Аннотация: Заметки по поводу статьи Л. Н. Толстого ЧТО ТАКОЕ РЕЛИГИЯ И В ЧЕМ СУЩНОСТЬ ЕЕ?
Еще Шопенгауэр подметил, что полезность мнения не есть аргумент в пользу его
истинности. Заблуждение может быть полезным, но не быть от этого истинным.
Если мать говорит дитю "Угомонись, а не то Бабайка тебя унесёт" - это может
оказаться на время полезным. Однако, достижение полезных целей вредоносными аргументами в целом не полезно.
Точно также если религия говорит "Будь праведным, а не то попадешь в ад" -
быть может, это и полезно. Но если человек с возрастом по зрелому
размышлению понимает, что ад - всего лишь страшилка, то он может стать таким
озлобленным, каким никогда ни один атеист не станет. Ибо у атеистов есть
иные побудительные мотивы быть культурными людьми. Верно сказано про
философов, чем они отличаются от остальных людей: "тем, что лишь они, если
объявят, что бога нет, будут продолжать жить, как жили"!
Толстой пишет: "В начале нынешнего 1901 года французский знаменитый ученый Berthelot (Следовательно, Бертело, а не Вертело, как далее переводит имя Толстой - В.Ж.) произнес речь ..., в которой он сообщил своим слушателям мысль о том, что время религии прошло, и что религия теперь должна быть заменена наукой... Г-н Вертело говорит в этой речи, что были прежде два начала, двигавшие человечество: сила и религия. Теперь же двигатели эти стали излишни, потому что на место их стала наука. Под наукой же г-н Вертело, очевидно, разумеет, как и все люди, верующие в науку, такую науку, которая обнимает всю область человеческих знаний, гармонически связанных и, по степени их важности, распределенных между собою, и обладает такими методами, что все добытые ею данные составляют несомненную истину. Но так как такой науки в действительности не существует, а то, что называется наукой, составляет сбор случайных, ничем не связанных между собою знаний, часто совсем ненужных и не только не представляющих несомненной истины, но сплошь да рядом самые грубые заблуждения, нынче выставляемые как истины, а завтра опровергаемые, - то очевидно, что не существует того самого предмета, который должен, по мнению г-на Вертело, заменить и религию. А потому и утверждение г-на Вертело и людей, согласных с ним, о том, что наука заменит религию, совершенно произвольно и основано на ничем не оправдываемой вере в непогрешимую науку, совершенно подобную вере в непогрешимую церковь. А между тем люди, называющиеся и считающиеся учеными, совершенно уверены в том, что уже существует такая наука, которая должна и может заменить религию и даже теперь упразднила ее" [1].
Это - весьма меткое, верное в отношении многих "считающихся учеными" людей, но ошибочное в целом, замечание Толстого. Наука, как таковая, действительно, не существует. И те, кто "верят" в так называемую "науку", по сути сменили одно заблуждение другим.
Но наряду с абстрактной, не существующей "наукой", существует конкретный раздел философии, посвященный естествознанию. Эту область развивали древние мыслители, ошибались, уходили от истины вбок, в сторону, назад, но в целом шли вперед по намеченному пути. Весьма существенную часть сведений, полученную в свое время античными философами, религия беззастенчиво присвоила. Наука ушла дальше, а религия не позволила этого сделать в части собственных взглядов. Религия не способна изменять знания, адаптировать их к последним результатам поиска науки. Философия же, напротив, развивается и усваивает новые знания. Поэтому наука уже открыла, что Земля не центр Вселенной, а религия ещё запрещала это признавать. Часть научных знаний неизбежно оказывается ошибочной, хотя бы потому, что они никогда не могут быть полными, ведь наука развивается в результате исследований, а не дана человеку свыше. Философия, использующая научные сведения для обобщений, также ошибается и потому, что эти сведения могут впоследствии оказаться не достаточно верными (хотя и более верными, чем предшествующие представления), так и потому, что некоторые методы философии сами по себе могут быть ошибочными. Но это еще не повод для того, чтобы отказаться от философского метода исследования природы. Философский метод - метод логики и обобщений, научные же методы в целом опираются не только на обобщение, но и на эксперимент, а также на поиск теорий, соответствующих эксперименту, на проверку истинности этих теорий. Если наука берет пример с религий и "сотворяет себе кумиров", то она может оказаться на определенном этапе столь же пагубной, как религия. Тому есть примеры.
Если же наука возвращается к истинно научным методам, которые требуют ничего не принимать без доказательств, как бы красиво и заманчиво это ни было, то появляются новые знания, которые ближе к истине, чем предыдущие.
Развиваясь, наука неизбежно приходит к необходимости возврата к научным критериям. Религия не приходит к этому никогда - она развивается, но не под давлением научных фактов, а лишь по социальным причинам. Поскольку социальные причины зависят от географии и культуры, религия не только объединяется, но и раскалывается. Поэтому религия неизбежно порождает секты, которые враждуют между собой.
Заблуждения науки не зависят от географии, и со временем исправляются. Если на некотором этапе испанцы уже узнали, что земля круглая, а индейцы об этом еще и не догадывались, все же история приводит к тому, что эта истина становится известной всем. Христианам удалось донести свою христианскую "истину" и в те страны, которые они присоединяли, но им не удалось сделать повсеместной эту истину даже в тех странах, в которых они проживали издревле. Этим они напоминают учителя, который обвиняет соседку в разврате, а у самого дочь - проститутка. Если вспомнить, сколько кровушки пролилось, дабы утвердить единую религию, и все напрасно, то жутко становится. Вместе с тем, в науке такое явление как уничтожение инакомыслящих, практически не наблюдалось, а где такое происходило, так тут вина не в науке, а в общественном строе и в самих людях, которые в этой науке бесчинствовали. В этом смысле наука, как любая иная профессия, не может исключить из своего числа негодяев - мы же не станем говорить, что музыка - бесчестное занятие, если откроются музыканты-плуты! Религия же использовала насилие как инструмент убеждения не вследствие присутствия в ней негодяев, а по сути своего устройства. В этом - разница.
Религия - результат субъективного и противоестественного развития представлений о мире, построенный на методах эмоционального убеждения и на силе авторитетов. Наука - результат объективного и естественного развития представлений о мире, построенный на методах убеждения логикой и силой повторяемого и предсказываемого эксперимента.
Наука говорит, что для того, чтобы из земли начал бить фонтан, необходимо её пробурить до водоносного слоя, находящегося под давлением, и наука предсказывает, что если такой слой есть и такое бурение будет сделано, то фонтан непременно будет бить.
Религия говорит, что на всё Божья воля, и если Бог захочет, то вода будет бить из сухого камня, а если не захочет, то она иссякнет и в водоносном источнике. Религия не даёт никакого пути для решения какой бы то ни было проблемы, а лишь предлагает верить, надеяться и молиться. Наука четко различает достижимые и недостижимые задачи и даёт конкретные пути для достижения реальных целей; в науке различаются известные решения задач, малоизвестные и неизвестные. По поводу известных задач прогнозы науки гарантировано сбываются. Религия не может дать прогноза ни по одному вопросу. Если бы наука не доказала, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, религия никогда бы не пришла к такому заключению. Если в настоящее время слово "небеса" в религии не связано ни с какой конкретной географией, то лишь потому, что наука доказала, что представляют собой конкретные небеса, и что никакой небесной тверди не существует.
Религия не признаёт своих ошибок, она просто прекращает отстаивать то, что отстоять уже невозможно. Она развивается не в силу своей сущности, а вопреки ей и под давлением внешних социальных обстоятельств. Наука же развивается именно в силу своей сущности и как раз и создаёт те обстоятельства, которые вынуждают и религию меняться.
II
Толстой пишет: "Ученые люди нашего времени решили, что религия не нужна, что наука заменит или уже заменила ее, а между тем, как прежде, так и теперь, без религии никогда не жило и не может жить ни одно человеческое общество, ни один разумный человек (я говорю разумный человек потому, что неразумный человек, так же как и животное, может жить и без религии)".
Полезность не есть доказательство истинности, это я уже отмечал. Необходимость же религии - это вопрос особый, на который можно отвечать всяко. В любом случае, имеется ли полезность или нет, едва ли найдется разумный человек, который бы отрицал также и вредоносность религии. Кроме того, едва ли каждый приверженец той или иной религии согласится признать полезность всех остальных религий.
Но почитаем Толстого далее. "А не может жить без религии разумный человек потому, что только религия дает разумному человеку необходимое ему руководство о том, что ему надо делать и что надо делать прежде и что после. Разумный человек не может жить без религии именно потому, что разум составляет свойство его природы. Всякое животное руководится в своих поступках, - кроме тех, к которым его влечет прямая потребность удовлетворения своих желаний, - соображением о ближайших последствиях своего поступка".
С этими утверждениями Толстого нельзя согласиться. Далеко не всякому человеку необходимо внешнее руководство. Развитие человека должно быть таковым, чтобы человек мог бы уже наконец, начиная с какого-то возраста, оставаться человеком и без руководства свыше. Утверждение, что человеку всегда и во всем необходимо руководство, тождественно утверждению о том, что человеку всегда и во всем вредна свобода.
Утверждение же о том, что животное руководствуется в своих действиях "соображением о ближайших последствиях своего поступка" - заблуждение. Толстой наивно полагает (в данном случае слово "наивно" считаю уместным к его изыскам), что животным свойственно соображение такого рода:
"Сообразив эти последствия посредством тех средств познавания, которыми оно владеет, животное согласует с этими последствиями свои поступки и всегда без колебаний поступает одним и тем же образом, соответственно этим соображениям. Так, например, пчела летит за медом и приносит его в улей, потому что зимой ей понадобится собранный ею корм для себя и детей, и дальше этих соображений ничего не знает и не может знать; так же поступает и птица, свивающая гнездо или перелетающая с севера на юг и обратно. Так же поступает и всякое животное, совершающее поступок, не вытекающий из прямой, сейчасной потребности, но обусловленный соображениями об ожидаемых последствиях".
Нельзя утверждать, что пчела собирает мед, предвидя зиму и ее последствия. Действия её подчиняются более иным обстоятельствам, что сейчас называют инстинктом. Мы не вполне владеем информацией на эту тему, поэтому лучше её оставить, но всё же нельзя не признать, что пчела не знает о том, что будет зима, также как кошка не знает, что у неё родятся котята от встречи с котом.
Толстой пишет: "Но человек, собирая жатву или плоды, не может не думать о том - не уничтожает ли он на будущее время произрастания хлеба или плодов? и о том - не отнимает ли он этим собиранием пищу у ближних? Не может не думать и о том, что будет из тех детей, которых он кормит? и многое другое".
Здесь мы подходим к важному моменту. Да, человек не может не думать об этом. И человек нуждается в правильном ответе на этот вопрос. В ПРАВИЛЬНОМ. Кому помогла религия получить правильный ответ на этот вопрос? Царь Николай Второй был набожным. Помогла ему религия предвидеть, что он готовит гибель для всей своей семьи? Помогла ему религия предвидеть, что он готовит для страны?
Стало быть, ответы на вопросы, которые задает себе человек, которые перечислил Лев Толстой, никак не связаны с тем, что дает или чего не дает человеку религия. А если религия и дает ответы на ЭТИ вопросы, то они НЕ ПРАВЕЛЬНЫЕ. Во всяком случае, каждый СЛУЧАЙНЫЙ вопрос может оказаться правильным или не правильным, и отдельные случаи удачных прогнозов ничего не доказывают, даже если они были бы приведены мне моими оппонентами. Скажем просто - религия не имеет никакого отношения к поставленным вопросам бытия в этом мире.
Далее Толстой пишет: "Есть легенда о том, как ангел, сошедши на землю в богобоязненную семью, убил ребенка, который был в колыбели, и когда его спросили: зачем он сделал это? - объяснил, что ребенок был бы величайшим злодеем и сделал бы несчастие семьи".
Скажем вкратце - убийство ребенка это и есть убийство ребенка. Никогда такая акция не может быть признана праведной, правильной, справедливой. Нет таких ангелов, которые бы знали, кем суждено стать тому или иному ребенку. А если они знают это наперед, то либо есть способ воспрепятствовать этому, либо нет. Если нет способа, то нет смысла в убийстве. Если способ есть, то прогноз был не верным, а лишь вероятностным. А если прогноз был вероятностным, то лучше препятствовать его осуществлению, изменив метод воспитания ребенка, уделив ему больше внимание, нежели совершать убийство. Я уже не говорю о том, что убийство - это также злодейство, и нельзя одно злодеяние предотвращать через другое, ибо где есть мера тому, что есть большее, а что есть меньшее зло?
Для матери гибель её ребенка - большее зло, чем гибель целого самолёта с людьми, среди которых нет ее детей. Для этого ребенка - тоже. Единственно верный путь добра для человека состоит в том, чтобы препятствовать по мере сил ВСЯКОМУ злу, и не брать на себя ответственность за принятие таких решений - что есть большее зло, что есть меньшее, и допустимо ли в таком случае осуществлять меньшее зло, чтобы избежать большего. Когда речь идет о жизни, и тем более, жизни младенца, я не исключаю, что большего зла не существует.
Толстой пишет: "Но не только в вопросе о том, какая жизнь человеческая полезна, бесполезна или вредна, - все самые важные вопросы жизни не могут быть решены разумным человеком по соображению с их ближайшими отношениями и последствиями".
Лично мне удивительно у Льва Толстого встречать утверждение о том, что чья-то человеческая жизнь может быть вредна. Допуская, что есть такие крайние деяния личностей, которые этих личностей выводят за рамки человеческого облика, я всё же не стал бы употреблять термин "полезная жизнь" или "вредная жизнь". Я ограничился бы понятием "Враг рода человеческого - человеческая особь, представляющая опасность для других людей, и потому требующая особых мер по защите от этой особи других людей" для обозначения тех нелюдей, к которым не следует применять обычные мерки нравственности при рассмотрении вопросов о том, как с ними поступать.
Упреждая возможные вопросы ко мне, скажу, что необходимость смертной казни для таких нелюдей я бы также вынес за рамки данной дискуссии, достаточно лишь осознать, что общество должно быть надежно защищено от таких людей, и эта проблема гораздо более важна, нежели необходимость наказания.
От нелюдей надо спасаться, и совершенно не обязательно путем их уничтожения. Достаточно, чтобы спасение было надёжным. Другое дело, что пока что наиболее надежный способ состоит именно в их уничтожении. Я имею в виду серийных убийц и тому подобное. Я ставлю в один ряд с маньяками-убийцами и таких негодяев, как Наполеон, но ведь его не казнили, а всего лишь обезопасились от него, изоляцией его на острове. Как показала история, изоляция на острове не всегда бывает достаточна.
Вернемся к тексту Толстого: "...разумный человек должен был сделать и всегда делал по отношению бесконечно малых жизненных явлений, могущих влиять на его поступки, то, что в математике называется интегрированием, т. е. установлятъ, кроме отношения к ближайшим явлениям жизни, свое отношение ко всему бесконечному по времени и пространству миру, понимая его как одно целое. И такое установление отношения человека к тому целому, которого он чувствует себя частью и из которого он выводит руководство в своих поступках, и есть то, что называлось и называется религией. И потому религия всегда была и не может перестать быть необходимостью и неустранимым условием жизни разумного человека и разумного человечества".
Здесь я позволю себе серьёзно поспорить с Львом Толстым. (Предвижу издевательства на эту тему моих оппонентов, "ну, конечно, мы умнее самого Толстого!") И, тем не менее, я с ним спорю. Да, человеку хочется установить отношение к бесконечности по времени. Но далеко не всякому человеку хочется установить свое отношение к бесконечности по пространству. Это - первая неточность писателя. Мы легко смиряемся с тем, что присутствуем в бесконечно малой части пространства, и нам не дано познать, почувствовать, добраться даже мыслью своей до того, что происходит в ней в целом, что творится на ее окраинах. Нам это любопытно, но не более того. Мы легко миримся с незнанием этого и с невозможностью узнать.
Вторая неточность состоит в том, что нас не волнует судьба мира и наше в ней место по отношению к бесконечному прошлому. Мы весьма легко миримся с тем, что нас не было долгое время до того, как мы появились. Зато нам очень тяжело смириться с тем, что наступит время, когда не будет нас ни в каком виде - ни в виде материальном, ни в виде души, свободной от тела. И поскольку мы не можем с этим смириться, мы хватаемся, как утопающий за соломинку, за ту мысль, что хотя тело наше и перестанет существовать, всё же есть нечто, неразрушимое и самое для нас главное, что будет существовать вечно, и что позволит нам продолжать ощущать себя как личность, ощущать свое существование, получать ощущения от мира. Мало того, эта душа даже предлагается нам более могущественной, чем нынешнее наше состояние - она не будет связана земными законами, она познает нечто важное для нее, она освободится от страданий. От такой заманчивой конфетки очень трудно отказаться. Именно поэтому многие и не отказываются. Глотают ее целиком, как глотает окунь червяка с крючком внутри. А крючок состоит в том, что необходимо отказаться от реальной жизни, отказаться от свободы и от самого себя, посвятить себя пресловутому богу, служению ему, молитвам и покаяниям, дабы существование этой души было приятным и благостным, а не ужасным и тягостным. На такую сделку многие охотно идут - жертва кажется мизерной в сравнении с выгодой. Жизнь человека - краткий миг в сравнении с вечностью, и этот миг можно добровольно провести в каких угодно муках ради вечного блаженства.
Но что сказали бы верующие, если бы допустили хотя бы на миг, что их попросту надувают? Никакой загробной жизни нет. В этом случае жертва становится безумно огромной в сравнении с эфемерной выгодой, потому что в жертву приносится счастье, удовольствия, свобода в ЕДИНСТВЕННОЙ жизни, в том единственном, хотя и кратком сроке, который нам дан, а взамен получается полное ничто, кроме мечты, которой не суждено сбыться. Мечта, это конечно уже и не ничто. Но мечта, про которую достоверно известно, что ей не суждено сбыться - это хуже, чем ничто.
Толстой утверждает, что установление отношения человека к целому называется религией, и что она необходима. Но такое же отношение может быть названо философией. Философия не полностью исключает религию, также как и религия не полностью исключает философию, но есть и такая философия, которая отвергает религию и полностью ее заменяет собой. Так же как есть и такая религия, которая исключает всякую философию. Есть и такая религия, которая отвергает вообще всякую мысль, а допускает лишь веру и слепое повиновение. В христианстве присутствует такая религия, поскольку в библии есть места, и их много, которые несовместимы с нормальной человеческой нравственностью, и единственное спасение состоит в том, чтобы этих мест не знать, или не понимать сути слов, составляющих эти места, или придавать этим словам совершенно не тот смысл, который следует из этих слов и из их расстановки. Я эти "три" способа назвал единственным, поскольку это - один лишь способ, и состоит он в том, чтобы не думать, а верить.
III
Вернемся к Толстому. "Обязательства человека в отношении Бога - вот что значит религия, - говорит Вовенарг. Такое же значение придают религии Шлейермахер и Фейербах, признавая основой религии сознание человеком своей зависимости от Бога. ... Религия есть личное дело между человеком и Богом. (Бейль.) ... Религия есть результат потребности души и проявления разума. (Б. Констан.) Религия есть известный способ осуществления человеком своего отношения к сверхчеловеческим и таинственным силам, от которых он считает себя зависимым. (Goblet d'Alviella.) Религия есть определение человеческой жизни посредством связи человеческой души с тем таинственным духом, владычество которого над миром и над собою признается человеком и с которым он чувствует себя соединенным. (A. Reville.)
Так что сущность религии всегда понималась и теперь понимается людьми, не лишенными высшего человеческого свойства, как установление человеком его отношения к бесконечному существу или существам, власть которых он чувствует над собой. И отношение это, как бы оно ни было различно для разных народов и в разные времена, всегда определяло для людей их назначение в мире, из которого естественно вытекало и руководство для их деятельности". ... "Всякая религия есть установление отношения человека к бесконечному существованию, которому он чувствует себя причастным и из которого он выводит руководство своей деятельности. И потому, если религия не устанавливает отношения человека к бесконечному, как, например, идолопоклонство или волхвование, - это уже не религия, а только вырождение ее".
Довольно странно это читать. Откуда можно заключить, что идолопоклонство столь кардинально отличается от религии? Не есть ли поклонение иконам - проявление идолопоклонства? Можем ли мы утверждать наверняка, что всякий древний человек, поклоняющийся изготовленному божку или тотему, определенно представляет, что только лишь в этом божке, и ни в чем более, заключены все потусторонние силы, с которыми он общается? Скорее, наоборот - идол был для идолопоклонников лишь способ общения с богами, которых он представлял или не представлял в более конкретных воплощениях - и в виде стихий, и в виде явлений природы, и в мало ли еще чем? Не стоит так принижать древние представления, полагая, что именно конкретным изваяниям они приписывали все могущество. Это - досужие домыслы. В этом смысле и иконы - средство общения с богом, а не сам бог. Едва ли здесь есть четкая разница. Во всяком случае я её не улавливаю. Провозгласить её и почувствовать - это не одно и то же.
Очень любопытное утверждение Толстого: "Если религия хотя и устанавливает отношение человека к Богу, но устанавливает его утверждениями, несогласными с разумом и современными знаниями людей, так что человек не может верить в такие утверждения, то это тоже не религия, а подобие ее".
Замечательно. Утверждения христианства не согласуются с современными знаниями людей. Следовательно, христианство - не религия, а подобие ее. То же можно сказать про практически любую религию.
Еще любопытные утверждения: "Если религия не связывает жизнь человека с бесконечным существованием, это тоже не религия. И также не религия требования веры в такие положения, из которых не вытекает определенное направление деятельности человека".
Трудно осознать сказанное. А если некая вера - не религия, то она ошибочна, или как? Чем религия лучше не религии? То есть мы ставим богу условия? Если мы не будем существовать вечно, то тебя не существует. Так что ли? Или если нам в связи с твоим существованием не предписывается некоторый особый тип поведения, то тебя не существует? Единственное, что я из этого могу заключить, что атеизм - не религия. Некоторые верующие утверждают, что атеизм - это тоже религия, только со знаком минус. В этом есть доля здравого смысла. Как нельзя доказать существование бога, так нельзя доказать и его отсутствия. Чуть ли не единственный аргумент, почему я не принимаю бога, состоит в том, что я не вижу причин, почему бы мне его принять, и вижу причины, почему бы мне его не принимать. Но причины - это не доказательства. Доказать отсутствие бога я не берусь. Ведь всегда можно применить такой аргумент: "Бог есть, но одно из его желаний состоит в том, чтобы не дать доказательств его существования тем, кто этого не заслуживает". Другой аргумент состоит в том, что если бы я поверил в Бога, мне не было бы необходимости уделять хоть какое-нибудь внимание науке. Наука не требуется, если есть вера в Бога. Но я убеждаюсь многократно, что наука для нашей жизни требуется, и что жизнь развивается исключительно благодаря науке, без науки Бог ничего никогда человечеству не приоткрыл, не подарил, не позаботился ни о ком.
Могу предложить любому - пусть он обойдется без плодов науки, как я обхожусь без плодов религии. И посмотрим, кому будет хуже. Даже одежды, которые носят священнослужители, сделаны благодаря науке, тогда как христианский бог предлагает не заботиться о том, в чем ты одет, поскольку он сам оденет и накормит рабов своих. И где те рабы, которых он сам одел и накормил? Покажите! Нет их. Ау. Все, кто одет, кто обут, кто сыт - одеты, обуты и сыты благодаря науке и ее дочери - цивилизации.
Кого накормила религия? Тех, кто получает подаяние от других, накормленных цивилизацией? Ну, так, позвольте, в таком случае это не религия их накормила, а цивилизация и снисходительность, сочувствие или доверчивость тех, кто передал им её плоды.
Толстой далее пишет: "Истинная религия есть такое согласное с разумом и знаниями человека установленное им отношение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его жизнь с этой бесконечностью и руководит его поступками".
Ну, это мы уже читали. И обсуждали.
IV
Толстой утверждает "Но религия как была, так и остается главным двигателем, сердцем жизни человеческих обществ, и без нее, как без сердца, не может быть разумной жизни".
С этим можно поспорить. Требуются доказательства, или хотя бы основания для такого утверждения. Мы их не находим. Следовательно, утверждение голословно, а на мой взгляд оно и ошибочно.
Читаем: "...никогда ни одно общество людей, с тех пор как люди стали разумными существами, не могло жить и потому не жило и не может жить без религии".
Сейчас мы знаем, что это не так. Жили. Если что-то и было плохо, то не из-за отсутствия религии. Могу это доказать хотя бы тем, что было в целом развитие. Напротив, всё, что было плохо - было следствием принятия протеза религии - культа личности.
Далее следуют дифирамбы религии в целом с упоминанием о периодах упадка: "Всякая религия признает человека одинаково ничтожным перед бесконечностью, и потому всегда всякая религия включает понятие равенства всех людей перед тем, что она считает Богом, будет ли то молния, ветер, дерево, животное, герой, умерший или даже живой царь, как это было в Риме. Так что признание равенства людей есть неизбежное, основное свойство всякой религии".
Это попросту не верно. Христианская религия требует признание установленного на земле порядка данным богом. Следовательно, эта религия требует признания того порядка, который имеется. Поскольку сюда входит и рабовладельческий строй (который существовал с тех пор без малого две тысячи лет), нельзя согласиться с Толстым, который писал этот труд в те времена, когда рабство (формальное или неформальное) еще было распространено во многих христианских странах.
Толстой пишет: "Но так как в действительности равенства людей между собою нигде и никогда не существовало и не существует, то как только появлялось новое религиозное учение, всегда включающее в себе и признание равенства всех людей, так тотчас те люди, для которых неравенство было выгодно, старались скрыть это основное свойство религиозного учения, извратив самое религиозное учение. Так это и делалось всегда и везде, где появлялось новое религиозное учение. И делалось это большей частью не сознательно, а только вследствие того, что люди, которым было выгодно неравенство, люди властвующие, богатые для того, чтобы, не изменяя своего положения, чувствовать себя правыми перед принятым учением, всеми средствами старались придать религиозному учению такое значение, при котором неравенство было бы возможно. Извращение же религии, такое, при котором властвующие над другими могли считать себя правыми, естественно передаваемое массам, внушало и этим массам то, что их покорность тем, которые властвуют, есть требование исповедуемой ими религии".
Здесь нельзя согласиться с Толстым. Он утверждает, что по сути религия признает равенство людей, и лишь извращение религии позволяет признавать неравенство. Но это, разумеется, не так.
В лучшем случае в той или иной религии встречаются взаимно противоречащие утверждения - в части которых равенство, действительно, утверждается, но в другой части оно обязательно не признается. Это - в лучшем случае. А в худшем случае на равенство нет и намека.
Даже утверждение "И вот, есть последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последними" (Ев. от Луки) - вовсе не утверждает равенства, как это может показаться. Также как и утверждение, что "удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие" (там же) - также вовсе не утверждает равенства. Предложение "отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу" содержит призыв к повиновению действующему порядку.
В последующих строках содержится признание прав рабовладельцев: "Блажен тот раб, которого господин его, придя, найдет поступающим так; истинно говорю вам, что над всем имением своим поставит его. Если же раб тот, будучи зол, скажет в сердце своем: не скоро придет господин мой, и начнет бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами, -
то придет господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечет его, и подвергнет его одной участи с лицемерами; там будет плач и скрежет зубов" (Ев. от Матфея).
Далее Толстой утверждает, что, коль скоро "Всякая деятельность человеческая вызывается тремя побудительными причинами: чувством, разумом и внушением", то все эти причины деятельности необходимы, а следовательно, внушение необходимо: "И потому все три двигателя эти необходимы для всякой самой простой деятельности людской". "Средства же внушения всегда и везде одни и те же. Средства эти - в том, чтобы, пользуясь тем состоянием человека, когда он более всего восприимчив к внушению (детский возраст, важные события жизни - смерть, роды, браки), воздействовать на него ... внушать ему то, что желательно внушителям".
"Всегда во всех религиозных учениях, когда они начинали извращаться, блюстители религиозных учений употребляют все усилия на то, чтобы, приведя людей в состояние ослабления деятельности разума, внушать им то, что им нужно".
Это верно, но почему речь идет лишь о периоде, когда религии начинали извращаться? Разве не во все времена и разве не все религии стараются действовать именно внушением и на всех людей? И именно, пользуясь особым состоянием - повышенной внушаемостью: малым возрастом, смертью, болезнями, войнами, стихийными бедствиями и так далее!
Читаем дальше: "А нужно было внушать во всех религиях одни и те же три положения, служащие основанием всех тех извращений, которым подвергались стареющие религии. Во-первых, то, что есть особенного рода люди, которые одни могут быть посредниками между людьми и Богом или богами; во-вторых, то, что совершились и совершаются чудеса, которые доказывают и подтверждают истинность того, что говорят посредники между людьми и Богом, и, в-третьих, то, что есть известные слова, изустно повторяемые или записанные в книгах, которые выражают неизменную волю Бога и богов и потому святы и непогрешимы. А как только под влиянием гипноза приняты эти положения, так уже и всё то, что говорят посредники между Богом и людьми, принимается как святая истина, и достигается главная цель извращения религии - не только скрытие закона равенства людей, но в установление и утверждение величайшего неравенства, разделение на касты, деление на людей и гоев, на правоверных и неверных, на святых и грешных. То же самое совершалось и совершается в христианстве: было признано полное неравенство между собою людей, разделенных не только в смысле понимания учения на клир и народ, но и в смысле общественного положения на людей имеющих власть и долженствующих покоряться ей, - которое по учению Павла признается установленным самим Богом".
Это очень точно и очень верно. Но опять, к сожалению, Толстой в своей критике направлен лишь на так называемый период извращения религии. Он упорно не желает видеть тех же недостатков в самой религии изначально.
Возьмем те же Евангелия. "Ибо услышала о Нем женщина, у которой дочь одержима была нечистым духом, и, придя, припала к ногам Его; а женщина та была язычница, родом сирофиникиянка; и просила Его, чтобы изгнал беса из ее дочери. Но Иисус сказал ей: дай прежде насытиться детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она же сказала Ему в ответ: так, Господи; но и псы под столом едят крохи у детей. И сказал ей: за это слово, пойди; бес вышел из твоей дочери" (Ев. от Марка). Здесь, хотя Иисус и уступил просьбам язычницы, ясно, что язычников он сравнивает с псами, и своих единоверцев сравнивает с детьми своими. Есть и другие примеры того, что неравенство людей признается изначально практически в каждой религии. Я не берусь утверждать этого лишь потому, что просто невозможно ознакомиться с тезисами всякой религии и всякой секты. Даже если в какой-либо секте провозглашалось нечто вроде равенства, то только для тех, кто причислен к секте и прошел определенные обряды. При этом всё же в любой секте имел место духовный лидер, обладающий, как правило, беспрекословной властью. То есть неравенство - основа любой религии.
VI
Толстой полагает, что "казалось бы, нельзя извратить христианство так, чтобы уничтожить сознание равенства людей между собою".
Далее он точно подмечает: "Но ум человеческий изворотлив, и придумано было, может быть и бессознательно или полусознательно, еще совершенно новое средство (truc, как говорят французы) для того, чтобы сделать предостережения евангельские и явное провозглашение равенства всех людей недействительными. Truc этот состоит в том, что приписывается непогрешимость не только известной букве, но и известному собранию людей, называемому церковью и имеющему право передавать эту непогрешимость избираемым ими людям.
Придумано было маленькое прибавление к Евангелиям, именно то, что Христос, уходя на небо, передал известным людям исключительное право не только учить людей божеской истине (он передал при этом по букве стиха Евангелия и право, которым обыкновенно не пользуются, быть неуязвимым для змей, всяких ядов, огня), но и делать людей спасенными или не спасенными и, главное, передавать это другим людям. А как только было твердо установлено понятие церкви, так уже недействительны стали все положения евангельские, препятствовавшие извращению, так как церковь была старше я разума, и писания, признаваемого священным. Разум признан был источником заблуждений, а Евангелие толковалось не так, как того требовал здравый смысл, а как того хотели те, кто составляли церковь.
И потому все прежние три способа извращения религий; жречество, чудеса и непогрешимость писания были и в христианстве признаны во всей силе. Была признана законность существования посредников между Богом и людьми, потому что необходимость и законность посредников признала церковь; была признана действительность чудес, потому что о них свидетельствовала непогрешимая церковь; была признана священной Библия, потому что это признавала церковь. И христианство было извращено так же, как и все другие религии..."
Вот слова, которые следует прочитать, понять и прочитать снова:
"действительно, никогда ни одна религия не проповедывала таких явно несогласных с разумом и с современными знаниями людей и таких безнравственных положений, как те, которые проповедует церковное христианство. Не говоря уже о всех нелепостях ветхого завета в роде сотворения света прежде солнца, сотворения мира 6000 лет тому назад, помещения всех животных в ковчег и о разных безнравственных гадостях в роде предписания убиения детей и целых населений по приказанию Бога, не говоря и о том нелепом таинстве, про которое Вольтер еще говорил, что были и есть всякие нелепые религиозные учения, но никогда еще не было такого, в котором главный религиозный акт состоял бы в том, чтобы есть своего Бога, - что может быть бессмысленнее того, что богородица - и мать, и дева, что небо открылось и оттуда послышался голос, что Христос улетел на небо и сидит там где-то одесную отца, или что Бог один и три, и не три Бога, как Брама, Вишну и Шива, а один и вместе с тем три. И что может быть безнравственнее того ужасного учения, по которому Бог, злой и мстительный, наказывает всех людей за грех Адама и для спасения их посылает своего сына на землю, зная вперед, что люди убьют его и будут за это прокляты; и того, что спасение людей от греха состоит в том, чтобы быть окрещенным или верить, что всё это так именно и было, и что сын Бога убит людьми для спасения людей, и что те, кто не верит в это, тех Бог казнит вечными мучениями. Так что, даже не говоря о том, что считается некоторыми прибавлением к главным догматам этой религии, как все верования в разные мощи, иконы различных богородиц, просительные молитвы, обращенные к разным, смотря по их специальностям, святым, не говоря и об учении о предопределении протестантов, - самые признанные всеми основы этой религии, установленные никейским символом, так нелепы и безнравственны и доведены до такого противоречия здравому человеческому чувству и разуму, что люди не могут верить в них. Люди могут устами повторять известные слова, но не могут верить в то, что не имеет смысла. Можно устами сказать: я верю в то, что мир сотворен 6000 лет тому назад, или сказать: я верю, что Христос улетел на небо и сел одесную отца; или то, что Бог один и вместе с тем три; но верить во всё это никто не может, потому что слова эти не представляют никакого смысла. И потому люди нашего мира, исповедующие извращенное христианство, в действительности ни во что не верят. И в этом состоит особенность нашего времени".
Замечательные слова! И верные.
VII
Толстой даёт еще одно определение веры, а затем утверждает: "Человек поступает согласно своей вере не потому, что... надеется получить ожидаемое, а только потому, что, определив свое положение в мире, он естественно поступает соответственно этому положению".
Толстой судит о людях по себе. Вероятно, относительно некоторых людей он жестоко ошибается - люди поступают так именно потому, что надеются получить желаемое, и это желаемое - загробное счастье, спасение.
Даже сам термин "спасение" является не сладкой приманкой, а противоядием от пугалища. Вопрос ставится не так, что послушный что-то получит, а непослушный не получит - вопрос ставится намного острее: непослушного ждёт кара, и лишь послушный от неё спасется. Вы можете игнорировать приз, если не верите в вероятность его получения, но гораздо трудней игнорировать угрозу страшного наказания, тем более, что оно обещает быть вечным. Ничего подобного в греко-римской религии не было. После смерти обещалось либо ничто, либо забвение, либо нейтрально половинчатое существование. Жестокость стражей загробных состоит лишь в том, чтобы соблюдать порядок, а не в том, чтобы терзать умерших за грехи, совершенные при жизни. Сами кары, назначенные тем, кто открыто восстал против верховного божества - Танталу, Сизифу, Прометею - либо не столь страшны, как кары христианские, либо непродолжительны (Прометей был по преданию освобожден Гераклом).
Итак, христианство загоняет в свои ряды страхом возмездия и обещанием рая - то есть действует одновременно "и кнутом и пряником". Неудивительна эффективность таких мер.
Далее заслуживает внимания очень странный по логике оборот. После изложения, во что верил древний еврей и индус, делается следующее заключение:
"Все эти верования, если и не могут быть доказаны, не неразумны сами по себе, а, напротив, придают более разумный смысл явлениям жизни, кажущимся неразумными и противоречивыми без этих верований. Кроме того, все эти верования, определяя положение человека в мире, неизбежно требуют известных соответственных этому положению поступков. И потому, если религиозное учение утверждает положения бессмысленные, ничего не разъясняющие, а только еще больше запутывающие понимание жизни, то это не есть вера, а такое извращение ее, которое потеряло уже главные свойства истинной веры. И вот этой-то веры не только нет у людей нашего времени..."
Получается, что смысл веры состоит в том, чтобы она что-то хоть как-то объясняла и к чему-то призывала. Если даже она разъясняет неверно, и призывает не к самому лучшему, хорошо уже, что она хоть как-то что-то разъясняет. Следовательно, Толстой вместо критерия ИСТИННОСТИ применяет критерий ПОЛЕЗНОСТИ.
Что ж - это ошибка известная, мы её повторять не будем, вот и всё.
VIII
Очень обидно читать те места, где Толстой берется рассуждать о вещах, ему не известных. Например, он пишет: "Как ни могли быть жестоки Атиллы, и Чингис-ханы, и их люди, но когда они сами лицом к лицу убивали людей, процесс убивания должен был быть неприятен им, и еще более неприятны последствия убивания: вопли родных, присутствие трупов. Так что последствия жестокости умеряли ее".
На чем основано это убеждение, что жестокость самых жестоких людей умеряется совершаемыми ими преступлениями? Это, разумеется, не так.
Лев Николаевич пишет: "Основной принцип всякой религии - равенство людей между собою - до такой степени забыт, оставлен и загроможден всякими нелепыми догматами исповедуемой религии, а в науке это самое неравенство до такой степени - в виде борьбы за существование и выживания более способного (the fittest) - признано необходимым условием жизни, - что уничтожение миллионов жизней человеческих для удобства меньшинства властвующих считается самым обычным и необходимым явлением жизни и постоянно производится".
Что ж, если бы тотальная религия способна была унять человечество от самоуничтожения, то я первый бы голосовал за нее. К сожалению, мы знаем, что религия вовсе не отрицает такой ситуации, кода "уничтожение миллионов жизней человеческих для удобства меньшинства властвующих считается самым обычным и необходимым явлением жизни и постоянно производится". В этом-то и беда. В этом-то и бесполезность религии. Мало того, порой именно религия подбивала людей на подобные преступления. Вот в чем трагедия!
С болью в сердце Толстой говорит о нравах: "Никакой дурак не согласится тратить тысячи, если он может достигнуть той же цели, истратив сотню с придачей нескольких жизней человеческих, находящихся в его власти".
Можно припомнить Лео Таксиля (Священный Вертеп), который указывал, как папы Римские снаряжали один крестовый поход за другим, лишь бы только обогатиться, ценой жизней многих тысяч людей. Эти же папы отпускали любые грехи за деньги, способствуя свершению новых злодеяний.
Еще одно верное замечание Толстого: "Христианские народы завоевали и покорили американских индейцев, индусов, африканцев, теперь завоевывают и покоряют китайцев и гордятся этим. Но ведь эти завоевания и покорения происходят не оттого, что христианские народы духовно выше покоряемых народов, а, напротив, оттого, что они духовно несравненно ниже их. Не говоря об индусах и китайцах, и у зулусов были и есть какие бы то ни было религиозные, обязательные правила, предписывающие известные поступки и запрещающие другие; у наших же христианских народов нет никаких".
Толстой отмечает: "Роскошь же добывается ничем иным, как порабощением людей; а как только есть порабощение, так увеличивается роскошь; а увеличение роскоши неизменно влечет за собою усиление порабощения, потому что только голодные, холодные, связанные нуждою люди могут делать всю жизнь то, что им не нужно, а нужно только для забавы их властителей".
Вероятно, здесь Толстого следует поправить. Улучшение уровня жизни вовсе не влечет развращение нравов. Если же под роскошью понимается непомерное и ненужное возвышение над другими в богатстве - то и роскошь и ухудшение нравов есть следствие изначально плохого нрава, усиленного безнаказанностью.
Далее Толстой развивает свои положения, в которых считает правильную религию полезной для руководства людьми. Как я уже говорил, полезность того или иного мнения не имеет никакого отношения к его истинности. Поэтому на сим я прекращаю свои комментарии. Всё же советую всякому прочитать сей труд, ибо в моем цитировании он освещен отрывочно и убого.