Миррану : другие произведения.

Без названия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Сальери не гений. Он талантлив, безусловно, его музыка нравится императору, его оперы срывают овации, но он не гений. Он обычный музыкант, вынужденный проводить долгие бессонные ночи в пустом кабинете, зарывшись в исчерканные вдоль и поперек партитуры, сражаясь с собственным разумом за каждую мелодию и прилагая огромные усилия, чтобы сложить из всего семи нот что-то новое, еще не известное миру... Его музыка звучит под сводами государственных театров и опер, но если спросить любого крестьянина, тот вряд ли сможет припомнить хоть какую-нибудь арию его авторства. Как бы он ни стралася, ему не дано возвысить свой талант до тех высот, где парит гений Моцарта, как и раз и навсегда выгнать этого человека из своих мыслей, тоже."
  Легкие, хрустальные звуки отражаются от искусно расписанного потолка, серебристыми колокольчиками оседая в бокалах с вином. Тонкие, будто выточенные из мрамора, пальцы порхают по клавиатуре, заставляя всех гостей забыть о разговорах и обратить все свое внимание на невысокого человека, сидящего за фортепьяно. Его глаза прикрыты, ресницы чуть подрагивают в такт движениям рук, и он кажется таким далеким от того, что происходит вокруг него, таким отстраненным, что перехватывает дыхание. Это похоже на священнодействие, увидеть которое дано не каждому, и вряд ли многие присутствующие действительно понимают, что они видят. Это самое великое на земле таинство после рождения жизни - таинство рождения музыки.
  
  Антонио Сальери стоит у колонны в дальнем конце зала, его глаза тоже прикрыты, пресловутый бокал холодит ладонь и еще полон. Вино хорошо пьянит, но оно не может сравниться с тем, как пьянит музыка, рождающаяся в этот самый момент. Тонкая, прекрасная, невинная и чувственная одновременно, проникающая в самое сердце для того, чтобы засесть там ноющей занозой, которую невозможно вытащить, ядом текущая по венам и отравляющая душу... Божественный идеал, которого ему никогда не достичь. Идеал по имени Вольфганг Амадей Моцарт.
  
  Короткий вздох. Открыть глаза, не позволяя себе даже взгляда бросить в сторону фортепьяно, пройти мимо высоких канделябров, увлекая вслед за собой пламя свечей, и вырваться из ставшего в миг душным зала в просыпающуюся прохладу июльской ночи, чтобы почувствовать, как, наконец, ослабляется узел, стягивающий все внутри, и снова можно свободно дышать. Никто, кроме привратников у ворот, не замечает, как господин главный капельмейстер покидает дворец, да и то только потому, что они находятся слишком далеко и не слышат этой чарующей музыки. Не надолго, конечно. Уже завтра вся Вена будет на разные лады напевать и наигрывать то, что сегодня так походя сочинил герр Моцарт, и безумная лихорадка, мучающая Сальери долгое время, начнется опять. И будет продолжаться раз за разом, усиливаясь с каждой встречей. Это кошмарный, мучительный процесс, обратить который нет никакой возможности.
  
  Сальери не гений. Он талантлив, безусловно, его музыка нравится императору, его оперы срывают овации, но он не гений. Он обычный музыкант, вынужденный проводить долгие бессонные ночи в пустом кабинете, зарывшись в исчерканные вдоль и поперек партитуры, сражаясь с собственным разумом за каждую мелодию и прилагая огромные усилия, чтобы сложить из всего семи нот что-то новое, еще не известное миру. Он не может просто так сесть за фортепьяно и, не задумываясь, сыграть веселый пассаж или грустную сонату, а потом с невинным видом принимать восхищенные ахи и вздохи, застенчиво теребя край манжета. Его музыка звучит под сводами государственных театров и опер, но если спросить любого крестьянина, тот вряд ли сможет припомнить хоть какую-нибудь арию его авторства. Как бы он ни стралася, ему не дано возвысить свой талант до тех высот, где парит гений Моцарта, как и раз и навсегда выгнать этого человека из своих мыслей, тоже.
  
  Это почти невыносимо - каждую ночь засыпать, зная, что утром проснешься на смятых простынях, с кожей, горящей от страстных прикосновений, которых никогда не будет в реальности... Сохранять на лице маску вежливого внимания, принимая очередную партитуру, протянутую с просьбой посмотреть и выразить мнение великого итальянского маэстро о труде скромного австрийского композитора, и не вздрагивать, возвращая её обратно и случайно касаясь чужих пальцев... И молчать, не пытаясь питать даже призрачной надежды. Сколько еще придется терпеть это, пока он, в конце концов, не сойдет с ума и не окажется в маленькой закрытой комнатке, один на один со своими нереализованными желаниями? Сколько?..
  
  
  Улицы Вены в этот час еще пустынны. Окна домов молча взирают на медленно бредущего по мощеному тротуару человека в черном камзоле. Им нет дела до того, о чем он думает, они были свидетелями многих радостей и многих драм. Еще одна маленькая трагедия не сможет пробудить их внимания, да оно Сальери и не нужно. Это же просто стекляшки, чем они могут ему помочь? Свои проблемы люди создают себе сами, значит, сами они и должны их решать, не полагаясь на помощь разнообразных неодушевленных предметов. Такое обычно проходит только в сказках. В самый трудный момент герою является волшебный клубок или волшебная дудочка, и он спасается от опасности и побеждает зло. А если выхода нет? Что делать, если в реальности не существует никаких клубков и дудочек, наделенных волшебной силой?
  
  Тихий плеск воды ненавязчиво вплетается в бурный поток мыслей, и Антонио облокачивается на парапет моста, устремляя взгляд в темную глубину текущей внизу реки. Медленное, размеренное течение завораживает, подчиняя своему неторопливому ритму, принося немного успокоения в разбереденную душу. Но решения по-прежнему нет. Для его болезни нет лекарства. Его идеал недостижим. К чему тогда все эти мучения, если они бессмысленны? Если бы он только мог все прекратить, освободиться от оков, в которые заковал его сердце и разум Моцарт, и обрести покой... Но пока он жив, этого не произойдет, он знает. Пока он жив, музыка Моцарта будет преследовать его днем, а ночью он будет погружаться в несбыточные грезы. День за днем, каждый раз, без конца. Как замкнутый круг, который не разорвать. Пока он жив...
  
  Вот же он, выход. Все можно прекратить... нужно лишь перейти простую черту. Один шаг - и все будет кончено. Один шаг - и он, наконец, обретет покой. И свободу.
  
  Взобраться на парапет легче легкого, с этим справился бы и ребенок. А вот прогнать внезапно проснувшийся страх уже сложнее. Но ему нужно. Да, это грех, и за него он, скорее всего, не попадет в рай, но путь в рай ему уже давно заказан. С тех самых пор, как Вольфганг Амадей Моцарт ворвался в его жизнь и поселился в снах. От того, что он добавит к списку своих прегрешений еще один пункт, ничего не изменится, так какой смысл бояться? Нужно только сделать шаг. Закрыть глаза, вдохнуть ночной воздух, вдруг показавшийся таким сладким и приятным, развести руки в стороны, ощущая, как легкий ветерок колышит полы камзола, и просто сделать шаг в вечность...
  
  - Господи, прости меня...
  
  - Герр Сальери, что вы делаете?!
  
  Антонио не успевает определиться, что его больше удивило - то, что именно в тот момент, когда он уже решился шагнуть, появляется кто-то, кто его знает и хочет остановить, или то, что голос этого человека ужасно похож на голос, который сейчас он хотел бы услышать меньше всего, - как в следующее мгновение его дергают назад, с такой силой, что камзол громко трещит по швам.
  
  Короткое итальянское ругательство и сдавленный ох сливаются в один звук, когда Сальери вместе со своим нежеланным спасителем приземляются на твердые камни, покрывающие полотно моста. Требуется почти полминуты, чтобы восстановить сбившееся дыхание и унять бешено колотящееся сердце, прежде чем Антонио поднимает глаза на помешавшего ему доброго самаритянина, чтобы тут же пожалеть об этом. Прямо перед ним, тяжело дыша как после долгого бега, в сбившемся на бок парике, из-под которого выглядывают растрепанные светлые волосы, с диким взглядом, в котором переплетаются столько разных эмоций, что невозможно четко определить хотя бы одну, сидит его музыкальный идеал и проклятье, приходящее в его сон каждую ночь. Вольфганг Амадей Моцарт. Ну почему, почему из всех возможных вариантов, здесь и сейчас - и именно он?..
  
  - О Боже... - тихо стонет Сальери, утыкаясь лицом в ладони, чтобы только не видеть этого взгляда, направленного на него, - Герр Моцарт, что вы забыли здесь в такой час?
  
  - А что забыли вы? - от смертельного испуга, еще недавно сквозившего в голосе молодого австрийца, не осталось и следа. Теперь он тих, но Антонио слышит нотки напряжения и беспокойства, смешанные с раздражением, и не верит своим ушам. Моцарт что, злится на него?
  
  - Это мое сугубо личное дело, - он встает и, отвернувшись, начинает стряхивать прилипшую к рукавам камзола пыль, - Вас оно не касается.
  
  Еще чуть-чуть, и все закончилось бы. Еще чуть-чуть... но нет! Моцарт и в этом не хочет оставить его в покое. Почему?..
  
  - Сугубо личное дело - собраться прыгнуть в реку? Это так вы проводите время перед сном?
  
  - Представьте себе - да, вот так! - Сальери резко разворачивается, раздражение закипает в нем все больше, - Очень полезно. Чудные сны после этого снятся! Может быть, вам тоже как-нибудь попробовать?
  
  Моцарт ему не верит. По лицу видно. Этот мальчишка смотрит на него так, будто он, Сальери, только что сделал что-то такое, чем нанес ему самую ужаснейшую обиду, какую только можно представить. Как мило. Но что с того? Пусть думает себе, что хочет.
  
  - Не врите мне, герр Сальери. Зачем вы пытались это сделать? Ведь все же хорошо. У вас все хорошо, - произносит Моцарт с такой уверенностью, что Антонио делается смешно. Кажется, помимо таланта композитора, у него теперь появился еще и талант актера. Прекрасная игра, такая прекрасная, что гений не заметил, как все кошмарно на самом деле. Хотя, на то он и гений, чтобы не замечать таких низменных мелочей.
  
  - Я не собираюсь отчитываться перед вами за мои поступки, герр Моцарт, - пора заканчивать спектакль, попытка не удалась, и нужно уходить, - Всего вам хорошего.
  
  Сальери делает несколько шагов, стремясь поскорее покинуть место своего позора, но ему не дают. Моцарт догоняет его, останавливает и вцепляется в плечи. Парика на нем уже нет, видимо, свалился, когда герр композитор вскочил на ноги, растрепанные волосы торчат во все стороны, придавая ему слегка безумный вид, как и горящие глаза, в упор глядящие на Сальери.
  
  - Нет, скажите мне!
  
  - С какой стати? - тонкие пальцы, бабочкой порхающие по клавишам фортепьяно, оказывается, очень сильные, и Антонио не удается сбросить с себя чужие руки, - Отпустите меня, герр Моцарт. Я вам не девица, которую можно трясти как куклу.
  
  - Я не отпущу вас, пока вы не ответите.
  
  - Это. Не. Ваше. Дело, - кажется, он уже шипит, словно змея, но Моцарта это не пугает, - Или вам было не понятно с первого раза? Отпустите, я сказал!
  
  - Мне казалось, что я ваш друг...
  
  Друг? Какая наивность. Сальери смеется в голос, настолько это кажется банальным и глупым.
  
  - Друг? - повторяет он, с удовольствием отмечая, как меняется лицо Моцарта, такое близкое сейчас, что к нему можно прикоснуться. Почти также, как много раз во сне. Но теперь это не сон... - Если бы вы знали, насколько вы мне друг, герр Моцарт, вы бы ужаснулись.
  
  - Что... вы имеете ввиду? - Моцарт удивлен, но его хватка не становится слабее. И это еще сильнее злит.
  
  - Ах, вы не понимаете... - Антонио кажется себе сумасшедшим, а может быть, так оно уже и есть, но иначе объяснить свои слова он не может, - Вы не понимаете, что вы делаете. Вы не понимаете, что делает ваша музыка. С людьми, со мной... Когда вы оставите меня в покое? Когда я, наконец, смогу уснуть и не увидеть во сне вас? Когда вы перестанете меня мучать, скажите мне, когда? Я устал от этого, герр Моцарт. Я так уже больше не могу!..
  
  Под конец монолога голос срывается, и Сальери замолкает. Он видит, как расширяются глаза Моцарта, и как в них медленно проступает осознание. Он молчит, понимая, что сказал все, что не должен был говорить, и ждет неизбежной реакции. И она наступает, но совсем не та, что он ожидал.
  
  Моцарт опускает глаза и медленно отступает назад, скользя ладонями по плечам Антонио.
  
  - Вы могли бы мне сказать, - произносит он почти шепотом, утыкаясь взглядом в мостовую под ногами, - Я не знал... Я же не замечал даже... Это я... Из-за меня вы...
  
  - И что бы сделали, если бы знали? - голос звучит хрипло, и Сальери сам не знает, зачем задает этот вопрос, но тот срывается с губ раньше, чем он успевает подумать. Моцарт молчит, не смея поднять глаза, и Антонио усмехается. Большего ответа ему и не требуется. На плечи наваливается такая усталость, что внезапно хочется оказаться дома, в собственной постели, и заснуть глубоким сном. Без сновидений.
  
  - Что ж, тогда я должен идти.
  
  - Куда? - мгновенно спрашивает Моцарт, вскидывая голову, и его глаза на секунду устремляются за спину итальянца, к парапету моста.
  
  - Домой, - просто отвечает Антонио, не в силах уже ни злиться, ни смеяться, - Я наделал достаточно глупостей.
  
  Он делает шаг в сторону, обходя Моцарта, и когда тот собирается последовать за ним, останавливает его.
  
  - Не стоит меня провожать. Я не девица, я же сказал.
  
  - Но...
  
  - Не волнуйтесь, я не собираюсь идти искать другой мост. С меня достаточно было и этого.
  
  Он кивает в знак прощания и устремляется вниз по освещенной газовыми фонарями улице, но через пару метров слышит свое имя, и останавливается, не оборачиваясь.
  
  - Вы хотели знать, что бы я сделал, если бы знал раньше о... ваших чувствах?
  
  Сальери выдерживает небольшую паузу, отмечая про себя чистую, незамутненную уверенность, впервые за всю их... встречу звучащую в голосе молодого композитора, а потом все-таки спрашивает:
  
  - Что же?
  
  - Я бы не допустил, чтобы вы так страдали.
  
  - Доброй ночи, герр Моцарт. И спасибо.
  
  
  Когда Сальери добирается до свой постели, то засыпает почти мгновенно, едва его голова касается подушки. И ему действительно в эту ночь ничего не снится. А на утро он находит под дверями записку, исписанную знакомым почерком.
  
  "Я не отказываюсь от своих слов, сказанных вам, и думаю, что нам многое нужно было бы обсудить. Я предлагаю поговорить сегодня, вечером, в вашем кабинете. К тому же, я так и не успел спросить вчера о том, что вы думаете по поводу моей новой импровизации. В. Моцарт"
  
  Губ Антонио касается непроизвольная улыбка. Почему-то ему кажется, что эта встреча принесет ему что-то очень хорошее. Что-то, что вернет, наконец, гармонию его душе. Он усмехается, чувствуя, как в груди поселяется почти позабытая за долгое время легкость, и, складывая записку обратно в конверт, произносит в тишину кабинета:
   - Буду ждать.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"