Аннотация: Изумительно глубокий и совешенно роскошный отзыв судьи конкурса "Фэнтези 2018". Спасибо, Бронислав!
Жуковского Светлана: Дети разбитого зеркала. На восток
В ходе преноминации я счёл название информативным для читателей и истолковал его так: 'Дети разбитого зеркала' - наверняка о давнишней травме, предшествовавшей биографии героев. 'На восток' - название части. Те, кого автор послала на все четыре стороны, начнут с востока. Итак, роман о давней проблеме и о путешествии, призванном её решить'.
Прочтение романа данное истолкование подтвердило - с небольшими уточнениями.
Первое касается глобальности проблемы. Разбитое зеркало - это не о частной родовой травме героев, а о мире в целом, подвергшемся травматизации. Травма = грехопадение, причём грех вызван отшельничьим желанием узреть Бога во всей его полноте. Данное желание раскалывает зеркало (обсидиановое озеро) на семь кусков, а свет делит на семь воспринимаемых человеком спектральных тонов. Причём в ходе данной деструктивной операции один из важных цветов в цветовой гамме (конкретно - зелёный, отвечающий за свободу) был вытеснен. Иначе, свобода человека вышла за пределы Божественной свободы в демонические измерения, несущие всяческую гибель.
Также символика разбитого зеркала отсылает к извращённому, лишённому целостности осознанию некоторых реалий. Острые края разлома говорят о конфликтности, поляризации мировосприятия. Каковая дисгармония и на жизнях и судьбах не преминёт отразиться, ясное дело.
Второе уточнение. Дорога в романе важна не сама по себе, а как повод для перехода (инициации). Причём события инициаций имеют прежде всего внутренний смысл, а с внешними объектами 'дороги' связаны постольку поскольку.
Третье. Направление 'на восток' выдержано довольно условно. Что-то случилось на Юге. Кого-то призвали на Север. На Востоке - лишь решающая битва для конкурсной части повествования. Битва пограничногогорода Империи с варварской Пустыней. Битва важна, так как её результаты связаны с эсхатологией этого мира: победитель должен в иной, последней битве сразить демонического правителя.
Язык. На высоте. Хорошо это или плохо для того или иного читателя - отдельный вопрос, но он именно там. Изящество языка тяготеет к элитарности, каковая не всем по душе и резко сужает целевую аудиторию. С другой стороны, экзистенциальную проблематику вполне оправданно подавать этаким высоким слогом. В профанической лексике пусть фэнтезийной, но 'бытовухи' - она много чего теряет.
Богатый словарный запас, которым автору нравится пользоваться. Найдём ли мы ещё в каком романе прилагательное 'рдяный'?
'Эмоциональный, поэтичный, с хорошей ритмикой' - первые характеристики стиля, бросившиесяв глаза при преноминировании - выдержаны на протяжении всего конкурсного произведения.
В ткань романа вплетены и стихи: о многих важных событиях и переживаниях герои поют. Эти стихи хороши, на мой вкус. И всегда 'по делу'.
Образность - богатая, изящная, часто с символическим подтекстом. Причём символический подтекст автор осознаёт. (В синопсисе автор отнюдь не случайно даёт отсылку к юнгианской культурологии, в частности - к истолкованию пути героя Дж.Кэмпбеллом).
Образы видений героев в своей чувственной проработке не только не уступают, а и превосходят образы внешнего мира, по коему они скитаются.
Мир.
Традиционное для фэнтези условное средневековье - в пору, когда технологии применения пороха понемногу распространяются. В этом мире существует Империя и варварская Пустыня на её восточных рубежах. Но также существует и демоническое 'Место-которого нет' под управлением тёмного Князя, где при общем попустительстве богов и людей вырос город Инфламмар, к тому же имеющее в мире, который есть, свои представительства-порталы (напр., Ашеронский лес).
Доминирующее мировоззрение - религиозное. Магия, как падший способ служения Творцу, присутствует в мире на правах ереси. Еретики - т.н. Гончие. Вот как трактуется в романе их цель и образ жизни: 'Гончие способны управлять своей магической Силой, поскольку их учителя считают её дозволенным оружием против Врага. По их мнению, изначально магические способности чисты как одна из разновидностей творческой энергии, дарованной человеку Создателем. Подобно пророческому дару, магический был осквернён прикосновением Тёмного бога и стал опасным после Затворения демонов, так как высвобождение его силы нарушает мировое равновесие, расшатывает границы Существующего, позволяя просачиваться в реальность созданиям мрака и безумия'.
Церковь не приемлет магических способов борьбы, но из-за этой позиции оказывается бессильной. Отец Берад - главный персонаж-священник вынужден попросту закрывать глаза на суровые реалии вроде свершившейся инициации земного наместника Тёмного Князя, на момент вероятного рождения Змея. И таки есть, от чего защищаться.
Как сказано уже, это мир, травмированный грехопадением.
Травма имеет чёткое цветовое выражение, что наиболее остро осознаётся персонажем-художниколм по имени Джеди. Вот в этом куске: 'И один из цветов всегда смущал его и притягивал любопытство. Что-то с ним было не так. И трудно понять, что же. Вокруг его было в избытке, он горел со всей откровенностью в середине радужного спектра, но люди словно бы и знать его не желали. Дети начинали распознавать зелёный позднее других. Он не встречался в знамёнах, гербах, рисунках разукрашенной одежды и утвари. И это объяснялось несложно: в природе не существовало ни одной сколько-нибудь устойчивой зелёной краски. Изыскания Джеди ни к чему не привели. Зелёные пигменты, которые он испытывал в живописи, очень быстро теряли цвет, искажая гармонию оттенков, и даже смеси красок, образующие зелёный, были неустойчивы и ненадёжны'.
Если проводить параллели из внешних роману контекстов, то в арт-терапии цвета вполне определённо связываются с эмоциями (что маркирует проблему как эмоциональную). В романе же преобладает теологический код истолкования: цвета божественны, принадлежат тем или иным Божествам, вернее, ипостасям Единого Бога - белого. В чём здесь принципиальная разница? В том, что цвет (в том числе проблемный) берётся не только в аспекте человеческого цветовосприятия, но и как в себе сущее.
Существует множество систем толкования цветовой символики, включая систему чакр и т.д. - они в чём-то близки, т.к. ориентируются на естественный характер влияния цвета. Своя система есть и в мире книги 'Дети разбитого зеркала'. Вот она (оставшаяся по исключении зелёного):
Красный - цвет вечно юного бога страсти, влечения и красоты. Его имя Эмор, повелитель наслаждений и страданий любви.
Тыквенно - оранжевый цвет Торве, бога довольства и радостей жизни, того, что дарит удачу в делах.
Жёлтый, как золото - цвет львиной гривы Орендо, могущества Господа.
Тёмно-фиолетовый Энаны, ведающей тайнами произрастания, рождений и материнства.
Одни цвета рвались вперёд и грели и требовали мужских имён, другие манили и отступали, окутывая прохладой и женственностью.
Чёрный... ну, чёрный был отсутствием цвета, его противоположностью, Мраком до Творения'.
Как видим, от символики чакр отступление довольно сильное. И цветовая символика очевидно дополнена вербальными знаками, отсылающими к известным нам мифологическим системам. Эмор - явно перекликается с Амуром (Эротом), в имени Энаны мы видим версию на тему Инанны - шумеро-аккадской верховной богини, стоящей во главе довольно-таки жестокого культа (Иштар, Астарта - это всё ведь она), Госпожа Лекс - это просто 'закон' по латыни... За другие свои версии не поручусь: Афина с Артемидой в роли Амерто - так себе контачат, а Торве ассоциируется с Оторвой, какового божества, уж наверное-то и вовсе нет :)
А уж единое Божество Адомерти (отождествляемое с белым светом, вертелось мною и так и эдак: 'Адом его не мерьте?', 'Ад до смерти?' - но оставило впечатление, что это я сам - и совершенно напрасно - расчленяю имя нерасчленимого. Или даже такая версия: 'А не режьте вы (рдяные головы), пока (семь раз) не домерьте')))) - в позиции не только Берада, но и главного еретика, а чуть далее - Сета наблюдается эта лишённая фанатизма осторожность.
Ну, и -ясное дело, описание мира будет неполным без идеи разбитого зеркала. Здесь опять-таки сошлюсь на текст легенды, помещённой в романе, причём с любопытной атрибуцией: 'святой Има полностью приводит легенду о Разбитом Зеркале, которую вообще-то принято замалчивать, как способную довести до греха неокрепшие души'.
Экспозиция легенды рисует нам зеркало до травмы. 'Высоко в горах, там, где воздух разрежен и чист, в месте, где небо никогда не затягивается облаками, существовало круглое озеро вулканического стекла, озеро столь совершенной красоты, что невозможно было не признать его священным. Это и было Зеркало. И в этом Зеркале, по преданиям, нескольким праведникам дано было узреть отражение лика Господа нашего Адомерти'... Но то простым праведникам - не слишком высоко задравшим нос. А в недобрый для зеркала день с ангелом у зеркала разговорился праведник слишком требовательный, соединяющий в себе чрезмерную аскезу, кой-какие ухватки строителей Вавилонской Башни, а вдобавок и неверие св.Фомы - только скрытое, до поры им самим не осознанное. Ну, и давай этот самый ультрааскет права качать:
' - Дозволь мне видеть Тебя во всей Твоей силе и славе, лицом к лицу, чтобы узнать тебя так, как просит сердце моё, знать наверняка, знать воистину, Господи.
- Это невозможно.
- Есть ли что невозможное для Тебя, Всемогущий?'
Уел, что называется... Этак и Один ловил в логические ловушки простодушных инеистых великанов, забалтывая их до рассвета.
А вопрос-то - версия на тему проблемы теодицеи. Как, дескать, уживётся в Едином Боге такая пара атрибутов, как Всеблагость и Всемогущество - в особенности при наличии в мире отчётливо наблюдаемых элементов зла? Лучшие ответы на данную проблему, кстати, в том и состоят, что мировое зло признаётся необходимым из человеческой потребности в свободном выборе добра. Но в том-то и фикус, что человека эту самую свободу выбора так и тянет испытать на 'слабо'. В особенности - такого человека, как фанатеющий аскет Иломас. (Уж он-то сперва семь раз изломас чудное зеркало, а потом однажды отмерит).
Дальше - деструкция. Хана зеркалу. 'Ангел подобрал с земли малый камешек и швырнул его в свет. Стеклянный монолит содрогнулся с протяжным низким гулом и распался на семь кусков, разделённых глубокими, расходящимися веером трещинами'.
И чё, оно того стоило? Нет, какую-то интересную картинку достойному Изломасу показали... Было круто: ' Белый свет вспыхнул огромной, обжигающей зрение молнией и разделился на семь цветных столбов, над которыми царственным венцом распростёрлось радужное сияние
- Ты видишь, - сказали семь сущностей одним голосом, заполнившим всё окружающее пространство, - Кто Я и Кем Я могу быть для тебя, дитя.
Я есть Любовь.
Я - полнота и избыток, ни в чём у меня недостатка.
Я - Сила.
Я есть Свобода, и ваша свобода - во мне.
Я - Мудрость.
Я - Справедливость
Я - Жизнь и всяческое произрастание.
И всё же Я более, чем может вместить этот мир или ум. Я - Сущий. И Я - Единый.
Знать же, Кто Я для Себя не дано человеку на земле и ангелам Моим на Небесах не дано. Отныне же на Земле и на Небе будет ведом разный Мой образ. Для человека теперь он останется разделённым, ибо твоё желание, Иломас, разбило Зеркало'.
Что тут добавить от себя, чтобы разрядить драматизм и вместе с тем вписать это событие в какой-нить полезный современный контекст? А подумайте, не повторяется ли эта драма ежедневно на многажды растиражированных зеркалах голубых экранов, когда телеканалы выстраивают контент, идя на поводу у похотей телезрителя?
И по ходу дела - стоит какую-нибудь работающую штуковину разобрать, как собрать становится проблемой. Тем более сложной проблемой, если кто-то свистнет у зазевавшегося лоха одну из ключевых деталей! В легенде: ' Духовная сущность, облачённая в зелёное, чей изумрудный свет всё ещё просачивался сквозь видимость телесности, попыталась выйти из чёрной тени, протянувшейся к её ногам словно бы из другого мира, из Пустоты, Мрака и Хаоса, предшествовавших Творению. Но тень не выпустила её'.
И следует мораль, проводящая параллель с грехопадением Адама и Евы (бывших куда более простодушными, чем недоброй памяти Поломас, соискателями плодов с Древа познания добра и зла):
' - Отравленное яблоко,- сказал Ангел. Почему вы всегда выбираете его?
- Что я выбрал?- спросил Иломас.
- Свободе в Господе ты предпочёл свободу вне Господа, пожелав того, что не было Его волей'.
К чему данный расколотый мир катится? К своему Рагнарёку, понятное дело. В эсхатологии еретиков, которые в курсе главных будущих событий, всё весьма драматично и требует личного ответственного участия: 'Они надеются первыми узнать о том, когда в этот мир явятся двое - Эвои Траэтаад и Амей Коат. Эвои Траэтаад должен уничтожить Змея, и Гончие будут ему служить. Оружием они владеют тоже'.
О мире сказано уже много, и с обильным цитированием. Ну что ж, чем больше скажешь о мире, тем меньше останется говорить об идеологии романа. Ибо этот мир -полноценно воплощённая автором мировая идея. И вполне полноценно)
Герои.
Кто из них главный, понятно таки не сразу. Вполне возможно, некоторый кастинг проходил по мере написания. Священник Берад. Бродяжка Саад. Принц Ченан. Художник Джеди. Девочка Фран. Мальчик Энтрейя. Еретик Сет. Варварский предводитель Роксахор. У каждого либо цель, либо опасение - и выбор, после которого не останешься прежним.
В романе все главы названы именами персонажей, либо мест действия, изредка - стадиями самого действия. К тому же в опыте персонажей сплошь и рядом происходит то, чему свидетелями были другие персонажи, не эти - в видениях, чтении записок, слушании рассказов. Пожалуй, в первой половине романа главные события и идеи даны не прямо (через действия) а в этих множественных отражениях, когда одни за другими подглядывают.
Но по мере чтения на передний план выходит героиня, чья проблема-цель-задача стрёмнее-глобальнее-ответственнее всего.
Итак. ГГ зовут Фран. Это девочка тринадцати лет с опасными способностями, а ещё более опасной прикосновенности к эсхатологии мира треснувшего зеркала. Девочка - не совсем человек. Она и зачата необычным способом, заставляющем вспомнить поцелуй королевича Елисея, адресованный мёртвой царевне (только это не царевна, да и мертва-то чуток по-иному - здесь таится любопытный перевёртыш). А предсказано насчёт неё такое, что и на голову не налазит, и всё-таки какие-то стороны внутреннего опыта эти кошмары подтверждают (вообще-то, это в основном чувственные похоти, вполне естественно накрывающие подростка - но о том легко судить снаружи, тогда как опыт у Фран - внутренний, опыт самосознания своих душевных движений). Впрочем, никак не обходится и без родовых, трансгенерационных проблем. Впервые мы с Фран встречаемся так: 'Девочка стоит на берегу закатного моря и думает о Князе Тьмы. Мысль появляется неведомо откуда, как золотая монета в рыбьем брюхе: была ли Божья воля на его изгнание из этого мира? Девочка еще не знает, что эта мысль досталась ей по наследству, и что за ней последуют другие'...
А вот что говорит мать девочки (Саад из Халлы): 'Всё сбывается, и Великий Змей уже пришёл на землю. Он родился на исходе года, отмеченного затмением, года, когда Принц Ченан заблудился в Ашеронском лесу. Милостью Небес я не помню ни часа его зачатия, ни часа его рождения, и всё же это я его безумная мать, осенённая жестокой благодатью'. И что за мать? - некогда (сотню лет назад) казнённая, а перед тем строго допрошенная в родном монастыре, где и начались её проблемы - сперва как навязчивые думы... всё о том же Князе Тьмы.
Девочка Фран тесно связана с морем. И ясно почему море - это символ внутренней бессознательной стихии. ' Море дарило ей сравнения, когда Фран пыталась разгадать безымянные движения собственной души. В ней тоже были солнечные отмели и странные находки в полосе прибоя, были полные жизни и движения опасные глубины, скрытые сверкающей голубой плёнкой, по которой вдали письменами свободы скользили призраки проплывающих кораблей. Но божий мир не знал Чёрной Волны. Никто не знал - кроме Фран, пока лишь её одной'. Итак, от бессознательного (надо полагать,от коллективных его слоёв) героиня получает пророческий дар. Её предсказания глобальны опасность Чёрной Волны - это ведь не только у неё.
Ориентацию в мире героиня получает во многом благодаря сновидениям. Им она доверяет не менее, чем внешним событиям и усматривает в них ценность: 'На кровать, пахнущую сухими травами от бессонницы, она садится уже со слипающимися глазами и сразу же проваливается в глубокий, словно колодец, сон. И на самом дне колодца что-то блестит'. Впрочем, часто блестит довольно-таки тревожно.
У Фран где-то есть брат-близнец по имени Энтрейа. У обоих один глаз серый, другой зелёный (знак проблемы). И кто-то из них таки превратится в Великого Змея, который и порушит весь мир окончательно. По ухваткам (полученным в соответствующем воспитании у высокомерной жрицы Энанны) брат более чем сестра, подходит на роль Змея, но и противоположную вероятность со счетов не скинешь. По традициям описываемого мира, вроде бы, на роль змея больше подходит девушка. Впрочем, у кого из двоих девичье имя - это ещё вопрос...
Тема близнецов - известная символическая тема. Она - о дополнительности. Не обязательно в направлении мужское/женское. Часто - человеческое/звериное (как у Гильгамеша и Энкиду). Или человеческое/божественное. Античные близнецы-Диоскуры - Кастор и Поллукс (в честь которых назван знак зодиака) именно таковы. Один из них смертный, другой бессмертный. В юнгианских истолкованиях того же мотива речь идёт о дополнительности 'персоны' и 'тени'. В худ.литературе эта символическая тема центральна в 'Тени' Андерсена (и Шварца), в 'Странной истории доктора Джеккила и мистера Хайда'... Посему - и героине 'Зеркала' предстоит многосложная и многотрудная инициация - отнюдь не реализуемая вне встречи с опасным двойником.
Что характерно - героиня как раз вошла в возраст, подходящий для возрастных инициаций. 13 лет - и свершившийся пубертат, обусловливающий самый заметный из возрастных кризисов человека. Любопытно, что в эти самые 13 её матери исполняется 130 (числовые соотношения тоже существенны для романа и эсхатологии его мира). А отцу её - 27 (то есть, дважды 13,5). Впрочем, мы помним, что и зачата-то Фран ритуально...
Инициация Фран составляет основное содержание романа. Путь на восток - это её инициатический путь. Начинается он со смерти матери и изгнания. В изгнании - вынужденный травестизм (девушка от греха подальше переодевается юношей), многочисленные видения, общение с дарителями и помощниками, обретение волшебных артефактов (пузырёк из стекла того самого зеркала, а содержимое - ещё круче!)
Надо заметить, что первую половину романа инициация Фран проходит очень уж интровертно. Как-то всё больше видения, да интуитивные озарения, да предостережения, да разговоры, да получение волшебных средств авансом, а внешних действий чуть. Но на финишной прямой - они появляются. Фран совместно с немногими героями-ополченцами обороняет обречённый город против Роксахора, повелителя варваров пустыни. Не шутя обороняет, а войдя в круг людей, вступив с ними в боевое братство.
Интровертированность героини видна вот этих строках: 'Фран была занята отысканием безопасных дорожек между подводными течениями своей собственной жизни, и если кому-нибудь удавалось вытащить её на поверхность, она превращалась в задыхающееся глубоководное животное, ослепшее от ветра и солнечного света'. И тут же мы понимаем, что способность экстравертного обращения к миру - также одна из задач её многоплановой инициации.
Вместе с Фран проходит свою инициацию еретик Сет. Его инициация - это постоянноеи неуклонное ограничение фанатизма, столь характерного для мага Огня. Первое серьёзное самоограничение - не убил Фран (ибо есть шанс на лучшее), второе - помешал убить Роксахора (ибо в решающей битве варвар живым понадобится). По отношению к инициационным испытаниям Фран Сет мало-помалу начинает играть роль помощника, проводника. В особенности - в действиях, ориентированных вовне, в осаждённом городе Таомере, от которого и осталась-то одна надвратная башня.
Знает ли роман инициации попроще? О, он полон самыми разными их вариантами.
Только инициации попроще - лишь видимость. В них нет свободы выбора. Герой повёлся - и - тысмотри! - успешно прошёл какой-то ритуал. Вот как принц Ченан в Ашеронском лесу. ' - Что с тобой случилось? - Хочешь знать? Я совершил кражу в храме. Обокрал мертвое тело. Потом... Я возжелал его хлада и тлена и так постиг, что от страстного желания восстает не только живая плоть. Обезглавленная ведьма отвела меня к Князю Тьмы. В его зеркале я увидел свою судьбу. Суккуба - вампир сделала меня мужчиной. Манты и виги рвались мне служить, я обещал им подумать. Я был желанным гостем в Месте-Которого-Нет'. Впрочем, такого рода инициации плодят отнюдь не героев. Антигероев, именно их. Характерен дискурс прошедшего ритуал Ченана, которому не осталось другого, как сыграть роль Рдяного Царя. ' - Ты холоп, Джеди. Ты и останешься холопом. А я... Я буду Императором. Я убью своих братьев и овладею сёстрами. Я надену корону своего отца. Моё слово будет законом для демонов и людей'.
Сюжет.
Полностью подчинён требованиям идеи, а потому... Разгоняется очень постепенно. Выглядит приторможенным. Как так? Ведь с самого начало дано множество ярких событий? Да, но присмотримся, как эти события даны? В пересказах, в чьих-то снах и видениях. Замечательно яркие приключения Принца в Ашеронском лесу даны - тринадцать лет спустя: сперва в его кратком подытоживающем отзыве, потом в подробном пересказе обезглавленной ведьмы. Потому множество ярких событий уходит - в золотой фонд экспозиции.
Идеи. Подытоживая идеологический пласт, находим, что речь идёт о целостности человека и мира. Целостность изначальна и естественно, но её нарушают фанатичные претензии аскетического ума. В предвосхищении будущих событий важно опираться на интуицию, чтобы не усугубить мировой патологии. Не уверен - обожди. Гармония требует интеграции множества элементов, в том числе и тех, которые могут выглядеть безнадёжно злыми и пропащими.