ярость и цель. Цель - уничтожить это ненавистное существо, этот источник всех моих бед и страданий, отнимающий мою пищу и мой свет. Только это принесет мне освобождение. Чем сильнее и точней я его сейчас ударю, тем лучше станет мне. МНЕ!..
Я очнулся в темной комнате. Никто не тревожил меня, зажигая свет. Я чувствовал, как по моим щекам льются непонятные слезы, от которых жжет кожу. Влага заползла в уши и неприятно щекотала в них. Большая часть меня все еще оставалась в том далеком лете, а реальность комнаты больного человека рывками, несмело пыталась достучаться ко мне. Что мне здесь делать? Зачем я тут? Мир в моих снах и воспоминаниях был красочней этого, в котором мне опять необходимо придумывать себе дела, придумывать себя.
Но тут волна страха подхватила меня. Мысль, только коснувшись моего понимания, вызвала судорожное напряжение мозга. Тогда, в шестнадцать лет, я ведь так и не ответил тому парню. Я ушел весь в слезах, и потом еще долго ненавидел себя за трусость. Мне так никого и не довелось ударить человека. Я ведь это помню. Помню? А как же те ощущения, испытанные мгновенье назад? Откуда им взяться во сне, если я никогда не чувствовал их? Я потер косточки правой руки. Мои сны не только стали демонстрировать когда-то происходившее со мной, заставляя переживать и чувствовать все намного сильнее и контрастнее, но и, черт возьми, творить происходящее. Почему-то именно такое обычное свойство сна показалось мне вдруг пугающим.
Что же теперь будет с моей памятью? Я уже сейчас теряюсь, что же, на самом деле, случилось тем летом - победа и ярость либо унижение и стыд. Безумие! Я схожу с ума, это совершенно определенно. Мне страшно засыпать вновь, мне кажется, что красочный мир моих снов захватывает меня, приобретает зловещую власть над моей волей. Эти сны дают мне возможность понять и ощутить действительную значимость моей жизни, состоящей из фактов, людей и предметов, мимо которых я проходил в реальности, больной в своей слепоте, лени и невнимательности. Но они вдруг начали врать мне. Кому же верить, если даже собственная память принялась меня бессовестно обманывать? Хорошо это или плохо, если мое прошлое изменится? Может быть, я смогу избавиться от комплекса прошлых ошибок, незаметно довлеющих надо мной сейчас?
Но главный вопрос, который пугает меня сейчас больше всего: что же потом даст мне стимул вернуться в реальность?.. Опять проваливаясь в сон, я упустил, в чем была важность этого вопроса...
Комментарии: 5, последний от 25/10/2003.
љ Copyright Скворцов Валерий Юрьевич
Обновлено: 01/02/2004. 30k