Вокруг тьма и холод. Страшно, очень страшно. Кто-то есть во тьме, кто-то рядом, смотрит на меня. Мне холодно и страшно. Не могу думать, не могу кричать - лишь судорожно дышу, до сведённых лёгких. Я повёл рукой - ничего не видно, пальцы проходят словно сквозь прохладный вязкий туман.
Так, руки свободны - хоть что-то хорошо, а ещё - я пока жив, и это тоже хорошо. Надо пошевелить ногами - нет, не получается, словно они связаны. Наклониться тоже не могу, проведу-ка я по себе рукой: так, сразу под грудью чувствуются какие-то путы, на ощупь как толстые канаты из высохшей паутины. Я дёрнул головой назад, ударился затылком обо что-то твёрдое. Полное ощущение, что привязан к шершавому столбу, потому что затылок и шею сразу же засаднило. Ещё один немаловажный плюс - я одет и обут.
Надо выбираться, надо как-то освободиться, не зря же руки не связаны. Я схватился за путы и со всей силой рванул от себя. Бесполезно, они, мало того, что туго обвивают, так ещё и присохли к одежде...
Похолодало ещё сильнее - воздух уже еле проталкивается в лёгкие, отчего там всё сжимается и вырывается наружу спазматическим кашлем вперемежку с отхаркивающейся едко-солёной слизью.
Что-то во тьме явно приблизилось, от него повеяло давящим присутствием и отдалённой угрозой. Я рванул сильней, слегка затрещало, и путы немного ослабли, дышать стало чуть легче. Но силы быстро покидали, я чувствовал, как застывает, превращаясь в ледяные бисеринки, выступивший на лбу пот.
Что-то надвинулось, уже находясь одновременно везде вокруг меня, тихо шелестя многочисленными сочленениями, негромко постукивая множественными мандибулами... Ноги слегка коснулось, зашуршала разрываемая ткань... Я в страхе рванулся, забыв о том, что связан и вновь приложился затылком к столбу - на этот раз сильнее. Боль пронзила с макушки до солнечного сплетения, по задней стороне шеи потекла, быстро остывая, тёплая струйка. Из груди вырвался лишь слабый хриплый стон.
Что это? Где я? Как освободиться?! Как там молиться? Кому молиться?
Страх и холод парализуют, в левую руку отдаётся колючей закручивающей болью, сердце немеет. Я ещё раз дёрнул иссохшие липкие канаты - вроде опять поддались, где-то справа даже хрустнуло на разрыв....
Но тут же практически в упор на уровне лица глухо угрожающе зашипело, причем этот звук заполнил всё вокруг, показывая, насколько огромны размеры невидимого чудовища.
И я заорал, у меня получилось. Я орал, выдавливая весь обуявший меня ледяной страх, орал, сдирая горло и распаляя себя. Если ничего больше не получается, то ори, ори как можно громче и страшнее, чтобы напугать того, кто до полусмерти пугает тебя!
Страшное огромное нечто явно отшатнулось, вокруг и всюду опять зашелестело и защёлкало, что-то вновь коснулось в районе ноги, шипение слегка отдалилось - назад от меня и вверх. Что-то теперь возвышалось надо мной, собираясь обрушиться сверху-вниз: раздавить, разломать, раскусить!
Я набрал в лёгкие очередную порцию колючего воздуха и тут же закашлялся, заходясь и дёргаясь в ослабевших путах....
Вдруг резануло беззвучной вспышкой, пришлось сильно зажмуриться - благо, что голову склонил к груди, иначе бы точно ослеп. В какую-то сотую долю мига успел рассмотреть уходящий в бездонную пропасть чёрный шероховатый и весь в наростах столб, к которому был привязан, свои стоптанные сапоги и... Слов и образов не хватало, чтобы осознать и описать, ЧТО окружало привязанного меня. Это было повсюду: шевелящееся, колыхающееся, с бесконечным множеством чёрных бусинок глаз, устрашающих жвал, огромных волосатых паучьих лап и всё это в подвижном лоснящемся хитине...
Но почему голос такой... странный? Он словно дробится и заглушает сам себя, будто пробивается из кромешных далей, но долетает до моих ушей и всё можно разобрать...
- Не открывай, я сказала! - С беспокойством и раздражением повторила она.
Я послушно зажмурился ещё крепче, но даже сквозь веки полыхнуло ослепительно белым так, что пришлось судорожно закрываться ладонями. Вокруг заходило ходуном и заколебалось, потом показалось, что рвано запульсировало и пошло рваться клочками...
Я открыл глаза и вновь чуть не заорал - вокруг всё полыхало бледно-голубым пламенем, бесконечная хитиновая туша с множеством глазок, волосатых лап и жвал дёргалась, ходила волнами, взрывалась изнутри, опадала пластами. И всё это в полной тишине, словно вырубили звук. Между мной и этим ужасом Преисподней висел просвечивающийся и чуть размытый образ Персии, одну руку ладонью наружу она вытянула в сторону чудовища, второй - упёрлась мне в грудь. Нас укрывал полупрозрачный кокон, не пропускавший никаких внешних воздействий - лишь дрожь передавалась через поднимавшийся из Бездны столб, к которому я всё ещё был привязан.
- Персия! - Тяжело дыша, крикнул я и слегка подивился тому, как, глухо вибрируя, звучит мой голос. Мне до сих пор было страшно и холодно - челюсть мелко подрагивала, зуб на зуб не попадал, язык вообще еле ворочался, будто заиндевевший.
Она молча и ровно повернула ко мне свою призрачную голову, безэмоционально уставилась немигающими сине-голубыми пятнами вместо глаз, и, спустя утомительно долгую секунду, произнесла:
- Где-то в твоём "вовне". - Её голос всё также дробился, накладывался эхами на слова. - Чёрный клинок Роменагорна. Вспомни. Всё из-за него. Воздействие эльфов зиждется на страхе. Самую сильную крепость легче всего взять изнутри.
- Т-ты о чём? - Непонимающе и слегка истерично воскликнул я. - О чём вообще? Ты сможешь нас вытащить?!
- Успокойся, дорогой. - Ровно и слегка холодно ответила она, не отрывая своего "взора". - За тем я и здесь, чтобы вытащить тебя.
- А ты?
- А мне пока ничто не угрожает.
- Но... - я заперхался, закашлялся и выплюнул очередной чёрный сгусток. - Но... как же?
- Много ненужных вопросов. - Спокойно сказала она, не меняя ни позы, ни интонации.
- Тогда вытаскивай давай! - Зло крикнул я. - Раз умная такая!
- Приготовься. - Она оторвала ладонь от моей груди.
- К чему? - Только и успел удивлённо спросить я, получая, наверное, самую звонкую, в своей жизни пощёчину...
Я судорожно вздохнул и открыл глаза, пытаясь хотя бы сесть. Надо мной склонились перепуганные лица, а звук ворвался в уши со всей своей безжалостной отчётливостью.
- С вами всё в порядке, ваша светлость? - Голос Брода дрожал, а сам он примостился на корточках справа, держа в сложенных лодочкой ладонях пригоршню крупнозернистого слежавшегося снега. Только тут я почувствовал, как горит холодом моё лицо - видимо его усиленно натирали тем самым снегом, пытаясь привести в чувство периодически вырубающегося маркграфа. Да уж, в Эрвиале я только и делаю, что отключаюсь и куда-то проваливаюсь, а в перерывах пытаюсь поднять обороноспособность и удвоить ВВП...
- Нормально, - по традиции сварливо ответил я. - Давно я тут валяюсь?
- Буквально только что упали, - учтиво прогудел поддерживавший меня за подмышки гвардеец.
Я поскрёб замёрзшее чёрное пятно на кирасе и, кряхтя и постанывая, не без посторонней помощи воздел себя на ещё подгибавшиеся ноги.
- Да не смотри ты так испуганно, Брод! - Пытался я подбодрить парнишку. - Аллергия у меня такая просто. На походный паёк.
- Что там эти сволочи? - Это уже к хмурому и с подозрением глядящему на меня Силурду.
- Да что с ними станется? - Сплюнул тот. - Стоят, орут. Ежели мы тут и дальше отдыхать будем, глядишь, и сами к нам придут.
- Не юродствуй, старче. - Зло бросил я. - Ты лучше лишний раз своим остолопам накажи, чтоб дуром не пёрли. А мы сейчас начнём. Тем более - вон и подмога.
Шагах в тридцати слева от нашего отряда из лабиринта бридгостских улиц на простор площади выметнулись гвардейцы под командованием Ревдолфа и четыре десятка стражников. Что ж, эти хоть без приключений добрались, местные, вон, непуганые там ещё - кричат что-то остгатцам в ответ, тоже алебардами и топорами потрясают. Ничего, это быстро пройдёт.
Задетый Силурд молча ушёл к свои лучникам, в очередной раз занявшись проверкой амуниции и корректируя построение. Скажите, пожалуйста, какие мы ранимые - демонстративно даже не смотрит в мою сторону.
- Так, бойцы, за мной. - Негромко скомандовал я и, придерживая ножны, потрусил в сторону также двинувшихся к нам навстречу гвардейцев под командованием Ревдолфа. Бридгостцы, конечно же, замешкались и бросились вдогонку нестройной толпой, не забывая выкрикивать оскорбления в сторону наёмников.
- Без происшествий? - Мы встретились примерно посередине отделявшего нас расстояния.
- Так точно. - Отчеканил верный замкомандира. А эддаровская дисциплина хорошо прививается, однако. Это похвально.
- Хорошо, - кивнул я. - Давай, начинай построение - и вперёд. Надеюсь, Гримбол уже на позициях...
- Он даст сигнал.
- Да помню, - отмахнулся я. - Это так, мысли вслух.
Наёмники пытались проредить нас стрелами, для этого у них нашлось чуть больше трёх десятков лучников с короткими степными луками, но сомкнутый строй, крепкие щиты и доспехи вкупе с отлаженными и быстрыми действиями обошлись нам тремя раненными под обстрелом. Зато, естественно, досталось стражникам: остгатцы, поняв, что накоротке мою гвардию стрелами не испугать, переключили внимание на беспорядочно бегущих за нами бридгостцев. Остановившиеся поодаль, лучники Силурда отвечали как могли, посылая свои стальноконечные рои навесом.
И в тот момент, когда мы сшиблись, в двух противоположных концах площади - справа и слева от нас прозвучали сигналы боевых рогов Имперской конницы, летящей в атаку.
Тактика боя моих гвардейцев, вышедших из имперской пехоты, зиждилась на моментальном создании локального численного превосходства: они работали в команде попарно и четвёрками, что требовало огромной концентрации сил и внимания с одновременной мобилизацией всех своих возможностей и реакции. Имперцы, особенно пехотинцы, не бьются ради битвы или ради личного красивого подвига, они работают на результат, они знают, что командно добьются гораздо большего, чем в одиночку и выполнят поставленную задачу. И хоть отдельно каждый имперец был отменным воином, никто из них не предавал общие интересы ради сиюминутной личной славы. Большой имперский полк - большая семья, и это были не пустые слова.
Естественно, что я такой реакцией и слаженностью действий не обладал, по-хорошему, я мог вообще покуривать и наблюдать за схваткой сзади и издалека - имею такое право, как самый здесь главный и как дилетант. Но пережитый недавно истеричный страх и собственное из-за этого отвращение к себе гнали меня хоть как-нибудь реабилитироваться - пусть и перед самим собой, ведь моей трепещущей душонки никто из верных гвардейцев не видел. Я надеюсь.
Не скрою, что где-то глубоко внутри теплилась такая подленькая надежда, что до меня очередь не дойдёт, так как я шёл в третьем ряду нашего прямоугольного строя в десять человек по фронту и в семь человек глубиной. Тем более что меньше чем через минуту после начала рукопашной наёмники с флангов были опрокинуты всадниками Гримбола.
Однако отсидеться не удалось: я успел лишь два раза перешагнуть через павших наёмников, когда гвардеец нашего ряда из передовой шеренги был опрокинут настолько мощным ударом, что даже мне пришлось опустить щит и ловить спину впереди идущего. Бугая-остгатца тут же насадили на мечи, нашего оглушённого оперативно вытащили за подмышки из боя, а образовавшаяся брешь была затянута одним самонадеянным маркграфом.
Не смотря на внесённое смятенье, противник не оставил попыток к организованному сопротивлению: бородачи и орки сжались в круг, загнав в центр оставшихся в живых лучников. Перед нами всё так же стояла стена щитов, а поверх голов и почти в упор летели короткие степные стрелы.
Занимая место в первой шеренге, я встал на тело поверженного наёмника, слегка возвышаясь над оказавшимся передо мной противником. Естественный порыв превратился в действие, и я со всей дури ударил ногой сверху вниз в край подставленного щита. Ошалевший орк покачнулся, взмахивая руками и на миг раскрываясь, стоявший слева от меня гвардеец в ту же секунду ткнул тому мечом под рёбра, моментально перетекая в обратную позицию. Подхваченный ритмом боя, я опустил свой клинок на шлем оседающего врага. Ещё минус один.
А вот дальше в личном зачёте пошло не так гладко. Возникший следом за исчезнувшим в ногах орком, бородач, ревя медведем, принял на боёк удар моего меча, отпихнул его в сторону и тут же, завершая движение, врезал мне в забрало хвостом топорища. Теперь уже я падал спиной вперёд на предусмотрительно выставленный щит сзади стоящего. Считая полыхнувшие в глазах звёзды, я великодушно позволил подхватить себя подмышки и вытащить из гущи боя на утоптанную площадку под защиту полуобвалившегося каменного парапета, где уже находилось несколько выведенных из строя гвардейцев. Я с чистой совестью решил воспользоваться личным правом дилетанта и больше не мешать своим воинам разделываться с окружённым врагом. Тем более что до слаженности действий в паре, а тем более в четвёрке, мне пока далеко, учитывая ещё и то, что клинок моего меча длиннее стандартных пехотных имперских и, в отличие от доблестных гвардейцев, что в толчее могли одинаково эффективно колоть, рубить и резать, я мог делать лишь что-то одно из перечисленного.
В любом случае, со страхом я посчитался, разогрелся, в лоб получил, так, что даже мысли прояснились - могу теперь с полным правом исполнять роль самого тут главного. И хорошо, что Брод додумался мне забрало прицепить, а я на это молча согласился.
С оборзевшими наёмниками было покончено в следующие пятнадцать минут, когда сдержав первый мощный натиск врага на прорыв, всадники и гвардейцы просто окружили вымотанных оставшихся в живых и хладнокровно расстреляли из всех имевшихся арбалетов. Лучники Силурда также внесли посильную лепту.