Жужгина-Аллахвердян Тамара Николаевна : другие произведения.

Идиллия Андре Шенье. Послесловие к сборнику Буколики и идиллии Андре Шенье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В качестве послесловия к сборнику переводов стихотворений А. Шенье на мифологические сюжеты (перевод Т. Жужгиной-Аллахвердян).

  Идиллия Андре Шенье: конфликт "наивной" патриархальности и "дерзкой" современности
  
  Творчество французского поэта и публициста Андре Мари Шенье (Chénier, 1762 - 1794), казненного якобинцами 9 термидора, было воспринято как романтически-новаторское в контексте послереволюционной эпохи. В критике XIX в. А. Шенье имел репутацию поэта, изобретшего "новый способ подражания" в "изящных концепциях" ("conceptions purement graçieuses") античной элегической культуры [1].
  Через ностальгический образ Эллады "византийский француз" (Шенье родился в Константинополе) не только выразил чувства человека просветительской предреволюционной поры, но и предвосхитил элегическую поэзию Нового времени. Идиллия Шенье с характерной для нее "наивной патриархальностью" "растворилась в огромном пространстве лиризма" всех тех, кто отверг "кодекс Буало" и наметил путь "стирания границ" между прозой и поэзией по образцу "прозаической поэмы" "Атала" [2]. В наполеоновской Франции, в творчестве Виктории Бабуа (Elégies maternelles, 1805), мадам Дюфренуа (Elégies, 1807), Шарля Юбера Мильвуа (Elégies, 1811), элегия противостояла дидактической поэзии. В 1820-е гг. поэтическая Франция оставалась преимущественно элегической и изданные в 1819 г. стихотворения А. Шенье обрели огромную популярность в контексте противостояния классицистической и романтической эстетик, поиска новых культурных и литературных источников для подражаний [3]. У поэта появились приверженцы и последователи. Критики заговорили о "школе Шенье", к которой относили элегическое творчество Марселины Деборд-Вальмор (Elégies et romances, 1819; Еlégies et Poésies nouvelles, 1825), Шарля Луазона (Epitres et Elégies, 1817), Альфонса де Ламартина (Méditations, 1820; Nouvelles Méditations, 1823), Ульрика Гюттингера (Méllanges poétiques, 1825), Эдуарда Тюркети (Esquisses poétiques, 1829), Шарля А. де Сент-Бева (Poésies de Joseph Delorme, 1829). В сознание французских романтиков Шенье вошел, под влиянием Анри де Латуша, первого издателя его сочинений, как безвременно погибший элегический поэт, принесенный в жертву "Молоху революции", символами которой стали террор, топор гильотины и кровожадная толпа. Романтики единодушно приписали Шенье новую тактику лирического "Я" и новый метод интерпретации древней мифологии в элегиях, буколиках и эклогах на манер Феокрита, Мосха, Биона, Вергилия и Горация. Хотя очевидной была принадлежность Шенье эпохе Просвещения, в облике поэта выделяли эллинские черты, среди которых называли искренность и чувствительность, якобы не свойственные и даже противоположные поэтике ХVIII в. Этот век чувствительным поэтам представлялся главным образом как "век разума" в лице Вольтера, Бомарше и Дидро, как "время торжества холодного рассудка, изгоняющего воображение" и безраздельного господства "жесткой" рационалистической эстетики [4]. Стихотворения Шенье, отразившие полемические литературно-мировоззренческие тенденции просветительского времени, стали отчасти близки по духу только романтическим 1830-м гг. Но и тогда творчество поэта, ставшего жертвой революции, воспринимали в идиллико-элегическом ключе, как "луч света в темном царстве" рационализма, не беря в расчет ни его политические оды, ни гневные "Ямбы". По сути, Шенье ввел в сентименталистскую поэзию античный интертекст, в котором отразилcя кризис сознания, вместивший и идиллическое "сладострастие", и социальные противоречия, и дух агрессивной, революционно и "контрреволюционно" настроенной современности. Этот кризис сознания в начале XIX в. был воспринят преломленным в романтической традиции, что хорошо выразил Виктор Гюго, назвав Андре Шенье "романтиком среди классиков". Проще всего было бы отнести идиллию Шенье к жанру подражания эллинским поэтам, не заметив симптомов "нарциссических миражей" [5] и сомнений, свойственных всем поэтам безвременья. Уже в пастушеском диалоге "Свобода" подвергнута сомнению идиллия о "наивной прелести" древнего мира в духе школы Феокрита, показано противостояние идеальной, беззаботной патриархальности - дерзкой, активной и свободолюбивой современности. Потому можно рассматривать "Свободу" как мифопоэтическую иллюстрацию прощания Шенье с византийским "детством" и эллинскими иллюзиями. Однако мировоззренческие противоречия, социальная конкретика, оппозиционность и полемичность поэзии Шенье оставались за пределами внимания романтиков. Не вызвали сочувствия у романтиков и вполне отчетливые в творчестве поэта интонации политического негодования, занявшие место предреволюционного энтузиазма. Романтики 1820-х гг. не увидели в творчестве А. Шенье торжества и вслед за ним крушения веры в утопические идеалы, но восхитились методом интуитивного прозрения, приемами лирической манифестации "Я", способами выражения "самого искреннего чувства", передавшего "дыхание поэзии" Гомера. Тексты Шенье воспринимались как своеобразная поэтическая энциклопедия Греции времен эллинства. Из-за этой особенности идиллии Шенье ставили рядом с пасторалями швейцарского поэта Саломона Гесснера, в которых черпал вдохновение для своих "поэтических медитаций" Альфонс де Ламартин. Адьфред де Виньи, автор "Симеты" и "Дриады", написанных под впечатлением от Феокрита, по собственному признанию, вступил в "противоборство рифмачей и поэтов", не скрывая свой юношеский восторг перед элегической музой "византийского француза". Символико-риторический топос в буколике Шенье, который действительно напоминал переведенные в 1786 г. с немецкого языка пасторали Гесснера, составил основную текстуально-смысловую парадигму "античного вкуса", которым так восхищались романтики. Один из первых биографов А. Шенье отметил, что сам поэт для обозначения своих стихотворений употребил сокращенное слово "Bucoliques", хотя уверенности нет в том, что он употребил бы это определение при публикации своих произведений. Но так как случай не предоставил ему возможность высказаться в пользу других жанровых определений, было бы справедливым сохранить то, которое он употребил спонтанно [6]. Позднее к стихотворениям Андре Шенье с буколическим интертекстом и мифологическим языком применяли термины "идиллия", "элегия" и "эклога". Как истинный поэт XVIII века, Шенье ориентировался на античность, избрав в качестве образца для подражания главным образом древнегреческую и древнеримскую буколику, но не ограничился этим. В "сладострастных песнях" французского поэта наряду с гомерическими образами обнаружили фрагменты из ученой поэзии Каллимаха (Tout mortel le soulage à parler de ses maux...), мифопоэтические мотивы из Феокрита (L'impur et fier époux...; Lydé ), Мосха (Tire de Moschus), Катулла (элегия ХХ ) и популярного во Франции XVI в. поэта Биона (элегия XIII). Действительно, стихотворения Шенье пестрят интертекстуальными элементами, включают амебейный дискурс, свойственный дионисийской культуре, пасторальные аллегоризмы и реминисценции из "Георгик" и "Энеиды" Вергилия (элегия ХХ; Lydé, Toi! De Mopsus ami!..), "Метаморфоз" Овидия (Oeta, Mont Ennobli, Lydé) и "Сатир" Горация (элегия XIV). Аркадийский интертекст был передан через повторяющиеся буколические мотивы танцующих девушек, нимф, пения, игры на флейте и свирели (Мне сердце трогает...; Наперсница наяд...). Идиллия в форме переменного пения имитировала песни мифического поэта Дафниса (Mnazile et Chloé, La liberté, Lydé, Hylas), однако, была новым способом актуализации мифологических символов и аллегорий, интертекстуальным, а не механическим повторением эллинской и вергилиевой буколик. Однако, как отметил Л. Баткин, приемы символизации в "Буколиках" Вергилия, могут быть присущи только ей, т. к. она основывалась на еще живой, бытующей мифологии, на реальных народных культах и верованиях. "Пан, бог Аркадии" пока отнюдь не стал свидетельством сугубой литературности и искусственности аркадийского уединения и упрощения. Аркадия ж была, так сказать, результатом первичной семиотизации деревенской природы и обычаев, их превращения в знаки высокой культуры. Поэтому у Вергилия пастушеская жизнь еще не лишена действительно сочных материалистических подробностей, а подчас и некоторой грубоватости во вкусе латинской комедии" [7].
  У Шенье этот процесс приобрел символически-книжный характер, явил cимптомы нового культурного мировоззрения, стал реализацией необычного синтеза жанров, не характерного ни для античной, ни для французской элегической поэзии предромантической поры. В лирических стихах поэта-просветителя элегическое, нарративное и философское события совместились, структурно-смысловые элементы буколического жанра сплелись с одическими, посвятительными (Toi, de Mopsus ami; Salut, aube au teint frais), а также пасторальными, по примеру Лонга (Mysis; Extrait du roman de Longus; Un berger se plaignant; A compter nos brébis; Je fais paitre tant de brébis), исповедальными в духе Руссо (Je chéris la solitude; Ma muse pastorale; Ma muse fuit). Можно считать итоговой в идиллическом творчестве Шенье буколику LXXXIV:
   Ma muse pastorale aux regards des Français
   Osene point rougir d'habiter les forêts.
  Elle veut présenter aux belles de nos villes
  La champêtre innocence et les plaisirs tranquilles;
  Et, ramenant Pales des climats étrangers,
  Faire entendre à la Seine enfin de vrais bergers.
  Elle a vu, me suivant dans mes courses rustiques,
  Tous les lieux illustres par des chants bucoliques.
  Ses pas de l'Arcadie ont visités les bois,
  Et ceux de Mincius, que Virgile autrefois
  Vit à ses doux accents incliner leur feuillage....
  Если взять за критерий буколики "семиотизацию деревенской природы и обычаев, превращения их в знаки высокой культуры" (Л. Баткин), то данное стихотворение уже не является собственно буколикой. В стихотворении присутствует аркадийский реквизит (ручьи, нивы, девы с кротким взглядом, тихие гроты) и сохраняется буколическая семиосфера. Но образы из греческой поэзии сплетаются с римскими и наряду с прославленными поэтами Бионом, Мосхом, Феокритом, Виргилием фигурирует "мудрый Гесснер".
  Центральным в идиллическом творчестве Андре Шенье является образ утопического "века любви" (age d'amour), "несуетного жизненного идеала" [8] и экзотического Востока, как родины прекрасной поэзии, наивного воображения и языческого искусства. Позднее этот образ будет заимствован романтическими поэтами и авторами постромантической эпохи. Противопоставление двух разных картин мира - идиллической и просветительски-утопической - особенно характерен для "Свободы", в которой самобытный конфликт мирной патриархальности и просветительского вольнодумства намеренно подчеркнут, а сознание диалогично, раздвоено и представлено в двух противоположных ментальных моделях. Эта "философская буколика" (С. Великовский), построенная в форме рассуждения-беседы вольного козопаса и раба, представляет собой одновременно и хвалебный текст патриархальному "золотому веку", и иллюстрацию идей Ж. Ж. Руссо к теоретическому спору о преимуществах свободы над рабством [9]. Как диалог-дискуссия, "Свобода" имеет в своей основе зачатки герменевтического диалога как метода общения и философской интерпретации [10].
  Структурную основу в "Свободе" составляет амебейное пение с элементами гимнического дискурса, созвучного агонам, исполнявшимся во времена Феокрита среди сицилийских пастухов [11]. Агон предоставил автору возможность выявить противоположные интенции к "бытию", c одной стороны, - к свободной жизни, с другой - к жизни в рабстве. Отношения героев, отражающие противоречивые интенции, ставили читателей перед выбором и принятием стороны в открытой социально-политической полемике.
  В стихотворениях на античные сюжеты поэт осуществил виртуальное переселение в буколический край Эллады, страны аркадских пастухов, колыбель "естественного человека", достигая мифопоэтической точности с помощью интертекстуальных приемов, риторической атрибутики в традиции ностальгического "воспоминания о далеком беззаботном детстве человечества". Как отметила В. Мильчина, "обыгрывание звучных имен и топонимов античности - устойчивая черта поэтики Шенье" [12]. В картинах "райского приюта незлобивости и тишины", "мест, воспетых поэтами буколик" поэт XVIII в. обильно использовал топонимические (Аркадия, Беренкиф, Меандр, Ликей, квартал Афин и т. д.) и антропонимические реминисценции по образцу вергилиевых (Mopsus - Мопс, Vénus - Венера, Plutos - Плутос, Minerve - Минерва, Diane - Диана, Proserpine - Прозерпина, Bacchus - Вакх, Jupiter - Юпитер, Europe - Европа, Hercule - Геракл, Daphnis - Дафнис, Lydé - Лида, Chloé - Хлоя, Homère - Гомер, Aréas - Арей, Pasiphae - Пасифая, Palémon - Палемон, Chrysé - Хриса, Amymone - Амимона, Mnais - Мнаис, Euphrosine - Эфрозина, Sapho - Сафо, Ovide - Овидий, Longus - Лонг, Moschus - Мосх, Hylas - Гилас, Euripide - Еврипид, Platon - Платон). Шенье ввел в текст знаки пантеистического пейзажа - образы рощи, ручья, поющих птиц, дерева, сна на лоне природы, божественной музыки, извлекаемой из флейты и свирели.
  "Классический пасторальный кодекс", как назвал моральную стихию буколики Л. М. Баткин [13], став почвой для анализа состояний наивного "естественного человека" в "материнском лоне", определил палитру идиллических чувств. "Аркадийские" мотивы гармонично вошли в интертекст мифа Шенье об утопическом "золотом веке", о счастливом совпадении ритмов возрождающейся природы и "поющей" души в образах прекрасных дев, нимф и поэтов-пастухов. Поэт-идиллик обыгрывал в своей лирике мифопоэтику духов, пантеистические мотивы гармонии и звуковых гармоник, грациозной наивности и пасторального простодушия, сочетая их с сентименталистскими по своей природе образами чувствительности - утонченного любовного томления и трагической "любви в смерти" (Иннаис; Юной тарентинке). В мифориторическом интертексте идиллии Шенье очевидна психологическая и стилистическая двоякость. В. Блюменфельд отметил, что А. Шенье использовал мифологический язык и тогда, когда писал о французской революции, о социальных проблемах и законах, о физиократии и историографии, о городах, лесах и деревнях [14]. Действительно, аллегорико-символическая атрибутика и двойственная стилистика присутствует и в его описаниях архаики, и в картине современного мира. Мифориторические приемы, экфрастическая техника письма, аллюзия в качестве стилистической фигуры, указывая на литературные и мировоззренческие идеи, образы, факты и события, относящиеся к античной текстовой культуре и современности одновременно, приобрели значение символическое. Шенье применил экфрасис при воссоздании наивно-эротических сцен с нимфами, сатирами и кентаврами (Sur un groupe de Jupiter et d'Europe; Les nymphes dansent au clair de la lune; Супруг надменный коз...; Люблю, когда жара...), в живописании дионисийских празднеств, в портретах нимф и пастухов, Пана, играющего на свирели, пляшущих сатиров, фавнов, которых греки часто изображали на вазах. Соединение промежуточного искусствоведческого и основного художественного дискурсов - типичный мифориторический прием. Экфрасис как элемент эллинского интертекста, не утратив орнаментальной функции, уже был звеном между мифопоэтикой и риторикой, нарративным и лирическим дискурсом. Он стал также частью денотата, демонстрируя его "вещность", "телесность", пластичность и живописность в полном соответствии с общими принципами античной эстетики [15]. Но традиционная мифологическая аллегорика в тексте Шенье уже имела книжный характер, была подчинена утопической идейности и "чувствительной" поэтической традиции конца XVIII в. Буколический смысл стихотворений Шенье лежал на поверхности, но он не противоречил тенденции "связывать эпохи" (И. Мандельштам), не препятствовал диалогичности и дискуссионности поэтического дискурса, не мешал мыслительности соединиться с чувствительностью и созерцательностью, проблематике любви - с философской проблематикой жизни, смерти, судьбы, в которой, как справедливо заметил Л. Баткин, есть суть пути и жизненного полнокровия.
  ПРИМЕЧАНИЯ
  1. Chénier A. Oeuvres poétiques. - P., 1950. Р. II.
  2. Французская элегия ХVIII - ХIХ веков в переводах поэтов пушкинской поры. - М.: Радуга, 1989. C. 8 - 26.
  3. Жужгiна-Аллахвердян Т. М. Художня та естетична метаморфоза антитези розум - почуття у романтичнiй лiтературi 1800 - 1830-х рокiв // Гуманiтарний вiсник. Сер.: Iноземна фiлологiя: Всеукр. зб. наук. праць.- Черкаси: Вид-во ЧДТУ, 2002. - Число 6. С. 36 - 37; Французская элегия ХVIII - ХIХ веков в переводах поэтов пушкинской поры. - М.: Радуга, 1989. С. 627.
  4. Пахсарьян Н. Т. "Ирония судьбы" века Просвещения: обновленная литература, демонстрирующая исчерпанность старого? // Зарубежная литература второго тысячелетия. 1000 - 2000: учеб. пособие / под ред. Л. Г. Андреева. - М.: Высшая школа, 2001. С. 70.
  5. Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном, или Судьба разума после Фрейда. - М.: Логос. Русское феноменологическое общество, 1997. 183 с.
  6. Chénier A. Oeuvres poétiques. - P., 1884. Р. 25.
  7. Баткин Л. М. Мотив "разнообразия" в "Аркадии" Саннадзаро и новый культурный смысл античного жанра // Античное наследие в культуре Возрождения. - М.: Наука, 1984. С. 169.
  8. Великовский С. Поэты французских революций 1789 - 1848. - М.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 84.
  9. Там же. С. 29 - 30.
  10. Гадамер Г. Г. Актуальность прекрасного. - М.: Искусство, 1991. - 367 с.
  11. Поэтика древнегреческой литературы. - М.: Наука, 1981. С. 129 - 132.
  12. Французская элегия ХVIII - ХIХ веков в переводах поэтов пушкинской поры. - М.: Радуга, 1989. С. 628.
  13. Баткин Л. М. Мотив "разнообразия" в "Аркадии" Саннадзаро и новый культурный смысл античного жанра // Античное наследие в культуре Возрождения. - М.: Наука, 1984. - С. 165 - 168.
  14. Блюменфельд В. Андре Шенье (1762 - 1794) // Шенье А. Избранные произведения. - Л.: Худож. лит., 1940. С. 3 - 18; Гадамер Г. Г. Актуальность прекрасного. - М.: Искусство, 1991. - 367 с.; Гайденко П. П. Понимание бытия в античной и средневековой философии. - М.: Наука, 1988. - 447 с.
  15. Аверинцев С. С. Древнегреческая поэтика и мировая литература // Поэтика древнегреческой литературы. - М.: Наука, 1981. С. 3 - 14; Аверинцев С. С. Образ античности в западноевропейской культуре XX в. Некоторые замечания // Новое в современной классической филологии. - М.: Наука, 1979. С. 3 - 40; Аверинцев С. С. Риторика как подход к обобщению действительности // Поэтика древнегреческой литературы. - М.: Наука, 1981. С. 15 - 46; Аверинцев С. С. Античный риторический идеал и культура Возрождения // Античное наследие в культуре Возрождения. - М.: Наука, 1984. С. 142 - 154.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"