Глава Поколения

Глава Поколения

ЛЮБАВИЧСКОМУ РЕБЕ -95 ЛЕТ

РАББИ ИОНАТАН САКС

Главный раввин Соединенного Королевства и Британского Содружества

ЛЮБАВИЧСКИЙ РЕБЕ - ГЛАВА СЫНОВ ИЗРАИЛЯ

125 ТОМОВ КОММЕНТАРИЕВ К ТОРЕ

РУКОВОДИТЕЛЬ ЕВРЕЕВ ДИАСПОРЫ

ПОЧЕМУ НАС ДОЛЖНЫ ЛИШИТЬ?

РАББИ ИСРОЭЛ-МЕИР Л АУ

ОБЪЕДИНИВШИСЬ,

МЫ ПРОДОЛЖИМ

НАШЕ ДЕЛО

РАББИ МОРДЕХАЙ ЭЛИЯГУ

КАКОЕ БЛАГОГОВЕНИЕ ВНУШАЕТ ЭТО МЕСТО

РАВВИН МЕНАШЕ КЛЕЙН

ЧЕЛОВЕК, ПОВЕРНУВШИЙ

ИУДАИЗМ В СТОРОНУ

ВНЕШНЕГО МИРИ

РАББИ ИОНАТАН САКС

ОПЕРЕЖАЯ МОСАД

ИЦХАК ШАМИР

КОНГРЕСС США ЧТИТ ПАМЯТЬ РЕБЕ

ПИСЬМА ИЗ США

ПРЕЗИДЕНТ США

ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ США

СЕНАТОР ОТ ШТАТА НЬЮ-ЙОРК

ГУБЕРНАТОР ШТАТА НЬЮ-ЙОРК

МЭР ГОРОДА НЬЮ-ЙОРКА

СЛУШАЯ РЕВЕ

РАББИ НАХМАН БЕРНХАРД

"НЕ НАВЯЗЫВАЙТЕ, ТОЛЬКО ПРЕДЛАГАЙТЕ"

"НЕ ПРИНИМАЙТЕ ЭТО К СЕРДЦУ!"

БУДУЩЕЕ ЮЖНО-АФРИКАНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

МОЙ РЕБЕ

ГЕРБЕРТ ВАЙНЕР

ВЛИЯНИЕ РЕБЕ НА ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВО

РАВВИН ХЕСКЛ ЛУКСТЕИН

МНЕ ПОЗВОНИЛ ПРЕМЬЕР-МИНИСТР:

"Передайте Ребе, что поступила информация о готовящихся ООП террористических актах против евреев"

ИНТЕРВЬЮ С РАВВИНОМ БИНЬЕМИНОМ КЛАЙНОМ

НИКАКИХ ОПРАВДАНИЙ И ОБЪЯСНЕНИЙ...

"ЖИЛЬ, ЧТО НА КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ НЕ ВОШЛИ В ДАМАСК"

РЕБЕ И МЕДИЦИНА

ДОКТОР АЙРА ВАЙС

ВЫИГРЫВАЕТ ТОТ, КТО ИГРАЕТ ЛУЧШЕ!

ИОСЕФ БЕН ЭЛИЭЗЕР

ВЕНГЕРСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

АЗРИЭЛ БРАУН

"РЕВЕ, ИХ ЛИБ ДИР!"

ДЭВИД (ТУВИЯ) ЧЕЙЗ

ОН МОГ РАСТОПИТЬ СНЕГ ПОСЛЕ ВЬЮГИ

ХАРВИ СВАДОС

ВОДА ДЛЯ ОМОВЕНИЯ РУК В ПУСТЫНЕ

"ДОЧЬ НЕ ДОЛЖНА

СТРАДАТЬ ИЗ-ЗА ВАШЕЙ

НЕДОСТАТОЧНО ГЛУБОКОЙ

ВЕРЫ"

ИЕГУДА БЕН ШУШАН

СУККО В ПАРИЖЕ

И МНОГИХ ОТВРАТИЛ ОТ ГРЕХА

МЕСТЬ ГИТЛЕРУ

РЕБЕ СКАЗАЛ ТОЛЬКО ОДНО СЛОВО: "СПАСИБО"

ИЗ СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ - В КРОУН-ХАЙТС

ПРЕДВИДЕНИЕ РЕБЕ

МОШЕ ГРИНВАЛЬД

СЕКРЕТЫ ВЛИЯНИЯ РЕБЕ

ГЕРШЛ ШЕНК

ЧЕЛОВЕК, СТОЯВШИЙ ОТДЕЛЬНО

СУЗАН Э. ГАНДЕЛЬМАН

ДУША МОШИАХА

ЭЗРА ХОВКИН "НЕДЕЛЯ" (Израиль), 1994, 14-21 июня

ЛЮБАВИЧСКОМУ РЕБЕ -95 ЛЕТ

Главный раввин Соединенного Королевства и Британского Содружества

Ребе - последовательный мыслитель в самом широком плане. Больше, чем другим, он занимался поиском точек соприкосновения абстрактных истин с самыми конкретными призывами к действию, заполняя весь континуум исследования иудаизма.

Возможно, дело в том, что его слава как лидера, организатора и инициатора многочисленных практических проектов помешала достойной оценке его оригинальности как мыслителя. По существу же обе стороны его работы едины - всеобъемлющий характер его мысли и действий является составной частью одной тенденции: единства Торы, единства еврейского народа.

Единство Торы в ее открытых и сокрытых аспектах - это и есть единство еврейского народа, понимание чего идет из книги Зогар. Оно приводило к известному и наглядному образу, связанному с Баал-Шем-Товом. Подобно тому как одна неправильно употребленная буква лишает силы Тору, один еврей вне своего места, не выполняющий своей миссии, делает бессильной всю еврейскую общину.

Это обескураживающая мысль. Пока еврейские общины были сильны, подразумевалось, что руководители должны заботиться о каждой душе в пределах известных границ. Когда же общины начали распадаться, когда многие из них лишились своих лидеров и значительное число евреев оказалось вне общин, она (эта идея) стала выражать ответственность в глобальных размерах. Кто-нибудь или какие-нибудь группы, которые серьезно восприняли образ Баал-Шем-Това или предписание Талмуда об ответственности евреев друг за друга, начинали действовать в этом направлении. Следуя примеру своего тестя, Ребе поставил это в качестве важнейшей задачи своей деятельности.

Многие из достижений Ребе так глубоко повлияли на развитие иудаизма после второй мировой войны, что мы едва ли считаем их принадлежащими ему. 25 лет назад термин баал тшува (раскаявшийся) связывали почти исключительно с Хабадом. Для многих евреев тшува неотделима от Йом Кипур, искупающего грехи. У любавичей тшува означает спасенную душу, особенно в отношении тех сотен студентов, которые избежали ассимиляции и сохранили глубокую веру благодаря широкому внедрению Хабада в жизнь университетских городков во всем мире. Сегодня это слово актуально в ряде израильских ешив, и не связанных с хасидизмом, - оно стало лейтмотивом поколения.

Распространение еврейских школ, одним из организаторов которого был Любавичский Ребе, вытеснило представление о том, что иудаистское образование является лишь своеобразным приложением к светскому. Идея, долго отстаиваемая Ребе в одиночку, состояла в воскрешении умирающих общин путем объединения в небольшие группы религиозных семей. Эта идея была реализована ешивами и получила широкое развитие в Америке, а затем - ив Великобритании. Ребе никогда не стремился сохранять монополию на новации. Каждое достижение означает, что должна быть сформулирована новая цепь.

Результаты не поддаются подсчетам. Важно сознавать, что они всегда недостаточны. Знаменитая кампаниятфилин, имевшая аналог в развернутой более семи веков назад великим раввином Моше из Куси, затронула забытую струну у каждого еврея, обеспечив результаты иногда через много лет.

Во всех кампаниях присутствует ведущий момент, который освящает их часто нетрадиционные подходы: появление на заполненных народом улицах городов сукко на колесах, напоминания по радио о наступающем празднике Пурим - это и многое другое является способом приближения прихода Мошиаха. Хабад сердцем воспринял предписание из первого параграфа Свода Еврейских Законов не стыдиться насмешек над тем, кто выполняет религиозную миссию. Рассудительность - лучшая сторона храбрости.

Важно понять, что это движение направлено преимущественно на то, чтобы каждый еврей выполнял собственную роль, выступая в качестве своей особенной буквы в Торе. Ребе руководит этим движением, направляет его, возвышаясь над противоречиями каждого индивидуального "я". Он обладает глобальным видением проблем еврейского мира, выступая, по выражению хасидов, как "коллективная душа", к которой принадлежит индивидуум. Трудно представить себе других лидеров, способных взять на себя такую роль. В большинстве своем это руководители отдельных групп, не обладающие ни полномочиями, ни, вероятно, необходимой информацией, чтобы быть достаточно авторитетными за пределами границ той или иной группы.

Те, кто посещал Ребе, не всегда являлись любавичскими хасидами - и делали они это вследствие репутации о нем как о человеке, обладающем всеобъемлющим видением. Они, возможно, ожидали встречи с типом харизматического лидера, чья личность накладывает отпечаток на само его присутствие. Однако им приходилось столкнуться с неожиданностью: независимо от сложности занимающих его в данный момент проблем, Ребе был полностью поглощен заботами, делами собеседника. Это почти аналогично разговору лицом к лицу с кем-то в первый раз. Не просто в смысле видения себя в зеркале, а скорее, видения себя освобожденным как личность с самоценной значимостью в структуре вещей, раскрывающей цели человека. Причем настолько, что трудно говорить о личности Ребе вообще, в полной мере, целиком сливавшегося с индивидуумом, которого он наставлял.

Именно этого абсолютно не понимают люди, никогда не встречавшиеся с Ребе. Его лидерство - редкое, вплоть до уникальности - состояло в стремлении держаться в тени. Сила такого стремления - в самоотдаче, направленной на признание незаменимости каждого еврея.

ЛЮБАВИЧСКИЙ РЕБЕ - ГЛАВА СЫНОВ ИЗРАИЛЯ

ОH родился в России, в городе Николаеве, в 1902 году 11 Нисана 5662 года) в семье рабби Леви-Ицхака, известного талмудиста и специалиста по каббале. Когда - ребенку было пять лет, семья переехала в Екатеринослав, куда отец был назначен главным раввином. Очень рано проявились поразительные способности мальчика к изучению Торы. В 21 год произошла главная встреча в жизни рабби Менахема-Мендла: он познакомился с шестым Любавичским Ребе Иосифом-Ицхаком Шнеерсоном, который несколько лет спустя был приговорен большевиками к смерти и спасен благодаря вмешательству мировой общественности. После освобождения Ребе Иосиф-Ицхакэмигрировал в Ригу, а затем обосновался в Варшаве. Там в 1929 году рабби Менахем-Мендл женился на Хае-Мусе, дочери Ребе.

Молодые супруги переселились в Берлин, а затем в Париж, где будущий Ребе закончил университет (Сорбонну) и получил диплом судового инженера.

В 1941 году пришлось эмигрировать в Америку, куда за год до этого переехал отецХаи-Муси. Ребе принял решение назначить зятя председателем Исполнительного комитета по координации деятельности Любавичского Движения, в том числе организации "Меркоз Лэиньоней Хинух", ведающей просвещением и распространением идей хасидизма, организации по оказанию социальной помощи евреям "Махне Исроэл", издательства "Кегос пабликейшн сосайти". В это время рабби Менахем-Мендл начинает писать комментарии к каббалистским и хасидским текстам, ответы на вопросы, касающиеся толкования Торы.

В 1944 году в советской России в казахстанской ссылке умер его отец. Произведения раввина, написанные чернилами, которые его жена готовила из полевых трав, были впоследствии опубликованы в пяти томах.

После смерти Ребе Иосифа-Ицхака Шнеерсона в 1950 году рабби Менахем-Мендл стал его фактическим преемником, непререкаемым руководителем Любавичского Движения. Лишь год спустя он официально соглашается стать лидером хасидов, седьмым Любавичским Ребе. Претворяются в жизнь слова Б-га: "И ты распространишься на запад и восток, на север и юг..." Любавичские центры открываются в сотнях городов США и многих других стран. Более чем в пятидесяти университетах Дома Хабад становятся местом встреч и общения; для студентов, оторванных от своих семей, совершаются Б-гослужения; нуждающиеся получают необходимую помощь, для них проводятся религиозные и культурные мероприятия.

В 1953 году Ребе создал женское Любавичское Движение, а несколько лет спустя, в 1955 году, - молодежную организацию. По его инициативе была разработана единая программа реабилитации еврейской молодежи, ставшей жертвой наркомании. "Мы не должны успокаиваться до тех пор, - говорил Ребе, - пока каждому молодому еврею не будет гарантировано религиозное воспитание".

125 ТОМОВ КОММЕНТАРИЕВ К ТОРЕ

Ребе внес решающий вклад в создание еврейских учебных материалов. Его комментарии к РаШИ, анализы, ответы на талмудистские вопросы обогатили наше культурное достояние. Его произведения составляют свыше 125 томов. В один из сборников, "Игрос Койдеш", включена подобранная в хронологическом порядке большая часть корреспонденции Ребе. В своих письмах Ребе касается широкого круга вопросов: мистических, талмудистских, философских, научных, политических, социологических.

РУКОВОДИТЕЛЬ ЕВРЕЕВ ДИАСПОРЫ

ПОЧЕМУ НАС ДОЛЖНЫ ЛИШИТЬ?

РАББИ ИСРОЭЛ-МЕИР ЛАУ

Выступление на мемориальной сессии, посвященной памяти Ребе в Тель-Авиве

Однажды, это было в Пейсах Шени, я нанес визит Ребе вместе с моим тестем раввином Иедидией Франклом, да будет благословенна его память. Мы участвовали в большом фарбренген, где присутствовало несколько тысяч человек, и удостоились места рядом со старыми хасидами на возвышении напротив Ребе.

Ребе вошел и быстро направился к своему месту в центре возвышения. Прежде всего он провел серьезный урок Торы, касавшийся Пейсах Шени и продолжавшийся четыре часа. Оригинальные концепции и идеи, которыми он оперировал, потрясли и взволновали тестя, известного еще до Холокоста как крупнейший ученый. На него произвели большое впечатление глубокие познания Ребе, его блестящая способность проникать в суть вопроса и удивительная память. Ребе цитировал Талмуд, Зогар и другие источники, не заглядывая в записи.

Ребе сосредоточил свое внимание на происхождении Пейсах Шени. Когда-то некоторые евреи, нечистые (ритуально) и находящиеся в дальнем пути, не смогли принести в Пейсах праздничные жертвы и обратились к Б-гу с плачем: "Почему нас должны лишить?" Гашем предоставил им вторую возможность принести жертву, спустя месяц, в Пейсах Шени.

Ребе развил эту идею на очень высоком талмудистском уровне и перешел к изложению духовной значимости Талмуда.

- Сегодня так много евреев восклицает: "Почему нас должны лишить?" Некоторые из них были "удалены" от Б-га, окружены невежеством, явившимся результатом 70-летнего коммунистического правления, другие стали пленниками нечестивой ассимиляции. Эти люди выражают протест! Если они не делают этого сами, мы выражаем протест за них: "Почему нас лишают?!"

Как-то я сказал Ребе, что активно участвую в работе организации "Кирув Рехоким", которая занимается возвращением евреев, сбившихся с пути идишкайт. Ребе сразу же поправил меня:

- Мы не имеем права навешивать на кого бы то ни было ярлык "сбившийся". Вряд ли нам позволено определять, кто далек, а кто близок к Б-гу? Все одинаково близки к Нему.

Ребе никогда не отзывался плохо о людях. Мы прошли длинный, очень длинный путь, пережили много событий. И Ребе делал решительные заявления в связи с полученными результатами, но всегда речь шла именно о результате, а не о человеке, способствовавшем его достижению.

Точка зрения Ребе относительно Израиля общеизвестна.В ряде случаев он подвергал резкой критике деятельность некоторых членов кнессета. Обращает на себя внимание его целостность, его мужество, его сила воли. Он говорил всегда открыто и бесстрашно, с бесконечной любовью к Земле Израиля и ее народу. И сегодня его слова имеют к нам прямое отношение. Сказанное им актуально и сегодня, и завтра, оно относится и к более позднему периоду нашей жизни.

Теперь, после смерти Ребе, мы восклицаем.

- Почему нас должны лишить?!

Мы молимся о том, чтобы Ребе был хорошим заступником на Небесах для сынов Израиля, содействовал нашему избавлению, приходу Мошиаха еще при нашей жизни.

ОБЪЕДИНИВШИСЬ,

НАШЕ ДЕЛО

РАББИ МОРДЕХАЙ ЭЛИЯГУ

Весть о смерти Любавичского Ребе глубоко потрясла меня. Он был несравненный в нашем поколении великий ученый, который работал.над распространением Торы и иудаизма среди нашего народа. Это огромная потеря для всех нас...

меня нет слов, способных утешить вас. Но я призываю вас укрепить свои ряды, объединиться и продолжать работу Ребе даже в еще больших масштабах.

Уход Ребе-это страшная потеря, которая болью отзывается в наших сердцах. Однако присутствие Ребе продолжается, теперь мы должны сосредоточить все внимание на его богатом наследии. Если вас посещают сомнения, подумайте, что сказал бы Ребе в подобной ситуации. Мы не можем позволить себе ослабить свою приверженность к указаниям и учению Ребе, особенно к его непоколебимой вере в приход Мошиаха.

Наш народ понес огромную потерю. Это потеря не только Хабада, но и всех евреев, всего мира.

Есть великие люди, и есть лидеры. Не всегда лидеры являются великими людьми, и не всегда великие люди бывают лидерами. Наш Ребе представляет собой и великого лидера, и великого человека.

Он - и крупный ученый, мнение которого господствует во всех областях Торы, будь то Талмуд со всеми комментариями, Галаха, Рамбам и Турим, Зогар, Хсидус и все другие учения. Он был и остается руководителем, отличавшимся безупречным личным поведением, был и есть величайший Учитель Торы, несущий ее в массы.

Его удивительные глубина и мудрость, его благочестие и святость являются настоящими чудесами, превосходящими все существующие человеческие возможности.

Талмуд констатирует: "Когда наш отец Авраам скончался, народы всего мира восклицали: Торе миру, который потерял своего владыку, горе кораблю, который потерял своего капитана!"".

Комментарии объясняют этот отрывок так. Когда умирает царь, замену ему ищут в пределах его царства. Если же в открытом море умирает капитан корабля, потеря невосполнима.

Наш великий Ребе, наш Отец, наш Пастырь, Святой из Святых, возглавлял еврейский народ в очень трудные, неспокойные времена и проявлял к нему истинную любовь.

Я испытываю ту же страшную боль, что и все евреи, которые жили словами Ребе и теперь растерянны, не знают, в какую сторону повернуться. Его удивительное чувство любви к Израилю выше всех слов... Кто будет слушать евреев или заботиться о них так, как это делал он?

На пути, приближающем нас к избавлению, Ребе пренебрегал собственным здоровьем и жизнью. Совершенно очевидно, что на Небесах он будет бороться за достижение своей цели. Мы не должны отчаиваться, мы должны по-прежнему ожидать Мошиаха каждый день.

Я оплакиваю и свою личную потерю. На протяжении многих лет я имел привилегию пользоваться особыми отношениями с Ребе. Не знаю, чем я заслужил это. Быть может, то была заслуга моих предков. Мы подолгу беседовали с Ребе, иногда он звонил мне по телефону. Однажды, когда в Израиле приближалась полночь, Ребе в шутку спросил меня, успел ли я уже прочитать полуночные молитвы ТикунХацот...

Все мы его оплакиваем, и все мы испытываем большое горе. Сейчас очень трудно говорить, но одно не оставляет сомнений. Сейчас очень важно укреплять нашу связь с Ребе. Следуя его указаниям, мы всегда будем ощущать его присутствие.

Основной способ поддержания контакта с Ребе - продолжать изучение его сихос. Беседы Ребе весьма специфичны, это своего рода Тора святости и чистоты. До краев наполненное мудростью, его учение отличается уникальной духовностью.

Во время моих странствий мне приходилось встречаться с раввинами, учеными как Израиля, так и других стран. Многие из них обладали высокой эрудицией и специализировались в той или иной области. Ребе - единственный священнослужитель и ученый, который удивительным образом приобрел глубокие знания во всех областях. Его учение настолько совершенно, что кажется превышающим человеческие возможности. Изучая труды Ребе, мы приближаемся к живому источнику самого сокровенного учения Торы.

Я обращаюсь к вам с любовью и привязанностью. Объединяйтесь, становитесь ближе друг к другу. Ибо только через единение мы сможем продолжать движение вперед. Этот призыв к единению относится ко всем и в первую очередь к эмиссарам Ребе, которые находятся во всех уголках земли. Не прекращайте свою святую деятельность. Продолжайте ее и будьте тверды. Большое здание иудаизма, воздвигнутое Ребе, должно стоять в веках.

Мы должны, как и раньше, исполнять волю Ребе. Пусть его посланники (шлухим) останутся движущей силой нашего народа. Самая святая обязанность заключается в том, чтобы по-прежнему выполнять поручения Ребе, способствовать тому, чтобы каждый еврей надевал тфилин, чтобы совершались добрые дела, чтобы в каждом еврейском доме зажигались субботние свечи, и т.д.

Ребе охраняет нас с Небес. Сказано: "Цадик присутствует в этом мире после своей смерти даже больше, чем во время своей жизни".

Подготовка к приходу Мошиаха остается центральной кампанией Ребе. От нас требуется ежедневно оказывать влияние на каждого еврея, пробуждать и поддерживать в нем непоколебимую веру в Мошиаха, желание его скорейшего прихода.

Мы должны продолжать работу Ребе с агавас Исроэл. Любовь Ребе к любому еврею, кто бы он ни был, не имела себе равных. Он любил каждого еврея, заботился о нем, как о собственном сыне. Боль еврея была его болью, радость - его радостью. Евреи всего мира платили ему любовью. Ни один цадик никогда не испытал подобного.

Деяния праведников вечны. Побывав в кабинете Предыдущего Ребе, я увидел, что все осталось на своих местах, как если бы он только что вышел. То же и с нашим Ребе. Все должно оставаться так, как было при его жизни. Он, как и раньше, смотрит на нас своим добрым, проницательным взором, все также заботится о нас и настоятельно просит продолжать его великое дело.

В Талмуде сказано: "Наш отец Яаков никогда не умирал, потому что его сыновья живут по его учению..."

Может показаться, что в данном случае Тора вступает в противоречие с природой, но Тора всегда права.

Это, естественно, требует большой силы воли и решимости, чему учил нас Ребе, который никогда не испытывал страха или колебаний в самоотверженной борьбе за Тору. Мы будем следовать его путем, продвигаться вперед, продолжая его дело.

Ребе учил нас помнить об Исходе даже в темные ночи изгнания. Он говорил, что цель нашей жизни - возвестить Дни Мошиаха.

Теперь, на Небесах, Ребе молится за всех нас и будет молиться до тех пор, пока мы все не заслужим избавления с приходом Мошиаха.

Тогда исполнится пророчество: "...ваше солнце не будет больше садиться, а ваши дни печали пройдут". Очень скоро, в наши дни, сам Б-г утешит и успокоит нас восстановлением Сиона и Святого Храма.

КАКОЕ БЛАГОГОВЕНИЕ ВНУШАЕТ ЭТО МЕСТО

РАВВИН МЕНАШЕ КЛЕЙН

Ребе поднялся до самого высокого уровня, которого когда-либо мог достичь человек. Своими глубочайшими знаниями Торы он постоянно делился с другими. Десяткам тысяч заблудших евреев он помог вернуться к своему наследию и традиции, создать семьи, которые живут полной и богатой жизнью Торы.

Своих хасидов и многочисленных сторонников Ребе не просто учил словам Торы. Он вселял в них решительность, энтузиазм, любовь и преданность, необходимые для выполнения Б-жественной миссии. Горячая приверженность своему делу оказалась сильнее любой силы в мире.

Об этом свидетельствует жизнь шлухим Ребе и их семей, продолжающих его святую миссию в Домах Хабад во всех уголках земли.

Мне хочется рассказать здесь историю из жизни одного моэля, которого я знал лично, его звали Нисан Мосес. Эту историю он рассказал мне сам.

Реб Нисан родился в Польше, во время второй мировой войны бежал в Россию. Однажды на улице, где он жил, появились два русских солдата. Их интересовало, где живет он, гражданин Мосес. В то время в России это должно было насторожить, вселить беспокойство. Поэтому реб Нисан предпочел укрыться. Родные заявили, что его нет дома, но солдаты настаивали на том, что он дома и им необходимо с ним переговорить.

Они все-таки нашли его и спросили:

- Вы моэль? Он молчал.

- Ваше имя Нисан? - продолжали спрашивать солдаты. - Мы знаем, что вы моэль. Берите инструменты для обрезания и пойдемте с нами.

Реб Нисан понял, что кто-то сообщил им о его занятиях.

Солдаты доставили реб Нисана в город Ташкент. Они привели его к одинокому дому, куда он боялся входить:

- Вы станете меня там мучить!

К своему изумлению, он застал в этом доме тридцать женщин с детьми - мальчиками разного возраста, от трех недель до пяти лет, одному было только восемь дней.

- Мы ждем вас,-обратились к нему женщины. - Сделайте, пожалуйста, обрезание нашим детям.

Он оставался там три дня, чтобы выполнить всю работу.

Одна женщина, мать ребенка, которому было два с половиной года, попросила его:

- Будьте добры, позвольте мне поцеловать сына сразу же после брис, еще до того, как вы перевяжете рану.

Он позволил ей это сделать, и она сразу упала в обморок. Реб Нисан не знал, что делать раньше, помогать матери или перевязывать сына...

Придя в себя, мать призналась моэлю:

- Моему сыну уже больше двух лет, а я никогда еще его не целовала, потому что ему не сделали обрезания.

Два солдата, оказавшиеся любавичскими хасидами, отвезли его домой.

Откуда эти молодые люди черпали сверхчеловеческую отвагу и силу? Кто учил их такой беззаветной преданности своей вере? Это был только один человек-Ребе. Он вдохновлял и направлял подпольную религиозную деятельность из-за "железного занавеса". Только он поддерживал огонь идиш-кайт в их сердцах. Ребе спасал десятки тысяч еврейских детей в самых тяжелых условиях.

Да продолжим мы в спокойствии и радости следование по дороге, указанной нам Ребе. Пусть принесет он добрые вести Хабаду и всему Израилю о скором, уже в наши дни, приходе Мошиаха.

ЧЕЛОВЕК, ПОВЕРНУВШИЙ

ВНЕШНЕГО МИРИ

РАББИ ИОНАТАН САКС

Ушел от нас великий лидер, еврейский мир стал менее обширным. История оценит все достижения седьмого Любавичского Ребе рабби Менахема-Мендла Шнеерсона, человека, который изменил религиозный ландшафт еврейской жизни.

Впервые мы встретились в 1968 году. Я, студент последнего курса университета, приехал в Америку, чтобы познакомиться с жизнью евреев и с их интеллектуальными лидерами. Все они произвели на меня большое впечатление, но встреча с Ребе меня потрясла. Во всех случаях вопросы задавал я и получал на них ответы. В интервью с Ребе все происходило иначе. Он стал задавать вопросы мне. Что я делаю для еврейской жизни в Кембридже? Что я делаю для поддержки моих сокурсников-евреев? Вопросы были четкими, конкретными и требовали таких же ответов. Тогда я понял, что все необыкновенное в Ребе не соответствовало тому, что обычно ему приписывали. Этот человек не был заинтересован в воспитании последователей - он страстно желал воспитать лидеров.

Сам он являлся лидером огромного масштаба. Будучи избранным главой Любавичского Движения, он занялся его усовершенствованием в неблагоприятном климате светской Америки. В то время господствовало мнение, что в США ортодоксальность не имеет будущего. Никто еще не нашел способа обеспечить традиционному иудаизму живое присутствие в той Америке, которую называли трейфе медине (некошерная страна). Подобно всем классическим религиозным лидерам, Ребе начал с образования, создал сеть школ и ешив. Затем им было принято решение изменить лицо Л юбавичского Движения и в конечном счете - всего еврейского мира. Он поручил своим последователям провести ряд кампаний за выполнение мицвойс. Было бы трудно найти исторический прецедент героическим усилиям, направленным на возрождение иудаизма в светском обществе И если сегодня существует явление баалейтшува (возвращающиеся к вере) и распространения традиционного иудаизма на тех, кто не исполняет религиозных обрядов, то этим мы практически полностью обязаны Л юбавичскому Движению, к которому впоследствии присоединились многие другие группы в рамках ортодоксальности.

В разговоре со мной в 1978 году Ребе выразил обеспокоенность по поводу того, что в диаспоре ощущается нехватка раввинов, а ешивы не направляют своих выпускников на работу в общины. Он одобрил мое вступление в коллегию раввинов и советовал вовлекать в нее других членов. Ребе оказывал особую поддержку Еврейскому колледжу, сам выдвигал своих учеников в лидеры в как можно более молодом возрасте. Решение передать молодежи руководство Любавичским Движением было сопряжено с определенным риском, но придавало ему силу и энергию, которые трудно найти в религиозном мире. За всей этой деятельностью стоит захватывающая картина. О ней никогда не говорили, но она тем не менее очевидна. Еврейский мир, особенно в Европе, откуда приехал Ребе, был опустошен Холокостом. Евреи вернулись на Землю Израиля, но не вернулись к вере.

В иудаизме физическое и духовное возвращение неразрывно.

В настоящее время оно оказалось разделенным. Именно этот разрыв отмечал и стремился ликвидировать Ребе. В отличие от тех, кто отдавал себя строительству еврейского государства, Ребе сосредоточил свое внимание на восстановлении умонастроения, внутреннего мира евреев. Он руководствовался концепцией, на которой зиждется вера евреев в будущее, - идеей мессианства. В этом он не был одинок. По своей сути каждое преобразование в иудаизме было мессианским. И Ребе использовал эту концепцию в духе классической хасидскои традиции: избавление наступает вслед за рядом малых дел, которые устраняют духовное несовершенство.

Сам Ребе был неутомим в установлении связи между текущими событиями и отрывком из Торы на данную неделю. Его ученики и последователи не упустят из виду того обстоятельства, что он покинул этот мир в начале недели Хукат, на главе Торы, знаменующей печальное предопределение, согласно которому Моше должен был умереть до того, как приведет свой народ в Землю Обетованную. И если Израиль был предназначен для Моше, то эпоха мессианства предназначена для величайших лидеров иудаизма. Это предназначение продвигается вперед, мелькает издалека, но еще не достигло цели.

Возможны возражения против оценок, которые Ребе дал важным событиям в современной жизни еврейского народа. Я же просто оплакиваю потерю такого влиятельного интеллекта, человека, обладавшего духовным огнем и личной теплотой, - одного из немногих людей в истории, чье влияние ощущалось во всем мире, повернувшего иудаизм в сторону внешнего мира, посвятившего свою жизнь тому, чтобы донести до человечества, пережившего Холокост, живое присутствие Б-га.

ОПЕРЕЖАЯ МОСАД

ИЦХАК ШАМИР

Выступление на мемориальной сессии, посвященной памяти Ребе, в Тель-Авиве

Рабби Менахем-Мендл Шнеерсон, да будет благословенна его святая память, возглавлял хасидское движение Хабад в течение последних сорока четырех лет. Для большинства людей он был просто Любавичский Ребе.

Известно, что у каждого Ребе имеется собственный двор - удивительное миниатюрное королевство со своими законами, духовный дом хасидов, лояльных граждан и подданных. Ребе является главой хасидов, их лидером, и все они живут его словом.

Любавичское Движение - это хасидский двор, которому нет аналогов. Тысячи хасидов и их сторонников со всего мира устремляются ко двору Любавичского Ребе, расположенному в Нью-Йорке. Любавичский Ребе всегда был Ребе всех евреев. Этот уникальный двор не имеет стен, не окружен рвами. Он широко открыт для всех евреев, во всех направлениях. Любавичская династия оказывается вовлеченной во все дела, имеющие отношение к еврейскому народу. Ее деятельность распространяется на все, что происходит с евреями во всех частях света. Любавичское Движение не признает никаких барьеров или границ, будь то географические, политические, религиозные или светские. Оно взаимодействует со всем Израилем, с миснагдим, хасидами, сионистами.

Дом Хабад открыт для любого еврейского мероприятия. Хасиды полны желания помочь нуждающимся еврейским группам или отдельным лицам не только молитвами и благословениями, но и конкретными делами. Шлухим Ребе, выполняя его приказы, готовые на самопожертвование, устремляются в самые отдаленные уголки земли, туда, где их ждут братья-евреи.

Вернемся в 60-е годы. Я и другие сотрудники Мосада хотели оказать помощь евреям Советского Союза, находившимся в весьма трудном положении. Правительство не давало им возможности вступать в контакты с евреями за границей. Иудаизм в этой огромной стране находился под угрозой полного исчезновения. Мы пытались установить связь с некоторыми советскими евреями, желающими эмигрировать.

Представьте себе нашу радость и удивление, когда мы узнали, что шлухим Ребе опередили нас! Они уже прибыли в ряд городов и сумели поддержать многих евреев.

Я все еще нахожусь под впечатлением мужественной деятельности посланцев Ребе. Они организовали подпольную бригаду моэлей, совершавших обряд обрезания, провели семинар по исполнению этого обряда. Прослушавшие семинар разъехались по всей России, чтобы исполнять крайне важную мицву брис-мила. Они делали все, чтобы спасти евреев от ассимиляции и перехода в другую веру, помогали им переехать на постоянное жительство в Израиль.

После Шестидневной войны вопрос о границах Израиля превратился в международную проблему. Ребе внимательно следил за тем, что происходило в еврейском государстве. Его очень беспокоило, что неприкосновенность страны может быть нарушена силой или дипломатическим путем в интересах ее злейших врагов.

Ребе возвысился до национального лидера, обладающего огромным авторитетом и влиянием, возложившего на себя всю полноту ответственности за еврейский народ. Он целиком включился в ожесточенную борьбу против действий, угрожавших и продолжающих угрожать народу Израиля.

Четкая и твердая позиция Ребе относительно нерушимости границ Святой Земли подняла еврейскую мораль и укрепила дух всех, кто верит в эту землю. Позиция Ребе, его многократные призывы и предупреждения, в которых не было ни малейших колебаний и нерешительности, оказывали поддержку боровшимся против пересмотра границ нашей маленькой страны. Они способствовали и укреплению приверженности еврейской традиции.

Проявляя дух настойчивости и первопроходства, Ребе приблизил евреев к их вере. До недавнего времени мицвойс, составляющие сущность еврейской традиции, были далеки от повседневной жизни Израиля.

Борьба Ребе за Святую Землю вызвала сильную оппозицию в некоторых еврейских и нееврейских кругах. Эти люди угрожали организациям Хабад, стремились причинить им вред. Нет необходимости говорить о том, что Ребе не обращал внимания на эти угрозы и спокойно продолжал свою деятельность.

Мне посчастливилось получить от Ребе несколько писем. Его ясные и убедительные слова ободряли меня, укрепляли мой дух.

Я молюсь о том. чтобы ученики Ребе, которые глубоко верят в великую правду Учителя, продолжали открыто и с гордостью нести его знамя. Убежден, что Хабад будет продолжать свою деятельность до тех пор, пока святые указания Ребе, исходившие из глубины его возвышенного духа, не станут живой силой и направлением, несущими добро и правду. Наступит день, когда евреи из всех уголков земли соберутся вместе с радостью и благословением на Земле Израиля торжественно отпраздновать полное избавление. Во главе празднества будет наш духовный гигант, наш Учитель, наш Ребе.

КОНГРЕСС США ЧТИТ ПАМЯТЬ РЕБЕ

Ребе награжден посмертно Золотой Медалью Конгресса.

Конгресс США, редко достигавший согласованных решений, в 1994 году единодушно проголосовал за награждение Золотой Медалью Конгресса Ребе Менахема Шнеерсона, лидера Любавичского Движения. Этой наградой отмечена "выдающаяся и многолетняя деятельность" Ребе.

Золотой Медалью Конгресса награждено всего около 130 американцев, в том числе генералы Колин Пауэлл и Норман Шварцкопф.

Ходатайство о награждении было внесено в 1993 году, среди инициаторов этой идеи были член палаты представителей Чарльз Шумер (демократ от Бруклина), сенатор Альфонсе Д'А-манто (республиканец от Нью-Йорка) и даже член палаты представителей НьютДжингрич (республиканец от Джорджии).

После кончины Ребе предполагалось, что награждение будет отложено, поскольку для вручения медали посмертно требуется пятилетний выжидательный период.

Но член палаты представителей Джозеф Кеннеди (демократ от Массачусетса) предложил в своем подкомитете сделать исключениие из этого правила.

Государственному казначейству поручено разработать и отчеканить для этого случая золотую медаль. Продажа 10 тысяч бронзовых копий покроет расходы на проведение этого мероприятия.

ПИСЬМА ИЗ США

ПРЕЗИДЕНТ США

Хиллари и я были весьма опечалены, узнав, что сегодня утром скончался Рабби Менахем-Мендл Шнеерсон. Мы выражаем самое глубокое соболезнование Любавичскому Движению и тем, кто во всем мире оплакивает этого великого лидера. За свою долгую и насыщенную жизнь Ребе принес нам много даров, и мы всегда будем помнить силу его духа.

Рабби Шнеерсон учил нас идеалам добра и образования. Он больше, чем кто бы то ни был, на протяжении последних 50 лет проявлял ответственность за распространение этических и моральных ценностей среди молодого поколения. Он больше, чем кто бы то ни был, сделал для избавления Любавичского Движения от разрушительных последствий Холокоста.

Сейчас, когда мы скорбим в связи с потерей этого монументального человека, важно вновь приобщиться к тем высоким принципам, которых он придерживался. Мы должны обеспечить передачу наших традиций, нашего опыта и нашей искренней веры молодежи таким образом, чтобы она была готова вести страну в соответствии с задачами XXI века. Память Рабби Шнеерсона заслуживает не меньшего.

Наши мысли и молитвы с вами.

Искренне Ваш Билл Клинтон

ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ США

В ходе моего участия в ваших попытках вернуть библиотеку Шнеерсона я имел возможность убедиться в огромной самоотверженности и оптимизме, которые отличают Любавичское Движение. Эти его качества являются великим наследием Любавичского Ребе, его руководящей роли. Для этого Движения характерны радостная вера в сочетании с великодушным и открытым отношением к людям. Это положительное наследие не только для стоящих ближе всего к учению Ребе, но и для всего мира. В руках тех, кто должен продолжать его дело, это живое наследие.

В дни печали я хочу обратиться к любавичской общине не только со словами соболезнования, но и со словами ободрения.

Искренне Ваш Аль Гор

СЕНАТОР ОТ ШТАТА НЬЮ-ЙОРК

После Рабби Менахема Мендла Шнеерсона остается невосполнимая пустота, но одновременно остается и наследие мирового значения. Любавичское Движение приблизило евреев к их вере. Эмиссары Ребе выполняют его поручения в еврейских общинах, разбросанных по всему миру.

Я горячо верю и надеюсь, что руководство Любавичского Движения приложит все усилия к тому, чтобы богатейшее наследие Ребе было использовано в полной мере.

Альфонсе Д 'Амато

ГУБЕРНАТОР ШТАТА НЬЮ-ЙОРК

Марио М. Куомо

МЭР ГОРОДА НЬЮ-ЙОРКА

Это был великий лидер, возглавлявший Любавичское Движение почти полвека, создавший аванпосты по всему миру, где его последователи стремятся приблизить людей к Б-гу.

Блестящего знатока Торы, его заботили и светские дела, и жизнь простых людей. Его деятельность е области благотворительности и милосердия обогатила всех нас, способствовала улучшению мира в целом.

Мы, жители Нью-Йорка, счастливы, что он жил среди нас, и опечалены тем, что потеряли хорошего соседа, доброго друга.

В мыслях и молитвах я вместе с моими друзьями из Любавичского Движения.

Рудольф Джулиани

СЛУШАЯ РЕБЕ

РАББИ НАХМАН БЕРНХАРД

Моя первая аудиенция у Ребе состоялась в 1964 году между Рош а-Шона и Йом Кипур, за несколько дней до кончины матери Ребе. Я собирался ехать в Южно-Африканскую Республику, где мне предстояло принять должность раввина. В мои планы входило продолжение занятий в Америке, а эту поездку я рассматривал как предварительную с целью осмотреть место будущей службы.

Аудиенция продолжалась час и двадцать минут. В беседе со мной Ребе упомянул несколько случаев из моей жизни, о которых никто не мог знать... Все происходило так, как если бы весь мир вокруг нас исчез и остались только Ребе и я.

За год до этого я оставил должность раввина и Ортодоксальный Союз, чтобы посвятить себя изучению наук. Моя жена не одобрила моих действий. Однако, чувствуя, что Б-г наделил меня способностью преподавать, и желая использовать свой потенциал именно в этой сфере, я вознамерился заняться преподавательской деятельностью в ешиве, дающей среднее образование еврейским юношам. Для получение дополнительного заработка мне приходилось проводить послеполуденные занятия по Талмуду и Торе с учащимися средней школы. Через спортивные игры мне удавалось оказывать положительное влияние на мальчиков, что способствовало более глубокому изучению ими еврейской традиции.

В беседе со мной Ребе с тревогой отметил, что еврейская жизнь подвергается опустошению, как бы охвачена пожаром, и необходимо делать все, чтобы этот пожар потушить. Он указал на меня пальцем:

- У вас нет права сидеть на одном месте, стремиться стать Талмид Хохомом.

Признаюсь, мне было приятно услышать, что из меня может получиться ТалмидХохом. Я предположил, что могу исполнить свой долг, если буду давать уроки. Но Ребе со мной не согласился:

- На сколько человек вы сможете повлиять, на 20-30? Я рассказал Ребе, что мне предложена должность руководителя колледжа "Тора Умесора". Он опять возразил:

- В большой школе вы сможете влиять на 200 или 400 мальчиков. Всевышний наградил вас даром и силой, достаточными для руководства целой общиной.

Ребе побуждал меня использовать мой потенциал как можно полнее. Было ясно, что он хотел бы видеть меня раввином одной из общин. Мне же казалось, что я еще не возделал "мой собственный виноградник". Ребе снова возразил мне:

- Но это ваш виноградник. Я еще пытался сопротивляться:

- Мне уже пришлось отказаться от важной должности ради воспитания своих детей. Что будет с ними в Южно-Африканской Республике?

К тому времени у меня были три дочери. Я напомнил Ребе, что Хасам Софер был обеспокоен из-за связанных с воспитанием его детей проблем, возникших вследствие его занятости делами общины. Правда, мудрецы того поколения заверили Хасама, что его заслуги в области служения общине защитят его детей от бед.

Ребе подтвердил, что такого рода защита распространяется не только на Хасама Софера, но и на каждого еврея, который посвящает себя служению общине.

Эта первая аудиенция у Ребе дала направление всей моей жизни. На протяжении последующих десяти лет она непрерывно придавала мне силы. С течением времени я все больше понимал значение того, что услышал на той аудиенции.

Ребе не сказал мне прямо "поезжай", но снял мой страх относительно Южно-Африканской Республики. По окончании беседы я чувствовал себя если еще не любавичским хасидом, то хасидом Ребе несомненно.

Перед тем как принять окончательное решение, мы с женой выехали в Южно-Африканскую Республику. Руководство одной Рош-Ешивы советовало мне помнить о своих детях и "видеть все глазами своих детей". Узнав, что я подписал соглашение с общиной, предусматривавшее открытие новой религиозной школы, оно сочло мое решение правильным.

В первое время я не посылал отчетов Ребе, и он в письме ко мне посетовал, что не имеет от меня вестей. В дальнейшем я регулярно поддерживал связь с Ребе, главным образом по телефону - через раввина Вайнберга или непосредственно через раввина Ходакова.

Когда мне предлагали престижные места в других регионах, я обращался за советом к Ребе, и он всегда настаивал на том, что Южно-Африканская Республика является самым подходящим для меня местом.

Прошло три года после моего приезда в Южно-Африканскую Республику, когда правительство сочло нужным выслать меня из страны. Причиной этому послужила моя оппозиция режиму апартеида. Я хотел публично выступать по этому вопросу, показать молодым людям, как иудаизм относится к современным событиям. Мне разрешили выступить, но посоветовали руководствоваться здравым смыслом. В моих выступлениях не было призывов к открытому протесту. Я говорил только о еврейском сердце и совести, о том, что мы должны способствовать изменениям в обществе законным путем и в рамках существующей системы. Тем не менее власти были полны решимости выслать меня из страны.

Такая перспектива нисколько не огорчала меня. Я находился здесь, потому что так хотел Ребе. Если это неугодно правительству ЮАР, я готов незамедлительно совершить алию в Израиль. Но Ребе, к которому я обратился за советом, сказал, чтобы я продолжал работать в Южно-Африканской Республике, и добился того, что правительство оставило меня в покое...

Я всегда стремился в Израиль. В 1967 году моя мать поселилась в Хайфе, недалеко от другого ее сына. В 1972 году, когда у матери случился сердечный приступ, я отправился к ней, но она умерла за несколько минут до моего приезда в больницу. В Израиле мне предложили несколько должностей в системе просвещения. Однако Ребе по-прежнему считал, что я должен работать в ЮАР.

После десяти лет пребывания в этой стране я все еще строил планы о переезде в Израиль и надеялся, что им суждено осуществиться, и даже наметил срок выезда. Летом 1974 года я собирался обсудить их с Ребе и получить его согласие на мою алию. Мы с женой, наши дети (пять дочерей и сын) буквально считали дни до намеченного отъезда.

Одна из моих дочерей, которой было тринадцать лет, выразила беспокойство по поводу того, что произойдет, если мы подготовимся к отъезду в Израиль, устроим все свои дела, а Ребе не разрешит нам оставить общину в Южно-Африканской Республике. Дочь заявила, что хотела бы написать письмо Ребе... Я не мог запретить ей это сделать.

За день или два до моей поездки в Нью-Йорк дочь вручила мне свое письмо, в котором излагалась просьба к Ребе разрешить нам покинуть ЮАР. Я пожелал, чтобы она сделала приписку к письму о том, что писала его не по моему указанию.

На этот раз моя аудиенция у Ребе продолжалась полтора часа. Ребе говорил мне, как много я должен сделать в Южно-Африканской Республике, не в Израиле, а в ЮАР. Объяснил, что это обусловлено политическим климатом страны, ситуацией, сложившейся в ней. В заключение настоятельно рекомендовал мне оставаться на месте. Я глубоко вздохнул... Ребе спросил, в чем мои трудности. Пришлось признаться, что меня огорчает крушение наших надежд на переезд в Израиль. Ребе посоветовал мне регулярно посещать Израиль. Эти поездки дороги? Ребе улыбнулся, обещал оплачивать стоимость моих билетов и продолжал уговаривать меня остаться в Южно-Африканской Республике.

Я снова вздохнул...

- Почему вы вздыхаете?-удивился Ребе.- Вы же выполняете миссию, угодную Небесам! Сотни тысяч евреев, на которых вы можете оказать влияние, доставят Всевышнему так много удовлетворения!

- Но в чем заключается моя задача - уточнял я.

- Застроить Йоханнесбург, а через него - всю Южную Африку, - объяснял Ребе. - Не только ЮАР, но и всю южную часть Африки.

Я обратил внимание Ребе на то, что это задача главного раввина, а не раввина одной из синагог. Ребе возразил мне, что в Шулхан Орухе не упоминается титул главного раввина, что для осуществления перемен вовсе не надо им быть. И еще он сказал о самом себе:

- Я тоже хочу быть в Израиле, в Святой Земле, но на нас лежит ответственность...

Ребе убедил меня. Я твердо знал, что должен вернуться в ЮАР. Но Ребе не был полностью удовлетворен, ему надо было знать, что я согласен с его решением и буду счастлив от этого.

Мы еще поговорили о политической ситуации в ЮАР. За несколько месяцев до нашей встречи Ребе посетила женщина из этой страны, которая считала, что там пока все спокойно.

- Что вы имеете в виду, когда говорите "пока"? - поинтересовался Ребе. - Там будет спокойно до прихода Мошиаха.

Я хотел услышать это заверение от самого Ребе и спросил его, действительно ли он считает, что обстановка в Южно-Африканской Республике останется стабильной.

-Да, пока не придет Мошиах, - подтвердил Ребе. В то время Америка оказывала давление на Израиль, рекомендуя ему оставить Синайский полуостров. Когда я спросил Ребе,

должны ли израильтяне твердо стоять на своем, он сделался очень серьезным, опустил голову и в свою очередь спросил:

- С точки зрения политической перспективы? Я ответил утвердительно. И он продолжил:

- Они будут держаться. Но Израиль никогда не страдал так от отсутствия независимости, как сегодня. И не думайте, что это сделали Киссинджер или Садат. Они сами попали в это трудное положение.

Во время беседы с Ребе я увидел на его столе письмо моей дочери - я узнал его по штемпелю - и поспешил заверить Ребе, что не просил ее писать ему. Ребе улыбнулся и рассказал мне, о чем писала моя дочь.

Встречи с Ребе имели для меня огромное значение. Есть много талантливых людей, которые не знают, какая роль им предназначена. На любой должности они чувствуют, что могут сделать что-то еще. Но когда такой человек, как Ребе, говорит вам: "Это ваш долг", вы принимаете его слова с полным душевным спокойствием. По крайней мере, я знал, что нахожусь на нужном месте.

В беседах со мной Ребе мало касался проблемы апартеида. Как-то он заметил, что в этой системе нет ничего хорошего и нет оправданий ее существованию. Ему было известно, что я выступал публично против апартеида и основал при синагоге просветительный центр для помощи чернокожим. Сам он не однажды обращался к правительству ЮАР с советом отменить апартеид. По инициативе Ребе я вместе с раввином Липскером посетил бывшего премьер-министра страны Форстера, начавшего проведение некоторых реформ, касающихся апартеида. Спустя несколько месяцев шеф полиции передал нам приглашение премьера прийти к нему еще раз. Это было незадолго до нашего отъезда в Германию на встречу с Киссинджером. В канцелярии премьера хотели знать, "что говорит теперь этот джентльмен в Нью-Йорке". Мы сказали, что он продолжает поощрять прогрессивные перемены в ЮАР. Многие жители страны, евреи и неевреи, даже правительственные служащие, окрепли духом благодаря уверенности Ребе в том, что обстановка здесь будет спокойной до прихода Мошиаха.

Однажды, после Юд Шват, при раздаче доллара на благотворительность я получил от Ребе еще и широкую улыбку. Он попросил меня вернуться, вручил мне дополнительный доллар-для Южно-Африканской Республики и сказал:

- Они должны иметь душевное спокойствие.

Ребе знал, как важно было людям услышать эти слова

"НЕ НАВЯЗЫВАЙТЕ, ТОЛЬКО ПРЕДЛАГАЙТЕ"

В 1980 году, находясь в Нью-Йорке, я написал Ребе, что ощущаю себя гибридом геборенер (рожденного) и геворенер (ставшего) хасидов. Ребе обвел в моем письме слово "геворенер''и приписал, что все великие хасиды первого поколения были "геворене".

Я назвал в письме несколько отсутствующих в сидуре Хабад молитв из сидуровнусах сфард, которые хотел бы читать, и спрашивал, не исключил ли их Алтер Ребе из молитвенника, считая неправильными (ошибочными) или просто необязательными. Ребе ответил мне, что я могу читать их в местах, где разрешено прервать последовательность молитвы.

Я спрашивал также, как мне быть с членами моей семьи, которые питают хорошие чувства к Любавичскому Движению, но не являются такими его горячими приверженцами, как я. Могу ли я навязать им любавичские обычаи, в частности дополнительные ограничения на Пейсах?

Ребе отвечал мне:

- Не навязывайте, только предлагайте.

Он позволил мне стать "официальным" любавичским хасидом, но не принимать тех ограничений, которые могут явиться помехой шолом байис - миру между супругами.

Моя жена так высоко оценила ответ Ребе, что приняла мои "предложения", включая дополнительные пасхальные ограничения.

"НЕ ПРИНИМАЙТЕ ЭТО К СЕРДЦУ!"

- Это для вашего мужа, - сказал он ей. - У него было достаточно огорчений.

Узнав об этом, я испытал безграничную радость. Кончено. Теперь все мои горести позади! Отныне и впредь все будет у меня хорошо, не произойдет ничего такого, что вызывает беспокойство...

К сожалению, очень скоро я вступил в трудный период своей жизни, столкнулся с огромным числом проблем. Казалось, печальная действительность противоречит словам Ребе!

Я отправил Ребе длинное письмо, в котором изливал свою душу и жаловался на обстоятельства, приносящие мне много неприятностей. В своем ответе он писал: Немт дос нит цум гарцн!" - не принимайте это к сердцу! Ребе и не полагал, что со мной никогда ничего не произойдет. Мир остается таким, какой он был, но настало время изменить свое отношение к нему. Я не должен позволять обстоятельствам одерживать верх надо мной. Слова Ребе помогли мне легче переносить трудности, вселили в меня оптимизм.

Как-то Ребе признался кому-то, что сам он далеко не оптимист. Если это действительно так, то Ребе может служить всем нам примером, как сохранять оптимизм даже тогда, когда природные наклонности побуждают нас к пессимизму.

БУДУЩЕЕ ЮЖНО-АФРИКАНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

"Эмиграция" была тем словом, которое я услышал еще ребенком. Никто не видел альтернативы. Это было почти равносильно тому, что нажать на кнопку сигнала тревоги и смотреть, кто будет ждать до последней опасной секунды, прежде чем бежать, спасая свою жизнь!

Ребе начал посылать шлухим в Южно-Африканскую Республику в конце 70-х. Мне и всем другим, охваченным страхом, пришло в голову, что неприятности в нашей стране могут быть благополучно разрешены. Цадик, у которого были блестящий ум и Б-жественный дар предвидения, действительно посылал молодых людей из Америки и других "свободных" стран в нашу, чтобы они жили среди местного населения и вселяли в него уверенность в безопасном существовании.

Ребе пошел и дальше, убеждая евреев в том, что за Южно-Африканской Республикой будущее. Он терпеливо убеждал нас в том, что жизнь евреев в ЮАР будет неуклонно улучшаться.

Это было время, когда напряжение в стране нарастало, а расовые волнения, забастовки и марши протеста приобретали все больший размах. В то же время в любавичской общине царила тишина. Только у нас не было бессонных ночей, только мы не собирались эмигрировать. Окружающие были заинтригованы нашим спокойствием и спрашивали, на чем оно основано.

Этому, по-видимому, не было логического объяснения. Ребе сказал нам, что все будет хорошо, и нам этого было достаточно. Люди спрашивали:

- Ребе все еще думает, что здесь можно оставаться?

Когда 27 апреля 1994 года мы наконец пришли на избирательные участки, спокойствие любавичской общины передалось всем гражданам страны. Это был день, о приходе которого никто и не мечтал...

МОЙ РЕБЕ

ГЕРБЕРТ ВАЙНЕР

Этими словами я почти 20 лет назад начал свое письмо к Вам. Ваш ответ, проницательный и благородный, лежит передо мной. Это письмо - одно из связки Ваших писем ко мне, которые я бережно храню. Я не ожидал ответа на свое письмо. Когда я его писал, Вы находились в тяжелом состоянии и сведения о Вашем здоровье становились все тревожнее.

Теперь все по-прежнему ждут. Подобно тысячам других людей, я задаю себе вопрос (ибо остается духовное царство, простирающееся по всему континенту), существует ли подходящее слово, которое я могу предложить? Конечно, это было бы совершенно неавторитетное слово. Ведь я не только не могу назвать себя хасидом, но и являюсь (или являлся) на протяжении всей моей сознательной жизни реформистским раввином.

И в то же время я - обладатель связки писем, полученных мной от Вас. Поэтому я думаю, именно отчасти являясь посторонним, что мои слова могут вызвать интерес у тех, кому новые сообщения о Ребе и Мошиахе кажутся слишком необычными, чтобы относиться к ним серьезно.

Что касается писем, присланных мне Ребе, то не все они были ответами на мои вопросы. Одно из них (по случаю смерти моей матери) было совершенно неожиданным как по времени его появления, так и по форме. Оно состояло из нескольких скрепленных между собой страниц. На первой из них (на ее половине) было очень коротко выражено сочувствие. .Затем следовали три лолноформатные страницы. Вы писали, что намеренно разделили письмо на две части: чтобы у меня не сложилось впечатление, будто Вы злоупотребляете моим горем. На этих страницах излагались наставления по тому, как следует встретить смерть дорогого, близкого человека.

Хасиды избегают слова "смерть", поскольку оно предполагает понятие, которое реально не существует. Вы не намеревались посылать мне философские размышления относительно того, что она означает. Суть Вашего послания состояла в том, чтобы дать ответ на конкретный жизненный вопрос.

Приступив к написанию этого письма, я не собирался ссылаться на то послание, которое получил от Вас после кончины моей матери. Но, как Вы говорите в нем, "бывают моменты, когда человек предсказывает и не знает, что занимается предсказанием". Поэтому мне хотелось бы знать, не станет ли этот незапланированный экскурс в мои слова посланием для тишины ожидания того момента тем, кто, возможно, скоро будет оплакивать того, к кому их души так сильно привязаны.

Я оставляю на время этот вопрос, чтобы обратиться к другому письму, написанному 20 лет назад, но касающемуся самого важного предмета в понимании Ваших последователей, вопроса о руководстве. Вопроса, задаваемого многими: "Если Мошиах все еще задерживается, кто займет Ваше место в качестве Ребе?"

Хасид, как известно, является последователем Ребе. Душа Ребе содержит в себе все трудности, с которыми сталкиваются не только хасиды, но и все евреи, хотя они могут и не знать этого. Ничего в жизни отдельного хасида не происходит без Вашего благословения.

...В своем последнем письме ко мне Вы обсуждаете собственное лидерство, лидерство Ребе. Много лет назад у нас с Вами была беседа на эту тему в Вашем кабинете. Молодой, наивный, почти дерзкий, я задавал Вам вопросы, и Вы вежливо отвечали.

Является ли Ребе таким же человеком, как и все другие, или кем-то еще?

Все мы, конечно, из плоти и крови, и я не в ответе за все те предания, которые запечатлелись в Вашей памяти. Но, безусловно, Ребе может обладать способностью проникать в сущность явлений, видеть и знать вещи, которые лежат за пределами понимания большинства людей.

Что Вы скажете относительно благословения Ребе?

Цадик, Ребе, способен разбудить силы, дремлющие в человеке. Можно привести такого человека в соприкосновение с силами более высокого уровня, находящимися вне его души.

Не основана ли сила Любавичского Движения на вере хасида в своего Ребе?

Не очень в этом убежден.

Я продолжал искать секреты успеха Любавичского Движения. Некоторые факторы, представленные в качестве объяснения этого успеха, показались мне довольно прозаическими. Например, организаторское искусство: доставка детей в школу на автобусах; эстетические публикации; квалифицированное использование средств массовой информации, включая запуск искусственных спутников на всех континентах при праздновании Хануки. Сюда же следует отнести изучение мистических доктрин, лежащих в основе хасидизма Хабад.

Об организаторском искусстве свидетельствовали Ваши взаимоотношения с многочисленными последователями и попутчиками. Я могу это подтвердить. В моей профессиональной и частной жизни реформистского раввина не было ни одного важного события, оставленного без внимания Вами. Пусть это внимание заключалось в нескольких кусках лекаха, присланных мне накануне Больших Праздников. Я раздавал их своим родным, и мы ели медовый пирог, испытывая радость и веру. Такие чувства испытывали тысячи людей, и многие из них хотели стать "человеком Ребе".

Я стал сторонником молитвы в средних школах, хотя реформистская организация противилась этому. Поступил я так потому, что верил в это, или потому, что в это верили Вы? Не попал ли я под влияние "культа", как официально объявили мои коллеги? Не думаю. Я не стал хасидом, но моя собственная либеральная религиозная группа все больше казалась мне погрязшей в заблуждениях, связанных с выполнением заповедей в традиционном еврейском смысле. И, подобно Вашим хасидам, я пришел к мысли, что способности цадика заключаются в том, чтобы облегчить связи людей с Небесами и укреплять иудаизм. Время от времени я обращался к Вам за советом и благословением. В одном из моих писем мною был поднят вопрос о лидерстве Ребе. Приводя свое собственное объяснение души как ответ на вопрос Б-га к Адаму - "Айека" (Где ты?), который Рабби Шнеур-Залман трактует как "Где ты находишься в смысле значения твоей жизни?", я стал писать следующие слова, до сих пор приводящие меня в смущение: "Боюсь той дерзости, с которой я думаю о Вас как о человеке, принимающем свою роль весьма важного лидера для Израиля, но имеющем и частный мир с частными "выгодами". Как о человеке, время от времени также задающем себе вопрос "Где я?" и получающем ответы, вынуждающие его удивляться. Ради таких случаев в Вашей жизни я хочу положить на весы Вашего отчета самую искреннюю признательность и любовь Герберта Вайнера".

Вы ответили лишь неделю спустя. Я не могу привести здесь Ваш ответ полностью, ограничусь лишь отрывками из него.

"Я ценю добрые чувства, выраженные в Вашем письме. Но помню изречение наших мудрецов из Талмуда (конец Бава Мециа, 84а), которое гласит, что комплименты и одобрения, пусть и оправданные, не помогают решить проблемы, тогда как вопрос или сомнение, требующие ответа или объяснения, могут явиться более полезными для высказывания важных намерений и обсуждения непонятных моментов..."

"Конечно, нет нужды указывать Вам на то, что возникающий вопрос "Айека", вероятно, относится к определенному человеку. Если он адресован влиятельному лицу, облеченному ответственностью перед общиной, он требует оценки с учетом того, где это лицо стоит и что оно совершило в общественной сфере деятельности". Затем Ребе выражает уверенность в том, что завоевать молодое поколение, предлагая ему выхолощенный иудаизм, невозможно, так как это поколение не боится испытаний, даже если они способны повлечь за собой радикальные перемены и большие трудности...

"Я говорю, - продолжает Ребе, - об активном еврействе, идишкайт в повседневной жизни и соответствующем поведении с точки зрения действительного соблюдения обычаев и предписаний... не о той разновидности иудаизма, с которой приходится сталкиваться в отдельных случаях или в определенные дни года, а о той, что практикуется ежедневно до тех пор, пока не станет второй натурой..."

"Теперь несколько слов о моем "Айека", на который Вы ссылаетесь в конце своего письма. Естественно, комментарий на это включает все, что было сказано выше и более того. Меня интересует, каковы были практические результаты нашей встречи и дискуссии с Вами и Вашей женой, когда я был не только слушателем, но и собеседником. Мой "Айека" заставляет меня интересоваться тем, в какой степени мои слова были эффективны не в смысле приятных воспоминаний, а в смысле ма'асэ икар (реальных действий)".

"Хочу упомянуть другой важный вопрос, хотя я, возможно, и касался его в ходе нашей беседы. Я имею в виду сущность дварим бтелим (бесполезных слов)... Можно говорить хорошие слова, это могут быть даже слова из Торы, но если они не производят на слушателя впечатления, не оказывают на него влияния, то и они являются дварим бтелим. В этом случае говорящему необходимо выразить порицание, так как у нас есть такое правило: "слова, выходящие из сердца, проникают в сердце и в конце концов выполняют свое действие"".

Далее следует приписка, касающаяся моих просьб, связанных с проблемами моего личного здоровья. Перечитывая теперь эти письма, я спрашиваю себя, где в современном мире есть человек, к которому любой еврей, религиозный и нерелигиозный, совсем посторонние люди могут обратиться за советом и благословением? И я снова спрашиваю самого себя: что будет?

Я не осмеливаюсь давать ответ любавичским хасидам. Но как один - нет, я не называю себя посторонним - из многих, кто был в значительной мере воспитан Любавичским Движением, я нахожу и утешение, и ободрение в тех словах, которые слышал от Ребе при живом общении с ним.

ВЛИЯНИЕ РЕБЕ НА ЧЕЛОВЕКА И ОБЩЕСТВО

РАВВИН ХЕСКЛ ЛУКСТЕИН

- Ребе, вы останетесь довольны, когда узнаете, что у нас на встрече Нового года собралось 180 человек, не имеющих религиозного опыта.

Ребе покачал головой- Вы ошибаетесь У них есть опыт, они сыновья Авроома, Исаака и Яакова.

Этот ответ свидетельствует о том, что Ребе рассматривал каждого еврея как члена большой семьи, воспринявшего опыт своих предков, имеющего достаточно высокий потенциал для полнокровной еврейской жизни Чтобы помочь каждому такому человеку реализовать свой потенциал, Ребе возродил распространение традиций иудаизма на нерелигиозных евреев Фундаментальную для хасидизма Хабад установку "И вы будете расширяться на запад и восток, север и юг" он превратил в мощное движение, которое всколыхнуло людей во всем мире.

Распространение традиций иудаизма, породившее ряд других мероприятий различных еврейских групп, нашло свое выражение на четырех уровнях.

Первый уровень предусматривал распространение традиций на одиноких людей. Эмиссары Ребе отправлялись в любой уголок земли к евреям, которые могли оказаться покинутыми, заброшенными Они шли потому, что их посылал Ребе, приживались в общинах и достигали хороших результатов.

Я видел трех таких эмиссаров примерно десять лет назад в Касабланке. Им было по 25-30 лет Невозможно представить себе еврейскую жизнь в Марокко без этих трех раввинов и их семей Я встречал любавичских хасидов в России в первые дни движения советских евреев за свое возрождение. Они работали с жаром, способствуя укреплению духа людей. При других обстоятельствах они поехали бы в Израиль или другие места, сюда их послал Ребе.

Мне пришлось провести некоторое время в Ладисполи, в окрестностях Рима, где десятки тысяч евреев, эмигрировавших из России, делали остановку по пути в США. Эти люди не имели ни малейшего религиозного опыта. Разве что знали о своем происхождении от Авроома, Исаака и Яакова. Посланцы Ребе организовали там школу, создали сеть социальных и образовательных учреждений с целью донести до них сущность иудаизма.

При посещении раввинского кабинета в Ладисполи один из моих коллег, который представлял другое движение, выразил неудовольствие в связи с тем, что любавичские эмиссары обладают, по-видимому, монополией в области влияния на жизнь евреев в этой местности. Я поинтересовался:

- А где раввины реформистского крыла? Где представители консервативного направления? Здесь нет никого, кроме посланцев Ребе. Это он протянул руку помощи тем, кто в ней нуждается.

Второй уровень заключался в распространении традиций иудаизма на несформировавшихся и несведущих людей. Мицва-танки Ребе передвигались по улицам Нью-Йорка и других городов. Нас останавливали на Пятой Авеню и спрашивали: "Вы надевали сегодня тфилин? Не хотите ли вы зайти в наше передвижное сукко?" Работа проводилась для того, чтобы побудить еврея к выполнению добрых дел, мицвойс. Никогда нельзя предвидеть, чем отзовется праведный поступок. Многих он ведет к более полному выражению их иудаизма.

Распространение идей иудаизма затронуло и американские университеты, где часто создаются Дома Хабад. Посланцы Ребе всегда оказываются там, где есть евреи, в том числе такие, у которых опыт ограничивается лишь знанием своего происхождения.

Третий уровень распространения иудаизма направлен на людей, преданных религии. К этой группе людей Ребе обратился с призывом совершенствовать свои знания, изучать Рамбама, переписывать свитки Торы, заниматься благотворительностью и т. д. Им была создана и развернута специальная программа по работе с этим контингентом евреев.

Как-то Ребе посоветовал одному религиозному еврею больше думать о Б-ге, когда он в течение рабочей недели занимается бизнесом. Еврей был весьма удивлен: как это возможно? Ребе со свойственным ему удивительным чувством юмора ответил:

- Многие позволяют себе думать о бизнесе, находясь в синагоге. Почему же нельзя помнить о синагоге и Б-ге, занимаясь бизнесом?

Едва ли среди нас найдется человек, который не был взволнован и захвачен призывом Ребе распространять иудаизм на более высоком (четвертом) уровне. Он сам систематически руководил этой деятельностью, не только призывал к ней, но и принимал в ней участие, всегда готов был встретиться с любым евреем, днем и ночью.

Многие испытали счастье стоять перед ним хотя бы две минуты, видеть его темно-синие глаза, когда он устремлял их на каждого из нас, чтобы заглянуть в наши души сквозь наши маски, утешить, ободрить и вдохновить нас словом, вручить нам доллар на благотворительность.

Я вспоминаю одно воскресное утро на Рош Ходеш Сиван в очереди к Ребе для короткой беседы с ним. На встречу с Ребе выстроилось 3000 человек. Позднее я узнал, что Ребе имел обыкновение не спать в ночь с пятницы на субботу и в ночь накануне Рош Ходеша. Когда он, стоя, принимал людей, внимательно выслушивал их, вникал в нужды каждого, ему приходилось не спать более 48 часов. Это было не что иное, как героическое проявление силы со стороны человека, вдохновленного неиссякаемой любовью ко всем евреям.

МНЕ ПОЗВОНИЛ ПРЕМЬЕР-МИНИСТР:

ИНТЕРВЬЮ С РАВВИНОМ БИНЬЕМИНОМ КЛАЙНОМ

Надо полагать, что главной для секретариата Ребе была работа с почтой. Как она выполнялась? Каждый вечер Ребе уносил с собой несколько сотен писем и утром передавал их нам рассортированными на несколько групп. Ответы на письма, сообщавшие о предстоящей бар-мицве, свадьбе и т.п., то есть требовавшие поздравления и благословения, готовили секретари Ребе. Он их редактировал и подписывал. На остальные письма Ребе отвечал сам.

Если надо было что-то дописать в постскриптуме, например мальчику, у которого возникли какие-то вопросы в связи с бар-миц-вой, он снова читал письмо после того, как секретарь подготовил обычный ответ, и еще раз, когда ответ содержал PS. Подписывал он ответ только в окончательном варианте.

Как распределялась работа между секретарями Ребе?

Обычно поступающей корреспонденцией занимались р. Нисан Миндл и р. Шолом-Мендл Симпсон. Затем письма поступали к р. Мойше-Лейбу Родштейну, который появлялся в кабинете Ребе ежедневно в шесть часов вечера. Ребе писал ему ответы на письма, а он печатал их на пишущей машинке.

Кстати, от р. Родштейна мне стало известно следующее. Поскольку Ребе посылал тысячи писем с поздравлениями к празднику Рош а-Шона или Пейсах, могло показаться, что достаточно получить от него список адресатов и разослать к соответствующим датам. Ребе с этим не согласился. Мало того, он читал каждое подготовленное письмо и во многих случаях что-то добавлял. Иногда в обращении к адресату, иногда в виде PS, иногда это было особое пожелание. Однажды р. Родштейн спросил у Ребе, не целесообразно ли изготовить клише с его подписью, это освободило бы его от необходимости подписывать каждое письмо. Ребе ответил: "Люди просят у меня благословения, а я дам им клише?!"

По свидетельству р. Ходокова, руководителя секретариата, Ребе просматривал копии одного и того же письма, которое адресовывалось разным людям. "Подписывая что-нибудь, я не могу сказать, что поставил свою подпись, только будучи уверенным в его идентичности другому, такому же самому", - объяснял он.

Очевидно, что в работу с письмами Ребе вкладывал много сил, душевных и физических.

Кто вскрывал тысячи писем?

Все письма попадали в руки Ребе в том виде, в каком они приходили в секретариат. Каждое письмо он вскрывал сам вручную На предложение р. Родштейна приобрести специальную машинку для этой цели Ребе возразил: "Дос из нит фар мир" - "это не для меня". Ответы на письма обычно направлялись почтой, за исключением тех случаев, когда Ребе делал на ответе пометку "позвонить" (ответ требовался срочный).

Работой секретарей, как уже было сказано, руководил раввин Ходоков. Надо отметить, что в секретариате сохранялась очень большая дистанция между ним и другими секретарями. Все происходило по его указанию. Однако события октября 1977 года, когда во время празднования Симхас Тойра у Ребе случился инфаркт и все мы не отходили от него ни днем, ни ночью, привели к сближению нас с Ребе. Здесь уместно вспомнить весьма важную деталь. Через несколько дней после инфаркта Ребе потребовал принести ему всю почту за прошедшие дни. Его необыкновенная ответственность поразила тогда медицинский персонал: прикованный к постели, подсоединенный к монитору, окруженный врачами больной человек интересуется здоровьем девочки из Австралии, которую никогда не видел...

Правда ли, что Ребе доверял вам самые секретные поручения?

Основным требованием, предъявляемым Ребе к секретарям, было умение хранить тайну. Никто не должен был знать, что Ребе написал тому или иному человеку, и это распространялось на всю переписку, не говоря ужо касающейся политики и государственной безопасности. Поручая мне какую-либо миссию, он письменно излагал, что я должен передать от его имени, затем просил прочесть написанное и объяснить, как я его понимаю. Видимо, он хотел убедиться, что миссия мне понятна до конца и я передам все точно.

Когда у Ребе возникала необходимость направить кого-нибудь из хасидов на работу в заведомо некомфортных условиях, он хотел, чтобы тот отправлялся туда добровольно. Важно было, чтобы он не знал, что это пожелание Ребе, которому он не мог бы отказать. Так что секретарю требовалось как бы между прочим выяснить отношение хасида к такому предложению. Некоторые отказывались, но обдумав, а главное, поняв, что предложение исходит от Ребе, соглашались. Однаго было уже поздно.

Если Ребе намеревался обсудить вопрос, требующий особой секретности, он делал это обычно в машине, в частности по дороге на Огел (могилу своего тестя).

Вы упомянули "дорогу на Огел", расскажите, как это происходило.

К каждой такой поездке Ребе готовился так, как в Элул готовятся к Рош а-Шона, и это на протяжении 40 лет еженедельно, а иногда два три-раза в неделю. В эти дни атмосфера вокруг него была особая.

Это ощущалось и по дороге на Огел?

Во время поездки Ребе всегда был занят. Вообще, он никогда не терял ни минуты, часто занимался одновременно несколькими делами. Например, диктуя ответ одному адресату, писал ответ другому. Если же речь заходила об очень важном деле, оставлял все и внимательно выслушивал подробности.

Когда я начинал работать в секретариате Ребе, мой учитель, раввин Шмарья Сосонкин, предупредил меня: "Биньемин, имей в виду, возле Ребе надо очень серьезно относиться к своим мыслям, к своей речи, к своим поступкам". Во время поездок на Огел это особенно ощущалось. - Я обдумывал, в какой форме задать Ребе тот или иной вопрос, но еще до того как я успевал задать свой вопрос, он уже отвечал на него.

По имеющимся у нас сведениям, вы были ответственным за контакты Ребе с правительственными и армейскими руководителями Израиля. Как они осуществлялись?

Вероятно, выбор пал на меня еще и потому, что я уроженец Израиля и иврит - мой родной язык. Кроме того, я находился в секретариате с раннего утра и до ночи, все время, пока Ребе оставался в своем кабинете. Для меня не существовало "часов работы", я был, как говорится, постоянным часовым. Помимо этого, я был посредником между р. Ходоковым и общественностью, а затем и Ребе. Поэтому все секретные миссии р. Ходоков поручал мне, и я всегда был "в курсе дел". Так образовалась моя связь с сотрудниками посольств, консульств, МИД, армейскими чинами и правительственными чиновниками.

Как велико было участие Ребе в политических решениях правительства Израиля?

Мне известно, что на протяжении многих лет, со времен основания государства, правительство Израиля не принимало ни одного важного решения, не выяснив мнения Ребе.

Как вы это объясняете?

У людей, которые поддерживали личные контакты с Ребе, было особое отношение к нему. Они знали, что участие Ребе в делах Израиля-это не политическая игра, что его по-настоящему волнует происходящее в стране. Естественно, их интересовало мнение объективного, глубоко преданного Израилю мудрого человека.

Вы можете привести примеры?

Однажды, после аудиенции у Ребе, генерал Арон Ярив, тогда начальник израильской военной разведки, спросил меня, действительно ли Ребе никогда не был в Израиле. На аргументы генерала, почему не следует удерживать контролируемые Израилем территории, Ребе привел военные, политические и географические контраргументы, доказывающие опасность такого взгляда. Учитывались рельефы местности, конкретные населенные пункты. Генерал был поражен тем, что гражданский человек, никогда не бывавший в Израиле, может так блестяще знать подробные вещи.

Аналогичная история произошла с Ариком Шароном.

Известны ли вам источники информации Ребе о происходящем в Израиле?

Во-первых, Ребе - это Ребе. Во-вторых, получая даже официальные сведения, он видел всегда "между строк". Кроме того, к Ребе регулярно поступали и секретные сводки.

Можете ли вы рассказать о тайных миссиях, которые вам поручал Ребе?

Было много поручений, связанных с отдачей территорий, с положением евреев в странах Восточной Европы, с выездом евреев из Советского Союза и других стран социалистического лагеря, из Туниса, с законом, кого считать евреем. К этому виду работ относились и связи с властями разных стран. Однажды к нам тайно прибыл посланник от короля Марокко. Перед тем как войти к Ребе, он меня спрашивал, какие правила правительственного этикета у нас приняты, как он должен подать руку Ребе и т.п. Представитель короля, он знал, что прибыл "ко двору" и необходимо соблюдать этикет.

О чем была беседа с посланником короля Марокко?

Этого я не знаю. Мне лишь известно, что была передана благодарность короля за деятельность Хабада в Марокко.

Известно ли Вам что-нибудь о деятельности Ребе, касающейся евреев за "железным занавесом"?

Значительная часть действий велась вокруг России. Ребе лично посылал туда много книг и религиозных принадлежностей. Было известно, что далеко не все посылки дойдут до адресатов, поэтому их количество не ограничивалось. Они шли в основном через Европу.

Вернемся к Израилю. 28 Нисана 5750 года (25 апреля 1990) Ребе выступил с речью, в которой упомянул о готовящейся ООП серии террористических актов. Что тогда произошло?

Премьер-министр Шамир позвонил в секретариат за два часа до этого выступления. Разговор был абсолютно конфиденциальным. Однако, выйдя к Минхе, Ребе призвал всех в связи с полученными им сведениями увеличить в молитве, учебе и благотворительности. На следующий день "Нью-Йорк Тайме" сообщила о предотвращении серии террористических актов против представительств Израиля во всем мире.

О чем просил тогда премьер-министр?

Премьер-министр просил передать Ребе, что имеются сведения о готовящихся терактах и он возлагает надежды на благословение Ребе.

По собственной ли инициативе руководители службы безопасности Израиля передавали Ребе секретные сведения?

Разумеется, нет. Они действовали по инструкции. Правительство хотело, чтобы Ребе был в курсе событий.

Коль скоро речь зашла о секретных контактах, скажите, известно ли вам о такого рода контактах с руководителями МОСАДа?

Нам всегда была известна кандидатура главы МОСАДа еще до того, как об этом сообщалось официально. И, конечно, мы поддерживали постоянные контакты с этим лицом. Наиболее прочными были связи с Нахумом Адмони и Ицхаком Хуфи. Во время болезни последнего мы по указанию Ребе навестили его в медицинском центре штата Миннесоты, куда он был тайно госпитализирован.

Какого рода были связи Ребе с правительственными и армейскими руководителями Израиля? В общем виде можно сказать, что представители властей Израиля систематически обращались за советами к Ребе, пользовались его помощью. Так, по рекомендации Ребе была совершена крупная сделка по закупке нефти Израилем в Норвегии. Подобных ситуаций с закупкой нефти, а также оружия было достаточно много. Я выполнял задание Ребе, когда получал информацию, необходимую израильской разведке, у нашего эмиссара в Бельгии.

Переписка с правительством Израиля велась исключительно по дипломатической почте.

Помните ли вы секретные аудиенции у Ребе?

Да, конечно. Как-то в 80-е годы позвонили из канцелярии премьер-министра Израиля, просили выяснить, сможет ли Ребе через два дня принять человека, имя которого сообщить нежелательно. Ребе, не колеблясь, согласился принять этого человека. Аудиенция длилась три часа. Это был один из руководителей МОСАДа.

Поручал ли вам Ребе поездки в Израиль?

Да, не однажды. Бывало, я узнавал о предстоящей поездке за час до отправления самолета. Утром я прилетал в Израиль, а вечером того же дня возвращался и сообщал Ребе о результатах поездки. Его интересовали мельчайшие подробности. Например, если я посещал учебное заведение, он просил передать не только общее впечатление, но и такие детали, как количество учащихся в нем, чему там учат утром и чему вечером, с кем я встречался. Иногда он просил дать ему подробный письменный отчет.

НИКАКИХ ОПРАВДАНИЙ И ОБЪЯСНЕНИЙ...

Кстати, за все годы работы с Ребе я ни разу не оправдывался перед ним в чем-либо. Это было одно из его неписаных правил в работе: никаких оправданий и никаких объяснений. Рассказывают, что Ребе Рашаб однажды отчитал за какой-то проступок своего ученика. Хасид стал оправдываться, и Ребе ему сказал: "У вас есть хорошее объяснение, обер ди кушья блайбт а кушья (но вопрос остается вопросом)".

"ЖИЛЬ, ЧТО НА КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ НЕ ВОШЛИ В ДАМАСК"

Затронем важный вопрос. Вопрос отдачи территорий - таких, как Иудея, Шомрон. Я считаю и говорил об этом не раз, что по закону запрещено отдавать любую из этих территорий. Это касается также источников нефти в Синае, которые не следовало отдавать. Аргумент "в интересах мира еврейский закон оправдывает передачу территорий и источников нефти" не выдерживает критики, потому что в результате устойчивый мир не достигнут, осталось только обещание на бумаге. Из опыта прошлого и настоящего известно, чего стоят подобные документы.

В связи с тем, что передача источников нефти стала уже достоянием необратимого прошлого, она может служить хорошим контраргументом в подобных спорах. Когда я говорил, ссылаясь на предупреждения военных специалистов, что передача источников нефти равноценна отказу от жизненно важного источника, определяющего и безопасность государства, мне возражали следующим образом. Во-первых, у Израиля имеется резерв нефти на три месяца и не представляется возможным пополнять этот резерв в связи с тем, что нефть не поддается сжиманию, а маленькая (территориально) страна, какой является Израиль, не в состоянии обеспечить места для хранилищ такого большого количества нефти, ни наземных, ни подземных. Во-вторых, другая сторона взяла на себя обязательство удовлетворять потребность Израиля в нефти. Однако вскоре после передачи источников нефти возникла необходимость послать представителей в Мексику и другие страны для закупки нефти (по фантастически высоким ценам и с дорогой доставкой). Позже потребовались огромные усилия для доставки горючего из дальних стран (ЮАР, Австралия). Все это свидетельствует о сложности энергетического положения в Израиле.

Через короткое время после визита премьер-министра в Вашингтон близкий мне человек общался с его другом, активным участником переговоров в Кемп-Дэвиде и нынешних в Вашингтоне. В достаточно открытой форме он дал понять, что при подписании договора было допущено очень много грубейших ошибок, а все последствия (нормализация отношений и т.п.) могли быть достигнуты без всех компромиссов, на которые пошел Израиль И он добавил, что сейчас проверяются возможности изменения подобной политики.

Что касается моего обвинения властей в тайном сотрудничестве с террористами, то ничего подобного я не говорил. Я имел в виду лишь то, что политика компромиссов и пресмыкательства находит большой отклик в разных коридорах власти Я мог бы привести много примеров в доказательство моих слов, ограничусь лишь двумя. Мне известно, что в свое время Б. Г. приказал прекратить поиски доктора Менгеле (да сотрется имя его), как только поиски стали интенсивными. Второй пример связан с создавшимся напряжением вокруг раскопок в городе Давида. Нет нужды останавливаться на поведении полиции по отношению к демонстрантам, выступавшим против этого кощунства. В подобной ситуации в другом месте, когда происходила арабская демонстрация, раскопки были тут же прекращены по решению следователя. Комментарии здесь излишни.

Еще один аспект, открывшийся в последнее время, подтвердил правильность моей позиции во время войны Судного дня. Я тогда говорил, что по еврейскому закону врага надо гнать "до его логова". А именно, войти в Дамаск, но не для того, чтобы его оккупировать, а лишь для того, чтобы получить уверенность в том, что больше никогда от него не будет исходить угроза. Тогда бы все узнали, что там сидят русские советники, военные и т.д. Нескольких часов хватило бы для достижения цели. Однако по непонятным причинам этого сделано не было. Опрометчивость подобной политики стала очевидной в последнее время в связи с перемещением советских ракет класса "Земля-воздух" и всеми теми военными операциями против советской угрозы, которые потребовались сейчас, включая взрыв атомного реактора в Ираке.

РЕБЕ И МЕДИЦИНА

ДОКТОР АЙРА ВАЙС

Это произошло в ночь Шемини Ацерес, когда Ребе проводил Акофос с тысячами людей в доме 770. Стоя на возвышении, он хлопал в ладоши и движениями рук ускорял ритм песен и танцев. Известно, что это у него прекрасно получалось.

Внезапно Ребе сильно побледнел и опустился на стул. Ему предложили стакан воды, но он отказался пить за пределами сукко. Испуганная толпа прервала празднование. Врачи и медицинский персонал устремились к возвышению, неся с собой оборудование для неотложной помощи.

Всех присутствующих, кроме секретарей Ребе и еще 10-12 человек, попросили покинуть синагогу. Ребе сидел, ожидая продолжения Акофос. Были быстро совершены пятые и шестые Акофос. Ребе с большим трудом поднялся, чтобы танцевать, как обычно, во время седьмых Акофос. Ему подали свиток Торы, и он спустился между металлическими скрижалями на площадку, где его ожидал родственник, раввин Гурарий. Опираясь на его руку, он два раза обошел вокруг возвышения.

Несмотря на протесты окружавших его людей, Ребе вернулся на возвышение, чтобы завершить молитву, затем без посторонней помощи удалился в свой кабинет. Дождавшись ребецн, он вместе с ней отправился в сукко, совершил кидуш на вино и немного поел, вернулся в кабинет и наконец разрешил врачу осмотреть себя.

Я тогда не поддерживал прямых связей с Любавичским Движением. Поскольку этот случай произошел во время праздника, я узнал о нем лишь на следующее утро по специальной линии связи, которой пользовался в субботу и в праздники. Мне сообщили, что Ребе перенес сердечный приступ и состояние его тяжелое. Затем мне позвонили из секретариата Ребе и попросили приехать в Нью-Йорк. Больной Ребе пожелал остаться с хасидами и просил меня организовать его лечение в доме 770.

Я отнесся к просьбе Ребе со всей ответственностью и намерением исполнить ее как можно лучше, с полной отдачей сил и знаний. Мне пришло в голову обратиться за помощью к своему бывшему учителю по Гарвардскому университету профессору Луису Тайхгольцу. Я не принадлежал к числу его любимых студентов, он не был хасидом и много времени уделял чтению лекций. Поэтому не было уверенности, что он выразит готовность принять участие в лечении Ребе. Но мои опасения оказались напрасными. Доктор Тайхгольц взял отпуск и немедленно прилетел в Бруклин. Я еще делал приготовления к отъезду, а он уже оборудовал в кабинете Ребе установку для интенсивного лечения.

Приземляясь в аэропорту Ла Гардиа, я с беспокойством думал, как доберусь до Краун-Хайтса. Однако ожидавший у самолета полицейский офицер проводил меня до лимузина, и скоро я был доставлен на место.

Несмотря на веселый праздник Симхас Тойра, люди были очень грустные. Тем не менее я увидел несколько хасидов, молившихся с праздничным настроением. Позднее я узнал, что поддерживать такое настроение потребовал Ребе.

В кабинете Ребе я с удовлетворением отметил, что доктор Тайхгольц уже организовал лечебный процесс. Первая помощь была оказана, кровяное давление нормализовано, оборудование для внутривенных вливаний установлено должным образом.

Я хотел пригласить еще одного своего учителя из Гарвардского университета, доктора Бернарда Лауна. Но оказалось, что он находится в Китае в качестве посланца доброй воли от Государственного департамента. Узнав о случившемся, доктор Лаун с разрешения департамента вернулся в Америку, чтобы помочь Ребе. К нам присоединились также доктор Лоуренс Резник из Нью-Йоркского университета, доктор Роберт Фельдман от Краун-Хайтс, доктор Хаим Цви Ромберг и доктор Даниэл Вюнш. Таким образом, мы сумели обеспечить круглосуточное дежурство возле больного.

Уход за Ребе обогатил нас всех исключительным опытом.

Выяснилось, что великий цадик, знаток Торы, Ребе знаком также с медицинской наукой. Он точно знал, как произошел сердечный приступ, и проявил интерес ко всем деталям этого процесса.

Возвращаясь назад к тому времени, которое последовало сразу же за сердечным приступом у Ребе, трудно понять, как мог он спуститься со своего возвышения в синагоге, совершить Акофос и подняться обратно. Это, должно быть, то, что хасидизм называет "контролем ума над сердцем".

Мы, врачи, констатировали, что часть сердца Ребе необратимо поражена, но остальные участки функционируют нормально.

Ребе интересовался, способна ли современная медицинская технология соединить поврежденную ткань со здоровой и с мускулами, чтобы устранить повреждение. Такая постановка вопроса произвела на нас большое впечатление.

Ребе обсуждал с нами проблемы современной медицины, и мы вынуждены были признаться, что не можем ответить на многие его вопросы. Нас удивляла осведомленность больного в области, не являющейся его специальностью.

Хотя мы представляли собой слаженную медицинскую команду, у нас в ряде случаев возникали разные мнения. Арбитром в этих случаях выступал Ребе, которому предоставлялось право принимать решение, и ему удавалось при этом никого из нас не обидеть. Ведь все мы прибыли издалека, чтобы оказать ему помощь.

Ребе умел удивительным образом соединять воедино все наши мнения, советы. У нас не было сомнений в том, что он высоко оценивает наши усилия и доверяет нам. Все мы понимали, что работаем с необыкновенной личностью

Ребе относился по-дружески к каждому из нас. Но особые отношения у него были с доктором Лоуренсом Резником. Последний как-то посетовал на то, что ему трудно носить кипу во время работы. Ребе в свою очередь признался, что и ему было нелегко носить кипу в университетской среде, когда он учился в Берлине. И все же он ее носил.

Мы обеспечили Ребе самое лучшее лечение с применением новейшей медицинской технологии, не помещая его в больницу. Один из нас постоянно находился при нем, осуществляя непрерывный контроль за приборами и состоянием больного.

Ребе попросил меня обследовать ребецн. Это была аристократическая женщина, обладавшая глубокими знаниями в области Торы и наук. Говорят, она вела рубрику "Чудеса в природе" в журнале "Токе энд Тейлз" ("Разговоры и рассказы"), подбирала материалы и писала очерки о природе в свете Торы.

Ребецн заявила, что чувствует себя хорошо и в лечении не нуждается. Однако три недели спустя ее врач сообщил, что у нее появилась странная лихорадка. Антибиотики, прописанные им, ей не помогли. Я вспомнил о звуках, которые издавало ее сердце, и предположил, что это инфекция сердечного клапана. Диагноз подтвердился, доктор Шварц и доктор Вайнштейн согласились со мной. Больной была оказана необходимая помощь.

С 1977 года я стал приходить на фарбренген к Ребе. Моей задачей было следить за состоянием здоровья Ребе. Он уже поправился и интенсивно занимался своей деятельностью.

Можно рассказать много удивительных историй о Ребе, но главное, что хотелось бы отметить, сводится к следующему. Мне приходилось лечить многих больных, в том числе и весьма знаменитых. Но чем ближе я узнавал их, тем больше понимал, что все они обыкновенные люди со всеми слабостями и недостатками. Ребе отличался от всех них. Чем больше я узнавал его, тем больше проникался к нему уважением, тем больше восхищался им. Издали высокая гора может показаться и не очень высокой, но чем ближе подходишь к ней, тем больше оцениваешь ее величие и значительность.

"ЕВРЕЙ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПОДОБЕН СОЛНЦУ"

"ЭКСОДУС", 1994, май

Профессор Иермияу Брановер, признанный во всем мире авторитет в области магнитной гидродинамики, родился и вырос в бывшем СССР. Его труды получили широкую известность в середине 60-х годов. Член Латвийской академии наук, он был отстранен от научной деятельности из-за решения эмигрировать в Израиль. Последовавшие за этим годы стали для профессора Брановера временем углубленного изучения иудаизма, сближения с любавичскими хасидами, становления на путь Торы. Когда в 1972 году профессор наконец приехал в Израиль, он был уже глубоко религиозным человеком.

Сегодня Иермияу Брановер возглавляет кафедру магнитной гидродинамики при Беэр-Шевском университете. Наряду с научными исследованиями он занимается и широкой общественной деятельностью. Профессор Брановер возглавляет организацию "Шамир" - союз религиозной интеллигенции из СССР и стран Восточной Европы, созданный с целью распространения еврейских знаний. Он - инициатор многих программ, призванных помочь бывшим советским ученым интегрироваться в Израиле, а также ряда образовательных программ для России, лектор по вопросам науки и религии.

Профессор Брановер, неоднократно встречавшийся с Любавичским Ребе, часто рассказываете поразительных советах и предсказаниях, услышанных им от него.

- Зимой 1973 года я выступал с серией лекций в разных городах США. К концу двухмесячной поездки рабби Шемтов предложил мне добавить к маршруту еще один пункт - Пенсильванский университет. Я к тому времени уже порядком устал, но все же согласился. Незадолго до этого мне посчастливилось получить аудиенцию у Ребе. В разговоре я упомянул о предстоящей поездке. Ребе расспросил меня о деталях программы и посоветовал: "Когда будете в Филадельфии, непременно представьтесь профессору, заинтересованному в вашей работе". Эти слова очень удивили меня, я хорошо знал имена ученых, интересующихся моей деятельностью, и был уверен, что никто из них не живет в Филадельфии. "Наверное, это ошибка", - поделился я своими сомнениями с рабби Шемтовым. "Ребе не ошибается, - заметил он. - Позвольте мне помочь вам найти этого ученого". Рабби Шемтов уговорил меня посетить два университета Филадельфии. После длительных поисков мы наконец познакомились с профессором Неуахом Илом, специалистом в области магнитной гидродинамики, который очень заинтересовался моей работой и предложил мне принять участие в международной конференции в Калифорнии Я отказался, так как мы с женой торопились домой, в Израиль, поездка уже и так затянулась Однако, когда по возвращении в Нью-Йорк я написал Ребе записку о поездке, он снова удивил меня своим настойчивым советом изменить планы и принять участие в конференции "во имя будущего". Несмотря на осложнения, связанные с изменением планов, я решил последовать совету Ребе. Трудно переоценить значение этой конференции в моей жизни. В первые же дни я встретился с двумя представителями Центра военно-морских исследований в Вирджинии, которые предложили финансировать мои дальнейшие разработки и создание для меня лаборатории в Израиле. Результатом этого явился всемирно известный в настоящее время Центр магнитной гидродинамики в Беэр-Шеве. Контракт с Вирджинией возобновлялся шесть раз, затем американское правительство выделило нам 15-миллионный "грант" для расширения исследований. Мудрость совета Ребе очевидна.

- Я часто обсуждал с Ребе свои разработки. Как-то мы с сотрудниками долго бились над определенной проблемой; я показал Ребе сугубо техническую документацию, полную сложнейших компьютерных вычислений. Полистав материалы, Ребе указал мне на непоследовательность двух значений. "Но это невозможно, - воскликнул я. - Программа основана на новейшей теории и тщательно проверена!" - "При всем уважении к экспертам, - заявил Ребе, - вы увидите, что в уравнении допущена ошибка". Через шесть месяцев напряженной работы мы действительно нашли ошибку в уравнении.

- Весной 1985 года мне сообщили из секретариата Ребе, что он хочет меня видеть. В самых смелых мечтах я не мог представить себе то, что мне было предложено передать разным лицам в России. Ребе в тончайших деталях описал поразительные перемены, которые должны произойти в СССР с приходом Михаила Горбачева. Гласность и свобода. Сотни тысяч русских евреев, эмигрирующих в Израиль. Необходимость строительства в Израиле жилых комплексов для новых репатриантов.

- Сказать, что я был ошеломлен, значит ничего не сказать. Если бы я не слышал этих слов из уст Ребе, я никогда не поверил бы им. Поэтому я не удивился тому, что реакция моих знакомых в России была более чем скептической. "Ты уверен, что Ребе это сказал?" - переспрашивали меня. Переспрашивали не посторонние, а любавичские хасиды! Настолько невероятным представлялось это предсказание. Весной 1985 года "Нью-Йорк Тайме" и "Нью-Йорк Пост" поместили несколько передовиц, предрекавших "железную руку" правления Горбачева. Я передал Ребе сомнения своих знакомых, и он попросил меня снова связаться с ними, заверить их, что все упомянутые выше перемены действительно произойдут. История доказала, что Ребе был прав.

- Когда в 1992 году Михаил Горбачев посетил Израиль, я познакомился с ним и поведал ему о предсказаниях Ребе. Горбачев был поражен: "Когда в 1985 году я пришел к власти, у меня самого не было конкретных планов на будущее. Я хотел бы встретиться с этим человеком!"

Однажды перед выступлением профессора Брановера на конференции еврейских ученых Ребе сказал ему: "Как исследователь солнечной энергии, вы должж ризвать своих коллег быть подобными Солнцу".

- Чем эта звезда отличается от других? В чем ее колоссальное значение? Существуют небесные тела, превосходящие по размерам Солнце, по сравнению с ними Солнце представляется крохотным осколком. В чем уникальность Солнца? В том, что оно излучает свет и генерирует тепло. Науке известен феномен так называемых черных дыр, мощных источников энергии. Но энергия в этом случае направлена внутрь - черные дыры втягивают все, включая энергию, излучаемую ими, в самих себя. Солнце же, напротив, щедро излучает тепло, отдавая свою энергию всем планетам Галактики. Так и еврей, подобно Солнцу, должен излучать тепло братской еврейской любви - Агавас Исроэл. Ведь если бы Солнце было способно греть лишь свою собственную массу, кто бы его заметил?

ВЫИГРЫВАЕТ ТОТ, КТО ИГРАЕТ ЛУЧШЕ!

ИОСЕФ БЕН ЭЛИЭЗЕР

Мой дед, американец во втором поколении, придерживался хасидской традиции даже тогда, когда в начале нынешнего века большинство других иммигрантов отказалось от иудаизма вообще. Мои родители не соблюдали еврейских обычаев, но позволяли мне проводить субботу с дедом. Он водил меня в синагогу на манхэттенском Ист-Сайде и учил ивриту три раза в неделю после занятий в школе.

В 1954 году дед повел меня к Любавичскому Ребе, чтобы получить благословение перед бар-мицвой.

Помню то удивление, которое испытал, войдя в кабинет Ребе. Я ожидал увидеть старика с длинной белой бородой, а хозяин кабинета оказался молодым и красивым человеком.

Ребе прочитал письмо, поданное ему дедом, и заговорил с ним на идише - языке, которого я не понимал. Затем он повернулся ко мне"и спросил по-английски, какой вид спорта я люблю. Меня поразило, что Ребе задает подобный вопрос. Но я сразу же ответил:

- Бейсбол.

- Как ты предпочитаешь играть в бейсбол, - поинтересовался Ребе, -двумя командами или одной?

- Рабби, - улыбнулся я, - в бейсбол невозможно играть одной командой.

- Почему? - спросил Ребе серьезным тоном.

- Смысл этой игры состоит в том, что одна команда должна победить другую, - объяснил я. - Вот почему требуются две команды.

-А кто обычно побеждает?-продолжал интересоваться Ребе.

- Кто играет лучше, тот и побеждает! - сказал я, весьма довольный своим ответом.

Мой дед молчал, пока мы с Ребе были поглощены беседой о бейсболе.

- Скажи мне, - снова спросил Ребе, - ты играешь в мяч со своими друзьями?

- Конечно,-охотно отвечал я, намереваясь рассказать Ребе, как хорошо я забиваю мячи.

- А ходишь ли ты смотреть игру взрослых команд?

- Разумеется.

-Тебя не удовлетворяет игра с друзьями? Почему ты считаешь нужным смотреть игры взрослых команд? - расспрашивал Ребе.

- Рабби,-учтиво отвечал я, - наша игра-это детская игра. В настоящую игру играют взрослые. Тогда Ребе перешел к делу.

- Иосеф, - обратился он ко мне с улыбкой. - Твое сердце представляет собой большое поле, на котором состязаются два игрока - ецер тов и вцер гора, хорошие и плохие наклонности. До твоей бар-мицвы это была только детская игра, но теперь борьба внутри тебя будет происходить по-настоящему. Б-г наделил ецер тов особой силой. Как и в бейсболе, в жизни выигрывает тот, кто играет лучше! Все в твоих руках. Если ты только захочешь, то будешь всегда победителем.

- Пусть твой дед и твои родители получают от тебя большую радость, нахес, - сказал в заключение Ребе.

Сияя от счастья, мой дед произнес: "Омейн!" и шепотом попросил, чтобы я сказал то же.

Мне понравилось, что Ребе интересуется бейсболом. Но я совершенно забыл о значении его слов относительно внутренней борьбы добра и зла...

Когда я стал подростком, религия отошла для меня на задний план. Но откровение Ребе возвращалось ко мне дважды, в школе и колледже, в критические моменты, при балансировании чаши весов с моим иудаизмом.

Когда мне было шестнадцать лет, наш класс выиграл приз, который давал нам право провести уик-энд в престижном лагере в Новом Орлеане.

Переполненный радостью, я сообщил родителям эту замечательную новость. Неожиданно лицо матери омрачилось.

-Джо, - сказала она, -у нас возникли трудности. Ваша поездка намечена на Йом Кипур, в этот день мы постимся и идем в синагогу. Мы всегда соблюдаем Йом Кипур, и я надеюсь, что ты не нарушишь семейную традицию.

- Но я не могу отказаться от этой поездки, мамочка! - воскликнул я. - Целый год мы работали, чтобы завоевать этот приз. Я никогда не прощу себе, если упущу такую возможность, которая может не повториться никогда.

Мы спорили всю неделю. Хотя родители и сочувствовали мне, они настаивали на своем. Я заявлял, что буду соблюдать Йом Кипур в дальнейшем, но должен нарушить его один-единственный раз.

Мои родители были непредубежденными людьми и оставили решение вопроса за мной. Они понимали, что я не в состоянии отказаться от этой поездки.

В четверг вечером, накануне отъезда в Новый Орлеан, я пошел к одному из своих друзей посмотреть игру в бейсбол. Вдруг между игроками возникла ссора, и я услышал слова комментатора:

- Такова жизнь. Кто играет лучше, тот и побеждает. Это напомнило мне сказанное Ребе:

- Выигрывает тот, кто играет лучше. Если ты только захочешь, то будешь всегда победителем.

В течение трех лет, которые прошли после моей бар-мицвы, я никогда не думал о Ребе. Но теперь я вспомнил его беседу со мной. Именно тогда, в доме своего друга, я решил не нарушать Йом Кипур.

Второй случай произошел спустя пять лет. Я, уже студент колледжа, пытался постичь смысл жизни.

Появившиеся в нашем колледже миссионеры мормонов сумели привлечь на свою сторону много молодых людей, в том числе и нескольких моих близких друзей. Те в свою очередь повлияли на меня, и вскоре я согласился пройти церемонию обращения в веру мормонов.

Естественно, это должно было привести в отчаяние моих родителей. Не желая причинять им зло, я вознамерился хранить в тайне свое решение как можно дольше.

Накануне церемонии мы играли в бейсбол. Наша команда потерпела поражение. Поздравляя капитана победителей, я сказал:

- Такова жизнь. Кто играет лучше, тот и побеждает!

Не знаю, что произошло со мной, но внезапно я вспомнил слова Ребе и побледнел.

Немедленно возникло решение порвать с мормонами. Друзья, которым я объяснил причину своего отказа от церемонии перехода в веру мормонов, были поражены и примкнули ко мне. Таким образом; своим иудаизмом они обязаны Ребе и его "интересу" к бейсболу.

Много лет спустя, в июне 1967 года, за несколько дней до Шестидневной войны, я снова встретился с Ребе. Под впечатлением кубинского ракетного кризиса 1962 года я специализировался по политологии. После окончания престижного университета я был принят на работу в Государственный департамент. В 1967 году, когда мне было 26 лет, я получил должность при Артуре Голдберге, представителе Соединенных Штатов в ООН.

Весной того же года мне позвонила кузина, чтобы сообщить о своих бедах. Она и её муж были очень встревожены поведением своего единственного сына Авраама. Он обратился к религии и поступил в любавичскую ешиву в Израиле. Нарастание опасной обстановки в стране побудило родителей предложить сыну вернуться в Нью-Йорк. Но тот категорически отказался, поскольку "Ребе считает, что Израиль надежно защищен и люди должны оставаться на своих местах".

Кузина написала Ребе письмо с просьбой посоветовать Аврааму, их единственному сыну, в котором заключен весь смысл их жизни, уехать домой. Но Ребе ответил ей: "Страж Израиля не дремлет и не спит".

-Джо, - говорила кузина - мы очень беспокоимся. Ты хорошо знаешь ситуацию. Так ли она серьезна, как об этом говорят? Скажи нам всю правду.

Я не хотел волновать напуганных родственников, но не мог и лгать им. По моему мнению, над Израилем действительно нависла серьезная угроза. Если война разразится, у арабов будут все шансы победить.

Я решил воспользоваться своим политическим положением и обратиться к Ребе. Разумеется, я надеялся убедить его в необходимости отправить Авраама в США.

-< Рабби Ходаков, секретарь Ребе, назначил мне прием на следующий день.

Тринадцать лет прошло с тех пор, как я увидел Ребе накануне своей бар-мицвы. У него было то же благородное лицо, все таким же проницательным был его взгляд, лишь борода поседела.

Я заговорил первым:

- Мой дед приводил меня сюда перед моей бар-мицвой.

Улыбка Ребе свидетельствовала о том, что он помнит меня.

- Прошу прощения за использование своего политического положения, я пришел сюда с личной просьбой.

И я рассказал о беспокойстве кузины по поводу безопасности ее единственного сына.

Ребе стал серьезным:

-У меня в Израиле тысячи единственных сыновей. Я советовал им оставаться на месте, потому что уверен - с ними ничего не случится. Скажите своей кузине, что она и ее муж могут быть спокойны, "Страж Израиля не дремлет и не спит". Б-г хранит евреев повсюду, особенно в Святой Земле.

- Ребе, - сказал я, - при всем уважении к вам они не могут быть спокойны. Я располагаю надежной информацией о том, что ситуация в Израиле очень опасная.

- Израилю ничто не угрожает, - настаивал Ребе. - Он накануне великой победы. С Б-жьей помощью это будет для еврейского народа месяц больших неожиданностей. У меня к вам тоже есть личная просьба. Передайте отцу Авраама, что он может сделать что-нибудь для своего народа, в частности надевать каждый день тфилин. И вы тоже должны это делать. Не знаю, в какой мере может помочь еврейскому народу ваша дипломатия, но надевание тфилин обязательно поможет. И в этом случае не возникнет вопрос о "двойной лояльности".

- Когда все образуется, я хотел бы снова встретиться с вами, - заявил Ребе в конце нашей беседы.

Я был поражен непоколебимой верой и той уверенностью, с какой Ребе принял на себя столь высокую ответственность. Теперь я понял, почему так много людей полагались на его советы.

- Ребе, - сказал я, и мои глаза наполнились слезами, - будучи евреями, мы в это страшное время рады сделать что-нибудь подобное тому, что делаете вы. Благодарю вас за то, что вы уделили мне свое время.

- Мы должны услышать хорошие новости, - было ответом Ребе.

Когда я выходил из комнаты, он улыбнулся и спросил:

- А вы еще увлекаетесь бейсболом?

Через несколько дней мир был ошеломлен блестящей победой Израиля. Ведя бои на трех фронтах, он разгромил всех своих врагов.

Я находился в кабинете Артура Голдберга, когда по телевидению показали, как освобождалась Западная Стена, как рабби Горен трубил в шофар и солдаты плакали у Стены Плача. При виде этого г-н Голдберг и я также не могли удержаться от слез. С волнением я поведал Голдбергу:

-Артур, неделю назад, когда все мы были охвачены тревогой и боялись самого худшего, один человек конфиденциально предсказал мне все это.

Поскольку Ребе выразил желание встретиться со мной после того как все образуется, я снова позвонил рабби Ходакову. Мне была назначена встреча через неделю.

Я ожидал увидеть Ребе в позе торжествующего человека, который собирается сказать: "Я ведь говорил вам!.." Но Ребе был серьезен и обеспокоен.

-Для еврейского народа настало критическое время, - начал он. - В нашей истории было много чудес. Но редко Б-r совершает такие великие и очевидные чудеса перед всем миром, трубя в шофар для евреев.

- Бывает время, когда Б-г скрывает свое лицо от своих детей, но в какие-то моменты Он показывает Свою доброту и совершает великие чудеса, как случилось на прошлой неделе.

- Создатель отдал Землю Израиля евреям, затем отнял ее у них и передал другим народам. На прошлой неделе Он вернул эту землю еврейскому народу.

- Никто не может сомневаться, что Б-г дал нам эту землю. Когда наши враги собирались уничтожить Израиль, евреи трепетали и боялись за его судьбу. Но Б-г разгромил врага и возвратил нам Иерусалим, самое святое из наших мест.

- Но еврейский народ должен помнить о двух вещах, - продолжал Ребе. - Он не должен самонадеянно заявлять, что его военная мощь и доблесть способствовали достижению победы. Военная мощь была лишь естественным сосудом, который содержал великое чудо, сотворенное Б-гом. Вторая вещь относится и к вам. Поэтому я попросил вас переговорить со мной. Я предвижу, что израильское правительство скоро направит в Вашингтон послания, свидетельствующие о готовности вернуть "оккупированные" территории. Они не понимают, что не захватили каких-то новых земель. Б-г вернул то, что принадлежит нам. Необходимо помешать этой инициативе.

Я слушал, затаив дыхание. Меня поразило, что Ребе говорит со мной о таких важных вещах.

- Ребе, но каким образом я могу вмешаться в это дело?

- Вы встречаетесь с членами израильской делегации в ООН У вас есть связи в Государственном департаменте. Когда вы увидите, что израильская делегация проявляет нерешительность, повторите все, что вы здесь слышали, с достаточной уверенностью и убежденностью.

Ребе прочитал мои мысли:

- Вы не должны работать против американского правительства, которому служите, игнорировать американские интересы. Америка не заинтересована в возвращении Израилем оккупированных земель. Все обстоит совсем иначе. А вы можете высказать свое мнение как частное лицо.

Ребе был взволнован, слова выходили из глубины его сердца:

- Если израильтяне спросят, на чем основана ваша вера и откуда вам известно, что хорошо для Израиля, расскажите им о единственном сыне, родители которого хотят вернуть его в Америку. Передайте им, что было сказано в этой комнате. Родителям обещано, что они не должны тревожиться за судьбу своего мальчика, как и за судьбы тысяч других единственных сыновей. На чем основана уверенность, высказанная вам в этой комнате? На том, что Создатель мира решил даровать еврейскому народу Святую Землю. Когда Б-г делает нам подарок, мы должны высоко оценить его и хранить, а не стремиться избавиться от него.

Никогда не испытывал я подобного духовного ободрения. Полчаса, проведенные в кабинете Ребе, изменили мое понимание мира. Они укрепили мою тождественность с еврейским миром. Я снова осознал, как счастливы мы, что у нас есть такой человек, как Ребе.

Я не имею возможности сообщить, в какой мере мною было выполнено поручение Ребе. Могу лишь сказать, что он остался доволен некоторыми аспектами моей работы.

Через несколько месяцев, осенью, меня посетил израильский представитель при ООН, который заявил мне следующее:

- Я был на Симхас Тойра в Бруклине. Ребе просил передать вам привет, свою искреннюю благодарность и признательность.

В 1971 году я женился на израильтянке, служащей израильского представительства, и мы переехали в Израиль. Некоторое время я работал в американском посольстве в Тель-Авиве, а затем поступил на службу в израильское правительство.

По характеру своей работы я был связан со многими проектами, о которых не могу здесь говорить. Но хочу сказать об одном аспекте деятельности Ребе, открытом мною во время поездок по разным странам. С полной уверенностью могу утверждать, что шлухим (посланцы) Ребе оказали большую поддержку еврейским общинам во многих странах, некоторые из них существуют лишь благодаря помощи Ребе. Государство Израиль многим обязано Ребе в критических вопросах политики (о них я также не могу распространяться).

Последний раз я видел Ребе четыре года назад, когда вместе со своим другом явился к нему в одно из воскресений, чтобы получить доллар на благотворительность. Я сообщил Ребе, что лечу в Германию. Он вручил мне дополнительный доллар и сказал:

- Возьмите это для благотворительности в Штутгарте. Я возразил Ребе:

- Мой маршрут не включает Штутгарт.

Но Ребе уже пожелал мне доброго пути и приветствовал других людей из очереди.

Вскоре после вылета из Франкфурта пилот объявил, что должен сделать вынужденную посадку в... Штутгарте. Я вспомнил, что у меня в кармане лежит доллар Ребе, и подумал, кому же я должен его отдать.

В аэропорту я познакомился с пожилым человеком и вскоре уже знал почти все подробности его жизни. Родители этого человека были евреи, единственно уцелевшие из всей семьи после Холокоста. Он был зол на Б-га, порвал с иудаизмом и перешел в другую веру. Удачливый предприниматель, он стал очень богат.

Я достал доллар, полученный от Ребе, и сказал ему:

- Послушайте, на этой неделе я встречался в Нью-Йорке с великим Ребе. Он дал мне этот доллар на благотворительность в Штутгарте, хотя первоначально я не собирался останавливаться в этом городе. Понимаю, что вы не нуждаетесь в помощи. Однако вы единственный еврей, которого я встретил здесь, и возможно, что Ребе имел в виду именно вас.

- Но я не еврей, - воскликнул он.

- Действительно, вы жили не как еврей. Но, быть может, однажды вы захотите умереть как еврей.

Он разволновался и со слезами на глазах подтвердил, что я выполнил данное мне поручение...

Я с тревогой следил за болезнью Ребе. Чувствовал, что накладыванием тфилин в течение последних 25 с лишним лет вносил сврю лепту в его здоровье.

Услышав печальное известие о кончине Ребе, я вспомнил его слова: "У меня тысячи единственных сыновей".

И я был одним из его единственных сыновей.

И я тоже осиротел.

ВЕНГЕРСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

АЗРИЭЛ БРАУН

Я родился и вырос в Венгрии, учился в ешиве города Шупрон. Мы, бохрим, знали Ребе из Цанза или из Мункача, но не слышали о Ребе из Любавич. Учились мы хорошо, впоследствии один из нас стал Рош Ешива в Сатмарской ешиве в Америке.

Это происходило в 1938 году, мне было 17 лет. Человек, приехавший из Австрии, рассказал, что в курортном городке Пуркерсдорфе под Веной находится на лечении Ребе Раяц, благословенна его память. Нам очень хотелось увидеть его, поговорить с"ним о новом для нас понятии - "Хабад". Ведь Ребе Раяц был не кто иной, как глава Любавичского Движения!

Чтобы встретиться с Ребе в Австрии, нам следовало получить разрешение не только от нашей ешивы, но и от своих родителей, которые могли и не поддержать нашу идею. Мы вознамерились перейти границу Венгрии с Австрией нелегальным путем, без паспортов. Добравшись до города неподалеку от границы, мы поехали поездом до ближайшего австрийского города, а оттуда дальше, как если бы были местными жителями, до Пуркерсдорфа. Приближение второй мировой войны в тех местах еще не ощущалось.

У дома, в котором жил Ребе, стояла длинная очередь. Пришлось ждать несколько часов. В очереди мы познакомились с хасидами, которые, как мы узнали, тщательно готовятся к встрече с Ребе. Это нас заинтриговало. Венгерские бохрим не предполагали, что можно поступать подобным образом. Аудиенции у Ребе ожидали весьма почтенные люди.

Наконец мы всей группой предстали перед Ребе. Он говорил с нами о значении философии Хабад, хасидизма, излагал нам его основы, подчеркивал уникальность учения, объяснял, в чем состоит служение Б-гу в соответствии с этим учением. Все для нас было новым, будто из другого мира, как и сам Ребе. Мы узнали, что хасидизм придает особое значение служению Всевышнему с радостью, которая сочетается с глубоким размышлением во время молитвы. Встреча, которая длилась полчаса, произвела на нас огромное впечатление.

В Пуркерсдорфе мы увидели и зятя Ребе, его будущего преемника. Он выходил из автомобиля, в котором приехал. Вид у него был величественный, лицо сияло возвышенной красотой благочестия. Подобную красоту и сияние я никогда больше не видел. Все мы были сильно взволнованы.

После встречи с благословенной памяти Ребе Раяцем мы еще некоторое время оставались в этом городке, затем выехали в Вену, а оттуда вернулись в Венгрию.

Вскоре каждый из нас получил напечатанное на машинке письмо от Ребе, которое содержало ответ на оставленные нами "квитлах" и благословения на наши просьбы. Во время войны я потерял свое письмо, как и многие другие важные документы.

В праздник Пурим меня в ешиве разыскал один из помощников Ребе. Он сообщил мне, что для выполнения особого задания, которое может быть сопряжено с опасностью, требуется молодой энергичный бохер. Речь шла о тайном вывозе евреев из Австрии. В то время Гитлер, да будет его имя вычеркнуто из памяти человеческой, уже находился в Вене. Галицийские евреи пытались бежать в Польшу. Но граница была закрыта, и выехать из Австрии не представлялось возможным.

- Мы организуем группу из 40 человек (мужчин, женщин и детей), которые хотят перейти австрийскую границу и попасть в Польшу, - объяснил помощник Ребе.

Для участия в этой операции и понадобился молодой энергичный человек. Я согласился и через несколько дней после праздника на этот раз легально, с временным пропуском, прибыл в Вену. Место для тайного перехода границы находилось недалеко от селения, рядом с сельскохозяйственной фермой. Моя задача заключалась в том, чтобы наблюдать за этим местом и предупредить о возможной опасности или появлении чего-то подозрительного. Операция по переходу границы длилась несколько часов. Каждые полчаса мимо меня проезжал патрульный автомобиль с двумя евреями, которые на евреев вовсе не были похожи. Если возникала проблема, я подавал им условный знак.

Неожиданно мне пришлось сообщить патрулю, что заболел один из мальчиков, которому предстоял переход через границу. Ребенку было около двух лет, его состояние было весьма серьезным. Врач, доставленный патрульными из города, заявил, что больному может помочь только врач-специалист. Мы приостановили операцию и выбрали место для остановки на ферме.

Через полтора часа патрульный автомобиль прибыл с другим автомобилем, в котором находился новый врач, нееврей, на вид лет пятидесяти. Кроме шофера, тоже нееврея (позднее я узнал, что это был все-таки еврей), в автомобиле сидел еще один человек. Пока врач оказывал помощь больному ребенку, он оставался в машине с фонариком в одной руке и книгой в другой. Лицо его показалось мне знакомым, но я не мог вспомнить, где видел этого человека.

Я спросил одного из руководителей операции, кто этот величественный еврей. Он ответил:

-Я скажу тебе, но только при условии, что ты дашь обещание не говорить никому об этом.

Я пообещал, и он сообщил мне:

- Это зять Любавичского Ребе.

Так после Туркерсдорфа я снова увидел будущего Ребе.

Операция по переброске беженцев через границу была завершена. Я вернулся в Венгрию, евреи из патрульного автомобиля уехали в Польшу. Наши "подопечные" получили в Будапеште венгерские паспорта. Дальнейшая судьба их мне неизвестна. Некоторые из них были любавичскими хасидами, с бородами и в длинных пальто. В Вену они прибыли с Ребе Раяцем. По крайней мере, многие из них, если не все, принадлежали к Движению Хабад.

Было очевидно, что зять Ребе лично участвовал в описанной операции. В ту ночь крупный врач-специалист, профессор, приехал из Вены по его просьбе. Он сам сопровождал врача в этой ночной поездке, так как не представлял себе ничего более важного, чем спасение еврейского ребенка. В Австрии он должен был находиться тогда день или два, но оставался две недели. Чтобы подчеркнуть, насколько это было опасно, напомню, что в это время в Вену прибыл Гитлер.

После войны я поселился в Израиле, в Хайфе. В 1980 году я возвращался домой из Мексики, где занимался организацией дома для престарелых. Мой маршрут лежал через Нью-Йорк, где я сделал остановку, чтобы повидать Любавичского Ребе. Аудиенция длилась всего десять минут, но я успел рассказать Ребе эту историю от начала до конца, со всеми подробностями. Ребе ничего не сказал, только его широкая улыбка, казалось, все подтвердила

"РЕВЕ, ИХ ЛИБ ДИР!"

ДЭВИД (ТУВИЯ) ЧЕЙЗ

Я родился в Польше в 1930 году, за девять лет до начала второй мировой войны. По своему происхождению моя семья связана как с ашкеназами, так и с сефардами, наши предки во времена испанской инквизиции переселились в Польшу. Одним из моих предков был Моше Петриковский, известный богатый землевладелец. Некоторые из его сыновей, религиозные евреи, даже стали раввинами.

Мои религиозные родители придавали большое значение сионизму. Отец, который восхищался Герцелем и симпатизировал левым, часто спорил с моей матерью, поддерживавшей Жаботинского. Я учился в еврейской школе и посещал сионистский молодежный клуб.

Все это кончилось в 1939 году. Немцы, захватив Польшу, отправили нас в концентрационные лагеря, в Освенциме мне на руке поставили номер. Я побывал и в Биркенау, других концлагерях и чудом выжил. В 1945 году американская армия освободила нас из лагеря.

Лишб в конце войны я осознал всю глубину трагедии. Я остался один. Мать убили вскоре после того, как нас увели из гетто, а отец скончался от болезни. Помню, мать постоянно твердила: "все, что делается, к лучшему", но в это трудно было поверить. К счастью, я знал достаточно для того, чтобы сохранить свои корни.

Пытаясь хоть как-то наладить свою жизнь, я принял решение попасть в Америку и отправился в Германию. Там мне предстояло выбраться из Восточного Берлина в западную зону. Мне рассказали о еврейской девушке, которая работала на границе и, пользуясь своей арийской внешностью (белокурые волосы и голубые глаза), помогала евреям пересекать границу. Тем, кто до войны жил на Западе, разрешили вернуться туда. На границе эта девушка спрашивала: "Вы из Амстердама или из Мюнхена?" Евреи понимали, что им не следует называть Польшу. Таким образом им удавалось попасть в западную зону. Девушка знала идиш, она спасла много людей.

В конце концов выяснилось, что эта девушка - моя сестра! Она вышла замуж за еврея, служившего в американской армии, и я вместе с ними отправился в США. В 1946 году я был уже американцем.

В Америке я спешил погрузиться в открывшийся для меня новый мир, как можно быстрее ассимилироваться. Изучал английский язык, осваивал американский образ жизни. У меня обнаружились деловая хватка, интерес к финансовым проблемам. Через несколько лет я женился и посвятил себя бизнесу. На первых порах занимался заключением мелких сделок, связанных с недвижимым имуществом, а со временем открыл большие конторы, приобрел склады и, слава Б-гу, добился успеха.

В начале 60-х годов мне удалось расширить масштабы своего бизнеса. Действовал я главным образом в штате Коннектикут, где жил. Приобретение сети розничных магазинов в штате Нью-Джерси открыло передо мной новые горизонты. Тогда я и не подозревал, что этот шаг изменит и мою духовную жизнь...

РЕБЕ ПРОСИТ Г-НА ДЭВИДА ЧЕЙЗА СДЕЛАТЬ ЕМУ ПОДАРОК КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ....

Мир и благословение!

По случаю наступающего праздника Пейсах шлю Вам свои благословения, пожелания, чтобы этот праздник нашей Свободы принес Вам и Вашим близким истинную свободу, свободу от забот духовных и материальных, от всего, что могло бы помешать служить Б-гу искренне и с радостью, чтобы эта свобода и радость продолжались весь год.

Желаю Вам и Вашим близким кошерного и счастливого праздника.

С благословением М. Шнеерсон

P.S. Мне было очень приятно встретиться с Вами на фарбренген по случаю 11 Нисана и обменяться добрыми пожеланиями.

Хотя просить подарок ко дню своего рождения не принято, я осмеливаюсь поступить подобным образом, учитывая наши особые отношения и надеясь, что Вы отнесетесь к моей просьбе с должным пониманием.

Подарок, который я имею в виду и рассматривал бы как большую честь, заключается в том, чтобы Вы уделяли ежедневно утром четверть часа Вашего времени священной цели надевания тфилин и читали соответствующую этому образу молитву, например Шма. Молитву не обязательно читать на иврите. Если Вы сможете совершить этот ритуал за десять минут, я готов отдать назад пять минут.

Наряду с тем, что этот ритуал является одной из самых больших мицвойс, поскольку наши мудрецы говорят, что вся Тора сравнима с ней, мицва наложения тфилин на левую руку, обращенную к сердцу, и на голову, вместилище интеллекта, обладает особым Б-жественным свойством очищать сердце и разум, чувства и рассудок, приводить их в состояние равновесия и гармонии. Это важно для любого еврея и приобретает особое значение для того, чья деятельность связана с большим умственным и эмоциональным напряжением. Чтобы работать с максимальной эффективностью, такому человеку очень важно создавать надлежащее равновесие между умственным и эмоциональным напряжением.

Все сказанное имеет дополнительное значение для Вас как председателя правления Американского раввинского университета, куда Вы сумели привлечь много людей к проводимой Вами работе. Таким образом, этот подарок ко дню моего рождения окажет также благотворное влияние на Ваш университет, его администрацию и студентов, будет способствовать дальнейшему расширению каналов, по которым все, на кого это распространяется, получают материальные и духовные благословения от Б-га.

Надеюсь, что Вы будете надевать тфилин каждое утро Хотел бы, чтобы Вы сделали соответствующую отметку в своем расписании и чтобы Ваши занятия личным бизнесом, а также делами университета не отвлекали Вас даже изредка от надевания тфилин. И это будет мне подарком.

Р.Р S. Хотя при ведении переписки по делам Американского раввинского университета я обычно посылаю копию нашему уважаемому общему другу раввину Моше Герсону, я не передаю ему копии этого письма, так как оно носит личный характер. Вопрос о том, показывать ли ему это письмо, я оставляю на Ваше усмотрение.

Мой зять, владелец сети магазинов самообслуживания, принадлежал к той же синагоге, что и раввин Моше Герсон, который пытался оказать поддержку ешиве в Ньюарке. Когда раввин узнал из местной печати о еврее, вложившем в их районе значительные средства (обо мне), он подумал, что этот еврей мог бы сделать вложения и в расширение еврейских учреждений. Получив от моего зятя, которому нравилась деятельность молодого раввина по укреплению иудаизма, мой домашний адрес, он прислал мне письмо, в котором попытался заинтересовать меня своими проектами. Я ответил ему, что еще достаточно молод и нахожусь в начале своего пути. У меня нет больших денег, и я не могу рассматривать себя в качестве партнера в его делах.

Но раввин Герсон не думал сдаваться. В течение трех лет он продолжал звонить и писать мне. У меня, как и у моей матери, да будет благословенна ее память, добрая душа. Мама всегда помогала людям. Каждую пятницу она пекла халы, готовила другие угощения и разносила их по бедным семьям.

Через три года я впервые встретился с раввином Герсоном и под его влиянием стал другом ешивы в Ньюарке. Это было в конце 60-х годов. Ешива процветала духовно, но не материально. В обветшалом здании, где она размещалась, было одно большое помещение для занятий и спальное отделение. Здание не удовлетворяло потребностей учащихся. Спонсоры предлагали различные проекты, и мы сошлись на том, что окончательное решение должен вынести Ребе.

Это было в 1969 году. В кабинете Ребе мы изложили наши точки зрения. Хозяин кабинета заметил, что мы должны не только заниматься краткосрочными проблемами, но и уделять внимание...

Это было в 1969 году. В кабинете Ребе мы изложили наши точки зрения. Хозяин кабинета заметил, что мы должны не только заниматься краткосрочными проблемами, но и уделять внимание долгосрочной перспективе. Он рассматривал проблему гораздо шире, чем мы. Наша идея покупки другого дома в новом месте представлялась Ребе слишком ограниченной. Он побуждал нас думать глобально, подвел нас к более масштабному проекту. В тот момент я понял, что между мной и Ребе образуется особая связь. Он доверил мне сделать больше того, на что я считал себя способным.

Не знаю, как это произошло. Может быть, под влиянием широких взглядов Ребе, а может быть, это шло из глубины моей души. Как бы то ни было, с того времени я почувствовал себя близким к Ребе.

Однажды, за несколько дней до Юд Алеф Нисан, я получил от Ребе письмо, в котором он просил меня сделать ему подарок к дню рождения: надевать каждый день тфилин. "Надеюсь, что вы согласитесь принять от меня пару тфилин", - писал Ребе. Я поспешил ответить, что очень рад выполнить его просьбу и благодарен ему за предложение прислать тфилин. Но мне нужна не одна пара тфилин, а по одной для дома, для яхты и для поездок. Однако тфилин стоят дорого, на них потребуются деньги, которые Ребе мог бы использовать на другие нужды. Поэтому я хочу заплатить за тфилин. К письму я приложил чек на сумму, с избытком покрывающую стоимость трех пар тфилин.

ПОВОРОТ В ПРАВИЛЬНОМ НАПРАВЛЕНИИ

Эту историю о г-не Чейзе Ребе рассказал во время фарбренген 11 Нисана 1983 года.

У одного богатого еврея есть яхта, на которой он иногда выходит в море. Став ближе к идишкапт, он даже во время круизов хотел молиться по всем правилам. В связи с этим он попросил капитана яхты всегда показывать ему правильное направление на восток. Капитан не сразу понял, насколько такая информация важна для хозяина, и счел его просьбу капризом. Убедившись, что для хозяина действительно имеет значение, обращен ли он к востоку, капитан заинтересовался смыслом этого Хозяин объяснил ему: "Когда я молюсь, мне надо стоять лицом к Иерусалиму, который относительно нашего региона расположен на востоке".

Ј Эти слова произвели на капитана сильное впечатление. Он подумал "Если богатый человек, у которого есть собственная яхта, прерывает свои занятия, чтобы помолиться Создателю, то и я, без сомнения, должен начать больше думать о Б-ге!"

Любая мицва характеризуется цепной реакцией. Позднее капитан признался владельцу яхты, что после их разговора он всегда объясняет людям, с которыми встречается, как важно молиться Б-гу. К этому капитан добавил: "Наш мир не был бы такими джунглями, если бы люди больше думали о Б-ге!"

Изменил ли меня Ребе внезапно? Не знаю точно, как это произошло, но одно не оставляет сомнений. Если вы хоть раз встретились с Ребе, то уже не можете продолжать свою жизнь по-старому. Счастлив тот, кому довелось его узнать. Каждый имеет с Ребе свои собственные, личные отношения. Я думаю о нем утром во время молитвы, а также вечером, перед сном. Это подобно тому, что случается с человеком в пустыне. Когда ему дают немного воды, он продолжает возвращаться к оазису еще и еще.

Мы часто смешиваем наше желание слышать больше мудрых слов от Ребе или получать от него благословения с более великой необходимостью делать то, что Ребе хотел бы, чтобы мы делали. К сожалению, в настоящее время "больше" не связано с надеждой видеть Ребе. "Больше" значит делать больше для исполнения его воли.

Одним из самых замечательных качеств Ребе является скромность. Он мало говорил о себе, не гордился своими сверхъестественными способностями, талантами и достижениями. По его поведению люди видели, что он был необычным человеком. Ребе никогда не просил ни о чем для себя лично.

Меня огорчает, когда некоторые люди отрицательно отзываются о Любавичском Движении. Мои друзья знают, как поступать в подобных случаях. Они говорят: "Дэвид знает, что там делается. Давайте спросим его". Я готов уделить им несколько часов, чтобы рассказать о Ребе и о том, что сделано им для евреев.

Я знаю, что Ребе интересовало мое влияние не только на моих еврейских друзей с целью привлечь их к делу по укреплению идиш-кайт, но и на нееврейский мир. Рассказ Ребе о капитане моей яхты - показывает, что мы должны пытаться влиять на окружающих нас людей.

Мне удалось приобщить бывших президентов Форда и Картера, а также госсекретаря Генри Киссинджера к присутствию на обедах в нашей ешиве. Их участие в проводимых нами мероприятиях стало возможным лишь благодаря Ребе, поскольку это участие приняло форму посещения членами вашингтонской администрации торжеств в его честь.

Я заинтересовал нашей деятельностью и президента Польши Леха Валенсу. Еще до избрания его на этот пост я вручил ему дол-Аар на благотворительность от Ребе и объяснил значение этой операции. Он признался, что держит этот доллар постоянно при себе.

Я посоветовал польскому президенту открыто попросить прощения у еврейского народа за преступления и зверства, совершенные поляками во время войны. Он сделал это в Израиле. По моему приглашению г-н Валенса побывал в Яд Вашеме, Музее Холокоста, видел фотографии, запечатлевшие это страшное событие. Уверен, что президент позаботится о тех немногих евреях, которые еще остались в его стране. Мы посетили также Музей диаспоры в Тель-Авиве, где выставлены портреты еврейских лидеров всех поколений. В конце экспозиции, у портрета Ребе, я сказал своему спутнику: "Это наш Ребе". По выражению его лица было видно, что мои беседы с ним о Ребе дошли до его сердца.

В связи с Польшей уместно рассказать еще следующее. В1988 году я вместе с Рональдом Лаудером, американским послом в Вене, нанес визит Ребе в доме, где он молился после кончины своей жены. Лаудер установил связи с восточноевропейскими евреями, пытался помочь им. В частности, предусматривался прием молодых людей из Европы в Институт Лаудера при ешиве в Морристауне, которые после окончания учебы возвращались бы в свои страны и приносили туда иудаизм.

Мы впервые пришли к Ребе и, естественно, оказались вовлеченными в его деятельность на благо еврейского народа. Как я уже говорил, невозможно встретиться с Ребе и остаться таким, каким ты был до этого.

Мы рассказали Ребе о своих планах восстановления еврейских общин в Польше и попросили его послать туда молодые, энергичные, преданные делу пары. Ребе высказался против этих планов, так как не видел будущего для евреев в Польше. По его мнению, более целесообразно привлекать молодых людей к работе в достаточно обширных общинах Америки, Франции, Израиля. Что же касается пожилых польских евреев, то они нуждаются в приезде наших раввинов и учителей.

Разумеется, Ребе был прав. Я всегда следовал его советам, особенно в тех случаях, когда речь шла о помощи евреям. Это - поле деятельности Ребе, и он накопил огромный опыт в подобных делах.

Некоторые из моих друзей недоумевают, как я успеваю осуществлять всю эту деятельность. Я - руководитель колледжа при морристаунской ешиве, председатель фонда "Махне Исроэл Спешиал Девелопмент Фонд". Я посещаю все собрания шлухим и участвую в еврейских миссиях во всем мире. Я объясняю своим друзьям, что делаю это ради Ребе.

.С момента моей первой встречи с Ребе прошло около тридцати лет, и каждая последующая оказывала на меня большое влияние. Я встречался с главами многих государств, рядом общественных деятелей, но эти встречи для меня мало значили Когда же мне приходилось провести хотя бы несколько минут с Ребе, я испытывал радость и огромное восхищение этим человеком.

Перед закладкой нового здания на Истерн Парквей, 770 Ребе попросил меня выступить на церемонии, сказать несколько слов на идише, мамелошн. Я обещал попробовать, но стоя там, напротив Ребе, около дома 770, я смог только сказать: "Ребе, их либ дир!" (Ребе, я люблю тебя!). С тех пор широкая улыбка этого человека согревает мое сердце.

Я испытываю настоящую радость, помогая развитию фонда Ребе "Махне Исроэл". Вспоминаю нашу встречу в маленьком фойе, где Ребе давал посетителям доллар на благотворительность. Это фойе стало казаться большим, оно увеличилось сначала до размеров небольшого верхнего этажа синагоги, а затем - до размеров ее обширного нижнего этажа. Ребе говорил о еврейском народе с неизменным подъемом, основанным на мировоззрении человека, чьи взгляды необыкновенно широки. Именно так он говорил, когда я встретился с ним впервые: "Сколько бы мы ни думали, что уже все сделали, непременно найдется еще один еврейский ребенок, который нуждается в нашей помощи". Ребе учил нас действовать своим, собственным образом. И не всегда он требовал - иногда делал комплименты и выражал свое одобрение, вдохновляя на добрые дела.

Однажды я признался Ребе, что ощущаю себя солдатом его армии. Ребе со своей теплой улыбкой уточнил: "Вы не только солдат, вы генерал". Затем добавил: "Генерал армии..."

МЫ ДОЛЖНЫ ПРОДОЛЖАТЬ

В воскресенье, 12 июня, я стоял в доме 770 по Истерн Паркве'й в кабинете Ребе и молился перед открытым гробом, в котором лежал Ребе, завернутый в белый саван Я не мог не обратить внимания на скромный гроб, сделанный из веймутовой сосны, на спартанскую обстановку кабинета и на главный предмет в нем - стол, на котором были книги с именами всех шлухим и членов "Махне Исроэл" - любимых сыновей Ребе С книгами, в которых записаны ваши имена, мои дорогие друзья и соратники Эти имена принадлежат людям, составляющим армию Ребе, его гордость и радость

Этот исполин, который так спокойно лежал в гробу, был всегда больше, чем жизнь Позднее, на кладбище, произнося Кадиш, я знал, что мы, члены "Махне Исроэл", владеем мандатом на продолжение его дела, что это наша неизбежность, наш удел Честь, которая выпадает человеку только раз в жизни

При выходе из огеля (склепа) я посмотрел на частично зарытую могилу и смог еще раз услышать слова Ребе "Вы должны ширить наши ряда и делать больше"

От имени всех членов "Махне Исроэл" и их семей я говорю "Мы будем делать больше, наш дорогой учитель и Ребе1"

С большим уважением

Дэвид ТЧейз

Случилось так, что мне предстояло подписать многомиллионный контракт в пятницу вечером, после наступления Субботы. Я объяснил своим партнерам, что это невозможно. Они выразили готовность перенести процедуру на воскресенье. Но я со ссылкой на Ребе заявил им, что неевреи также должны верить в Б-га, выполнять свои семь заповедей, и предложил перенести подписание контракта на понедельник. Должны же мои партнеры соблюдать один день в неделю для своей религии...

За то, что я принес Б-га в светский мир бизнеса, Ребе благословил меня и пожелал мне больших успехов. Могу утверждать, что его благословения этому способствовали. В течение двадцати с лишним лет, когда я общался с Ребе, в моей жизни происходила вереница чудес.

Не оставляет сомнений, что Ребе полностью изменил мою жизнь. Я был бизнесменом, который стремился только делать деньги и испытывал от этого счастье. Он показал мне, что деньги - это только путь к концу, открыл мое сердце для иудаизма и помощи людям.

В заключение я хочу еще раз отметить, что Ребе относится к величайшим в истории религиозным лидерам. Он подвел нас ближе, чём мы были когда-либо, к окончательному Избавлению.

Ребе ушел от нас, но оставил нам мандат на продолжение дела, которое он нам поручил, и я чувствую ответственность за его выполнение. Это дело я буду продолжать в течение всей оставшейся моей жизни. Ребе был человеком с широким мировоззрением, он помогал нам решать задачи, которые казались неразрешимыми.

Ребе с нами, впереди нас. Он всегда призывал нас ширить наши ряды. Его физическое отсутствие не должно препятствовать нам в попытках совершать больше добрых дел.

ОН МОГ РАСТОПИТЬ СНЕГ ПОСЛЕ ВЬЮГИ

ХАРВИ СВАДОС

Я посетил несколько раз бруклинскую штаб-квартиру этих < благочестивых евреев из России. Скромное кирпичное здание на Истерн Парквей, школа для детей, ешива с большой аудиторией, издательство. Первый визит был нанесен мною сотруднику штаб-квартиры по связям с обществом приятному молодому человеку, закончившему Латинскую школу в Бостоне, Иегуде Кринскому. Я хотел определить разницу между этими людьми и венгерскими хасидами, которыми руководил Сатмарский Ребе рабби ИоельТейтельбаум.

Рабби Кринский предложил мне через несколько недель побывать на фарбренген, традиционном собрании приверженцев Любавичского Движения, где обсуждаются последние события, вопросы веры, пересказываются истории о цадиках. Фарбренген, который я посетил, был посвящен дню памяти предыдущего Ребе. Обычно на фарбренген присутствует много народу, для участия в них чартерными авиарейсами прибывают хасиды из-за границы.

Я прошел мимо полицейских, дружелюбно беседовавших с группами ортодоксальных евреев. Толпа верующих и любопытных была уже достаточно велика. Ребе только что прошел к своему месту на возвышении. Церемония произнесения речей, тостов и пения продолжалась пять или шесть часов.

Я приготовился увидеть большое количество людей, но не такой огромный поток мужчин; многие из них, как и я, были в зимних пальто, которые они, по-видимому, не могли снять. Я также не готов был увидеть семи- и восьмилетних мальчиков с одинаковыми кожаными шлемами на голове (подобные головные уборы во времена моего детства называли шляпами Линда). Эти мальчики с трудом пробирались сквозь толпу, и я опасался за их безопасность.

Кто-то узнал во мне приглашенного гостя, и меня пропустили через боковой вход. Я оказался втиснутым на угол возвышения, примерно в двух метрах от Ребе, который, сидя в кресле, произносил речь перед множеством людей. Он сидел за длинным столом, покрытым белой скатертью. По обе стороны от него в два ряда восседали исполненные чувства собственного достоинства одетые в черные сюртуки хасидские старейшины.

Рассматривая собравшихся, я увидел то, что Ребе, должно быть, уже осознал: самое удивительное собрание, которое я когда-либо посещал.

За тремя длинными столами лицом друг к другу сидели несколько сот мужчин от 20 до 70 лет. На столе - специально для данного случая бутылка кошерного токайского вина, блюдо с печеньем и пакет с кексами.

Некоторые мужчины были в пиджачных костюмах, другие - в элегантных черных сюртуках, которые хасиды обычно надевают по праздникам. В поясе они были перетянуты гартелем, кушаком, символизирующим отделение более высоких умственных и духовных качеств человека от более низменных.

Возможно, девять из десяти присутствующих носили бороды, но не для красоты или из тщеславия, как, скажем, я, а в соответствии с религиозными предписаниями. На какое-то время я углубился в разглядывание этих бесконечно разнообразных зарослей, рыжих, бурых, черных, седых, редких и густых, экстравагантно роскошных. В последнем случае многие из владельцев таких зарослей запускали в них свои пальцы, при этом их лица сохраняли задумчивое и гордое выражение.

Насмотревшись на эту панораму бород, я обратил внимание на молодых людей, тесной группой стоявших у другой стены на сложенных досках, как на дешевых местах на стадионе. Много людей было и на балконе, отгороженном от остального пространства зеленым стеклом. Я понял, что балкон предназначался для женщин. Некоторые из них держали на руках детей, прижимавшихся своими носиками к стеклу.

Я видел, как эти тысячи тесно сгрудившихся людей с большим терпением, любовью и энтузиазмом ожидали выступления Ребе. Он обратился к ним тихо и твердо, не повышая голоса, на беглом идише.

Мне трудно было следить за сложной линией его речи, содержавшей притчи, заимствованные из традиционных хасидских рассказов и происшедших в жизни инцидентов, переплетавшиеся с актуальной философской теорией. И я продолжал рассматривать тех, кто был вокруг меня: раввинов, торговцев, ученых, бизнесменов, студентов, рабочих. Все они слушали Ребе с таким вниманием, которого я никогда не встречал ни в классной комнате, ни на публичной лекции, ни на другом религиозном или политическом собрании.

Несколько мальчиков с чуть пробивавшимся на подбородках пушком и полузакрытыми глазами, как в трансе, ничего не видя, быстро раскачивались взад и вперед. Казалось, их туловища приводились в движение каким-то независимым внутренним двигателем. Позади меня сидел известный математик из одного университета на Среднем Западе. Его руки были сложены на коленях, он слушал, почти не двигаясь.

Непосредственно за мной сидел крепкий человек, у которого были лохматые брови и седеющая борода. Козырек черной фуражки русского рабочего бросал тень на бороду. Такие фуражки можно увидеть на старых русских революционерах. Кто он был? Позднее я узнал, что его только две недели назад освободили из советских лагерей, где он провел 20 лет и прославился своим самоотверженным бескорыстием. Он специально прилетел на этот фарбренген из Лондона, чтобы услышать Ребе.

А тем временем Ребе закончил свою первую речь на этом вечере. Он смочил губы вином и с улыбкой принял тосты, которые настойчиво произносили в его честь те, кто был около него.

Затем началось пение. Сначала - спонтанно. Но вскоре поющих стал подбадривать Ребе, он руководил ими, сидя на своем месте, весело и ритмично размахивая руками в такт музыки. Простая песня поднялась до уровня безудержного энтузиазма. Хор повторял ее 10,15 раз, все громче и быстрее. Человеку, присутствующему при этом, следовало бы быть каменным, чтобы не откликнуться на столь сильное проявление радостной энергии. Я не знал слов песни, но чувствовал, что пою вместе со всеми, кто пел, раскачиваясь из стороны в сторону в такт музыки.

Неожиданно по едва заметному знаку Ребе наступило молчание. Подкрепившиеся и отдохнувшие, все сидели спокойно, а Ребе опять стал говорить и проговорил еще три четверти часа. Меня привело в восхищение это чередование интенсивной интеллектуальной виртуозности и физического расслабления с помощью музыки

(Ребе продолжал говорить, как мне потом сказали, примерно до трех часов утра).

Я пробыл там до полуночи, а затем отправился по соседству выпить стакан чаю. Меня сопровождал молодой хасид, который рассказывал мне о своей любви к невесте (он нашел ее через бюро знакомств) и о своей убежденности, что Мошиах придет при нашей жизни.

Я увидел два аспекта Ребе: спокойно-аналитический и радостно-земной. В каждом из этих аспектов он был вдохновенным лидером, завоевавшим восторженную преданность своих последователей. Мне сказали, что этот ученый-философ, бегло говоривший на десяти языках и, прежде чем принять руководство Любавичским Движением, закончивший технологический факультет в Сорбонне, производил еще большее впечатление в частной беседе Я был рад предстоящей в один из последующих дней личной встрече с ним, назначенной на 11 часов вечера.

...Шторы без рисунка на окнах кабинета Ребе были задернуты, чтобы защитить от ветра, бушевавшего снаружи. На стенах- ничего, на столе - только бювар и телефон.

Ребе сидел очень спокойно, слегка наклонив голову вперед, готовый отвечать на мои вопросы. Это был очень красивый человек с почти классически правильными чертами лица, которые совсем не затмевала седеющая борода, пышная, но не густая. Его светло-голубые глаза устремлялись на собеседника со спокойной откровенностью, способной привести в замешательство.

Он напоминал рембрандтовского раввина, обладающего чувством собственного достоинства, а с другой стороны, охваченного безрадостными мыслями. В то же время наклонное положение его широкополой шляпы и блеск глаз из-под ее полей придавали ему нечто от представителей талантливой богемы Парижа XIX столетия с портретов импрессионистов.

Я начал с вопроса о мнении Ребе относительно причин Холокоста и противоречия в поведении немецких масс и еврейских лидеров, т.е. с того, что до сих пор будоражит западный мир, особенно после выхода книги Ганны Арендт о процессе над Эйхманом. В своем ответе Ребе не стал ссылаться на абстракции, будь то теологические или философские, а указал на политические реальности.

- Говоря о страданиях евреев в России, - сказал он, - надо спросить, что вы думаете о том, насколько труднее было сохранить целостность под сокрушительными ударами немецких тиранов, которые действовали к тому же гораздо эффективнее?

- Нет, - продолжал он твердо, - чудо заключалось в том, что были вообще какое-то сопротивление, какая-то организация, какие-то руководители.

Это было не совсем то, чего я ожидал. Была ли эта трагедия, по его мнению, единственным испытанием для еврейского народа или она может повториться еще?

- Морген ин дер фри, - ответил он без колебаний. - Завтра утром.

Почему он так уверен? Ребе углубился в анализ зверств, совершенных немцами. Увлекшись темой, он красноречиво и уверенно излагал свои мысли, часто в одной и той же фразе переходя с английского (для моего удобства) на идиш (чтобы максимально точно выразить все оттенки обсуждаемого). Он не использовал мистических понятий, не распространялся о немецком национальном характере и его предполагаемой предрасположенности к ненависти в отношении евреев. Напротив, он настаивал на повиновении немцев властям, на их беспрекословном выполнении приказов, даже самых отвратительных, как на культурно-историческом феномене, который является результатом преднамеренного внушения соответствующих мыслей многим поколениям.

Каковы в таком случае его прогнозы на будущее еврейского народа? Не кажется ли ему, что евреи склонны к поляризации: или возвращение в Израиль, страну отцов, или этническое смешение с основным населением таких стран, как Соединенные Штаты и Россия?

- Нет, - возразил Ребе, - по-моему, еврейский народ перемещается слева направо.

Эти слова произнес Ребе, но они звучали почти так, как у наших политиков. При виде моего изумления он повторил сказанное. Я истолковал это в том смысле, что мой собеседник был свидетелем чего-то похожего на религиозное возрождение среди нового поколения евреев.

Мы разговаривали больше получаса. Не желая злоупотреблять временем Ребе, а также тех, кто терпеливо ждал его приема, я поблагодарил за встречу и приподнялся, чтобы уйти.

-Теперь, когда вы проинтервьюировали меня, я хотел бы взять интервью у вас. Вы не возражаете? - спросил Ребе, остановив меня движением руки.

Разумеется, я не возражал.

- Но я боюсь, что не окажусь таким дипломатом, каким были вы со мной, - он широко улыбнулся мне с задорным видом.

После нескольких вопросов, касающихся моей биографии, Ребе попросил рассказать ему о моих произведениях. Больше других его, по-видимому, интересовал роман "На конвейере", в котором я попытался через портреты рабочих, занятых на сборке автомобилей, показать влияние труда на их жизнь.

- И к каким выводам вы пришли?

Вопрос уязвил меня. В устах человека с таким тонким восприятием он показался мне не вполне уместным.

- Вы полагаете, - настаивал Ребе, - что эти несчастные люди, эксплуатируемые рабочие, прикованные к своим машинам, должны восстать?

- Конечно, нет. Это было бы нереально.

- Что вы скажете по поводу того, что ваша книга имеет сходство с ранним произведением Эптона Синклера?

Это заявление меня поразило. Я сижу в кабинете ученого-мистика поздно вечером, на улице неистовствует вьюга. Мы обсуждаем не хасидизм, не философию Аристотеля, не схоластику, а пролетарскую литературу!

- Почему? - удивился я. - Надеюсь, что моя книга менее пропагандистская, чем труд Синклера. Я пытался изобразить разочарование, а не революционные настроения.

Внезапно я понял, что он подвел меня к ответу. Более того, после его следующего вопроса мне стало ясно, что он был намного впереди меня и моего нерешительного мнения:

- Вы не можете добросовестно рекомендовать революцию вашим несчастным рабочим в свободной стране или рассматривать ее как практическую перспективу для рабочих лидеров. Как можно в таком случае требовать этого от тех, кого подавляли и уничтожали нацисты?

- Но спрашивая вас, я не солидаризировался с позицией Арендт относительно Эйхмана и еврейских лидеров, - протестовал я. - Я лишь пытался побудить вас высказать мнение по вопросу, который. меня глубоко волнует.

- Я понимаю, - улыбнулся Ребе. - Но, вероятно, вы могли бы поискать некоторые ответы в своих связях и окружении, в собственных сочинениях. В конечном счете вы несете определенную ответственность, от которой свободны рядовые люди. Ведь ваши слова влияют не только на вашу семью и друзей, но и на тысячи читателей.

- Я не очень ясно себе представляю, в чем заключается эта ответственность.

- Во-первых, существует ответственность за понимание прошлого. Вы спросили меня о будущем иудаизма. Предположим, я спрашиваю вас, как вы объясняете выживание иудаизма на протяжении трех тысяч лет?

- Хорошо - согласился я с легким смущением. - Негативная сила гонений, естественно, сплотила народ, который в противном случае мог бы исчезнуть. Я не уверен, что устранение гонений, будь то через государственность Израиля или через расширение демократии в Америке, не ослабит или не разрушит того, о чем вы думаете как об идишкайт, еврействе.

- Вы действительно думаете, что только негативная сила объединяет мелкого торговца одеждой из Мельбурна и Ротшильда из Парижа?

- Я не отрицаю позитивных аспектов иудаизма.

-Тогда предположите, что научное исследование и исторический поиск привели вас к выводу, что факторы, которые вы могли бы рассматривать как иррациональные, способствовали целостности иудаизма. Разве не было бы логично, если бы вы почувствовали необходимость узнать силу этого иррационального, даже если вы сами его отвергаете?

Я согласился, загипнотизированный той элегантностью, с которой он подводил меня к встрече с ним на его собственном поле. Продолжая разговор, он время от времени использовал метафоры из науки. Я уверен, отчасти это происходило потому, что они возникали в его голове так же легко, как и метафоры теологические. А отчасти он это делал, поскольку лонял, что для меня эти метафоры окажутся более приемлемыми в интеллектуальном плане.

- Вы, должно быть, обладаете определенным талантом, даром, способностью выражать себя таким образом, чтобы тысячи людей следили за вашим творчеством. Откуда пришел этот талант?

Я стал покрываться испариной.

- Частично из тяжелого труда. Из практического опыта, занятий.

-Естественно. Но разве будет ненаучной гипотеза, что вы обязаны частью этого таланта своим предкам? Вы ведь не произошли из ничего.

- Понимаю, - сказал я в отчаянии, - в генах, в хромосомах...

- Если вы предпочитаете так выражаться. На самом деле что-то передалось вам от отца, деда, прадеда, и так продолжалось в течение веков. Вы в долгу перед ними и обязаны попытаться вернуть этот долг.

Я стал уже покрываться обильным потом. В тишине, которая охватила кабинет, можно было слышать тиканье моих часов. Но Ребе сидел непринужденно и был, по-видимому, готов еще долго слушать мои ответы.

- Ребе, вы считаете, что мне следует пересмотреть свои произведения или мой персональный код и частную жизнь?

- Разве одно не связано с другим? Разве одно не влияет на другое?

- Это сложный вопрос.

- Да, - Ребе дружески улыбнулся, - конечно. Он помолчал и сказал в заключение:

- Я предупреждал вас, что не буду говорить дипломатично. Ведь правда?

Снова тишина. Он пожимал мою руку.

- Мы увидим, -добавил он, - что ваше произведение выйдет в свет вовремя.

Лишь одно мгновение я думал, что он имеет в виду описание нашей встречи, но тут же понял: для него подобные вещи' не имеют никакого значения, ибо он абсолютно лишен тщеславия. А слова его выражали надежду, что моя работа будет продвигаться хорошо, лучше, чем до сих пор. Подобное всегда искренне желают гостям при расставании. Пожимая мою руку, он высказал добрые пожелания не только мне, но и моей семье.

На улице продолжалась сильная вьюга. Снег, кружась в вихре, несся, гонимый ветром, по Истерн Парквей. Несколько любавичских хасидов стояли на улице со своими женами. Они ждали, чтобы узнать, что говорил мне Ребе. Меньше всего на свете мне хотелось стоять под этим ужасным снегом и давать отчет о полуторачасовой напряженной беседе. Но они так настойчиво добивались своего, что я вынужден был попытаться передать им хоть что-то из сказанного Ребе. Конечно, о собственных впечатлениях я решил умолчать.

- Скажите мне, - попросил один из хасидов, сиявший от гордости после выраженного мною восхищения интеллектуальными способностями Ребе, - какое впечатление он произвел на вас в целом? Скажите мне только одно слово.

Началось все сначала. Но на этот раз я не возмутился. Быть может, традиционный добрый юмор хасидов, а также их прямота проникли в мое окоченевшее тело.

- Если я должен выбрать одно слово для характеристики Ребе, - сказал я и при этом поразился сам больше, чем мои слушатели, кивавшие головами, - то я думаю, что это слово "добрый".

Я забрался в свой засыпанный снегом автомобиль. Мне предстоял долгий и опасный путь домой...

ВОДА ДЛЯ ОМОВЕНИЯ РУК В ПУСТЫНЕ

Это происходило во время Корейской войны. Артиллерийский эскадрон Љ 50 Американской армии оказался в центре пустыни. Связь со штабом прервана. Запасы продовольствия на исходе. Воды осталось на несколько дней.

Еврейский солдат Рецвейн Голдберг страдал больше других. Вот уже второй день он не прикасался к хлебу, который им еще выдавали. От слабости он едва держался на ногах. Лежа на койке в углу палатки, он вспоминал не столь далекое прошлое.

Как и тысячи других американских юношей, он получил призывную повестку. Естественно, что его, религиозного еврея,беспокоил вопрос, как сохранить верность традиции на войне.

За благословением и советом он вместе со своими родителями отправился к Любавичскому Ребе.

"Благословен ты при выходе своем, и благословен ты при входе", - процитировал Ребе псалмиста. Казалось, аудиенция закончена. Но когда он и его родители были уже в дверях, на выходе, Ребе вдруг добавил: "Где бы ты ни был, всегда тщательно соблюдай заповедь Нэтилас Йадаим (омовения рук перед приемом хлеба)". Рецвейн недоумевал: почему из всех мицвойс Ребе счел наиболее достойной внимания именно эту?

Дальнейшие события развивались стремительно. Не успев оглянуться, он был уже на фронте. Очевидно, что еврейские солдаты лишились возможности соблюдать кошер. Легко представить себе, что время молитв не укладывалось в расписание боевых операций. Единственным, кто не отступал от соблюдения заповедей, был Рецвейн. Чем больше трудностей ему приходилось преодолевать, тем тверже становилась его воля. Он умудрялся накладывать тфилин даже во время бомбежек, вспоминая слова мудрецов: "И народы земли увидят имя Б-жье на тебе и убоятся тебя",-слова, имеющие отношение к заповеди накладывания тфилин.

Страдая от голода и жажды, он чувствовал, как силы покидают его. У него оставалось лишь немного воды для питья, а есть хлеб, не омыв рук, он не позволял себе. Ни крошки... Перед глазами стоял образ Ребе, звучали его слова: где бы ты ни был, всегда тщательно соблюдай заповедь Нэтилас Йадаим".

Неожиданно для себя Рецвейн вышел из палатки, затем из лагеря. Слабый и голодный, он шел, задыхаясь, с усилием переставляя ноги. Очень скоро он уже мог только ползти. Сколько полз - не помнит. Вдруг, что это? Сон? Галлюцинация? Перед ним предстала маленькая деревушка. Заброшенная деревушка, ни души вокруг. С трудом добрался он до ее центра, до... колодца с живительной водой! Он распростерся над колодцем, начерпал воды, утолил жажду, омыл руки и принялся есть. Все это он делал, совершенно не замечая рева вражеских самолетов над головой.

Грохот разрывающихся бомб отрезвил его. Сердце наполнило предчувствие непоправимого. Собрав последние силы, почти бегом он вернулся в лагерь, но... лагеря не было! Не осталось ничего... Никого... Рецвейн Голдбергбыл единственным живым человеком посреди пустыни. Обливаясь слезами, он произнес кадиш по своим товарищам. Только сейчас он понял смысл важности соблюдения заповеди Нэтилас Йадаим.

"ДОЧЬ НЕ ДОЛЖНА СТРАДАТЬ ИЗ-ЗА ВАШЕЙ НЕДОСТАТОЧНО ГЛУБОКОЙ ВЕРЫ"

ИЕГУДА БЕН ШУШАН

Суббота всегда была посвящена изучению Торы. Во время субботних трапез, на которых присутствовало много гостей, отец проводил беседы на темы недельной главы Пятикнижия, рассказывал истории из Мидраша, что укрепляло нашу веру в Б-га, нашу Б-гобоязненность

Один эпизод сохранился в моей памяти на всю жизнь. Мне было тогда лет 5-6. В ту ночь на пасхальном Сейдере у нас собралось не меньше ста гостей, в большинстве своем родственники, братья и сестры отца с семьями. Отец, как обычно, вел Сейдер в торжественной, возвышенной обстановке. Во время чтения Агоды он подробно и красочно рассказывал историю Ханы и ее семерых сыновей. За столом царила полная тишина, был слышен только взволнованный голос отца. Дойдя до места, где младший из братьев предпочитает сМерть идолопоклонству, отец заплакал (я никогда не видел его плачущим). Заплакали и все участники Сейдера, как дети, так и взрослые.

В последующем, в тяжелые моменты жизни перед моими глазами возникал образ отца, ведущего рассказ о самопожертвовании детей, готовых умереть, но не поклониться, даже внешне, идолу.

Все это я сообщаю для того, чтобы представить, в какой атмосфере прошло мое детство.

Я успешно учился в еврейской школе "Кэтер Тора", программа которой включала и светские науки. Большинство же моих друзей посещало светскую еврейскую школу "Альянс", но отец был против того, чтобы отдать туда своих детей.

Однако в 16 лет я оставил школу и занялся бизнесом в деле отца. Эта деятельность пришлась мне по душе, доставляла удовольствие возможность демонстрировать свои новые способности. Если бы меня попросили как можно короче охарактеризовать мою религиозность в тот период, я бы воспользовался одним словом - "традиционалист".

Через год-два после начала моей коммерческой деятельности в Мекнес прибыл эмиссар Хабад-Любавич раввин Михоэл Липскер. Рабби Михоэл открыл в городе религиозную школу "Талмуд-Тора", разработал учебные программы для подростков на время каникул.

Нового раввина скоро полюбили местные евреи, особенно те, которых, как и моего отца, волновали проблемы еврейского традиционного образования. Рабби Михоэл весьма серьезно занялся еврейским образованием - можно утверждать, что многие выходцы из Мекнеса обязаны ему тем, что остались евреями.

Одна из программ раввина, семинар "Тиферет бахурим", была проектом для юношей, которые, подобно мне, не учились в ешиве, а работали. По вечерам мы приходили на лекции по Шулхан Оруху и Тании. Учение хасидизма произвело на меня неизгладимое впечатление.

Значительная часть программы приходилась на Шабат. В пятницу вечером и в субботу днем мы собирались у рабби Михоэла, изучали еврейский закон и философию хасидизма. Особенно торжественно обставлялась третья субботняя трапеза. На ней присутствовали и студенты ешивы, и слушатели семинара, пели змирот, субботние гимны, и еврейские напевы - мелодии марокканских евреев, любавичские нигуним. На исходе Субботы рабби Михоэл рассказывал нам истории из жизни праведников.

В 24 года я женился, после чего несколько лет прожил в Касабланке, а затем вернулся в Мекнес. Занятый бизнесом, я не поддерживал связи с рабби Михоэлом, а позднее узнал, что он вернулся в Америку.

Мой брак, удачный во всех отношениях, был омрачен одним обстоятельством - у нас не было детей. Естественно, с каждым годом это нас все больше огорчало. Мы обращались к разным врачам, но никто не мог нам помочь. После десяти лет нашей совместной с женой жизни мы потеряли всякую надежду.

Как-то я оказался по делам в Париже и встретился там с коллегой евреем. Приподнятое настроение, в котором я его увидел, объяснялось тем, что у его сына, состоявшего в браке, как и я, десять лет, до сих пор не имевшего детей, в тот день родился мальчик.

Коллега, приняв мои искренние поздравления, рассказал, что это чудесное событие произошло благодаря Любавичскому Ребе. Год назад друг сына посоветовал ему написать Ребе и попросить у него благословения, и вотброха принесла плоды.

Я не мог сдержать слез. Приятель, который знал о нашем несчастье, предложил и мне обратиться за помощью к Ребе:

- Иегуда, я ведь не хасид и даже не религиозный человек, но советую тебе попросить благословения у Ребе.

Я сразу же ответил, что Ребе не "чужой" мне и что у меня давно есть связь с любавичами, мне известно, что Ребе святой человек, и сам удивляюсь, почему до сих пор не попросил у него благословения. Я сегодня же напишу Ребе. Сын приятеля посоветовал мне передать письмо хабадскому эмиссару в Париже раввину Шмуэлю Азимову, а он уже найдет способ вручить его Ребе.

В тот же вечер мы с приятелем отправились к раввину Азимову. Когда мы пришли, он проводил занятие, и я с удовольствием прослушал его лекцию, с некоторой ностальгией вспомнив уроки рабби Михоэла. Я был представлен раввину и рассказал ему о своем деле. Рабби Шмуэль объяснил, что, обращаясь с письмом к Ребе, следует приготовиться к строгому выполнению его советов и указаний. При этом необходимо начать более серьезно относиться к еврейским законам и заповедям.

Через неделю раввин Азимов позвонил мне: Ребе просил назвать ему имя моей матери.

Прошло несколько месяцев, я почти забыл о происшедшем. В один прекрасный день жена сообщила мне, что "есть новости". Примерно через год после того как мы получили святое благословение Ребе, у нас родилась дочь, мы назвали ее Мазл-Батя (в переводе с иврита: судьба -дочь Б-га).

С самого рождения дочь заполнила всю нашу жизнь. Все мысли, мои и жены, были о ней. Вместе с ней мы ползали на четвереньках... вместе начали ходить... вместе стали произносить первые слова -^-мама, папа...

Ведь у нас не было больше детей, кроме этого долгожданного ребенка. Если в соседний магазин привозили новую игрушку, в тот же день она появлялась у нашей дочери. Все свободное время мы посвящали ее воспитанию.

Когда девочке исполнилось три года, мы наконец приняли решение уехать в Эрец Исроэл. К тому времени еврейская община Марокко уже не процветала, как в пору моего детства, и большинство евреев покинуло эту страну. Да и атмосфера в ней после войны Судного дня была достаточно напряженной. Кроме того, большая часть членов нашей семьи, мои братья и сестры, уже переехала в Израиль. А главное, мы считали, что начиная с детского сада нашей дочери лучше воспитываться на Святой Земле.

Для меня переезд в Израиль был сопряжен со значительными трудностями. Связанный бизнесом в Марокко, я не мог рассчитывать на то, что удастся вывезти все имущество отсюда. А больше всего меня беспокоило, смогу ли я устроиться на новом месте так, как мне хотелось бы. Основанием для тревог служили трудности, с которыми пришлось столкнуться двум моим братьям и трем сестрам.

Мы решили не спешить и серьезно подготовиться к переезду. Свернув свой бизнес и переправив большую часть денег в Израиль, я наладил связи в Париже с коммерсантами, ведущими дела в Израиле. Таким образом, "фундамент" был готов. В канун праздника Суккос 5735 (1974) года мы оказались на Земле Обетованной.

Разумеется, у нас с женой были какие-то трудности, связанные с абсорбцией, но дочь их нисколько не ощутила. Она быстро нашла себе новых друзей, и уже через несколько месяцев ее трудно было отличить от "сабров"-детей, родившихся в Израиле.

Спустя год после приезда в Израиль мы решили переехать из Явне на север страны. Я стал главным импортером чистящих средств из Франции. Были у меня и другие контракты с французскими фирмами. Моя жена, которая на первых порах с трудом привыкала к новому окружению и менталитету, в конце концов справилась со своими проблемами. Но главное - мы не могли нарадоваться нашей Мазл-Батей. Когда она в первый раз пришла из школы с ранцем за плечами, мы не сдержали слез радости и возблагодарили Всевышнего за то, что Он послал нам решение поселиться в Израиле.

Прошло три с половиной года. Однажды, в канун Ту Бишват, дочь, придя из школы, пожаловалась на боль в голове. Полагая, что это обычная головная боль, вызванная скорее всего вчерашней длительной прогулкой, жена дала ей таблетку. Но боль не прекращалась, а только усиливалась. Через два дня мы вынуждены были обратиться к нашему семейному врачу. Осмотрев дочь, он прописал ей антибиотик, и боль успокоилась. Возобновилась она примерно через неделю и на этот раз была значительно сильнее. После тщательных проверок и подробного выяснения симптомов один из самых известных израильских врачей посоветовал нам срочно поместить дочь на обследование в иерусалимскую больницу "Адаса". Вскоре уже из Иерусалима позвонил наш врач и попросил меня срочно приехать. Я был в замешательстве, возникли тревожные предчувствия.

При встрече с врачом я увидел, что он весьма обеспокоен. Стараясь не смотреть мне в глаза и с трудом выговаривая слова, он сказал, что у дочери обнаружена опухоль в голове, судя по всему, злокачественная.

Мне показалось, что стены больницы смыкаются вокруг меня. Как под наркозом, я услышал собственный голос, задающий врачу вопрос, что делать. Он ответил, что, по всей вероятности, надежды мало, но если какие-то шансы есть, их надо искать в США-только там могут чем-то помочь.

По дороге домой я решил пока ничего не рассказывать жене: она не справится с этой страшной новостью. Я сказал ей, что у дочери развился воспалительный процесс и врач советует отвезти ее для лечения в Америку.

В тот же вечер я отправился в свой офис позвонить крупному парижскому врачу, выходцу из Марокко, с которым меня связывала давняя дружба. Услышав его голос, я долго не мог говорить из-за душивших меня слез. Когда я наконец изложил суть дела, он попросил дать ему номер телефона нашего врача, чтобы получить от него подробное описание снимков (факсов тогда еще не было). Через двадцать минут он перезвонил мне и сообщил, что согласен с нашим врачом: надо ехать в Америку. Меня немного успокоило то, что он, в отличие от израильского коллеги, не исключал благоприятного исхода. (Лишь много лет спустя он признался мне, что был абсолютно уверен в безнадежности положения и позвонил мне, чтобы ободрить и поддержать.)

Он обещал устроить дочь в бостонский госпиталь, где у него были знакомые врачи, и даже предложил сопровождать нас.

Поместив девочку в госпиталь, мы, моя жена, парижский друг и я, расположились в близлежащей гостинице. Через несколько дней меня с моим другом пригласил для беседы заведующий отделением. Он и его коллеги разошлись во мнении относительно целесообразности операции. Каждый из вариантов содержал и преимущества, и противопоказания. Операционное вмешательство представлялось части врачей малоперспективным, а последствия операции - необратимыми. Я поинтересовался, каковы шансы безоперационного лечения. Врачи переглянулись. Заведующий отделением сказал:

- Максимум полгода.

Узнав о сомнениях врачей, жена неожиданно твердо заявила:

- Ты должен поехать к Ребе. Это он дал нам дочь, и только он может ее спасти.

Я позвонил кузену жены в Нью-Йорк и попросил его срочно позаботиться для меня об аудиенции у Ребе. В тот же вечер он уведомил меня, что аудиенция состоится послезавтра в двенадцать часов ночи.

Я был очень взволнован, когда прибыл в резиденцию Ребе. Его секретарь раввин Гронер сказал мне, что через полчаса я смогу войти в кабинет Ребе. В ожидании своей очереди я читал Псалмы Давида, слезы застилали мои глаза, я находился в полуобморочном состоянии.

Первое, что я увидел, войдя в кабинет, это чистые, проницательные глаза Ребе. Он предложил мне сесть, но я не воспользовался предложением. Передав ему заранее подготовленную записку, не в силах сдерживаться, я зарыдал, как ребенок.

И вдруг я обнаружил, что Ребе... широко улыбается.

- Наш закон велит с приходом месяца Адар увеличивать в веселье и радости. А вы поступаете наоборот, - упрекнул он меня. - Разве вы попросили у меня на это разрешение?

Я не понимал, что от меня требуется. Мне даже показалось, что Ребе "потешается" над моим горем. Я воскликнул:

- Ребе! Речь идет о жизни моего единственного ребенка! И опять заплакал. Ребе снова взглянул на меня и решительно сказал:

- Вы надеетесь спасти свою дочь тем, что в Адар приносите мне в комнату слезы и отчаяние?!

Я понял, что Ребе не шутит, и выразил готовность немедленно стать веселым. Но как? Ребе объяснил:

- Веселиться в Адар следует не потому, что не надо обращать внимание на неприятности, а потому, что неприятности переворачиваются. Всё переворачивается!

Произнося последние слова, Ребе сделал сильное движение обеими руками слева направо и повторил, почти прокричал по-французски:

- Переворачивается! Всё переворачивается!!! Он окинул меня еще раз своим необыкновенным взглядом и добавил:

-Да услышим мы хорошие новости.

Не помню, вышел ли я сам, или секретарь открыл мне дверь, или Ребе попрощался со мной. Помню только, что оказался в приемной в состоянии полной прострации. И вдруг я осознал, что не выяснил главного у Ребе-делать ли операцию дочери. Я стал истерично кричать, что должен срочно войти к Ребе еще раз. Секретарь заявил, что это невозможно и если мне нужно задать дополнительный вопрос, я могу написать записку, и он занесет ее Ребе. Я так и сделал.

На следующий день, в Бостоне, мне сообщили, что меня разыскивает "раббай Гронер". Я позвонил ему в Нью-Йорк и узнал, что на моей записке Ребе написал: "Я четко ответил ему на все вопросы вчера вечером".

У меня, совершенно растерянного, не было уверенности, что Ребе ответил на мой вопрос. Я снова позвонил раввину Гронеру и спросил его, не имеет ли Ребе в виду свои слова "Всё перевернется". Он думал, что это возможно. Тем не менее я попросил его справиться у Ребе еще раз.

Утром раввин Гронер опять позвонил мне и передал слова Ребе: "Если он все-таки спрашивает, пусть посоветуется с третьим врачом, врачом-другом, и сделает, как тот скажет".

Я не понимал, что означает "если он все-таки спрашивает". Раввин Гронер высказал предположение, что не надо было спрашивать во второй раз.

Я обсудил целесообразность операции с третьим врачом, моим другом из Лиона, он полагал, что она нужна.

Операция должна была состояться через пять дней, через день после праздника Пурим. Нам оставалось только ждать и молиться.

Тем временем врачи еще и еще возвращались к снимкам, анализировали данные обследования. В разговорах с нами они, с одной стороны, пытались ободрить нас, а с другой, не скрывали опасности, связанной с операционным вмешательством.

В конце концов наступил день операции. В 8.30 утра дочь легла на операционный стол. Мы разместились в комнате ожидания, имея при себе только сердечные капли и Теплим.

Как медленно передвигаются стрелки часов! Прошло полчаса, еще пятнадцать минут, еще час... Неожиданно в комнате появился врач в сопровождении двух медсестер. Мы решили, что случилось самое страшное, жена стала терять сознание. Я не сразу понял, что говорит нам врач.

-Происходит что-то невероятное. Мы открыли череп, но там не обнаружили никакой опухоли!

Когда мы немного успокоились, нас пригласили в операционную. Там собрался консилиум: лечащий врач, хирург и еще несколько врачей.

- Мы не знаем, как это объяснить, - твердили они в один голос взволнованно.

- Я могу объяснить,-осенило меня. - Святой Ребе сказал, что в этом месяце всё переворачивается!

Нам сказали, что через несколько часов дочь должна прийти в себя после наркоза и мы сможем ее увидеть.

Нельзя передать словами радость, овладевшую нами. Но мы не могли предположить, что еще ждет нас впереди!

Наступил вечер. Нам говорили, что Мазл-Батя все еще не пришла в себя. Уже под утро хирург признался, что они не могут привести ее в сознание.

- Это последствие операции?

- Скорее всего.

- И сколько это может длиться?

Врач посмотрел на меня и осторожно ответил:

- Может быть, день или два, но не исключено, что последствия необратимы.

- Я первым же самолетом вылетаю к Ребе,-заявил я жене.

И вот я опять в секретариате Ребе и прошу об аудиенции.

Секретарь снова посоветовал мне написать записку.

Я написал Ребе, что у нас нет больше сил ждать. Он совершил чудо, почему же испытания продолжаются?

Через пять минут (!) секретарь вынес мне ответ, который я храню до сих пор: Буду молиться о полном выздоровлении. Да исполнится обещание "Этот месяц перевернется из горечи в радость... И приняли написанное Мордехаем".

Перед тем как отправиться в аэропорт, я позвонил жене в госпиталь. Ее не было в комнате, и для того, чтобы ее найти, потребовалось некоторое время. Прежде чем я успел что-то сказать ей, она со слезами в голосе сообщила мне:

- Мазл-Батя пришла в себя! Приезжай скорее...

Чудо произошло, но не полное. Дочь пришла в себя не до конца. У нее обнаружились провалы памяти, затрудненность речи. Врачи делали все возможное. А я совершил очередную ошибку.

Будь я настоящий хасид, мне следовало бы забрать девочку домой и ждать исполнения "всё перевернется". Но... Врачи хотели убедиться в отсутствии у дочери опухоли, в том, что она абсолютно здорова. Так прошли еще две недели. Бесчисленные процедуры, вероятно, мешали Мазл-Бате прийти в себя окончательно.

За неделю до праздника Пейсах мы уехали из Бостона. Врачи уверяли нас, что есть надежда, время сделает свое и дочь полностью выздоровеет. Конечно, потребуется еще много времени. Но что поделаешь?

Праздник мы решили провести во Флэтбуше, у двоюродной сестры жены. Еще в Марокко я знал, что в Хабаде особенно торжественно празднуют последний пасхальный день-проводят "трапезу Мошиаха". Я выразил желание пойти на эту трапезу к Ребе, и наш гостеприимный хозяин вызвался проводить меня туда.

Ребе говорил на идише, которого я не знаю. Время от времени беседа прерывалась хасидскими песнями. Многие из них были мне знакомы с юности, и я пел вместе со всеми. Как и другие присутствующие на трапезе, я сказал Ребе "лехаим", и он кивнул мне.

Вдруг, в один из перерывов, я почувствовал, что все смотрят на меня. Хасид, стоявший рядом, сказал, что Ребе просит меня подойти. Я получил от Ребе две пластины мацы, он что-то сказал мне, но из-за переполнявшего меня волнения я не понял ни одного слова. Не знаю, откуда появилась у меня такая смелость, - я попросил Ребе повторить. Он сказал мне громче примерно следующее:

- Маца - это хлеб веры и хлеб выздоровления. Одну пластину дайте дочери, пусть маца станет для нее хлебом выздоровления. А вторую съешьте сами, и пусть она станет для вас хлебом веры. Дочь не должна страдать из-за вашей недостаточно глубокой веры.

Можно себе представить мое состояние! Окружающие спрашивали, что сказал мне Ребе? Почему вручил мацу?

К счастью, Ребе вернулся к беседе, и я был избавлен от необходимости отвечать на многочисленные вопросы.

После трапезы я увидел, что все подходят к Ребе и он наливает им немного вина. Это "кос шель броха", стакан благословения, объяснили мне. Когда я подошел к Ребе за благословенным вином, он широко улыбнулся и сказал:

- Сегодня марокканские евреи отмечают а-мимуну - день веры, а на следующей неделе начинается месяц Ияр, месяц выздоровления, потому что Ияр это Ани Гашем Ройфэахо - Я Б-г, твой исцелитель. Так пусть же у вас укрепится вера, а ваша дочь полностью исцелится. Но я уже сказал, что выздоровление вашей дочери не должно задерживаться из-за того, что ваша вера недостаточно глубока. Пусть "всё перевернется" - сначала наступит выздоровление (месяц Ияр), а потом укрепится вера (месяц Нисан).

Не знаю, что пришло раньше, моя вера или исцеление дочери. Но в тот вечер, вернувшись домой, я увидел дочь такой, какой она была до болезни.

Сейчас Мазл-Батя замужем, мне уже 62 года, я трижды дед. Моего первого внука зовут Менахем-Мендл (как же иначе?). И каждый год последний день Пейсах мы отмечаем как день Исцеления и Веры.

Вся наша семья верит в приход Мошиаха, верит в силу Ребе, верит, что вот-вот снова увидит того, кто дал нам и еще многим евреям благословение, спасение, исцеление, а главное, глубокую ВЕРУ.

Я верю полной верой, и несмотря на то, что он задержался, я каждый день жду его прихода.

СУККО В ПАРИЖЕ

Моя юность совпала с тридцатыми годами. В это беспо-койное время в Германии пришел к власти Гитлер и началась вторая мировая война. Я учился тогда в университете в Париже, но отнюдь не наслаждался жизнью в этом "Городе Знаменитостей". Будучи одним из многих еврейских студентов, которые не являлись французскими гражданами, я не мог рассчитывать на получение какой бы то ни было работы. Приходилось делать все возможное, чтобы хоть сколько-нибудь заработать. Мы, студенты, нанимались сторожами и мойщиками посуды, занимались уборкой, давали частные уроки, писали адреса на конвертах.

Несмотря ни на что, я продолжал быть евреем, соблюдал все предписания и обычаи. Почему? Возможно, это была реакция на условия, в которых я оказался. Оставаясь в Париже совсем один, вольная птица, без родительского присмотра, я мог вести какой угодно образ жизни. Но мне хотелось доказать самому себе, что мое окружение не способно повлиять на мою религию, мои убеждения. Я не только молился на Рош а-Шона и постился на Йом Кипур, как это делали многие еврейские студенты,- я пошел дальше: решил исполнить заповедь жизни в сукко в праздник Суккос.

В соответствии с Талмудом, это одна из наиболее легких мицвойс, но мне было совсем не легко ее выполнить. Из-за отсутствия средств я вынужден был посещать общественное сукко при синагоге для восточноевропейских евреев, которая находилась поблизости от моего жилища, в Латинском квартале. Меню там всегда включало одно и то же: хлеб, сыр и редиску.

В Суккос, "время нашего веселья", я вовсе не был счастлив, и не скромная пища была тому виной. Я всегда любил эстетику, ценил красоту, нарядное оформление еврейских обычаев и полагал, что сукко, его убранство символизируют гармонию Торы и красоты. Но сукко при синагоге в Париже... Хоть это и трудно, постараюсь сохранить такт при его описании. Стенами сукко служили старые двери, голые и обшарпанные, безо всяких украшений. Хуже всего была царившая там грязь. К клеенке на столе прилипли остатки еды тех, кто побывал здесь до меня, на полу и скамейках - крошки. Все это повергало меня в глубокую депрессию, заставляло наспех глотать пищу и сразу же покидать сукко. И таким образом я должен был отмечать этот светлый праздник?

Хасиды, как известно, едят в сукко и на восьмой день праздника. К несчастью, синагога в Латинском квартале не следовала хасидской традиции, и сукко при ней на Шемини Ацерес закрывали. В районе, где я жил, не было другого доступного мне сукко. Тем не менее, несмотря на трудности, я еще более твердо настроился на сохранение обычая. Но этот день приближался, а я все еще не находил решения и чувствовал себя несчастным.

В грустном, подавленном состоянии я неожиданно встретился с молодым человеком, студентом, который помог мне. Звали этого человека Мендл Ш. Это был единственный и необыкновенный во всех отношениях человек. Сомневаюсь, что какой-нибудь университет в Париже или где-нибудь еще имел когда-либо такого студента. Хасидов поражало, что он, родственник знаменитого хасидского Ребе, стремится получить светское образование в одной из европейских столиц. Он же не относился серьезно к этим оценкам, оставаясь весьма решительным в своих действиях, с собственными незыблемыми жизненными принципами. Его жажда знаний проистекала не из недостатка веры. Более того, он был очень религиозным евреем, прекрасно знал Талмуд и Свод законов, Зогар и Танию, всю свою жизнь посвятил имени Б-га. Он считал, что, подобно Маймониду, сможет лучше Ему служить, получив и светское образование.

После изучения физики и энергетики в университетах других городов он прибыл в Париж. Здесь его образ жизни не отличался от того, какой он вел дома. Парижские развлечения не входили в круг его интересов. Он никогда не посещал кино, театр, кабаре. Весь свой день и часть ночи он посвящал Торе, выкраивая еще время для точных наук. Это был красивый молодой человек с черной бородой, благородным и добрым лицом.

Надо ли удивляться тому, что сыновья великих хасидских Ребе Следуют по стопам своих отцов, когда возвращаются домой? Что еще они могут делать? Вот почему они легко остаются в рамках традиции.

Но Мендл был чем-то еще. Студент, который жил со своей женой в Латинском квартале Парижа в маленькой квартире, он вел себя как Ребе или мистик, вызывая уважение, изумление окружающих. Его можно было уже тогда назвать "светочем всех евреев". Он являл собой истинное свидетельство того, что полнокровная еврейская жизнь не ограничивается лишь штетлом (местечком) или традиционной средой и возможна даже в... Париже.

Впервые я увидел Мендла в доме своего друга. После этого мы часто встречались с ним на улице, обменивались короткими приветствиями, но близкими друзьями не стали. Вел он себя всегда просто, скромно, не совершал ничего необычного, но этот человек был окружен особым ореолом, и мне казалось невозможным приблизиться к нему.

В один из тех дней Суккос, о которых я уже говорил, мне и встретился Мендл. Он поздоровался и спросил, чем я так озабочен. Я рассказал о том, что меня беспокоило, - отсутствие сукко на Шемини Ацерес.

- Я соорудил маленькое сукко и был бы счастлив, если бы вы согласились стать моим гостем в этот день, - предложил мне Мендл.

Он говорил вежливо, но приглашение (за которое я, разумеется, поблагодарил его) звучало как приказ. И хотя я представлял себе, какой проблемой может явиться лишний гость для скромного студенческого бюджета, принял его. Сожалеть об этом мне не пришлось. Я сразу же обнаружил во внутреннем дворике дома, где жил Мендл, сукко, присоединенное к окну первого этажа, и понял, что мое присутствие лишает жену Мендла возможности присоединиться к мужу за праздничным столом. Мендл успокоил меня самым доброжелательным и располагающим образом, пересыпая свою речь изречениями из Торы, и я почувствовал себя желанным гостем.

Я помню Мендла в том сукко, как если бы это было вчера. На нем был шелковый сюртук до колен, сшитый по моде начала века. Позднее Мендл объяснил мне, что шелковую одежду носят в субботу и в праздники. Его лицо излучало особый свет, который освещал маленькое скромное и чистое сукко. Мне вдруг показалось, что сукко стало раздвигаться во все стороны, превращаясь в огромный прекрасный дворец. Хозяин сидит напротив меня и говорит о глубоком смысле слов Торы.

Долго мы сидели в этом маленьком сукко. Не помню точно предмета нашего разговора, но никогда не забуду того большого удовольствия, того душевного подъема и той истинно праздничной радости, которые мне довелось испытать в сукко Мендла на Шемини Ацерес в Латинском квартале Парижа.

А кто же был этот Мендл? Это был не кто иной, как Любавичский Ребе, рабби Менахем-Мендл Шнеерсон.

И МНОГИХ ОТВРАТИЛ ОТ ГРЕХА

Оскару Лифшицу было 15 лет, когда началась вторая мировая война. На глазах у мальчика были расстреляны его брат и сестра, остальные члены его семьи погибли в газовых камерах.

Йоси Квильо был солдатом регулярной армии Израиля. Бронетранспортер Йоси подорвался на мине, и ему ампутировали обе ноги.

Моше Сегеву, бывшему разведчику, удалось выйти из непростой ситуации благодаря ответу, полученному по факсу.

В последние годы мне пришлось, помимо прочего, работать по издательским и рекламным делам с хасидами Со временем у меня с ними установились дружеские - взаимоотношения.

За эти годы я много слышал от них о Любавичском Ребе. Ряд историй о Хабаде и Ребе я узнал также от своих коллег и знакомых. А после 3 Тамуза (.12 июня) прошлого года и светские евреи стали вспоминать, как они получали доллар на благотворительность от Ребе, посылали ему письма, обращались к нему с просьбами. Я понял, что по меньшей мере каждый из десяти - он сам, его родственник или знакомый - так или иначе был связан с Ребе. Наблюдения 3 Тамуза показали, что нерелигиозные евреи испытали то же чувство боли, что и хасиды Хабада.

Незадолго до 3 Тамуза этого года мой друг Аарон-Дов Гальперин предложил мне опубликовать некоторые из моих рассказов. Я с радостью дал согласие, тем более что несколько рассказов у меня уже было подготовлено, я записал их сразу после того, как услышал, поскольку они представлялись мне весьма интересными и важными. Кстати, один из них, первый, я в свое время услышал от самого Аарона-Дова.

МЕСТЬ ГИТЛЕРУ

Родители Оскара, его братья и сестры верили и немцам, и еврейскому старосте гетто Чернякову, и еврейским полицейским. Им в голову даже не могла прийти мысль о том, что их используют как рабочую силу, после чего отправят в газовые камеры.

Оскар же взбунтовался. Он был младшим в семье, которая привыкла к его неожиданным поступкам. Он был склонен восставать против устоев и вести себя, как он считает нужным. Именно это спасло ему жизнь в гетто.

Он не верил ни Чернякову, ни, тем более, немцам. И пока члены его семьи работали в пошивочных мастерских гетто, Оскар присоединился к еврейскому подполью, выполнял его поручения, в том числе передачу оружия с воли.

Первым умер отец. Врач сказал, от туберкулеза. Но Оскар был убежден, что отец умер от глубокой тоски, когда понял, что у них у всех нет никаких шансов выжить. Ежедневно в гетто сотни евреев умирали от болезней и голода, многих за всякую мелочь убивали немцы. Вся жизнь мальчика прошла среди этих людей, и он чувствовал, как рушится весь мир.

Кризис наступил, когда расстреляли erg брата и сестру. Оскар находился на крыше дома и видел, как все происходило. Когда машина с немцами умчалась, он спустился вниз и охранял тела брата и сестры, пока не приехала телега для сбора трупов с грудой других тел.

Затем настал черед матери, второго брата и двух сестер. Друзья Оскара видели, как их загоняли на грузовик, доставлявший евреев из гетто на станцию. Оскар и его товарищи уже знали правду, которую остальные обитатели гетто гнали от себя: поезда из гетто следуют прямо в Аушвиц.

По словам Оскара, после этой акции он начал верить в то, что само существование евреев несет в себе проклятие и каждый еврей уже с рождения обречен. Правда, к этому выводу он пришел не сразу. Ему еще предстояло увидеть гетто горящим в апреле 43-го, а два последующих года убеждаться, что его правильная польская речь без еврейского акцента и нетипичная внешность спасали его от уничтожения, от верной смерти. И тогда этот вывод оформился в мировоззрение.

Он присоединился к польским партизанам и оставался с ними два года, почти до победы. В"конце войны его ожидал новый удар. Многие партизанские группы в тот период вливались в ряды Красной Армии, и случилось так, что Оскар присоединился именно к тем ее частям, которые вошли в Аушвиц.

Неделю он находился в шоковом состоянии, не мог ни есть, ни пить. Отстав от своих, он ходил по баракам, газовым камерам, крематориям, искал в грудах трупов мать, брата и сестер, расспрашивал о них всех оставшихся в живых.

Оскару удалось пересечь границы Германии в американской зоне и через несколько лет оказаться в США.

Одинокий, без родственников и друзей, он жил с раздвоенной душой. Серьезно занимаясь бизнесом, молодой человек испытывал безграничную ненависть к своему еврейству, к вере предков, к иудаизму вообще и ко всему, что напоминало ему о его происхождении.

Если быть евреем означает все потерять - он решил, что не будет им. Если Б-г допустил Аушвиц, если это продолжалось не один год и Он не вмешался, не покончил с этим, то он, Оскар, не верит больше в Него.

Он полностью отделил себя от своего народа. Его вовсе не радовало, что в Америке проводилась работа по возобновлению полноценной еврейской жизни, а евреи в Израиле сражались за свою жизнь, свое будущее. Еврейский народ мог бы прекратить свое существование, и это не явилось бы для него потерей, не вызвало бы у него ни одной слезинки.

Когда евреи интересовались (в основном в первые годы после Катастрофы), не являются ли те или иные Лифшицы его родственниками, он резко обрывал разговор на эту тему. Когда пытались выяснить, что ему известно о жизни евреев в Варшаве, он говорил, что ничего не знает. В конце концов он преобразовал свою фамилию Лифшиц в "Лиф" и тем самым избавился от подобных расспросов. Такое положение вещей его устраивало - он совершенно исключил себя из своего народа.

Шли годы. Его бизнес процветал. Но его дом, как и его душа, был пуст. Эту проблему Оскар решал, как и многие американцы, проводя всё свободное время у телевизора. После рабочего дня, поев кое-что, он принимался переключать телевизионные программы.

В 1976 году в один из вечеров, уставший больше обычного, он вдруг услышал выступление по телевизору раввина. В душе Оскара пробудились одновременно любопытство и гнев. Раввин говорил о Катастрофе на идише, и кто-то переводил каждое предложение на английский.

Первой Оскару в голову пришла мысль: "Интересно, что может этот раввин рассказать о Катастрофе". Он чувствовал себя как человек, встретивший наконец своего старого врага - яркого представителя религиозных евреев, сумевших пробудить ненависть к еврейскому народу во всем мире. Его самого трясло от ненависти к этому раввину, но он не стал переключать телевизор на другую программу, заставил себя слушать дальше.

И неожиданно в его душу проникло и привело в трепет несколько слов, сказанных раввином, - Оскар чуть не потерял сознание. Уверенным, хорошо поставленным голосом раввин заявил, что каждый еврей, бежавший от своего еврейства после Катастрофы, вручает тем самым награду Гитлеру.

Эти слова вызвали у Оскара озноб. Он бросился к телевизору, усилил громкость настолько, что появилось эхо, уселся на ковер в метре от экрана, смотрел на него во все глаза и всем своим существом впитывал слова раввина.

- Немцы пытались уничтожить еврейский народ, - говорил тот. - И самый правильный ответ на это намерение, самая сильная месть немцам - это продолжающееся существование нашего народа.

"Вывод, цитировал затем Оскар, в том, что долг каждого еврея как в Израиле, так и вне его делать все возможное, чтобы иудаизм и еврейский народ не перестали существовать".

Продолжения Оскар не помнил, но и того, что он запомнил, было достаточно для того, чтобы в нем началось глубокое превращение. В появившихся титрах он увидел, что это - прямая трансляция выступления Любавичского Ребе. Его все больше и больше приводил в замешательство взгляд Ребе. Ему казалось, что Ребе всматривается именно в него. Он чувствовал, что глаза его проникают прямо к нему в душу. На экране появился номер местного телефона, и Оскар тут же его набрал. Он не знал точно, что хочет сказать, и договорился о встрече на следующий день.

Как он сам рассказывает, вся ночь была почти бессонной, лишь под утро ему удалось немного задремать. Проснулся он новым человеком. Вся ненависть к своему народу исчезла, от горького гнева не осталось и следа. Вместо этого у него появилось чувство полного внутреннего согласия с самим собой, и к нему пришло решение: он немедленно вернет себе свое имя - Лифшиц.

В хасидской синагоге в Лос-Анджелесе Оскара тепло принял приятный молодой человек, который обещал ему через день два передать ксерокопию отпечатанного телевизионного выступления Ребе. Покинув синагогу, Оскар отправился заказать новые визитные карточки и бланки со своим настоящим именем.

В тот день Оскар не пошел на работу. Он гулял по городу, присаживался на скамейки и внутри себя слышал слова Ребе: "Каждый еврей, бежавший от своего еврейства после Катастрофы, вручает тем самым награду Гитлеру". Вернувшись вечером домой, он почувствовал, что за один день избавился от лжи и духовной смерти, которые нес в себе больше тридцати лет.

Через четыре месяца он уже был у Стены плача и с тех пор не прекращал ежедневно накладывать тфилин.

Еще одна заблудшая душа, одна из многих, с помощью Ребе вернулась к своему народу, к своим корням.

РЕБЕ СКАЗАЛ ТОЛЬКО ОДНО СЛОВО: "СПАСИБО"

Во время его службы в израильской армии на одном из учений на Голанских высотах его бронетранспортер подорвался на старой сирийской мине. Два члена его экипажа, сидевшие за ним, погибли, и трое были тяжело ранены.

О своем ранении Йоси не помнит ничего, кроме глубокого шока. Придя в себя в больнице "Рамбам" в Хайфе, он почувствовал страшную боль в ногах. Следующее ощущение - самое горькое. Через несколько часов, окончательно очнувшись и посмотрев на себя, он увидел, что его тело "укоротилось на полметра". Выяснилось, что обе его ноги были размозжены и пришлось их ампутировать - одну до колена, а другую до середины бедра.

Квильо тяжело воспринял инвалидность. Его проблема, как он говорил, была связана не с трудностями ухода за ним и не с болями. Боль можно терпеть, а если невозможно - все равно нет выбора. Врач, не желая превращать больного в наркомана, экономит морфий и советует терпеть.

Проблема заключалась в его духовной стойкости. Йоси просто не мог смириться с фактом, что стал инвалидом. Больше всего его угнетало отношение к нему как к инвалиду его близких, товарищей по армии, бывших командиров, окружающих.

Я не помню, как Квильо это описывал, но в общем все выглядело так. Несколько раз в отделении появлялись высокопоставленные военные чиновники, спрашивали, как дела, дружески похлопывали по плечу, говорили, как много сделано им для государства и народа. Поболтав подобным образом минут 15, они исчезали. Приходила мама и плакала. Приходила, чтобы утешить, а утешать надо было ее. Иногда уже с момента ее появления он молил Б-га, чтобы она скорей ушла. Приходил отец, сидел и молчал, и это его молчание приводило к сумасшествию. Братья лучились улыбками и обещаниями: "Мы найдем тебе работу и без обеих ног". Он поддакивал им и думал: "Легко вам говорить, вы ходите на двух ногах, Б-г не отнял их у вас". И ожесточался: "Да что Вы знаете?" Иногда приходили товарищи, и ни у одного не хватало мужества смотреть ему в глаза. Вначале он еще пытался "подыграть" им, потом погружался в собственные горькие мысли и замолкал. Они торопливо бормотали "шалом" и уходили.

То же самое было в "Бейт-Левинштейн". Люди там чудесные, но внешний мир забыл Кивьо и его товарищей по несчастью. Приезжали офицеры, зачитывали "права инвалидов". Йоси слушал и прикидывал: "Каждый сантиметр моей потерянной ноги равен такому-то количеству шекелей". Он говорил себе: "Ненавижу вас, ненавижу эту страну, ненавижу каждую секунду".

Положение ухудшилось, когда он вернулся домой. Прошло два месяца, и стало ясно, что его беда еще более велика, чем ему представлялось в самых кошмарных снах. Работать полноценно он был еще не способен, по его специальности, слесарному делу, не спешили брать инвалида. На улицах он чувствовал, что его жалеют, но стараются держаться от него подальше. В государственных учреждениях говорили, что ему полагаются права, пока же удастся добиться чего-нибудь реального, пройдет много времени.

С другими инвалидами его объединяло общее чувство: "Отдать за народ часть тела очень просто, но Израиль испытывает отвращение к слабым и быстро забывает своих героев".

В середине 70-х Кивьо в компании 50-60 израильских инвалидов побывал в США. И в самолете, и после приземления в нью-йоркском аэропорту он и его товарищи были способны в лучшем случае на циничные шутки, ни у одного из них не было веры в то, что от этой поездки будет какая-нибудь польза. Но случилось с ними то, что с царем Шаулем: пошел искать ослиц, а нашел царство...

"Когда мы с нашими инвалидными колясками были уже в Нью-Йорке, - рассказывает Йоси, - в гостиницу пришел раввин, который предложил нам встретиться с Любавичским Ребе. Большинство из нас, и я в том числе, скептически улыбались: чем нам может помочь Ребе? Нашлось и несколько человек, которые слышали о Ребе много хорошего, и мы согласились.

Что сказать? Это была операция, тщательно продуманная хасидами. Они поместили нас с нашими колясками в десять вагончиков - и на следующее утро мы уже входили в синагогу на нижнем этаже Кроун-Хайтса, 770.

В комнату в сопровождении двух секретарей вошел человек лет 70, и все сразу притихли. Он шагал легко, во всем его облике чувствовалось величие. В этом человеке нельзя было ошибиться. Он прошел между нами, посмотрел на каждого из нас, затем сел и продолжал смотреть на нас.

Мы не двигались, в комнате царила абсолютная тишина.

Молчание было и коротким, и длинным. Коротким, потому что длилось не более одной-двух секунд, и длинным, потому что в нем заключался, как говорят, весь мир. Ребе рассматривал нас быстро, одного за другим, и^каждый, на ком останавливался его взгляд, чувствовал одно: на него смотрит царь, истинный царь. И мы знали, что он понимает нас, знает, что происходит с нами.

Я испытывал нечто совершенно новое. Придя в сознание в госпитале, я встретил все, что угодно, кроме чувства сопереживания, понимания. Здесь же, в Нью-Йорке, я видел человека, напоминающего царя, одного взгляда, одной полуулыбки которого достаточно, чтобы почувствовать: он знает, что происходит со мной, он на 100% со мной и понимает каждое мое переживание.

Потом Ребе стал говорить с нами. Он говорил на ашкеназском диалекте иврита, извинялся за это, улыбался, и каждое его слово доходило до нас. В одно мгновение общее настроение изменилось, мы все улыбались, нас наполняло чувство радости. А он продолжал говорить и говорил о нашей инвалидности. Он сказал, что возражает против использования слова "инвалид", что нас нельзя называть инвалидами, потому что мы не инвалиды. То, что кажется инвалидностью, - это знак отличия, и называть нас следует отличившимися. Его утешительные слова западали в наши души. Я не мог себе представить, как Ребе находил правильные слова в нужный момент, но он их произносил.

На прощание Ребе дал каждому из нас по доллару. Он прошел между нами, задерживаясь возле каждого, каждому пожимал руку, вручал доллар и произносил несколько слов. Когда он пожимал руку мне, я увидел близко его лицо и почувствовал себя ребенком. Он смотрел мне прямо в глаза, взял мою руку своими двумя, сильно сжал ее и сказал только одно слово: "спасибо"...

Это человеческое слово излечило меня от всех горьких чувств, которые не покидали меня ежесекундно на протяжении примерно трех лет. Позже я узнал, что Ребе говорил каждому разные слова. Мне он счёл нужным сказать "спасибо", и это было именно то, что мне необходимо было услышать. Когда истинный лидер говорит тебе "спасибо", ты знаешь, что он говорит тебе это не только от своего имени, но и от имени твоего народа, который живет в Израиле и во всем мире, от имени всех евреев, которые жили когда-либо.

С этим "спасибо" я вернулся в Израиль и с ним живу до сих пор. После поездки в США я ощутил в себе новые силы. Мне больше не жаль себя, я женился (через год после приезда из Нью-Йорка), нашел работу.

Теперь ты понимаешь, почему здесь, внутри (Йоси постучал себя по груди) я хасид? Одно слово Ребе излечило меня на всю жизнь, и только благодаря ему я удостоился того, что пришло ко мне впоследствии, даже твоего визита".

ИЗ СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ - В КРОУН-ХАЙТС

Мы вместе служили в Израильской армии, но потом наши пути разошлись: я поступил в университет, а Сегев подписал контракт на постоянную работу в армии, изучал востоковедение и стал сотрудником службы безопасности. После демобилизации он открыл страховое агентство и создал одно из самых процветающих предприятий в этой области. Все эти годы мы поддерживали дружеские отношения, приглашали друг друга на семейные торжества, а в один из отпусков с семьями совершили совместную недельную прогулку по Италии.

После вступительной лекции мы встретились в холле гостиницы и решили поселиться в одном номере.

Заседание первой секции должно было начаться в десять часов утра, поэтому я надеялся поспать хотя бы до восьми. Но уже в шесть часов я проснулся от чьего-то бормотания и, открыв глаза, увидел неожиданную для себя картину: бывший бетахонщик (сотрудник службы безопасности) Моше Сегев стоит в стороне, лицом к востоку, накладывает тфилин и молится.

Сегев принадлежал к тем людям, которых называют солью земли. Он гордился тем, что отец его был нелегальным эмигрантом в Палестине, воевал в Италии, был офицером высокого ранга в "Хагане" в дни становления государства. Во время совместной службы в армии Сегев однажды пригласил меня в родительский дом, и его отец рассказывал нам о своем знакомстве с Бен-Гурионом, об истории Мапай, о решении уничтожить Эль-Талану, о Войне за независимость. Короче говоря, Сегев воспитывался в светской сионистской семье и считал одним из самых важных еврейских праздников День независимости, учился в школе "Зерем хаовдим". Я никогда не подозревал, что у него есть связь с религией.

Я вежливо подождал и, после того как он уложил тфилин и молитвенник в сумку (из голубого бархата, на котором были вышиты золотом две золотые скрижали завета), спросил его, что с ним произошло, с каких пор он стал религиозным человеком. Моше еще некоторое время возился со своей сумкой и затем предложил: "Пойдем в столовую, пока еще рано и там немного народа, там я все тебе расскажу".

"Это случилось не сегодня, - начал он свой рассказ. - Примерно семь лет назад в автомобильной катастрофе погиб мой двоюродный брат. Местный раввин сказал тете, что причиной катастрофы явилось отсутствие в доме мезуз. Когда я вернулся домой, моя жена Наваг заметила: "А ведь в нашем доме тоже нет мезуз". На следующий день я отправился в ешиву, где меня приветливо принял раввин Гальперин, который побеседовал со мной и продал мне нужное, по количеству входных дверей, мезуз. Так мы познакомились с раввином, а со временем и подружились".

Через год после этого компаньон Сегева запутался в уголовных делах. Используя доверие компании, ее доброе имя и бланки, он обзавелся собственными клиентами. Премиальные выплаты эти клиенты переводили на его личный счет. При возникновении конфликтов он платил им определенный процент от ущерба. Проблемы начались, когда один из клиентов обратился с.жалобой непосредственно в компанию и его имени не оказалось в официальных списках. Вмешалась полиция, началось расследование. Но всеэти детали стали известны Сегеву значительно позже. Он был потрясен, когда узнал, что его компаньон мошенник.

В начале одного из рабочих дней в конторе появились три детектива с картонными ящиками и один полицейский. Они открыли все шкафы и наполнили свои ящики документами, которые там находились. Действовали они достаточно вежливо, а перед тем как уйти, вручили Сегеву повестку к следователю в штабе полиции на следующий день в четыре часа дня.

Жена компаньона сообщила Сегеву, что муж ее арестован. В банке, куда он позвонил, секретарь не стала, как обычно, обмениваться с ним шуткой, попросила его немного подождать и соединила с руководителем отделения. Выяснилось, что утром банк получил приказ открыть перед полицейскими следователями счета компании, личные счета Сегева и его компаньона. Сегев немедленно связался со своим другом-адвокатом, и тот высказал предположение, что речь идет о серьезном уголовном преступлении и полиция убеждена в его действиях заодно с компаньоном.

"Я был очень встревожен, - рассказывал Сегев. - В то время в Израиле было вскрыто несколько случаев крупного мошенничества, о которых писали все газеты. Представлялось, что полицейские сделают все, чтобы обвинить меня в преступлении и в очередной раз отличиться. Что делать? Я сел в машину и поехал, поехал прямо в синагогу к раввину Гальперину, с помощью которого повесил мезузы в своем доме год назад. Что посоветует м'не он?

Раввин выслушал меня и тут же принял решение: "Мы срочно пошлем сообщение по факсу Ребе. Может быть, еще сегодня ночью придет ответ".

Я вспомнил свой визит к Любавичскому Ребе в период моей работы в службе безопасности и вздохнул с облегчением. Если раввин Гальперин считает возможным обратиться по моему делу к Ребе, есть надежда, что все будет хорошо.

Мы послали сообщение в два часа дня, в семь утра в Нью-Йорке, и через четыре часа, в шесть вечера у нас и в одиннадцать утра у них, раздался телефонный звонок из секретариата Ребе: надо наложить тфилин и произнести благословение.

Я уехал от раввина Гальперина, не признавшись ему, что не знаю, как наложить тфилин. Во время бар-мицвы накладывал, но это было больше 30 лет назад. Помог религиозный друг, объяснил, как переплетают ремни и что при этом говорят. В шесть утра я наложил тфилин, помолился и стал ждать.

В три часа я вместе с моим религиозным другом, который согласился проводить меня к следователю и дождаться результата, отправился в штаб полиции. В четыре часа я вошел в кабинет следователя. Позже человек, имевший связи в полиции, рассказал мне, что там заранее задались целью любой ценой доказать мое участие в преступлении.

Но ничего подобного не произошло. Войдя в комнату, я не почувствовал враждебной атмосферы. Следователь говорил со мной по-дружески, уточнял сведения о моем компаньоне и дал понять, что не подозревает меня в мошенничестве. В шесть вечера я был отпущен без приглашения на дополнительное следствие.

Я сел в машину с чувством огромного облегчения и обратил внимание на изумленный взгляд ожидавшего меня друга. "Моше, посмотри на свое предплечье! - воскликнул он. - Это похоже на след от ожога!"

Рука, на которую я 12 часов назад накладывал тфилин, сохраняла след от их ремней, как если бы я снял их минуту назад. Глубокий красноватый след остался и на том месте руки, где была прикреплена коробочка тфилин.

Я отправился к раввину Гальперину, чтобы рассказать ему, как происходило следствие, и выводе следователя о моей непричастности к мошенничеству. Раввин долго смотрел на след от тфилин на моем предплечье и объяснил: "Б-г хотел тебе сказать, что, подобно тому как следы от тфилин сохранились на твоей руке так долго, честность твоя не вызовет сомнений и не исчезнет".

С тех пор я каждое утро накладываю тфилин, не пропускаю ни одного дня. Правда, я еще не достаточно религиозен, но тфилин накладываю и от всего сердца произношу молитву".

Я спросил Сегева, чувствует ли он отсутствие Ребе сейчас.

"Да, конечно, - ответил он. - Вместе с тфилин я ввел в свой дом и Ребе. О каждой возникающей у меня проблеме я сообщал ему по факсу, а когда у меня было тяжело на сердце, послал ему длинное письмо.

Год назад, 3 Тамуза, я ехал в машине и услышал по радио о кончине Ребе. Информация причинила мне острую боль, слезы полились из моих глаз. Со следующего утра я стал читать кадиш и читал его столько, сколько читают по умершему отцу. " До сих пор не могу смириться с тем, что Ребе нет, и верю, что в каком-то месте он присутствует. Ребе, который хранит меня и весь народ Израиля, не может прекратить это делать. Как и раньше, на Кроун-Хайтсе, он охраняет нас и сейчас из своего места на Небесах".

ПРЕДВИДЕНИЕ РЕБЕ

МОШЕ ГРИНВАЛЬД

В 1929 году рабби Менахем-Мендл Шнеерсон женился на Хае-Мушке, дочери Любавичского Ребе. Это произошло в четырнадцатый день месяца Кислее. На их свадьбе в Варшаве присутствовали все хасидские учителя и выдающиеся еврейские лидеры Польши. Среди них был и рабби Земба, на которого молодой зять Ребе произвел очень сильное впечатление. Собравшись нанести ему визит в гостинице, он взял с собой моего отца, тому тогда было 17 лет.

Рабби Земба и рабби Шнеерсон много и оживленно беседовали по разным вопросам Талмуда. Когда гости уже готовы были попрощаться, хозяин вдруг обратился к моему отцу:

- До Хануки осталось несколько дней. Ты знаешь, почему в хасидских синагогах принято праздновать "Финфте лихтл"-"Пятую свечу", устраивая специальные вечера?

Ни отец, ни рабби Земба ничего не знали об этом обычае. Рабби Шнеерсону пришлось им объяснить:

-Дело в том, что пятый день Хануки никогда не приходится на субботу. Это олицетворяет великую тьму. Пятая свеча означает, что свет Хануки может осветить даже такую интенсивную тьму. Долг каждого еврея, где бы он ни находился (будь то Варшава или Лондон), заключается в том, чтобы осветить эту самую тьму.

Рабби Земба еще долго находился под впечатлением встречи.

Прошло много лет. Трагедия Холокоста поразила польское еврейство. Мой отец прошел через все его ужасы, был в гетто, чудом уцелел в лагерях смерти. Его жену и пятерых детей убили на его глазах. К концу войны он пришел разбитый и душой, и телом.

Оставаясь в течение двух лет в лагерях для перемещенных лиц, он пытался разыскать членов своей семьи. Выяснилось, что все его братья, сестры и другие родные были зверски убиты. В 1948 году он эмигрировал в Америку и обосновался в Филадельфии, где жил его дядя Моше-Хаим. Дядя, который принял его с радостью, делал все для того, чтобы вдохнуть в него новые силы, помочь ему начать новую жизнь после травмы, нанесенной Холокостом. Именно дядя познакомил его с моей матерью. Эта женщина также пережила войну. Ей и ее сестре, дочерям реб Зуше Зинковича, одного из хасидов Ребе из Александера, удалось спастись в начале войны. Они переезжали из одной страны в другую, пока не попали в Канаду. Их взял к себе двоюродный дедушка, реб Копл Шварц, уважаемый еврей из Торонто.

Для заключения второго брака мой отец нуждался в поддержке, уверенности. Реб Копл рекомендовал ему отправиться в Нью-Йорк за благословением кЛюбавичскому Ребе и сам сопровождал его в этой поездке.

Реб Копл рассказал Ребе, что мой отец пережил Холокост и потерял всю семью. Глаза Ребе наполнились слезами. Затем он благословил моего отца на создание семьи и долгую жизнь. Отец сказал ему, что присутствовал на свадьбе его дочери в Варшаве.

- Если вы были на свадьбе моего зятя, вам следует навестить и его, - предложил Ребе.

Реб Копл и мой отец спустились вниз, в канцелярию зятя Ребе. Будущий Ребе вспомнил отца и расспросил его о последних днях рабби Зембы. Ему было известно, что рабби Земба погиб в гетто, но он не знал подробностей. Прежде чем расстаться с реб Коплом и моим отцом, он сказал:

- Поскольку мой тесть посоветовал вам навестить меня, я хотел бы изложить вам одну концепцию Торы. Сейчас Кислее, мы приближаемся к Хануке. Дело в том, что пятый день Хануки никогда не приходится на субботу. Это олицетворяет великую тьму. Таким образом, пятая свеча символизирует великий свет Хануки, который может осветить даже такую интенсивную тьму. Долг каждого еврея, где бы он ни находился (будь то Нью-Йорк или Лондон), - осветить эту тьму.

Мой отец был ошеломлен. Он услышал то же, что и почти 20 лет назад в варшавской гостинице.

После женитьбы отец служил учителем и раввином в конгрегации Адат-Исроэл на Вашингтон-Хайтс в Нью-Йорке. Здесь родились моя сестра и я. Позднее мы переехали в Торонто, где реб Копл нашел для отца место в напоминавшей Сатмар общине. Хотя позиция отца приближалась к позиции Сатмара, он по-прежнему глубоко уважал Любавичского Ребе.

В 1969 году перед моей свадьбой отец сказал, что хоть мы и не любавичские хасиды, он хотел бы, чтобы я получил благословение на создание семьи у Ребе, как это сделал он перед своей свадьбой.

Добиться аудиенции у Ребе было нелегко, отцу пришлось долго убеждать его секретаря. Наконец разрешение удалось получить, разрешение на встречу, но не на благословение.

В тот вечер встречи с Ребе ждало много людей, и мы вошли в его кабинет уже утром. Отец протянул Ребе записку с нашими именами и попросил благословения на создание новой еврейской семьи.

Ребе взглянул на отца и улыбнулся.

- Прошло больше 20 лет с тех пор, как вы были здесь, мой тесть тогда послал вас ко мне...

Отец застыл на месте. Секретарь уже стучал в дверь, чтобы поторопить нас, но Ребе жестом руки дал нам понять, что разговор еще не окончен.

Ребе прочел нашу записку, благословил меня на создание семейного очага и моего отца на долгую счастливую жизнь.

- Подобно тому как вы были на моей свадьбе, да ниспошлет вам Б-г силы присутствовать на свадьбе ваших внуков, - пожелал он отцу.

Отец был очень растроган. Прежде чем уйти, он осмелился обратиться к Ребе с вопросом, который его беспокоил.

- Мы сказали вашему секретарю, что пришли только за благословением, но я хотел бы выяснить один важный вопрос, если Ребе позволит.

Ребе улыбнулся:

- Раз уж Ребе, мой тесть, послал вас когда-то ко мне, я должен ответить на все ваши вопросы... Отец решился:

- В сатмарской общине я часто слышу критические высказывания против Любавичского Движения. Как можете вы общаться со светскими, нерелигиозными людьми, выступающими против Торы? Как можете вы надевать тфилин на людей, которые не соблюдают обычаев. Стих в Тегилим гласит: "Того, кто ненавидит Тебя, о Г-спо-ди, я возненавижу". Я не осуждаю ваше движение. Но хочу его понять и объяснить другим.

Ответ Ребе прозвучал так:

- Представьте себе, что дочь вашего весьма религиозного соседа, упаси Б-г, отойдет от иудаизма. Что он будет делать? Попытается вернуть ее назад к Торе и мицвойс или заявит: "Того, кто ненавидит Б-га, я возненавижу", порвет с ней все отношения и не захочет ее больше никогда видеть? Разумеется, дочь будет игнорировать его призыв "помнить о трудном положении, в котором оказываются ее родные". Всевышнему каждый еврей так же дорог, как единственный сын, единственная дочь. Для моего тестя любой еврей был родственником, которого нельзя забывать.

Ребе посмотрел на меня, на отца и продолжил:

- Мы закончим благословением. Известно, что хасиды празднуют пятую ночь Хануки. Причина этого кроется в том, что пятый день Хануки никогда не может приходиться на субботу. Это олицетворяет великую тьму. Таким образом, пятая свеча символизирует великий свет Хануки, который может осветить даже интенсивную тьму. Это долг каждого еврея, где бы он ни находился, в Торонто или Лондоне. Каждый еврей - это часть Б-га, находящегося на Небесах, Его единственный сын. Когда вы освещаете его или ее душу, можно пробудить самого затерявшегося еврея в самом темном месте.

Отец был поражен. По дороге домой он все время повторял, разговаривая с самим собой: "Поразительно, поразительно".

Минуло десять лет. Мой младший брат в 1979 году обручился с девушкой, которая жила в Лондоне, и наша семья вылетела туда на свадьбу. За несколько минут до отъезда в аэропорт к нам зашел наш сосед, весьма уважаемый член дбщины, который рассказал по секрету отцу, что его дочь порвала с идишкайт. Она долго скрывала это от родителей, а две недели назад, к их величайшему смятению, бежала с молодым человеком, неевреем, в Лондон. Все попытки найти ее пока не увенчались успехом.

Сосед просил отца, если он сможет, разыскать и спасти его дочь.

В Лондоне мы весело отпраздновали свадьбу брата. Мой отец рассказал историю своего соседа тестю брата, но тот сам не представлял себе, что можно предпринять. Правда, он вспомнил о любавичском хасиде рабби Аврооме-Ицхоке Глюке, который помог многим заблудшим душам найти путь к возращению.

Они сразу же позвонили рабби Глюку, и хасид связался с родителями девушки в Торонто, чтобы получить необходимую информацию для поисков. Мои родители оставались в Лондоне до окончания Хануки. Неожиданно позвонил рабби Глюк и сообщил: "У меня для вас новость".

Отец поспешил в дом к этому человеку. Там он застал девушку, дочь соседа, которая горько плакала. Рабби Глюк нашел эту девушку, побеседовал с ней, и она высказала желание вернуться в Торонто.

Когда отец огляделся вокруг, его взгляд упал на зажженную менору. В ней горело пять свечей... Он чуть не лишился чувств, вспомнив слова Ребе, сказанные ему 50, 30 и 10 лет назад.

"Пять свечей Хануки олицетворяют силу света меноры... Роль каждого еврея заключается в том, чтобы осветить самое темное место - в Варшаве... в Нью-Йорке... в Торонто... в Лондоне..."

"... Если его дочь отходит от идишкайт... Для Всевышнего каждый еврей - единственный сын..."

Девушка вернулась к своей семье, к иудаизму.

В 1980 году мой отец присоединился к группе гостей, приехавших к Ребе на праздники Тишрея. Ему удалось приблизиться к Ребе и коротко рассказать ему о том, что произошло с этой девушкой. Ребе прокомментировал:

- У моего тестя был дар предвидения.

Отец скончался 14 Кислева 1989 года после шева брохос (на следующий день после свадебных празднеств) моей старшей дочери. Таким образом, исполнилось благословение Ребе, который пожелал отцу веселья на свадьбе внуков. Это было ровно через 60 лет после свадьбы Ребе в Варшаве.

"Цадики становятся еще более великими после смерти, даже более великими, чем при жизни". Несомненно, Ребе будет посылать нам с Небес множество благословений до тех пор, пока мы не удостоимся того, чтобы "Избавитель пришел на Сион".

СЕКРЕТЫ ВЛИЯНИЯ РЕБЕ

ГЕРШЛ ШЕНК

Находясь в огромном зале Организации Американских Государств, я не мог понять, почему этот человек обладал такой способностью влиять на людей. Никто не ссылался на эпизоды из жизни Ребе, не приводил каких бы то ни было его заявлений. Ребе называли великим, необыкновенным, выдающимся, мудрым, даже святым. Говорили, что он был духовным и моральным лидером поколения, обладал даром предвидения и способностью проникать в сущность явлений, служил многим тысячам людей образцом для подражания. По мнению одного из выступавших, любая характеристика Ребе в превосходной степени не является адекватной.

Присутствовавшие на том собрании в Вашингтоне были охвачены вдохновенным поклонением. Я никогда не видел и не слышал Ребе и не был уверен, что он мог бы так сильно воздействовать на меня. Слушая все эти выступления, сидя с длиннобородыми хасидами в черной одежде, я был склонен к скептицизму. Теперь у меня не остается сомнений относительно большого политического влияния Любавичского Движения.

Выступления, посвященные памяти Ребе, были приурочены к посмертной презентации присуждения ему Почетной Медали Конгресса, самой высокой награды парламента США, которой удостаиваются гражданские лица. Всего ею награждены 125 человек. Ребебыл удостоен этой награды на основании законодательной инициативы, поддержанной более чем 200 членами конгресса. Впервые этой медалью награжден религиозный деятель. Ньют Джингрич, спикер палаты представителей (между прочим, он носит ермолку), произнес на завтраке в конгрессе речь, в которой дал Ребе очень высокую оценку. Среди выступивших в этот день были член республиканской партии Бен Джиллмэн, сенатор Джо Либерман, адъютант президента Джордж Стефанопулос, послы ряда стран, в том числе Израиля, главные раввины Израиля, Австралии, Южно-Африканской Республики и Марокко.

Каким образом добился такого признания этот человек? Как ему удавалось оказывать столь сильное влияние на людей, и не только на политиков, дипломатов и раввинов? В качестве руководителя общества американских друзей Любавичского Движения и сопредседателя комитета, проводившего мероприятие, на нем присутствовал весьма практичный бизнесмен, инвестор-миллиардер Рон Перельман. Обязанности сопредседателя и церемониймейстера на устроенном в тот день обеде исполнял известный юрист из Филадельфии Джерри Шестак, главный претендент на место председателя Американской ассоциации адвокатов. Как могли эти рациональные, практичные деловые люди оказаться вовлеченными в такое мероприятие? И если я мог сомневаться в мотивах, которыми они руководствовались, то как можно было усомниться в искренности и бескорыстности раввина Адина Штейнзальца, положившего в основу прославления Ребе талмудистский текст. Трудно было усомниться и в Эли Визеле, который произнес на обеде главную речь. Не оставил сомнений и скрипач Ицхак Перельман, исполнивший в память о Ребе выдающийся реквием.

К концу дня я стал понимать, что делало Ребе таким необыкновенным. Смысл заключался не только в блеске, учености, мудрости Ребе, хотя он, безусловно, обладал всеми этими качествами. Это была сила личности. Он побуждал людей к поступкам-! действиям, высвечивал им их лучшие стороны. Главный раввин Австралии Хаим Гутник выразил это следующими словами:

- Он побуждал меня чувствовать себя так, будто весь мир зависел от меня. Общаясь с ним, я никогда не ощущал себя ниже по положению. Я испытывал чувство, что этот человек сделал из меня самую выдающуюся личность на земле. И еще: что Хабад-Любавич, мир (а это синонимы) зависит от меня.

Из выступления Эли Визеля:

- Ребе прикасался к самым сокровенным струнам моей души. И так было с каждым, кто встречался с ним. Люди всегда уходили от него с сознанием того, что их жизнь приобрела глубокий, возвышенный смысл, более важное значение.

Ребе воздействовал на людей силой абсолютного авторитета великого человека. Этого человека очень трудно описать. Попробуем воспользоваться аналогией. Многие из вас испытали на себе влияние учителя или одного из родителей. Это не обязательно пожилые люди. Но это кто-то, показывающий вам ваши лучшие стороны, кто убеждает вас в том, что вы можете быть еще лучше и делать больше, чем делали до сих пор. Не имея собственных детей, Ребе усыновил всех евреев. Этому, говоря словами Визеля, "превращению евреев в лучших евреев" он посвятил себя целиком. И все мы чувствовали, что созданы по образу Б-га. Визель признавался:

- Существуют вещи, которые я слышал от него и говорил ему, но никто никогда не слышал их от меня, потому что они чрезвычайно глубоки и глубоко укоренились в моей памяти.

По мнению раввина Штейнзальца, у многих людей, даже у праведников, наступает такой момент, когда они расслабляются и становятся обыкновенными людьми. За Ребе наблюдали постоянно (возможно, 24 часа в сутки), и не было ни одной минуты, когда его личность не излучала бы яркое сияние.

Раввин Штейнзальц приводит слова из послания Ребе:

- Откройте ваши глаза, откройте- ваши глаза внутрь, чтобы понять, кем вы можете стать и что сможете сделать. Позвольте говорить вашей душе...

По существу, это было духовное, религиозное послание. Вот еще интерпретация этого послания, которую дает раввин Штейнзальц:

- Люди хотят немного любви. Они просто не знают, как это выразить. Им действительно хотелось бы обрести какой-то уют, получить хорошую работу, но они не знают, как сказать об этом. Посмотрите им в глаза, и вы узнаете, что скрывается за этим неведением, за подчас вульгарной, грубой и неотесанной внешностью.

Из выступления главного раввина Южно-Африканской Республики Мендла Липскера:

- Ребе учил нас не ограничиваться той реальностью, которая возникает перед нами, а понимать, что существует завтра, существует будущее и это будущее зависит от нас.

Значением своей личности Ребе сумел передать нам свое послание. Его влияние на нас, несомненно, продолжается.

ЧЕЛОВЕК, СТОЯВШИЙ ОТДЕЛЬНО

СУЗАН Э. ГАНДЕЛЬМАН

Я начала с этого рассказа, так как чувствую полную бесплодность своих попыток передать, кем и чем был Любавичский Ребе, что он значил для меня. Если бы не он, я не была бы той еврейской женщиной, какой являюсь. Однако все, что я способна сказать о нем, выразить, подобно нескольким каплям воды, которые ничего не говорят о шири и силе моря, о жизни, происходящей в нем. Но даже несколько капель воды могут оживить страдающего от жажды человека.

Вся жизнь Ребе была посвящена возрождению еврейства. Он стремился вдохнуть в еврейский народ жизненные силы, соединить его с животворными источниками, с Б-гом и Торой.

Я думаю, что никто из нас никогда не сможет до конца понять и описать истинное величие Ребе. Это был человек иного масштаба. С одной стороны, его жизнь была целиком отдана еврейскому народу. Ему была хорошо знакома жизнь сотен тысяч людей, с которыми он беседовал, многие писали ему. Люди советовались с ним по самым сокровенным вопросам. В то же время это был человек, стоявший особняком. Я вспоминаю несколько случаев из моего общения с Ребе. Надеюсь, их описание может открыть нечто существенное, целостное.

Я выросла в пригороде Чикаго в 50-е годы, типичная ассимилированная американка третьего поколения. Как и большинство моих сверстников, я не желала посещать воскресную школу и синагогу, к которой принадлежала моя семья, не могла видеть ничего подлинного или привлекательного в казавшихся рассчитанными на внешний эффект обрядах. Быть евреем значило переживать смутно ощущаемые неудобства и растерянность. И это не препятствовало погружению в нееврейскую культуру, окружавшую и захватывающую нас.

Какая сила вытащила меня из глубокого голуса (изгнания), в котором я жила, не с точки зрения географии, а интеллектуально, духовно, эмоционально? Тора обещает освобождение, возврат всех евреев из голуса. Но Любавичский Ребе не мог спокойно ждать этого избавления. Он добирался до каждого еврея, где бы он ни находился, в самых отдаленных уголках земли. Я думаю, это было вызвано и тем, что Ребе чувствовал боль каждого еврея и всего еврейского народа в каждый момент изгнания, он видел, что искры Б-жественного откровения ждут, чтобы их обнаружили.

Ребе дошел и до меня, помог мне покинуть место моего изгнания. В конце 60-х годов, когда многие мои сверстники выражали протест в экстремистских формах, Ребе понял нас. Он понял, что источником нашего беспокойства является духовная неудовлетворенность. Чувствуя нашу боль, нашу жажду перемен, он послал к нам своих лучших хасидов, чтобы организовать Дома Хабад, чтобы обучать нас, жить с нами. Под руководством Ребе была создана необычная сеть учреждений Хабад от Гонконга до Катманду и Парижа. Он смотрел на нас не только как на плоды развития Америки второй половины XX века, но и в свете вечности еврейского народа. Мы были и князьями, и пророками, и мудрецами. Каждый представлял собой члена царской семьи, эмиссара и отражение Б-га в этом мире.

Вероятно, именно это имеют в виду наши мудрецы, когда говорят о душе цадика, которая включает в себя все. Душа Ребе понимала печаль и радость каждого еврея, была связана с этими чувствами, чему он учил и своих хасидов. Он призывал каждого из них нести ответственность за весь еврейский народ, любить каждого еврея, доходить до него. Он побуждал евреев осознавать свое величие, свою святость. Вспоминал о тех, кто был забыт всеми, посылал своих эмиссаров разыскивать, утешать и поддерживать евреев в небольших городах от Аляски до Австралии, доходил до тех, кто был покинут всеми, до наркоманов, заключенных, членов культовых организаций.

Впервые я встретилась с Ребе в Доме Хабад при университете штата Нью-Йорк в Буффало, где я училась в аспирантуре. Затем провела шесть месяцев в Любавичском центре в Бруклине, недалеко от резиденции Ребе. К тому времени, когда я сюда попала, в 1976 году, частные аудиенции у Ребе стали весьма ограниченными. Когда он был моложе, его встречи с людьми длились ночи напролет. При мне, ему было тогда уже больше 70 лет, он встречался с посетителями "только" до полуночи или до часа ночи. У меня было много небольших встреч с ним, и я получала ответы на свои письма, а также комментарии к своим очеркам.

Все говорят о глазах Ребе, глубине и проницательности его взгляда. В его присутствии каждый сразу же чувствует себя чище, правдивее, ближе к Б-гу. Моя мать, обеспокоенная моим присоединением к хасидам, приехала в Бруклин навестить меня. В день, когда она должна была возвращаться к себе домой, я повела ее в небольшое помещение рядом с канцелярией Ребе. Сюда обычно приходили люди, которые собирались куда-то ехать по своим делам. Направляясь через это помещение на полуденную молитву со студентами ешивы, Ребе благословлял будущих "путешественников". Поровнявшись с моей матерью, он взглянул на нее и тихо сказал на идише своим ласкающим слух голосом: "форт гезунтерэйт" ("поезжайте благополучно", буквально - здоровой). Мама разрыдалась.

- Я не знаю, почему... я не знаю, почему плачу, - недоумевала она. - Я вовсе не опечалена.

Что-то во взгляде и голосе Ребе проникло в глубину ее сердца.

Примерно то же произошло с моей подругой, светской, радикально настроенной феминисткой, присутствовавшей вместе со мной на встрече Ребе с еврейскими женщинами. Очутившись рядом с ним, она ничего не могла поделать с собой - слезы текли из ее глаз, из какой-то неведомой ей самой глубины.

- Он смотрит так, - объясняла она, - как, по моим представлениям, должен был смотреть Моисей.

На первых порах я весьма энергично боролась со спорными вопросами иудаизма и феминизма. В тот период мной была написана статья "Три шага назад еврейской женщины?" для женского журнала Любавичского Движения "Ди Идише Гейм" ("Еврейский Дом"), скромного издания на идише и английском языке. До того как статья была опубликована, мне пришлось обратиться к Ребе с просьбой дать благословение моему больному дяде. Надо сказать, что Ребе получал около 400 писем в день, лично их читал и отвечал на них. Возможно, столько же телефонных звонков с различными вопросами и просьбами о благословении поступало к нему из всех уголков мира. Непостижимо, как он справлялся с этим потоком, где брал для этого время и силы, особенно если учесть его занятость другой ответственной деятельностью.

Секретарь Ребе прочитал мне по телефону ответ Ребе на мое письмо. Он обещал произнести специальную молитву для моего дяди и, кроме того, сообщил, что получил удовольствие от моей статьи для журнала "Ди Идише Гейм". Я очень удивилась: как мог Ребе знать о статье, которая еще не была опубликована? Внес ясность редактор журнала. Дело в том, что Ребе очень серьезно относится к проблемам еврейских женщин и находит время читать все статьи для этого журнала, делать к ним замечания, даже править некоторые материалы. Впоследствии я написала для журнала несколько статей, а редактор любезно возвращал мне рукописи с пометками и исправлениями Ребе.

Будучи профессором английского языка, преподавателем университета, я была поражена тем, как Ребе редактирует мой английский. (Известно, что он свободно читал и говорил на многих языках.) Он не только углублял концепции Торы, но и тщательно вникал во все подробности, убирал все лишнее, даже вносил поправки в мою орфографию и синтаксис. Я бы хотела обладать такой способностью исправлять работы своих студентов, какой мои рукописи.

Ребе поддерживал с еврейскими женщинами особые отношения. Он часто выступал перед ними на специальных собраниях, где говорил об их величии, о необходимости глубоко и всесторонне изучать Тору. Он посылал их с миссиями по всему свету, руководил кампаниями по выполнению мицвойс, относящихся к женщине. Он парадоксальным видеть великого цадика в окружении всей этой ожесточенности, нищеты и безнадежности.

Ребе отказался покинуть этот район, когда он изменился. Это соответствовало его отказу оставить любого еврея, кого бы то ни было, отказу поддаваться страху, соответствовало принципу месирас нефеш, самопожертвования ради еврейского народа, любви к нему, чему он учил своих последователей.

И это являлось подтверждением одного из важнейших принципов хасидской философии: "Каждый спуск делается с целью восхождения"... после преодоления тьмы приходит самый яркий свет. Ребе часто говорил, что мы живем в эру "удвоенной и еще раз удвоенной темноты", то есть такой глубокой темноты, когда перестаешь воспринимать ее как темноту вообще. Сам Ребе являлся лучом света в этой темноте... И остается им до сих пор.

В Талмуде сказано: "Цадикам нет покоя ни в этом мире, ни на том свете", ибо "они идут от силы к силе". Даже там они прилагают большие усилия и достигают еще более высоких уровней. В 1950 году, сразу же после кончины своего тестя, предыдущего Любавичского Ребе, Ребе выступал с волнующими беседами, в которых говорил о значении произошедшего. Он цитировал положения из Зогара о том, что "цадик, который возвращает Б-гу свою душу, может присутствовать во всех мирах в большей степени, 'чем при жизни". В хасидской философии жизнь цадика рассматривается не как физическая, а как духовная жизнь, состоящая из веры, благоговения и любви. И после смерти его душа больше не связана с ограничениями физического тела - она связана со всем миром новыми и различными способами. Ребе объяснял, почему он не использует применительно к своему тестю обычное выражение "благословенной памяти". Активизация памяти уместна в случае отдаленных событий, когда существует опасность, что они будут забыты. Что касается его тестя, предыдущего Любавичского Ребе, который близок нашему миру, связан с ним и не может быть забыт, то нет необходимости призывать его помнить.

Ребе не будет забыт. Я убеждена, что и теперь, после своей кончины, он продолжает защищать мир, продолжает страстно желать избавления евреев и делает все для этого.

ДУША МОШИАХА

ЭЗРА ХОВКИН "НЕДЕЛЯ" (Израиль), 1994, 14-21 июня

У нас есть время, чтобы научиться быть хасидами Мошиаха

В этом алгоритме еврейской чистоты Менахем-Мендл, возрастая в мудрости и славе, пребывал до конца своей жизни.

Дальше река уходит под лед. Об его удивительных способностях к учебе (в любой сфере знания) было известно немногим. О других его способностях не было известно почти никому. Лишь несколько раз пробивались они в будничный мир электричества- фашистов-коммунистов, как упрямый луч в тюрьму без окон. Перед войной и Катастрофой он жил в Берлине. Однажды, на Симхас Тойра, его попросили то ли сказать речь, то ли произнести "лехаим". Обращаясь к нескольким сотням мужчин, скромный молодой человек назвал каждого по имени с указанием имени его отца и пожелал счастливой жизни. Знал? Предчувствовал? Спасал?..

Давящие 20-е годы. 1927-й. Сцена на балконе по-советски: Менахем-Мендл идет к дому своей невесты, дочери Любавичского Ребе, а та кричит ему из распахнутого окна:

- Уходи, у нас гости!

Это чекисты пришли за ее отцом. Его приговорили к расстрелу, потом чудом освободили и разрешили с семьей покинуть страну. Менахем-Мендл уезжает вместе со своим учителем в Ригу. По его совету он учился в Берлинском и Сорбоннском университетах. За несколько лет получил дипломы по ядерной физике, кораблестроению, химии и-это уже по слухам - медицине, психологии, ряду других наук. Мне кажется, это самый уединенный и тайный период его жизни. Чем он занимался тогда в полную силу, во что вкладывал душу, не знает никто.

Его отец, рабби Лейви-Ицхок, был на виду. Один из немногих раввинов, который не сбежал, не ушел в подполье и не благословил советскую власть. За это он был арестован и погиб в сталинской ссылке. Фотография, которая сохранилась с тех пор, сделана в тюрьме. Отец Ребе смотрит в глаза мучителям.

А дальше-война. Ребе Иосиф-Ицхок, глава хабадников, уезжает из захваченной немцами Варшавы, куда он в свое время переехал из Риги.

В 1950 году рабби Иосиф-Ицхок ушел из жизни. Год спустя муж его дочери выходит из тени на очень яркий свет, чтобы стать главой любавичских хасидов. Условия отнюдь не были легкими. Еврейство в России находилось под "железным занавесом". В Америке велись талмудические споры о "крайслере" и "форде", евреи женились на негритянках и думали, что "кошер" - это когда на столе белые салфетки. Ребе сделал несколько точных и сильных ходов.

Он ввел понятие глобального посланничества. Его хасид (вместе с семьей) мог быть направлен в любую точку земного шара, где живут евреи. Неважно, на каком языке они говорят, неважно, как относятся к заповедям Торы. Шлухим, посланники Ребе, живут, думают и учатся вместе с ними.

Американский фольклор: "Всюду, где есть пепси-кола, есть Хабад. И даже там, где ее нет..."

Он придумал "Бейс-Хабад". Это нечто вроде религиозного клуба, куда может обратиться любой и получить "первую еврейскую помощь": посидеть на уроке, впервые надеть тфилин, узнать, что мезузу прикрепляют справа от входа, и получить ее...

Ребе ввел понятие "мицвойс" - операции во имя Торы. Когда десятки, сотни и тысячи молодых людей ходят по военным базам, больницам, студенческим кампусам и даже заглядывают в тюрьмы, чтобы помочь евреям выполнить заповедь, которая, по мнению Ребе, является сейчас для еврейства наиболее важной. Не в смысле того, что остальные заповеди хуже, а просто (я так понимаю) здесь плотина прохудилась, и вот-вот хлынет вода... Например, во время Ливанской кампании Ребе настаивал, чтобы каждый солдат "купил букву" в свитке Торы, т.е. заплатил символическую сумму и связал свою судьбу с "Книгой жизни", которая защищает и не дает упасть, что всюду важно, а на войне - тем более.

В результате этих шагов Хабад стал самой общедоступной, самой разветвленной и самой бедной еврейской организацией в мире.

В нашем фольклоре есть понятие "цадик в шубе" - праведный человек, которому нет дела до того, что творится вокруг. Ребе был цадиком без шубы, стоящим на семи ветрах. Он вмешивался во все серьезные события, если от них зависела судьба его детей - евреев, нас... Он вызвал смерть Сталина за несколько дней до массовой депортации советских евреев в Сибирь. Вмешался в Карибский кризис. Во время Кемп-Дэвида предсказал, что это может нанести удар по безопасности Израиля, его целостности. Это сбывается через двадцать лет - сейчас. Он заявил, что должен произойти исход евреев из России - и вот перестройка, поток которой вынес нас, сомневающихся и подозрительных, за границы "рая".

У Ребе был пророческий дар. Была сила благословения, мешавшая всем злодеям мира. Сказано, что пророк, который скрывает свою силу, данную ему Б-гом, подлежит небесному суду. Мудрец из города Николаева скромно и спокойно показал, что может быть Мошиахом, избавителем еврейского народа и всего мира. Его хасиды знали об этом несколько десятков лет. Широкие массы услышали об этом в последние два года, когда Ребе заболел и был прикован к постели.

Может, надо было ждать, когда поправится, когда подведут белого коня. Но, по-видимому, Ребе не мог себе этого позволить. Он хотел, чтобы геула (избавление) произошла без войн и жертв, дорогой праведных. Поэтому он принес в жертву себя. Более двух лет назад - удар, поразивший одно из полушарий мозга. Через два года, в тот же самый день, - другой удар. Болезни и операции, одна за другой. И не погибал, хотя его недугов хватило бы, чтобы свести со света сотню человек, и страдал упорно. Инфаркт, в тот же день еще один. Делают кардиограмму - следы инфарктов пропадают. После первого удара врачи констатируют: мозг, как у очень молодого человека. Но это не финал, удары продолжаются, он их принимает.

Ребе продолжает без устали благословлять еврейский народ. Сколько свадеб сыграно по его благословению, сколько больных исцелилось, пока он болел! Лечащий врач не выдержал и спросил:

- Ребе, вы страдаете? Ребе показывает глазами:

- Нет...

Конечно, нет, ведь все муки за нас же, на фоне торга с Арафа-том, секса и видео.

У нас есть время, немного времени, чтобы научиться быть хасидами Ребе, расставшись временно с его душой. Даже у тех, кто никогда его хасидом не был. Чтоб Антарктика стояла на месте, чтобы тронулся лед души...

Кончаю без рыданий. Сейчас ведь не про это, сейчас еще серьезней: как сберечь себя, еврейство, Тору, мир...

У Всевышнего наготове все чудеса. Душа Мошиаха стала действовать здесь и сейчас, сбросив все оковы.

Скоро мы это ощутим.

љ"Лехаим", 1997