Журнал Рец No. 7 : другие произведения.

Павел Настин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   Павел Настин
  
   [город висок]
  
   *
  
   дождь
   сыр город
   отверстия утр
   воронки цифр
   скользкие туннели
   ведут ведут
   не пей воду
   станешь
   соляным
   каменным
   вдыргород
   прогорк
   жир город
   человеческий
   ноготь
   на горизонте
   огрызок
   ногтя на горизонте
   бой город
   пятнами на осколке
   на бутылочном
   непроспекте
   вынь город
   прилунным
   песьим воем
   показывают
   стрелки
   переломы
   нах остен
   драга чешет дно
   нах остен
   повернуть
   вспять повернуть
   все стрелки
   на часах
   back город
   тише мыши
   ходят люди
   носят голову
   на блюде
   голова
   не пускает
   на двор
   поиграть
   в нечлено
   раздельность
   нем город
   просачивается
   в песок
   тонкая жилка
   город висок
  
   *
   июнь 2003
  
  
   [победа]
  
   *
  
   прошел дождь
   намок одуванчик
   каждое новое
   ржавое пятно
   на железе
   наша маленькая
   победа
  
   27 мая 2003
  
  
   [театр]
  
   *
   пресекся
   пересек
   запретный стал
   обрывкам
   переношенного
   солнца
   машу
   огарками
   рук
  
   *
   огарки рук
   за белым воротом
   сворачиваются в театр
  
   июнь 2003
  
  
   [пыль]
  
   Она единственно принадлежащая, она - твоя. Она. Пыль. Всегда в полете, являющая себя усталым глазам, ослепленному взгляду, запекшейся крови привычных прямых углов в холодном свете чужого дома. Она для тебя как яд, как укус змеи, как вскрик нерожденного от тебя, как невозможность, как улица, продолженная воображением до самых краев, до печали и дна, до рассвета, до времени, что почти на исходе. Пора, наконец, оборвать строку. Здравствуй, пыль. Неважно чего. Дни и труды, дни и печаль, дни и безделье, дни и пустое пространство - не более, чем емкость для слов, не вмещающих всей пустоты смысла.
  
   Я пишу к тебе. Тебя нет. Нет никого. Нет меня. Нет их. Значит, ничего не значат не зачатые, не рожденные, никогда не существовавшие существования.
   Наверное, можно было спокойнее, можно было молчать, можно было, но это прошло, и это пройдет, и небо свернулось, как прочитанная утренняя газета. Aurora. Всякий - знай себе цену. Вечность - знай себе пору.
  
   Боль проходит, и время пройдет.
  
   Если что и останется, то останется боль. Иначе - ложь. Ты хочешь, чтобы осталась ложь? Хочешь, все будет хорошо? Все будет вечно, все хорошо, так спокойно, так светло, так уютно... Словно, ты попал в гости в чужой сытый дом, богатый дом с дорическими (из скромности) капителями, с мрамором где попало, с прислугой, всегда готовой, с...? Это знак препинания для меня. Это место - точка зрения, слепое пятно, где "пора бы и честь знать". Так - ты понимаешь? - расходятся по домам, уже обсудив начатую войну. Кто ждал ее?
  
   2000
  
  
   [там, где упала ласточка]
  
   Соединив руки,
   запоминаем
   древние загадочные
   приметы растений,
   но раскрыть книгу
   можно лишь там,
   где упала ласточка
   возле телеграфного столба.
  
  
   [чудаюдаюга]
  
   вещи и вирусы
   в заглавиях снов
  
   налипло за ночь
   напотело на окнах
   портреты будущих
   властителей
   дыры от мыра
  
   глянь
   повсюду повсюду
   их
   чудаюдаюга
  
   раздвоенный
   язык зимы
   слизывает с тротуара
   желтые лепестки
   гвоздик
  
   я чувствую теплую розу
   в хриплой сырости между
   плеврой и легкими
  
   я дышу глухо
   как лед
   затаясь
  
   переулком грядет
   их
   чудаюдаюга
  
   иссякло горючее в облаках
   они не дотянут до
   verbного воскресенья
  
   солнценаух смеется
   он получил
   правительственную
   телеграмму
   на красном бланке
  
   завтра он от
   бывает в
   благословенный
   западный к
   рай шагнет с брусчатки
   закатного вокзала
  
   где прежде
   рыжие собаки
   и
   рыжие девушки
   учили меня любви
  
   с грядки раннего февраля
   спелые вино
   градины
   мертвые гадины
   ямы и впадины
   рядовые слепые пятна
  
   а у него есть
   складной
   ножик
  
   и все лечге
   легче
   между плеврой и
   легкими
  
   не век же ваша
   чудаюдаюга
  
  
   [сплошным прозрачным]
  
   днем
   звуки улицы
   лай собаки
   и плач ребенка
   вечером
   звуки дома
   из крана каплет вода
   и мурлычет кот
  
   а люди любят
   оправдываться
   многослойностью
  
   но человек
   рождается сплошным
   а потом
   делается прозрачным
  
   апрель 2003
  
  
   [в одиночестве]
  
   Женщина
   питает корни
   особой водой,
   если женщина
   пересохнет -
   она останется
   в одиночестве.
  
   март 2003
  
  
   ПОРАЖЕНИЕ СВЕТА (фрагмент)
  
   В пустыне сада, в саду пустыни
   Т.С. Элиот "Пепельная среда", 1930
  
  
   Три девицы слепых любуются закатом и тихо напевают у окна.
  
   "Жена безмолвий
   В покое в терзаньях
   На части рвущаяся
   И неделимая
   Роза памяти"
  
   Одна сочится нить,
   и мальчик в сумерках квартирного угла
   выводит неподатливым пером
   на нежности ладони нитку жизни,
   расчерчивает звездами Луну,
   ведет Сатурн,
   случайно ранит палец и засыпает,
   забывая о Венере.
  
   Чертит линию жизни
   Оставляя дорожку крови
   В раскрытой ладони
   И смерть рыщет по следу
  
   Все нити воедино: вены, реки, русла,
   ручьи, железные дороги,
   все линии судьбы, шоссе,
   все курсы кораблей и нервы телефонов
   - он видит сон и слышит пенье Парок.
  
   "Единая Роза
   Ставшая Садом
   В котором конец
   Всякой любви"
  
   Бывает, вместе сходятся две стрелки часовые,
   две линии ладоней, струи ливня,
   нити желтой пряжи
   - одним становятся в единое мгновенье.
   И мы друг друга обретаем в лабиринте
   полузнакомых лиц,
   среди рекламной пыли
   оплаченных улыбок пустоте.
   Наш Минотавр посмеивался.
  
   - Неспокоен сон Ламетри с тех пор,
   как открылась механика
   - медь мировых внутренностей
   в сиянии слепых зрачков девичьих.
   Знание! И ночи не сладки ему,
   и в воздухе разлита желчь.
  
   Прибитые к берегу, мы,
   отстраненные от причин и следствий.
   Толпа сплюнула нас как горечь.
   Человеко-черви, человеки-машины.
   Нам остались окраины.
  
   - Вы у самой черты, на берегу рыбаков.
  
   Кто приготовил нам место под вечно западным солнцем в мире, что держится на уколах? Все ради Тебя - Прибыль. Остался мальчик. Он решился считать убытки. Убыль от процветания, просвещения, от довольства, от безболезненной смерти, от чистеньких кладбищ, и Господа нашего, удаленного в заточение церквей на окраины, где он никого не смутит нелепицей благодати. Мы движемся. О! Мы движемся быстро! Стоим на месте. И каждому место его знакомо. Амон Ра - молочник из квартала "Треугольник" катит тележку. И певица его неподвижно бредет вослед под стеклом витрины, и не знает, что его уже нет.
  
   1998 (фрагмент рассказа)
  
  
   АГИОНОМИЯ
  
  
   Вот задача, достойная кретина в горах. Так ли важно. Влажно и холодно.
   Агиолалия. Отнимается рука, больно глазам видеть утренний последний снег. И в последний раз перед вечным огнем я говорю: кто ты, змея, - та, чей яд в моих венах, в моих клетках? змея земли? змея испода земли? змея вечности? змея времени? зеленый змий, наконец? Из-под последних сил пробился подснежник. Скоро уже. Мне - вниз, вам - не знаю где. Ждать тяжело. Не ждать невозможно.
   Пение воды все отчетливей, скоро ветер перейдет на шепот - было бы чем, шелест, ради вас, оставшихся. Без меня, пожалуйста, без меня. Довольно. И все золото мира - красная глина, черепки, мертвые. Тела. Останки. Давление будет слабо понижаться. Полетят птицы над домами - кругами, ради рассвета. Маховые свистят весне.
   Волхвы гадают по синим и красным звездам семафоров в снегу в марте у железнодорожных путей. Волхвам некуда торопиться - Его пока что нет здесь. Расположение синих и красных точек на товарной станции ясно это доказывает. Всякий, имеющий мудрость. Сквозь прохожих над мостом ветер летит и все мимо. Так едва ли дойдешь домой, неизвестно, где я окажусь вечером - дома или все равно, что такое дом, или дома нет, или нет моего дома. Перебор возможных неприятностей - любимый способ получить их все во владение. В конце концов, придется составлять отчет о проделанной работе: терпел, мол, маялся, места не находил. Подкрепить ссылками на классиков - мир... ну, он такой-сякой, ловил меня да не поймал... Спи, дитя, пусть ненадолго мы с тобой - одно, порвется нить, жемчужины закатятся под кровать - лежать до новой жизни, жаль только, что это уже не наша с тобой жизнь будет. А ты, едва улыбнувшись, говоришь: да, через восемь лет... только жаль, что не друг другу мы будем обязаны за эти восемь лет. Ну что же, если, садясь в самолет, пассажир подсчитывает вероятность катастрофы, то что остается самолету? Разбиться. И он послушно летит навстречу земле. Заворожено смотрю я на твой самолет, как говорили - самый красивый. Жесть, желтая краска, черное дерево, оранжевый черный ящик где-то внутри, для воспоминаний. Вода закипает. Желтая вода - как в порту в последний день зимы, в точности - цвета китайского чая. О вкусах спорить не с кем.
   *
   Положенный час уходит в песок, отвернувшись от солнца, к нему - спиной, видеть его свет, надоедливый свет его истины - в полном безводье кости и черепа, убеленные кислотами дождей времени, что здесь протекало когда-то, на памяти стариков, мутной и бойкой рекой, а теперь, я спросил их. - А что теперь в ваших краях не бывает дождей? И они осторожно ответили. - Мы не помним, мы ничего не помним. Наше тело нас носит в себе, но мы уже ничего не помним. Что же, вам видны теперь все обратные стороны: звезд, пантикапейских монет, картин всех галерей, что же, теперь вы слышите звучание ветра, воды подземной, птичью речь о близости смерти - серые крылья несут ее на своих серых крыльях, и вам они также видны? И старики отвечали: - кто ты, что смеешь тревожить наше забвение! - мы мудрецами Земли зовемся.
   *
   Я прошу тебя, зная точно, что это такое - моя песня - это молитва, но ее стыдно произнести даже в самом бедном, неприбранном храме, моя песня - это стихи, но никто не признает в ней поэзии, моя песня - пение, но ее невозможно спеть, потому что моя песня - немота - как будто вода, обретя голос, не обрела речь, да так и осталась здесь
   - в едином с нами обездвиженном временем и пространством миром - течь.
   И вот я смею просить тебя о малой малости - услышь меня - всего только
   - стрела надежды, чтобы черная кровь, чтобы видеть, как черная кровь памяти вытекает на землю, опустошая вены и артериолы, постепенно их заполняет воздух - своей легкостью высохших мертвых тел под солнцем среди мертвой травы там, где не осталось, что бы запомнить напоследок, обернувшись, не на что стало бросить прощальный взгляд. Все осталось, все выцвело, все тянется скрип иглы граммофонной в извилинах мозга, проясняя боль - относительно ее причин и ее возможных последствий.
   *
   Том, сегодня я стоял над бурой, зеленой, маслянистой, распухшей от дождей водой Прегели солнечным вечером в 18-30, я смотрел, как она уносит в устье залива хлам этих мест: вороньи перья, обрывки новостей газетных, пену, окурки, жестяные банки, щепки, веточки - свою добычу в устье залива, я смотрел, как русалочий шпиль собора полощется по теченью, как кроны деревьев корнями опрокинуты отраженьями в воду, как отраженные кроны напились талой весны, я смотрел на ржавую зелень столбов причальных, расщепленных временем и теченьем, я смотрел на воду, в конце концов, - это единственное всему бывшее здесь причиной, в кармане моей черной куртки лежала, тихо свернувшись, твоя книга - обласканная земля сухая, - вся твоя вотчинная земля забвенья, которое никогда не случится ни со мной, ни с тобой, ни с ними, - земля сомнений, когда ясно видна безо всяких сомнений смерть и пыль, и пыльная смерть среди смерти. Вдруг мне захотелось швырнуть твою книгу твоих беспечальных стихов о смерти, когда все это уже случилось, предвидение - род обращения по именам, но прошедшее время - в предсказаньях гадалки, гадающей по отблескам солнца на ангельских крыльях, мне вдруг захотелось швырнуть ее в реку, - упокоить великую пустыню во влажности вод низовьев весенней никчемной жизни, кроме них ничего, напитать ее соком уличных стоков, оросить ее грязью шумной, истрепанной многими километрами сползания к морю, где все мы будем, где ты - уже пребываешь, привет, Том Элиот, мне хотелось Офелию видеть
   - плывущую и прекрасную, и долго смотреть на воду, отрывающую от тебя по странице.
   *
   Мы врем друг другу, и кто сказал, что имя тебе Земля? Откуда ты знаешь, что имя ей Земля? Кто сказал тебе это? Кто-то такой же как ты
   - человек, а откуда он знает? И вот люди ходят по улицам городов и робко радуются теплу и свету - солнца весны. Я думаю - это память о свете истины и огне любви - тех, что для каждого были вечным земным летом, а ныне, позабыв об этом, люди ходят по улицам, не подозревая, что есть им свет и есть им надежда. И мир по мере того, как все больше беспамятство поглощает нас, становится адом, в котором всякое счастье счастливых, удачливых, сильных, наглых до жизни - не менее призрачно, нежели реально здесь нищее горе и бедность несчастья миллиардов, подавляющее это оставленное большинство.
   *
   Девочки и мальчики в общих тетрадях рисуют деревья, пронизывающие миры из дола - горе. И стихи начинаются с "Я", а дальше ставят тире. В шкафчиках, тумбочках, на полочках держат брошюрки об именах Великой Матери, Антихристе и конце света, а корешками в комнату заглядывают Гессе и Кортасар. Бродят тощие в джинсах дранных городами - странничают от дома к дому, от человека - другому человеку, а все оглянешься - одиноки. В себе несут огонек да боль на донышке сердца. Долгие взгляды поверх домов в небесный вечер, раскрашенный охрой и розовым шелком схваченный по краям. Мне знакомы они, как я знаком с собой - знаю себя по имени и в лицо узнаю на улице, если встречу случайно. Вот радость! не видел тебя сто лет.
  
   1999
  
   Павел Настин(c)2003
   Журнал "РЕЦ"(с)2003
   Группа "РЦЫ"(с)2003
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"