Роман Сапожников
комбинированные съёмки
дубль 1.
Тишина. Понедельник. Курю с аппетитом.
Извивается дым, словно сытый котяра.
Понедельник. Вчера ещё был знаменитым,
А сегодня весна на меня повлияла.
Тишина. Понедельник. Синонимы скуки.
Этот вечер внушителен, как птеродактиль.
Если можно на рифмы накладывать руки,
То кому озираться на оклик: "предатель"?
Тишина. Понедельник. Мои понятые.
Где-то бьются слова в паутине из клеток
Тетрадных. Погоды стоят непростые.
Явно хуже моих непутёвых заметок.
дубль 2.
Как жаль, здесь невозможно заблудиться:
Пейзаж изометричен, как всегда.
Окно напротив искажает лица,
Как некая кислотная среда.
Прогресс, похоже, не справляется с погодой,
И о здоровье не справляется никто.
Похоже, ни к кому ты непригоден,
Скуля, как дверь несмазанным болтом.
Ты - только икс, осечка, частный случай.
Усовершенствовав стратегию утрат,
Участие порой напомнит участь,
Когда заранее известен результат.
дубль 3.
Дуэль средневековья и комфорта...
Асфальт не выманил булыжник мостовых.
История безжалостно припёрта
К стене. Модерн даёт под дых
На ладан дышащим церквушкам,
А те гордятся кладкой мшистых стен,
Найдя себе приюты в деревушках,
Близ кладбища, безлюдного совсем.
Здесь люди умирают аккуратно,
Предпочитая выходной наряд.
Кладбищенская флора, словно в парках;
Готическая позолота круглых дат
Пришедших по-музейному склерозит.
Покой в реестр обрядов занесён.
Теперь неурожайней станут слёзы:
В обойме страха - холостой патрон.
дубль 4.
Все двери ведут в коридор.
Эхо. Необитаемый остров.
На идеальный пробор
Расчёсаны тропки погостов.
Зимы как и не было. Кошки
Влюбляют в себя голубей.
Трещина на подошве.
Как долог сезон дождей.
Температура отсутствия. Кофе.
Сам себе снюсь симулянтом.
Сосед слева лыс, как Прокофьев.
Дети плачут на эсперанто.
Прохладно. Выпотрошено сердце.
Псина смотрит тамбовским волком.
Сигареты остывшее тельце.
Письмо. Бесконечная остановка.
Темнеет. Смотреть в одну точку
Обяжет меня настроенье.
Изучен ландшафт потолочный.
Лежу. Усыпляю сомненья.
Все двери ведут в коридор.
Эхо. Предупредительный выстрел.
Мчится во весь опор
Товарняк. Так будет навеки и присно.
дубль 5.
Этим вздождившим летом
Всех кинуть, уйти югами,
Безденежным, безбилетным
Ревнителем полигамий.
Из багажа - только глобус.
Носильщик шуршит валютой.
Нудно в карманах роюсь.
Нудно и многолюдно...
Прошлого ангел-хранитель
Вдруг станет вокзальным служкой;
Время, которое снится
В старых часах кукушке,
Не циферблатом измерить,
А только масштабом карты;
Не открывать америк,
Скомкав билет обратный.
Не схлопотав по визе,
Ловчить, освежаясь ленью,
Злачно богемя капризы
Позднью сырой, осенней.
Сплыть в обитаемый остров,
Где даже дожди в охотку.
Двуногие смотрят косо.
Жизнь - не бюро находок.
дубль 6.
...А в обмелевшем небе, чёрт возьми,
Такие же мышиные оттенки.
И круговерть мышиной же возни
В кишечном тракте городской подземки.
И разве сыщешь обоюдный компромисс
Со сном, вернувшись добрым утром
Домой, когда давно прокис
Испариной похмельной, клейкой, ртутной?
Я не ищу свой затонувший материк
И некому доверить мне неправды.
А выцветшая фотография улик -
Опровержима, параноидальна.
Оцепенения крахмален воротник,
С души воротят кафки и зюйд-весты;
Богданофф Кока вновь заметно сник,
И Феферов - скандально-неизвестный
Медяшку снова пробует на зуб
И сам себя проводит на мякине,
Помои сюрра слив на "Альгодзюв",
И Хэммилл - то казнит, то подхалимит.
Вот всё, что мне мешает затрезветь.
Но спёртый воздух заглушает всхлипы.
Дверной глазок не проливает свет
На коммунальные стереотипы,
На истеричные признания в любви
Седеющих от одиночества соседей.
Угрюмость лжи упрямо норовит
Войти в привычку. Но на этих стенах
Не календарит исторический цинизм,
Бра комариные обильно кровоточат.
И ртом безгубым в оцинкованный карниз
Впивается луна. И днём, и ночью.
дубль 7.
Нет, не поэзия. Разве что, наблюденье.
А если оно, значит, будет иначе.
Если ты раскавычишь канву преступленья,
Разве будет оно что-то значить?
Нет, это не утро. Овсянка воском
К нёбу липнет. Вербальная темень
На тетрадных страницах в косую полоску:
Всхлип цезур или лязг ударений.
Нет, это не письма. Может, доноры или
Инъекция сострадания в вены.
Ведь о том, что здесь прошлое не отменили
Помню я и, наверное, эти стены.
дубль 8.
По мере того, как жара не спадала,
Вонзал сквознячок мошкариное жало
с походом в незакалённые кожи.
От темпов бразильского карнавала
Осталась лишь температура. Ничтожным
явит себя тело при беглом осмотре.
Все окна похожи на клетки в кроссворде.
Рубашки при сушке похожи на пленных.
Динамик подавится форточным форте,
как кляпом. Плывут осьминоги по венам,
все будни сжижая до бреющих трансов.
Заметней глаза отслезятся от масок,
от пёсьей зевоты заломит суставы,
когда, пересёкши дорогу на красный,
уйду в направленье безлюдья устало.
Спокойнее, чем под мостом. Тем важнее
песок оставляет помарки. Слышнее,
как кардиограммой становятся рельсы
трамвая, накуренного Полишинелем.
Отравлены слёзы. ИМНЕИНТЕРЕСНО.
дубль 9.
Окна законопаченные щели
Хранят тепло ушедших постояльцев.
На стёклах - их же отпечатки пальцев,
Оставленных, как кажется, без цели.
Оставив с носом праведный будильник,
Я закачу истерику на завтрак.
Инкогнито ворвётся чей-то запах
О тех, которых здесь давно забыли.
Свидетелем простуженных окраин,
Рассвет сигналит двадцать пятым кадром.
Весна не задалась с порога, т.е., с марта.
Тот развалился в луже, словно барин.
Я разбужу злоязвенный желудок,
Испорченный, как старый холодильник.
Здесь компромисс уместней слова "или",
Произнесённого в любое время суток.
С повадками, навеянными граппой,
Прохожий, ощетинившись от фетра,
Следя за виртуозным сальто ветра,
Не приподнимет перед вами шляпу.
дубль 10.
Любовный токсикоз:
осёдлая зима
почти невидима, как средство от загара,
и непоседлива, как контрапункт метаморфоз.
Вольна, нема,
Ночь видимым предметам навязала
Немнимую тоску,
а тем и невдомёк,
Что бесполезность их зависит напрямую
От близорукости. Голодный ствол к виску -
сухой паёк,
почти дефис, в котором неминуем
эстрадный раж,
хронизм избитых сцен,
и бездорожье сериальных диалогов.
Таким бестселлерам быть списанным в тираж
за гнутый цент.
Эвтаназия без венков и некрологов -
Заразная болезнь,
неряшливый гамбит.
Ложась под нож, становишься подножным
фуражным кормом, отменяющим "аз есмь":
слегка знобит,
и несподручности в кишках заметны тоже.
Мы в плаванье уйдём,
заткнёт FM-ский блюз
за эту зиму прохудившиеся щели
шофёрских лёгких; бисерным враньём -
посильный груз, -
рифмизмы, облегчая смысл, затяжелеют.
Скрипучий, как паркет,
пустопорожний снег
слюнявит оттепель пичужной матерщиной.
Серийный, свежий, дориановский портрет -
за ширмой нег
сомнёт улыбка стеариновой морщиной.
дубль 11.
Всё, что не нужно забыть или вспомнить:
Где-то читал...вот, буквально...намедни,
Добрососедская модная сплетня
И карамелью изгвазданный полдень,
Дату рожденья вдовы худосочной,
Или кратчайший маршрут к местной кирхе, -
Предположения. В сущности, прихоть.
Следствие памяти. Ныть, приурочив
Облик надежд к нескончаемым "завтра",
Будни будильника - к праздничным датам,
Чем сфокусировать в пи-эр-квадрате
Вечность. Для будущих плезиозавров.
Свёрнут в кровати, как чадо в утробе,
Слышу биение сердца в матрасе.
Если уж сны - позолота напраслин,
То, несомненно, улучшенной пробы.
Слушай будильника хриплые трели:
Косноязычье его не меняет ни сути,
Ни временных поясов. Парашюты
Едкого дыма заполнили щели -
Душно коптит, как в садах халифата,
Набедокуренный джоинт из Амстер-
Дама: назойливее декаданса
Не наблюдалось с эпохи захвата
Хмурыми басками вялых ацтеков...
(Стало"ть, наследство досталось с душком-то).
Тело за лацкан хватает душонку.
Вид из окна округлился до целых,
Жизнь - до трофеев, зрачки - до прицелов.
И, по-сиамски прогнув свои спины,
Марионетки сгрызут пуповины,
Профантазировав скучные сцены
Под дирижёрством TV-замполитов.
Смерть дешевеет, в новейшей валюте
Слишком наглядно рассчитаны люди
В цифрах арабских для сотен убитых.
Время, как влага из утлого крана.
Капля за каплей считаю секунды.
Грезится многим в наитии скудном,
Что ненавидеть теперь по карману.
дубль 12.
Сон - это только теория правды,
Атом тоски в недопитом снотворном.
Можно забыть, притворившись бездарным,
Всё, что казалось простым и бесспорным.
А тошноту отнести к результатам
Вращенья земли, неизбежного: так же
Дрейфуют и письма без адресата,
Или ворюги с пожизненным стажем.
Мы-то давно обросли именами,
Не удосужив способностью мыслить
Всех персонажей любительской драмы:
Престидижитаторов, эквилибристов.
Как бы отвадить себя от соблазна
Корни пускать в инвалидной коляске,
Не обольщаться, смеяться заразно,
Не отвечать на звонки и на ласки,
Злость вымещая на прутьях вольера?!
К югу податься, поближе бы к лету.
Вот только слишком я стал суеверен.
А это уже неплохая примета.
дубль 13.
Медленный праздник. Ему рукоплещут
Влажные фалды афиш.
Я увернулся от ветра затрещин
Гладким движеньем затравленных мышц.
Я - людоед, я - лобастый повеса,
Я утопаю в нытье.
В каждом ребре - безбородые бесы,
Травят издёвкой засмеянных ев.
Я покидаю свой дом осторожно:
Ставка -- не дар игрока.
Медленный праздник вползает под кожу.
Здесь приводима пунктиром кивка
Осень в движенье. Толкают друг друга
Листья, ветвится азарт.
Всё продублирует вязкая ругань -
Понт подмастерья: он гнёт на глаза
Папин цилиндр. В прекрасном подполье
Рыбы в плаценту вонзят
Дёсны сухие, уйдут на зимовье,
Вперив в беззвёздность прерывистый взгляд.
Я оближу бескорыстную руку:
Скальпельный ритм языка
Высушит нёбо, натянет подпруги,
Замкнутый нерв обнажая слегка.
Не умираю я из любопытства:
Чем-то закончится сон?
Вновь распахнула свою плащаницу
Осень в цветах контрабандных икон.
Сгибы страничные; вздох папиросный
Кублится явно не зря:
Так остывает покорная осень
В жарких объятьях её декабря.
дубль 14.
Графиня, научи меня скорбеть
Над вывернутой наизнанку ночью.
Я утеплялся пылью скук и лет,
Бессмысленных и прожитых заочно.
Старуха, жизнь - такой же палиндром,
Как нить, в клубок мотаемая смертью.
И память - радиоактивное ядро,
С периодом распада многолетним.
Замшелый камень, перманентный КПД
Машины времени, ворочающей жёрнов
Воспоминаний, отличает день
От темноты, когда почти не больно.
Всплывёт луна, как абсолютный нуль,
Угрюмо память вывернет карманы:
Так висельник ныряет в глубину,
В бездонный штиль последних океанов.
дубль 15.
Всё так же ждут. По-прежнему "Эспрессо"
Льют на два пальца. В моде не Шон Пенн,
Так Шопенгауэр; от полигамных стрессов
Завундеркиндила летальность поколен...
Всё так же лгут. Костлявый самодержец
Всё так же щедр на споры белладонн.
Версаче провожают по одежде,
Кладя на библию рабочую ладонь.
Всё так же мрут. Всё тех же сбережений
Хватает лишь на флирт и суицид.
Голгофь, зампред высоких напряжений,
Елозь мошонки, дарвиновский стыд.
И так же пишут. Спи, подвальный гений,
Сегодня, знаешь, воскресенье, выходной.
Горюй, лечи обширные мигрени,
Сны вброд погнав на пражский водопой.
И пусть тебе не станет так же страшно,
Как гондольерам иль опричникам пустынь,
Как тем, кто желчью слова "Russian"
В черновики марает чистые листы -
Свидетелей больших разлук и увяданий,
Эпикурейцев задушевных смут
С безумственных набросков Модильяни.
Все также пишут. И всё так же лгут.
Всё те же па в дешёвой групповухе,
Где чёт и нечет, видимо, не в счёт.
Ты так же пахнешь смегмой и сивухой:
Всё изменяется, всё, видит Б-г, течёт.
дубль 16.
Однажды в сутки опускался здесь
Шлагбаум на тупиковом переезде,
Да и пейзаж-то открывался весь
При повороте головы, куда не лезли
Слегка развесистые мысли о таких
Житействах, как-то: третья мировая.
Здесь апокалипсис делился на троих,
А круглой датою столетье называли.
Такое, ишь ты, и не снилось никому...
Да и зачем - все эти туристические байки
В придачу к сувенирному дерьму
Ты сыщешь в каждой придорожной лавке
Всех метрополий. Здешняя же тьма
Не стоит свеч и невооруженным глазом
Не отличишь где церковь, где тюрьма,
И сам себе ты станешь с каждым разом
Всё подозрительней. Не жалуй, не жалей -
Увековечить ничего уже не сможешь:
К чему ты прикоснёшься, как желе
Уйдёт сквозь пальцы, смешиваясь с кожей.
И за шлагбаумом такой нескучный fin
De siecle всем давался проще.
А время проплывало, как дельфин.
Таким же омерзительным на ощупь.