-Очень плохо вас слышу! Это что, эпидемия?! - кричала мать-белка, тряся коробку старого телефонного аппарата. Ответ безнадежно терялся среди шипящих звуков, тем самым исключая разговор. Мать недовольно повесила трубку и решительно подбежала к шкафу.
-Ухожу, - объявила она увлеченным завтраком детям, торопливо застегивая пуговицы на коротеньком белом халате.
Малыши расправлялись с густой ароматной малиновой кашей.
-Надолго, мамочка? - спросила осторожно любимица-дочка слегка взволнованно.
-Без надобности не задержусь, - ответила мать непривычно строго, и те же ноты, с ленцой копируя, пропела старая скрипучая дубовая дверца, коротко и отрывисто в конце прибавив: "Хлоп!"
Пушинка глотнула слезы и, отложив ложку в сторону, несмело и чуть слышно захныкала. Без мамы у нее всегда терялся аппетит.
-Не кисни, у мамы вызов, - строго прервал ее старший брат, заботливо привлекая к себе и вытирая слезы. - Она ушла лечить зайчат, малыши израненные, им нужны лекарства из аптечки.
-Ты тоже можешь принять участие, - добавил приободренный брат.
-Как? - недоумевала Пушинка, часто моргая маленькими глазками.
Через час мать вернулась и дочь, забыв о своих обидах, засыпала ее вопросами:
-Мамочка, что будет с больными зайчатами?
-Два скоро поправятся: все, что с ними стряслось, совсем не опасно, а третьему, - мать замолчала, долго тянулась пауза. - Да ... К третьему придется вызывать консультанта из соседнего леса, боюсь, что самой мне не справиться.
-Что, так ему плохо?
-Да плохо, хотя причина у всех одна и очень простая - иголка...
Мать снова и снова вспоминала свое посещение, напряженно думала, искала выход, мысленно всматриваясь в лица больных зайчат. Старший трусишка Круть изранен шипами колючего низкорослого дерева: в страхе бежал, не зная куда. Средний шалунишка и непоседа Скок сбил на лету ежа, поплатившись в кровь до щек расцарапанным носом. А самый маленький Серенькие Ушки, забыв об опасности, любовался красивым цветком, очень похожим на солнце. И вот результат - встретил обидчика, и тот, послав ему иголку в уши, уколол так грубо и глубоко, что это холодное жало, оставаясь там и сейчас, изводит болью слабеющее сердце.
Старый бобер, получив тревожную телеграмму, заспешил на помощь. Достал свой недюжинный инструмент и, аккуратно уложив его в узкий чемоданчик, растерянно посмотрел на дверь - она не запиралась. "Ладно, ничего, - подумал он, - попрошу сороку, пусть присмотрит, будет ей работа, пустозвонке", и решительно зашагал к выходу.
-Вы опытны, а у нас особый случай. Несносный старый ворчливый крот уколол зайчонка Серенькие Ушки обидным словом, оно оказалось острое, как иголка, и поэтому глубоко засело внутрь. Он молчит, и больше всего меня пугает его молчание, похоже, что сейчас он никого не слышит.
-Но как тогда вы узнали о случившемся?
-Ах, это просто, сорока все слышала и в тот же день разнесла по всему лесу.
- Я думаю, с этим справиться можно. Займите его, пожалуйста, прежде всего - работой. Когда руки заняты, некогда отдаваться мелкой боли, вслушиваться в мнимый игольчатый зуд, так поглощенно и внимательно, что даже оглохнуть к живому звуку. Помните! Прежде всего - труд! И это мы, бобры, очень хорошо знаем.
-Я бы согласилась с вами, - ответила белка растерянно, - но ведь он еще совсем маленький.
-Тогда ищите любое занятие. Пусть листает красивые книжки, лепит, рисует, вырезает картинки. Время излечит. Все заживет.
Совет бобра не принес облегчения зайчонку Серенькие Ушки, к тому же, важный доктор ограничился сухой инструкцией и в тот же день поспешил вернуться в свой лес, опасаясь, что сорока, приставленная охранять его жилище, уже давно разносит грязные вести по лесу о несносном беспорядке в его огромной древесной куче.
И все-таки медсестра-белка надеялась, что в лесу найдется хотя бы одно существо, способное дать ей более ценный совет, но ни на ком не могла остановиться. Все обитатели ей казались слишком грубы, а в этом тонком "игольчатом" деле должен быть не менее тонкий подход. И тогда она вспомнила о мудрой черепахе. Триста лет жизни, наверняка, ее многому научили. Но черепаха живет на самом дальнем материке, к тому же, так медлительна, что вряд ли порадует их своим посещением. Тогда она решила отправить авиаписьмо, кратко изложив обстоятельства случившегося, и с нетерпением ждала ответ.
А в это время Пушинка со старшим братом и всей лесной ребятней, отыскав больного, заполнили до отказа крохотный заячий домик. И малыш Серенькие Ушки, отогретый их участием, любовью и теплотой, поджав трясущиеся лапки и слегка прикрывшись одеялом, рассказал о белом цветке с желтой пушистой серединкой, который рос на душистой полянке и был похож на утреннее солнце. Зайчонок даже не успел с ним познакомиться, как набежала черная туча и грубые капли посыпались с неба, избивая маленький хрупкий цветок, словно в отместку за то, что тот был так же прекрасен, как утреннее солнце.
-Я пытался заслонить его всем своим телом, но мне не хватило роста, и тогда я поднял над ним свои серенькие ушки. "Лопоухий болван!" - послышалось сильнее грома. И мне показалось, я подумал, что получил тогда свое новое имя, его прислала, скорее всего, все та же туча, которая заслонила солнце, избивала каплями нежные лепестки и листья и громом гнала меня от них.
- Неправда! - кричала Пушинка. - Ты ничего не знаешь! Сорока сидела на ветке и все слышала. В то время, когда ты любовался Ромашкой, старый крот, подрыв землю поблизости, выбрался из норы. Он распахнул зонтик и уселся на трухлявом пне. Завидев зайчонка, который добровольно мокнет и не желает прятаться, он наградил тебя грубым словом и скорее всего из зависти, ведь кроты никогда не носили уши, а может быть они стерли их под землей.
Зверята засмеялись так дружно, что зайчонок почувствовал, как к нему вернулась прежняя гордость за свои серенькие ушки, и совсем не так остро ныло внутри.
Но тут Пушинка переменилась в лице и строго сказала:
- Слушайте, мы здесь все вместе, и зайчонок Серенькие Ушки (она так и сказала "Серенькие Ушки", и бедный малыш при этом почувствовал, как к нему возвращается его прежнее имя) не так уж плох. А что случилось с Ромашкой, ведь с того дня не раз лил сильный дождь, избивая ее маленькие неокрепшие лепестки и листья, может, она совсем разбита и ее уже нет в живых?
Ее слова повергли всех в ужас, и Серенькие Ушки, забыв о себе, переполненный болью за желанного друга, выбежал во двор. Вся ребятня толпясь засеменила следом. Огромная полянка еще была мокрой от вчерашнего ливня, и хрупкий цветок, прибитый к земле, потеряв свою прежнюю красоту и форму, лежал склоненный.
Серенькие Ушки тихо плакал, вспоминая гром и небо, солнце и черную тучу: "А что, если бы я тогда не растерялся, если бы не услышал обидных слов, цветочку не пришлось бы сейчас лежать совсем обессиленному. Ему всегда было труднее всех. Я мог спрятаться в норку, согреться возле мамы, а он здесь один на семи ветрах, семи дождях, семи громах, и никуда не спрятаться, ни к кому не прислониться, пока сам не справишься, не окрепнешь, не подрастешь".
Недолго ребята с грустью сидели у цветка. Ласковые лучи солнца согрели свое дитя, чистый пьянящий воздух обдал его нежным дыханием, цветочек обсох, и слабый ветерок, качая его на тонком стебле, разгладил нежные лепесточки, открыв небу и всему живому его прекрасное личико.
-Не кисни, - слегка толкая зайчонка, приговаривала Пушинка, она повзрослела за эти дни и во всем старалась быть похожей на своего заботливого брата.
Серенькие Ушки огляделся и увидел лучистый белый цветок, тот весело улыбался и тихо шептал, видно, у него всегда был такой слабый голос:
-Давай познакомимся, я - Ромашка.
Зайчонку Серенькие Ушки еще никогда в жизни не было так хорошо, у него ничего не болело, он был весел и бодр, и все в нем до края наполнилось радостью и счастьем.
-Я - Серенькие Ушки, - кричал он громко, - а ты - мой любимый цветок!
- Ромашка! - кричали ребята, крепко взявшись за руки, образуя тесную большую пеструю цепочку, замыкающуюся в такой же правильный, как солнце, круг, танцуя, подпрыгивая и кружа в радостно-ликующем хороводе. Казалось где-то звучала музыка и бойкая веселая песня лилась над полянкой, заполняя все вокруг:
-Ох, какое невезенье, ты услышал оскорбленье,
Запирай покрепче уши, ведь его не стоит слушать.
Сердце, верь мне, пригодится, если с другом что случится,
И тогда твоя беда вмиг исчезнет без следа.
В дружном нашем хороводе
Крепче руки, тверже ноги,
Громче песня, звонче смех,
Ведь они звучат для всех!
Зверята громко смеялись и все кружили и кружили в дружном своем хороводе, им было так прекрасно и радостно в этом мире, как никогда, нигде и никому на свете.
Старый ворчливый крот сидел совсем близко на старом трухлявом пне, под таким же черным старым изодранным зонтиком и сыпал оскорблениями, завидев веселых малышей, осмелившихся нарушить его покой и уединение. Острые колючие иголки разносило ветром в разные стороны, но куда им было тягаться с бойкими нотами такой жизнерадостной и жизнеутверждающей детской песни. Они, не долетая, падали и терялись в старой сухой прошлогодней траве и листьях. А песня все звучала и звучала.
И вдруг Пушинка, случайно заметив того, чей вид так красочно обрисовала всему лесу трескотливая сорока, засмеялась еще громче:
-Смотрите, тот самый крот, дождя нет, а он все равно под зонтиком!
-Да ведь солнца он боится не меньше ливня, - закричали в ответ ребята, - оттого всю жизнь и под землей прячется!
Сейчас Серенькие Ушки понимал, как нелепо было обижаться на его слова, что тогда прозвучали для него громче грома и иголкой так долго жгли его тело. Но все уже было позади, он точно знает, что выплакал это жало, когда увидел обессиленным свой любимый цветок и смыл его радостью их знакомства и встречи. И еще он понял, что не было бы наверняка грустной части в нашей истории, будь он не к себе, а к другим повнимательней.
-Но все это не так опасно, - говорит сейчас уже Серые Уши своим детям, - лучше позже это понять, чем никогда.