Энтреа, в общем-то, понимал, сколько времени теряет в дороге впустую. Цель его путешествия была как никогда прежде ясна и желанна, а он медлил, подобно неопытному влюблённому, робеющему судьбоносной встречи. Строго говоря, он и был влюблённым, если не вкладывать в это слово обычного пошлого смысла. И,- да, он хотел произвести впечатление, представ во всеоружии своих исключительных возможностей, и потому затаился, самозабвенно исследуя полученные преимущества.
Дар Чёрного Озера менял свойства его разума, метаморфоза ещё продолжалась, и всем своим притихшим существом Энтреа чувствовал, как в движении клубящихся энергий проступают черты новой личности, которая будет более чем просто человеком. Его дух был расплавленным металлом, заполняющим новую странную форму. В податливом, текучем круговороте пронзительно-ярких картин и ощущений, затмивших явления внешнего мира, проросло заветное магическое зерно и вызрело в драгоценный кристалл, сверкающий изумруд, осветивший своими лучами все таинственные потёмки его души и всё, что скрывалось до срока в спасительном мраке.
Да, видения, которым сутками напролёт предавался Энтреа за закрытыми дверями гостиничных номеров, могли бы бросить в дрожь любого, но его таинственный друг не был любым, он был особенным. Однажды, встретившись взглядом с принесённым волнами ночного тумана призрачным образом рыжего принца, Энтреа довелось увидеть, как прекраснейшей розой распускается у того на лице радость узнавания. Несколько коротких мгновений они видели друг друга. Никогда прежде Энтреа не был готов на всё ради другого человека. Никогда прежде он не догадывался о возможности такого понимания между собой и другой живой душой. В этот момент он навек потерял своё одиночество - словно себя потерял. Словно умер, и был совершенно счастлив.
И Энтреа снова засобирался в дорогу.
Весьма кстати его разыскал посыльный от госпожи Ифриды с порядочной суммой денег и свёртком, в котором обнаружилось несколько бумаг и кое-что из платья.
Бумаги, вопреки ожиданию, оказались вовсе не письмом, а списком с какого-то маловразумительного визионерского текста, повествующего об общении с демонами. Озадаченно пробегая глазами тёмные мутные фразы, Энтреа прикидывал, чего ради матушке понадобилось знакомить его с сим документом, и вдруг застыл, поражённый догадкой, о ком ведёт речь неизвестная рассказчица, кто именно сопровождал её в замок вампиров и коротал ночь в объятьях демоницы перед тем, как предстать перед зеркалом Князя Тьмы.
От волнения у Энтреа перехватило дыхание. Это был Принц, и Принц был дитя, не старше нынешнего Энтреа. История обрывалась так же внезапно, как и началась, но Энтреа долго перечитывал строки, ставшие откровением, и глаза его затуманивались от нежности. Словно волшебная дверца приоткрылась на миг в дивный мир, где материя отзывчива малейшей прихоти мысли, где прельстительные создания ждут приказов и ласк, где он наконец-то узнает, была ли на то Божья воля, чтоб заточить в осколке древнего Зеркала великий вечный Дух, развенчанного Ангела Мрака.
И может быть,- размышлял Энтреа,- если мои догадки не слишком самонадеянны, то я - действительно,- ключ от главной тайны этого мира. Я - ключ, и в то же время я - меч. И, может быть, даже Змей, хотя это надо обдумать. Но интересно, кто же тогда тот второй, о котором обмолвилась Дама Чёрного Озера?
Утро было солнечным, и весёлые блики играли на стекле и глазури трактирной посуды. Это и радовало и раздражало Энтреа, глаза которого успели отвыкнуть от света иного, нежели тот, что узкими лезвиями лучей проникал сквозь запертые ставни случайных комнат. Но сегодня Энтреа спустился к завтраку и был в такую рань уже умыт и собран.
И практически сразу нашёл себе попутчиков. Не то чтобы он особенно нуждался в общении или защите - скорее, его мог больше устроить толковый слуга. Но компания показалась весьма любопытной.
За длинным столом сидели паломники, и, глядя на них, Энтреа подумал, что раньше пребывал в заблуждении относительно значения этого слова. В воздухе веяло далеко не благочестием. Дюжина крепких мужчин, все какие-то взвинченные, с непонятным блеском в глазах, жались, как цыплята к наседке, к суровой тётушке в повязанном до бровей платке.
Энтреа расположился неподалёку. Из разговоров он понял, что женщина ведёт свой отряд в обитель Госпожи Энаны, что в лесах. И путники возлагают на этот поход какие-то особые надежды.
Когда, заметив интерес Энтреа, женщина кивнула и поманила его рукой, по лицам окружающих юноша понял, что ему оказана большая честь. Он подошёл. Паломники притихли. Смерив его с головы до ног внимательным взглядом, тётушка заключила:
- Достойный молодой человек.
Энтреа поклонился.
- Нет ли у тебя дела к моей богине?
- Я еду в столицу, госпожа.
- Что ж. Пару дней пути нам по дороге. Милости просим в наше общество. Может, ещё передумаешь.
Энтреа оставалось только поблагодарить. Когда он вернулся на своё место, напротив уже сидел один из пилигримов, на вид самый юный и наиболее трезвый. Длинные волосы молодого человека лежали на спине, заплетённые в косу. В его облике было что-то от птицы, и голову он держал немного набок, разглядывая Энтреа бойкими чёрными глазами.
- А ты изменился, Франи. Не было щенка смешнее тебя - там, дома. А теперь... Учитель шепнул тебе волшебное слово? Как тебе посчастливилось выйти на этот след? Я-то считал себя самым умным. Эмор и Энана голосовали на Суде против приговора падшей парочке и больше всех пострадали после. По слухам, оба они навещают обитель в лесах. И это интересно.
- Вы обознались. Простите.
- Ну да. Так и надо. Всё правильно, будем незнакомы. Но страшно рад, что отправляюсь в змеиное гнездо с кем-то из своих.
- Я еду в столицу.
- Мне почему-то кажется, что ты передумаешь.
У мальчика с чёрной косой была очень хорошая улыбка. Он вернулся за свой стол и больше не пытался вступать в разговор, лишь иногда Энтреа чувствовал на себе его внимательный взгляд. Определённо, юноша был еретиком. Определённо, он с кем-то его путал.
Эта история стоила того, чтобы в ней разобраться, но у Энтреа были дела в златоглавой Меде. Впрочем, за пару дней совместной дороги многое могло проясниться.
Примерно так оно впоследствии и вышло.
Небо было цвета разбавленного вина. В его аметистовой прозрачности над почерневшими кронами деревьев таяла жемчужина бледной луны. Энтреа и сам не заметил, как задремал в тряской повозке. А теперь его разбудило какое-то странное чувство.
Перебраться в повозку ему предложила женщина в платке. Энтреа в последнее время не везло с лошадьми. Его новое приобретение на второй день пути стало заметно прихрамывать и после обеда осталось поправлять здоровье под присмотром добрых поселян. Повозка везла дорогие подарки паломников - Госпожа Энана любила щедрых гостей. Но её покровительство того стоило: в обрывках тихих разговоров спутников сквозила затаённая надежда на приобщение к секретным мистическим практикам, прославившим монастырь. Духовный опыт, который, к зависти прочих, получали в обители немногие избранные, делал людей бесстрашными перед лицом смерти и ужасом Последних Дней.
Без сомнения, знаки избранности легко читались на челе Энтреа, но предводительница пилигримов вряд ли могла даже представить, насколько редкая птица сидит в эту минуту рядом и встревожено трёт спросонья глаза. Однако она насторожилась.
- Что-то приснилось, дружок?
- Мне и сейчас снится. Кто-то идёт сюда через лес. Я чую, как им хочется крови, как мокрые, все в росе, хлещут по лапам ветки. Зови своих цыплят, их скоро не будет больше.
Окликнув ближайших всадников по именам, женщина отдала пару коротких команд. Зашелестели клинки, высвобождаясь из ножен.
И тут они все услышали вой.
Многоголосье вышедшей на охоту стаи наплывало из глубины лесной чащи, и на первый взгляд казалось просто волчьим воем, но каждый в отряде почему-то сразу понял, что это не так.
Сумерки сгущались. Совсем скоро должен был показаться ночлег, но, судя по тому, откуда и как быстро приближались потусторонние голоса, укрыться в спасительных стенах путники уже не успевали. Несколько человек разводили костры, другие распрягали испуганных лошадей, иные молились вслух, иные богохульствовали - где поминают Энану, там порой и не разберёшь.
Энтреа чувствовал себя маленьким мальчиком на цирковом представлении, у его души сейчас не было границ, она вмещала и весь этот лес, и разгоравшуюся луну, и восхитительных хищников, чьи тела рвали сырой лесной воздух, и храбрых рыцарей на деревянных лошадках, готовящихся к игрушечному бою. Он был всем этим - и в то же время был зрителем, восхищённым, очарованным и неуязвимым.
Женщина озадаченно смотрела ему в лицо.
- Так вот ты какой. Ну, что ж. Самое время.
В одно из мгновений вой смолк. Наступившая тишина нарушалась лишь треском занимавшихся огнём веток, неопределёнными лесными шорохами и горячим дыханием насторожившихся мужчин. Энтреа улавливал страх и возбуждение, источаемые всеми порами их подобравшихся перед битвой тел и ощущал, как кружат головы нападающим эти оттенки вкуса в холодном настое запахов мха и земли, смятой травы и раздавленных ягод.
А потом началось самое страшное.
Они вылетали из-за кустов как пушечные ядра, как огромные хвостатые кометы, оставляющие за собой светящийся след.
Подобие честных земных тварей, внутри себя они несли ледяную ярость недоступной человеку бури страстей и разум, лишённый всякого тепла сотворённых из праха тел.
Храбрые рыцари не могли устоять против демонов. Кто-то сразу упал, салютуя небу кровавым фонтаном из разорванного горла, кому-то было позволено немного пофехтовать. Нападавшие могли прикончить отряд одним махом - но они растягивали удовольствие.
Энтреа перелез через борт повозки и теперь стоял, раздумывая, в какой из моментов будет удобно окликнуть резвящуюся стаю. Он был уверен, что имеет над ними власть, но из-за своей неопытности ощущал некоторую неловкость.
Внезапно одна из косматых туш свернула в его сторону, оборачиваясь на ходу клубком дыма, бешено мчащимся смерчем. Перед самым носом у Энтреа вихрь сгинул, развеялся, оставив звёздную, млечную сердцевину - нагую прекрасную женщину с бездонным пытливым взором. Перламутровое сияние бродило по её телу, как у русалки, освещённой луной сквозь подвижную воду. И когда она ему улыбнулась, сияние стало ярче. А когда заговорила, её голос обещал больше, чем любая русалочья песня.
- Ого, это второй. Первый раз они встретили девочку, мои серые друзья. Дед не пожалеет, что отпустил меня прогуляться с ними. А как обрадую Принца! Значит, Саад родила двоих - и князю, и сестрице его по утешеньицу. Чудны дела твои, Господи! Так кто же из вас нужен Принцу?
Девичьи пальцы, нежней монастырских лилий, погладили его по щеке. Энтреа почти не слышал слов, очарованный сверхъестественной, немыслимой красотой удивительного создания. Он никогда не доверял женской прелести, всегда отчётливо разбирая в облаке благовоний ноту неизбежного разложения плоти, гниения и тлена. А здесь - ничего. Победоносное сгущение волшебного эфира взамен принаряженного сосуда с нечистотами. И эти пальцы так же ласкали Принца,- от ослепительной догадки захватывало дух, и какое-то время Энтреа не замечал, что многое вокруг изменилось.
Теперь они оба вглядывались в темноту. Где-то поодаль шёл настоящий бой. Как такое было возможно? Каким диким, немыслимым чудом человек побеждал демонов ночи, и что это был за человек?
Наконец, шум утих, и из мрака глубокой тени выступил в поле лунного света молодой еретик с птичьим профилем и растрёпанной чёрной косой. Он был грозен, как ворон с императорского штандарта и в каждой его руке блестела сталь, омрачённая вязью текучих тёмных разводов. Когда еретик поравнялся с костром, пламя взметнулось вверх, осветив картину ужасного побоища. И тут юный гончий заметил Энтреа и женскую фигуру рядом с ним.
В одно мгновение еретик оказался рядом. Стальные лезвия полыхнули алым и голубым, кромсая нежное перламутровое сияние, бросая на траву невесомое, угасающее, изломанно-прекрасное нагое тело.
Из глаз Энтреа бежали слёзы.
- Не смотри, что баба. Заморочила тебя, мара, бесовка.
Сквозь слёзы Энтреа следил за тем, как призрачная плоть истаивает паром, едва заметно пылит в воздухе мельчайшими мерцающими блёстками и исчезает, будто и не было никогда.
- Она не мара, - говорит он, быстрым и точным движением снизу вонзая клинок в живот юноши с чёрной косой, - она Мара. А кто я такой, ты и вовсе понятия не имеешь.
Тень смертной муки скользит по исчерченному кровавыми полосами лицу охотника и неуверенно отступает. Осознание роковой ошибки и окончательного поражения сменяется в его глазах каким-то другим пониманием.
И только тогда Энтреа видит в этих глазах настоящую смертельную угрозу и постигает, что неопытность и самонадеянность сыграли с ним злую шутку.
Каждой собаке было известно, что питомцы Края Пустыни бьют врагов их же оружием и довольно ловко управляются с элементарной магией. Но сейчас Энтреа столкнулся не с дешёвыми фокусами полоумных сектантов,- ему противостояла железная воля настоящего талантливого и обученного мага, в одиночку одолевшего несколько адских тварей и теперь признавшего в нём главную цель своей жизни,- пусть этой жизни осталось от силы на пару минут. Пусть даже редкая одарённость еретика не шла ни в какое сравнение с могуществом Энтреа, вышло так, что Энтреа сам вложил ему в руки оружие против себя. Не совсем в руки, но всё же...
Юноша с косой не дал ему вытащить клинок. Зазвенел отброшенный в сторону меч огнепоклонника. На тонком запястье мальчика сомкнулись стальные пальцы. Оба чувствовали, как пульсирует в обсидиановом ноже разбуженная кровью магическая сила. Еретик закрыл глаза. За помертвевшей маской лица угадывалось последнее чрезвычайное усилие незаурядного духа. На коже проступили светящиеся пятна тусклой гнилушечной зелени.
Энтреа фатально проморгал момент, когда его противнику удалось подчинить себе вырвавшийся из древней реликвии поток сокрушительных энергий. И этот поток обрушился ему на голову вместе с мечом еретика, так и не выпущенным хозяином из левой руки. Отпор, который успел оказать Энтреа, уже не мог спасти дела - слишком поздно он понял, что сильно недооценил своего противника.
Прежде ему не приходилось встречаться с фанатиками. В возвышенном и абстрактном смысле Энтреа был готов к великим битвам, но не имел навыков убийцы, тогда как столкнулся с тренированным, самоотверженным и убеждённым в своей правоте палачом.
Когда Энтреа удалось вырвать нож, капли крови еретика светлячками взметнулись в воздух - и погасли. Древняя магия покидала его тело. Жизнь покидала. Охотник проиграл. Но в невозможном посмертном броске ему удалось увлечь за собой в падение своего врага. Их тела безжизненно рухнули внахлёст, словно брошенные балаганными комедиантами марионетки. Меч еретика вошёл в землю и остался стоять могильным крестом - вроде тех, что встречаются порой возле стен старых храмов Господа Адомерти. В силу странной игры роковой случайности меч прошёл точно через печень Энтреа, пригвоздив, пришпилив того к земле, как любители редкостей накалывают на булавки диковинных насекомых.
Так они и лежали почти до самого рассвета - белая голова и чёрная голова, и разметавшиеся пряди волос отяжелели от ночной лесной сырости и остывающей крови. Два необычайно талантливых мальчика - и на каждого кем-то возлагались очень большие надежды. Но только в одном из них неверным колдовским огоньком ещё теплилась жизнь.
Костры погасли. Луна ушла за верхушки деревьев. Как только серое небо тронули первые краски зари, в повозке неподалёку раздался шорох и на землю ловко спрыгнула женщина, поправляя монашеский тёмный платок. Женщина не спеша обошла свежих покойников, внимательно изучив их раны и все следы ночной схватки. Над каждым из мёртвых мужчин она прочитала отпускающую молитву. Над мальчиками какое-то время постояла в задумчивости. Потом подвернула рукава.
Еретика женщина перекатила на спину и закрыла ему глаза. Погладила по голове.
- Рав, воронёнок. Передавай привет своему учителю. Он здорово вас подготовил. Отличная работа.
Вынув сталь из раны Энтреа, женщина каким-то хитрым жестом остановила кровь, вновь побежавшую из изуродованного бока. Затем осмотрела разбитый череп.
- Это всё ерунда, малыш. Пустяки для таких, как ты. Погостишь у нас, подлечим - будешь лучше прежнего. Тоже, придумал,- отказываться от приглашения Госпожи Энаны. От своей-то доли не уйдёшь, голубок.