Где-то я прочитал, что на Ирбитской ярмарке торговали до пятисот шкур белого медведя. Цифра меня ошеломила. Я полез в справочник и узнал, что всего за год там продавали до десяти миллионов разных шкурок. Дальше - больше. Обнаружилось, что по обороту ирбитская ярмарка уступала только нижегородской, а по продолжительности жизни не знала равных - 279 лет (с 1643 по 1929 годы). 'Как же так?', - думаю я, разглядывая дореволюционные открытки, - 'в этом городе широкие проспекты, капитальные дома, у него всероссийская слава, а я только и помню, что темноту, сугробы и страх. Неужели несчастные пятьдесят-сто лет оказались сильнее предыдущих трёхсот, неужели они так плотно покрыли его тенью забвения, что я и разглядеть не смог его былое величие?'.
Была в России поговорка: 'Собрался, как в Ирбит на ярмарку' - о тех, кто тепло, с головы до ног одет, да ещё с мешком за плечами. (Ирбитская ярмарка проходила зимой, и основной путь к ней был гужевой).
Первая ярмарка состоялась к концу правления первого царя из династии Романовых - Михаила Фёдоровича. (Царём Романова выбрали московские дворяне, посадские и казаки). Ирбит к тому моменту был всего 10 лет как основан. Поначалу Ирбейская слобода задумывалась, как один из российских форпостов на пути в Сибирь, но благодаря своему уникальному географическому положению - равноудалённость от русских границ - стала и крупнейшей торговой площадкой. Чуть позже она превратилась в Ирбит - что в условном переводе с татарского и башкирского можно представить как 'вождь-богатырь'.
***
...Город встретил меня темнотой, обшарпанным вокзалом и пустынной привокзальной площадью. Водитель такси пожаловался, что извоз вымирает, и что в парке осталось всего пять машин. Мы миновали единственный в городе светофор и закружили в лабиринте тёмных, заснеженных улиц. Не было на них, как раньше, ни подвод в три яруса, ни суеты, ни торговли. Даже окна домов были почему-то чёрными. Я вышел около заводоуправления, поднялся в приёмную директора и попросил об аудиенции. Директор принял меня. Наверное, он решил поглядеть на нахального студента, который явился без приглашения. Мы поговорили полчаса, пожали друг другу руки, и я пошёл назад на вокзал. Тревожное чувство охватило меня. Не только жить и работать, но и находиться в этом городе не хотелось. Три раза я спрашивал направление и лишь один раз получил ответ: как будто люди не понимали русского языка или не желали разговаривать. Я почти физически ощутил, что они другие, не такие, как в Москве, не такие, к каким я привык. Мне пришлось сидеть на вокзале в ожидании свердловского поезда. На свету я мог разглядеть публику. Лица не были монгольскими, но их черты говорили, что мы в Азии. Говорили по-русски, но часто с таким акцентом, что я не мог разобрать слов. Мужчины хрипло смеялись, показывая золотые зубы. Женщины отвечали им истерическим похохатыванием. Никто не приставал ко мне, однако, и вид, и речь пассажиров вызывали у меня страх.
Из Москвы Сибирь виделась мне иначе. Отчего я представлял себе сосновые боры среди живописных холмов? Почему мне мерещились голубые реки в ущельях? Из каких сказок выплывал уютный старинный город с мощёными мостовыми, двухэтажными особняками, торговыми рядами, соборами?..
На деле оказалось, что Ирбит расположен на плоской зауральской равнине, с которой лес сведён начисто (от Артёмовского поезд шлёпает, как по пустыне - ни деревьев вокруг, ни кустов). Город запущен так, что на него смотреть страшно. Значительная часть населения - граждане либо отбывающие наказание, либо недавно освободившиеся. Лишь на открытках остались ухоженные двухэтажные дома, банки, гостиницы, соборы, церкви. На этих кусочках тонкого картона город выглядит живее, чем в реальности: вывески банков, русских и иностранных фирм свидетельствуют, что Ирбит был процветающим торговым городом, в котором пересекались пути товаров и людей со всего света.
Не один далёкий Ирбит пострадал от социалистической революции - вся Россия приобрела нищенский вид, образцы которого мы можем повсеместно наблюдать и сейчас. Что до Ирбита, то в 1922 году Ленин распорядился возобновить ярмарку, чтобы прекратить контрабандный вывоз пушнины через Обскую губу. Однако, 'подняться' город уже не смог - государство было закрытое, и при всём интересе мирового рынка к пушнине, мало кто имел возможность добраться до далёкого зауральского городка. В 1929 году прошли последние торги, и ярмарку окончательно закрыли.
***
'Нет, я не буду поднимать шум', - заверил меня директор, - 'мне не нужны специалисты, которые не хотят работать. Конечно, если из министерства придёт запрос, я скажу, что Вы не прибыли...'.
'Вот и ладно. Очень разумный ответ', - думал я, покидая город, с которым толком не успел познакомиться...
***
Малые российские города. Как правило, расположенные в интересных местах, с богатой историей, овеянные славой знаменитых граждан - они полузаброшены. Остатки бесценных памятников гнилыми зубами торчат среди убогой, всё еще советской действительности. А люди... Что ж, люди живут, любят, как умеют, свои места, но, похоже, не в силах остановить угасание. Видимо, не такие российские люди, как европейские или американские. Те хотят и могут, а мы только хотим. С другой стороны, разве не достигает человек того, что желает очень сильно?