Аннотация: Финалист 4-го Эквадора. Первое место в группе С (с отрывом в 50 баллов). В финале только 19-е.
Суд страшнее смерти
1.Макс.
Санта-Изабель, чудесное место. Хотел бы я как-нибудь провести здесь отпуск. Впрочем, после того, что я сейчас собираюсь сделать, в эту страну мне лучше никогда не возвращаться.
Я сижу за столиком в крошечном кафе "Ла калавера" на набережной Сан-Вито, и маленькими глотками пью ледяной мартини. На мне серый костюм, легкий, как бумага, серая шляпа, и черные фальшивые усики. Солнце - истекающий жаром огненный мячик - уже катится к горизонту, и океан, лениво, но мощно вздыхающий за бетонной стеной набережной, переливается всеми оттенками золотого. Где-то далеко играет "La bamba", в воздухе слабые запахи жареного мяса и водорослей. Морской ветерок раскачивает плетеные индейские украшения на потолке "Ла калаверы".
Вечером на Сан-Вито всегда много народу, и европейцев среди них едва ли не треть, поэтому вряд ли кто-то обратит на меня внимание, и это хорошо.
Две высокие загорелые девушки в белоснежных майках и коротеньких джинсовых шортах - брюнетка и блондинка - появляются из пальмовой рощицы и садятся на бетонный парапет. У девушек длинные волосы, и серые пронзительные глаза, в руках у них бутылочки колы и черные гитарные чехлы. Девушки закуривают по тоненькой сигарете и с улыбкой беседуют о чем-то. Многие мужчины на набережной поворачивают к ним головы, переставляют поудобнее плетеные стулья.
Мужчины улыбаются в усы, они ждут концерта... но сегодня концерта не будет.
Я не смотрю на девчонок: мой взор обращен к залу фешенебельного ресторана "Тортоса", напротив которого расположились юные гитаристки. Здесь, на открытом воздухе, под расшитым серебром тентом, сегодня празднует синьор Кортес. Вот он - в самом центре веселья: сутулый, черноволосый карлик в кремовом костюме. Его перекошенное от злобы лицо резко контрастирует с беззаботными рожицами полуголых, привычных ко всему темнокожих шлюх, сидящих по обе стороны от него. Он снисходительно приветствует тосты в свою честь. На вечеринке двадцать восемь человек, и четверо из них - его телохранители. Еще трое секьюрити пьют кокосовое молоко у входа.
Представляю, что говорит сейчас Рон МакЛафлин своему другу Чими. Три дня назад Рон подобрал его на автобусной остановке умирающим от голода, накормил, приодел, и с тех пор всюду таскает за собой. А сейчас они вместе любуются вечеринкой в "Тортосе" сквозь жалюзи окна в мотеле напротив.
"Посмотри на этого сукиного сына, Чими, - глухо рычит Рон, кусая "Гавану", - полюбуйся на эту тварь в последний раз. Твое сраное правительство пудрит тебе мозг, которого у тебя и так нет; они говорят, что Кортес, и такие, как он - достойные люди, гости вашей страны, старики на покое. Черта с два! Его настоящее имя - Кассиус Гамми, и в пивных Амстердама еще помнят, сколько он должен за пиво, которое вылакал перед войной с уусалу".
По-ирландски многословный и несдержанный, Рон все три дня обрабатывал Чими, наверняка, продолжает и сейчас. Представляю: они стоят у тонированного окна: Рон - громадный, курчавый, с широким землистым лицом; Чими - маленький, жилистый, очень смуглый, с отчаянно косящим левым глазом и пакетом чипсов в руке. Бедняга беспрерывно жует: голодное детство. Чими от рождения слабоват умом, но не дебил. Как раз то, что нужно.
"Этот поганый карлик обыкновенный предатель, - Рон сплевывает на ковер, - когда в Европе объявились уусалу, и начали искать помощников среди людей, Гамми был одним из самых первых, и одним из самых жестоких. О, их было много, выродков, желавших работать на уусалу, но Гамми оказался для них настоящей находкой, психотонин у него просто зашкаливал. После обработки он стал сильнейшим телепатом. Уусалу перестали даже бить пленных на допросах - это стало ненужным, Гамми натурально читал все их мысли. За то, что он делал, уусалу дали ему все, о чем он мог только желать. И этот псих пожелал... У Гамми был дворец в Париже, гарем в Ницце, пыточный бункер в Польше. Сучонок отъявленный извращенец и садист. Он пил кровь! Наверное, и сейчас пьет... Ты знаешь, что он делал с женщинами, которых ему доставляли? Насиловал, а потом выкалывал глаза и отпускал".
Чими бледнеет, но не перестает жевать. Рон опускается на колени и вытаскивает из-под кровати красно-синий кожаный чемодан.
"Ты должен помочь мне, Чими, сынок. Нужно остановить этого кровососа. Ты поможешь мне?"
Парень испуганно замирает.
"Ну же, Чими, мы ведь друзья! Не будь ты таким равнодушным засранцем".
Чими недоверчиво молчит, и Рон со вздохом прикрывает глаза рукой ("неужели все зря?").
Тщательно разработанный план под угрозой. Остается последнее средство
"Держи, - Рон протягивает Чими зеленые банкноты, - dollaros americanos. Сделаешь то, о чем я тебя прошу, получишь еще столько же".
И тут лицо Чими расплывается в улыбке.
"Возьмешь этот чемодан, - чеканит Рон, - и отнесешь его к полицейскому участку на Буэнас Грасиас. Знаю, что далеко, зато не тяжело. Сделаешь?"
"Si, senior".
"Иди. И ни на что не отвлекайся. Что бы ты ни увидел - пожар, аварию, падение Луны на Землю - через два часа чемодан должен быть у ворот участка. Но не раньше. Бросишь его на землю и чеши обратно. Ты все понял?"
Не знаю, может быть МакЛафлин как-то иначе уламывал парня. В любом случае, в тот момент, когда я допиваю третий мартини, Чими появляется на ступенях мотеля с чемоданом в руке и быстро уходит вверх по Сан-Вито.
Как только он скрывается из глаз, я нащупываю в кармане маленький металлический пульт, указательным пальцем сдвигаю скобу предохранителя и нажимаю на кнопку.
В этот момент я понимаю, что чувствовал граф Монте-Кристо, добравшийся наконец до своей пещеры.
В шести милях отсюда, на горе Монте-Вальдес, взлетают на воздух казармы национальной гвардии. Земля слабо сотрясается, над крышами вдалеке появляется облачко дыма. Посетители кафе в недоумении смотрят на ясное небо:
- Милая, ты слышала гром?
Я кладу на стол двадцатку, придавливаю ее пепельницей. Спокойно встаю. Киваю официанту, тот кивает в ответ. Медленно выхожу на улицу и спускаюсь к "Тортосе". Песок и кусочки раковин, принесенные ветром с пляжа, хрустят под ногами. Я знаю, что Рон в своем номере уже навинчивает на винтовку оптический прицел. Не дыша, прохожу мимо охранников у входа в ресторан. Один из них - коренастый блондин, явно не местный, провожает меня взглядом. Подавляю идиотское желание спросить у него сигарету.
Я спокоен. Спокоен.
Дверь служебного входа нараспашку - заходи кто хочет. Я так и поступаю. В кухне никому до меня нет дела. Повара сервируют омаров. Официант с бородавкой на щеке пьет ледяную воду из кулера.
Шаг в сторону, и я в крошечной темной комнатке. Это - святая святых ресторана. Прямо передо мной небольшое окно в стене - отсюда шеф-повар наблюдает за гримасами поглощающих пищу гостей. Сейчас шефа нет: все рассчитано он готовит мороженое.
Кассиус Гамми в десяти метрах от меня. Я вижу, как его маленькая ладонь под столом ныряет под юбку сидящей рядом проститутки. Я вижу и еще кое-что: девушка едва заметно вздрагивает, но тут же берет себя в руки и широко улыбается.
Набираю полную грудь воздуха. Медленно-медленно опускаю руку за пазуху.
- Эй! Какого черта ты там делаешь?
Официант с бородавкой на щеке стоит на пороге.
- Кто тебя сюда пустил?
Короткий скорострельный автомат появляется в моей руке очень вовремя. В течение трех секунд лицо обладателя бородавки и пластикового стаканчика последовательно выражает: гнев, разочарование, удивление, понимание, страх; и после этого навсегда исчезает из моей жизни.
Я снимаю с предохранителя.
Выбираю мишени - четверо охранников за столиками вокруг Гамми.
Открываю окошечко.
Выдыхаю.
Стальной вихрь проносится по залу ресторана. Тук-тук-тук - пули гвоздиками вколачиваются в стол, взрывают клоками рубашку на груди одного охранника, второго... третий успевает вскочить на ноги, и ничком валится на соседний стол. Женский визг, звон посуды. Четвертый охранник роняет в салат пистолет и оседает на пол, прошитый десятком пуль. Все. Хватит. Я отпрыгиваю в сторону, и тут же шквал пуль проносится мимо меня, рамка секретного окошка взрывается бетонным дождем, в хрустом и звоном летит на пол. Свинцовый град барабанит по стене за моей спиной. На вечеринку к синьору Кортесу собрались люди, никогда не расстающиеся с оружием! Быстро перезаряжая автомат, я смотрю в уголок окошка - из него виден только вход в зал и кусочек набережной. Я вижу лежащие на асфальте тела секьюрити - Рон не дал им сдвинуться с места. Сидевшие до этого момента на парапете набережной брюнетка и блондинка отбрасывают недокуренные сигареты, расстегивают гитарные чехлы и достают на свет божий две автоматические винтовки М-40. Брюнетку зовут Женевьев Рибери а блондинку - Жюльетт Лелажпаш. Они быстрым шагом идут к ресторану, и прохожие расступаются перед ними, как волны перед катамараном. Все это происходит в считанные секунды, понимаете? Женевьев и Жюльетт встают у дверей и открывают огонь. Зал тут же превращается ад. В облаке порохового дыма я перекатываюсь к противоположной стене и осторожно выглядываю в зал. Грохот стоит неимоверный. Прямо подо мной лысый мужчина в футболке с надписью "Quit smoking, start swimming" пытается выстрелить из пистолета, забыв снять с предохранителя. Я убиваю его короткой очередью в грудь. Падая, лысый опрокидывает столик, бутылка шампанского летит на пол и взрывается, словно бомба. В углу, за дымовой завесой мелькают тени, я наугад выпускаю несколько очередей - все равно ничего не разобрать. Кто-то крикнул от боли - значит, пули достигли цели. Внезапно все стихает. У Жюльетт и Женевьев одновременно кончились патроны! Девушки торопливо извлекают из-за поясов запасные рожки. В этот момент из-за стойки бара выныривает усатый мачо в золотой жилетке (ди-джей?!) и открывает по девушкам огонь. Мне кажется, он целится в Женьевьев! Пуля усатого входит в дверной косяк над ее плечом. Вторая пуля непостижимым образом попадает в громадную вазу с пуншем на столе Гамми. Ваза с хрустом расседается на куски, розовый пунш Ниагарой обрушивается на пол. Третью пулю усатый всаживает в труп охранника! Я нажимаю на курок, и длинная очередь превращает стойку бара в груду опилок, зеркало в глубине бара разлетается на куски, но усатый мачо цел и невредим. Он переключает внимание на меня, давит спуск, и я слышу, как что-то горячее и зудящее, словно шмель, проносится в миллиметре от моей щеки. Я снова жму на курок, но - проклятье! - у меня тоже кончились патроны. Усатый сжимает пистолет обеими руками, прицеливается... и падает за стойку с аккуратной дырой во лбу. Спасибо, Рон! Девушки уже пришли в себя, они бегут по залу, добивая раненых. Я через кухню вылетаю на опустевшую улицу и вхожу в зал.
Гамми по-прежнему сидит за столиком, не шевелясь и не моргая. Рука его все также находится под юбкой у негритянки - та остановившимся взглядом смотрит на прошитый пулями серебряный тент, изо рта ее бежит струйка крови.
- Кассиус Гамми, - говорю я, - перестань лапать мертвую женщину и вытяни руки вперед.
Гамми словно не слышит меня. Шок? Вполне возможно - за двадцать лет ни одного покушения, успел отвыкнуть.
Я с размаху ударяю его в лицо, и карлик катится на залитый кровью и пуншем пол, визжа, как поросенок. Женевьев, наклонившись, плюет ему на ботинок. Я подавляю желание убить Гамии на месте, хватаю его за шиворот и тащу на улицу. Рон уже здесь.
- Сюда! - он распахивает красно-синий кожаный чемодан.
- Держи его руки, Макс! - кричит Жюльетт, доставая из сумочки на поясе шприц и ампулу.
Гамми хрипит придушенно.
Ручки у него короткие, покрытые черными густыми волосами; и очень сильные, Гамми отчаянно брыкается, и Жюльетт с трудом попадает ему в вену.
- В машину!
Обмякший, связанный по рукам и ногам карлик отправляется в чемодан.
Рон захлопывает крышку и бежит с чемоданом к нашему "Вольво", припаркованному у обочины.
Жюльетт подходит ко мне, чтобы взять сигарету из моей пачки. Это спасает мне жизнь.
Внезапно девушка коротко вскрикивает и падает на меня. Я не пытаюсь удержаться на ногах; валюсь спиной на разогретый солнцем асфальт, и Жюльетт накрывает меня живым щитом, изо рта ее хлещет кровь. Автоматная очередь разрывает асфальт перед моим лицом, каменная крошка сечет мне щеки, пули с воем несутся дальше - к нашему автомобилю, расширенными от ужаса глазами я смотрю, как Рон бросает чемодан и хватается за живот - по голубой ткани "гавайки" расползается широкое темное пятно; я вижу, как Женевьев вскидывает винтовку и в тот же миг голова ее взрывается, как простреленное на лету яблоко, девушка делает шаг назад... еще один... ослабевшие пальцы выпускают оружие... винтовка падает на шоссе с металлическим лязгом. Смертельное отчаяние охватывает меня. Столько лет подготовки, и такой глупый провал... Слезы, смешанные с кровью Жюльетт застилают мне глаза.
Неведомый враг продолжает огонь. Тело Жюльетт вздрагивает, когда в него входят еще несколько пуль.
Я вижу его. Он сидит в "Кадиллаке Сивиль" с тонированными стеклами, припаркованном за мотелем - снаружи только голова в серой шляпе и рука, сжимающая "Узи". Человек Чавеса, приставленный к Гамми? Ждал до последнего момента, гаденыш. Внезапно я понимаю, что смотрю на него поверх прицела. Мои руки все сделали сами, жаль слишком медленно. Слишком медленно...
Я стреляю только один раз, и человек в "Кадиллаке" беззвучно откидывается назад, "Узи" летит на землю.
Вот так я остался совсем один посреди пустой набережной с карликом Гамми в чемодане и израильским Magnum Research калибра .357 в руке. Впрочем, нет - не совсем один...
- Макс! Максим, - застонал, шевельнулся Рон.
- Ты жив?
Я наклонился над ним, и Рон отпрянул:
- Осторожнее!
В сгустившихся сумерках лицо Рона было похоже на портрет мелом. Курчавые волосы слиплись от пота. Рон прислонился спиной к бамперу "Вольво" и держался за живот темными от крови руками.
- Тише, друг, тише... сейчас отвезу тебя в больницу!
- Брось... с ума сошел... - скривился Рон, - бери чемодан и уноси отсюда задницу, пока не приехала полиция...
Я бросил взгляд на "Вольво": три из четырех покрышек пробиты пулями, из-под капота вытекла лужица масла. Вот дерьмо.
- Сторожи чемодан. Я сейчас!
Рон вместо ответа положил на колени автомат.
Полиция еще долго здесь не появится, размышлял я, быстро шагая через пальмовую рощу. Все полицейские расчеты, а также пожарные и скорая помощь сейчас у взорванных казарм. У нас еще много времени.
Таксист был громадным темноволосым индейцем с густыми черными усами и длинными волосами, зачесанными назад. Плоское бронзовое лицо его было так изборождено морщинами, словно по куску шоколадного масла прошлись расческой. Он бесстрастно взглянул на Magnum, потом поднял глаза на меня. Снова перевел взгляд на пистолет, словно обдумывая что-то, и вновь посмотрел мне в глаза.
- Открывай.
Таксист, поколебавшись еще секунду, нажал кнопку, и дверцы его желтого кэба клацнули: заходи.
- Поворачивай на Сан-Вито, - бросил я, усаживаясь за спиной водителя, - не бойся, я хорошо заплачу.
Вокруг Рона уже собиралась толпа любопытных. Чтобы отогнать ее, бедняге пришлось выпустить очередь в воздух. Я с трудом затащил его на переднее сиденье, захлопнул дверь, сам с чемоданом забрался на заднее.
Мотор взревел. Разгромленная "Тортоса" мелькнула, уменьшаясь, в зеркале заднего вида. Прощайте, девочки... У съезда с Сан-Вито индеец притормозил, молча обернулся ко мне.
Господи, в его лапищах руль - словно игрушечный, подумал я.
- Отвези моего друга в Мерседес, в госпиталь.
Индеец кивнул. Мы вырулили на шоссе, и понеслись в гору, оставляя центр города позади. Рон сидел рядом с водителем, направив пистолет в его сторону, и тяжело дышал. В глазах Рона отражались огни встречных автомобилей.
- Как ты, брат? - я осторожно прикоснулся к его плечу.
- Я не жилец, Макс.
- Не болтай ерунду.
- Боже... я бы убил сейчас за глоток воды... у тебя нет?
Я промолчал. Индеец помедлил минуту и достал из-под кресла початую литровую бутылку минеральной воды без газа. Я взял ее, отвинтил крышку и поднес бутылку к губам Рона. Тот выпил все.
- Спасибо, брат, - выдохнул он по-испански, - спасибо. Извини, что тыкаю в тебя этой железякой. Видишь, в каком я дерьме...
Индеец едва заметно наклонил квадратную голову.
Я приспустил стекло и встречный ветер ударил в лицо. Господи, как хорошо. Луна выскользнула из-за облаков и повисла над океаном - огромная, полная, нагая. Машина летела все вверх по склону, и океан вырастал слева посеребренной стеной, словно гигантский аквариум, полный ртути. Небо кишело звездами. Я высунул голову в окно, и ветер тут же сорвал с меня шляпу. Ну и черт с ней.
Спустя полчаса у Рона начался бред.
- Ты видишь, Чими, - говорил он таксисту, одной рукой сжимая пистолет, другой - липкую массу своих расползающихся внутренностей, - есть в мире справедливость. Эта сука, этот полномочный представитель дьявола на Земле не ушел от суда. Жаль, что я этого уже не увижу... у тебя нет воды?.. нет?.. проклятье... Жаль не увижу, как его будут судить... Но Макс доставит его куда надо, Макс все сделает... Макс хороший парень, хоть и странный, как все russki... Russkis чудные ребята, но только благодаря им НАТО одолело гребаных уусалу... он мой брат, ты знаешь? И девчонки - их звали Женевьев Рибери и Жюльетт Лелажпаш... наши сестры. Чими, у нас у всех разные матери... четыре слепые женщины... но отец один. Вот в этом чемодане - наш урод-отец... мы отомстили ему за наших матерей, сечешь? Теперь ты веришь, что есть справедливость на свете?.. Почему ты молчишь?.. Скажи, малыш, ты веришь в справедливость?
Рон уткнул ствол "Кольта" в плечо "малышу" и тот глухо произнес первое слово с тех пор, как я его увидел:
- Si.
В салоне было темно и тесно, из-за громадной спины водителя я не видел дороги. Рон стеклянно смотрел в ночь.
- У тебя нет воды, Чими?.. Жаль... А сигареты?
- Меня зовут Марсело.
- Как скажешь, Чими.
Я осторожно вставил в его губы сигарету, щелкнул зажигалкой. Рон втянул дым, закашлялся.
- Думаю, очень хорошо это придумали... вытащить его из норы... и судить!.. А не просто грохнуть... Он уже и не думал, наверное, что кто-то его найдет... говно самодовольное... видел бы ты его рожу сейчас в ресторане... но - есть справедливость на свете, есть...
Сигарета выпала у него изо рта, скатилась под сиденье. Индеец невозмутимо раздавил окурок ногой.
- Привезти его обратно в Европу... и ткнуть носом в каждую лужу... отвести на каждую могилу, поставить на колени... пусть просит прощения. Пусть все видят!.. вот... трясется он сейчас сзади, в чемодане, и не знает, что его ждет... что, где же твои ненаглядные уусалу, урод?.. все, к чертям... Давай, Чими, вези нас в аэропорт! Самолет ждет!
Индеец встретился со мной глазами. Я грустно покачал головой.
Мерседес - городок побольше Санта-Изабель, здесь есть железнодорожная станция, банк и госпиталь. Мы с Марсело выволокли бесчувственное тело Рона из машины и аккуратно положили на ступени госпиталя. Я с бессильной яростью подумал о том, что не позже завтрашнего утра за Роном явится полиция. Но не бросать же его на дороге!
- Пожалуйста, - сказал я выбежавшему на крыльцо сухонькому старому доктору, - пожалуйста, пожалуйста, не вызывайте полицию. Иначе моего друга убьют на месте. Мы не бандиты, поверьте. Пожалуйста, - я встал на колени.
- Спасибо вам... вот, возьмите, - я вложил в ладонь доктора свернутые в рулон зеленые банкноты, - пусть ваши девочки купят себе пирожных и новые туфли, и - молчат.
Доктор только кивнул и спрятал рулончик под свой зеленый колпак. Я не ошибся в нем, он действительно славный мужик.
- В аэропорт Эскобар.
Марсело задумчиво повернул ко мне высеченное из гранита лицо.
- Это сто миль на север.
Медвежий голос из бочки.
- Знаю, - вздохнул я.
- Нужно заправиться.
- Давай.
Я протянул ему десяток банкнот - вперемешку песо и доллары. Почти все, что у меня оставалось.
Индеец медленно, но твердо оттолкнул мою руку и нажал на педаль газа. Надо же...
Чемодан, стоящий у моих ног, вздрогнул.
"Если не получится вывезти Гамми в Европу, - вспомнил я слова маршала Титова, - просто убейте его. Если вы будете окружены, или тяжело ранены, или все дороги из страны вдруг будут перекрыты - стреляйте не задумываясь. Если кончились патроны - бейте ножом. Не окажется ножа - душите голыми руками".
Нет, сволочь, так легко ты не умрешь.
- Кто вы?
- Мы сделали крюк, - сказал индеец.
- Ты о чем?
- Если б мы сразу поехали в Эскобар, были бы уже там.
- Я должен был отвезти Рона в госпиталь...
- Зачем вы похитили меня? - тихий, шелестящий голосок.
- Зря мы ездили в Мерседес. Твой друг - хороший человек. - Глухой голос водителя наполнял салон, как орган затопляет звуком церковь. - Но ты потерял много времени...
- Ты слышишь это? - перебил я.
- Что?
Он не слышит, понял я. Этот голос звучит только в моей голове.
- Больно... как больно... о-о, мне больно...боль за боль, не так ли? Боль за боль!
Я почувствовал, как все до единого волосы у меня на голове поднялись дыбом. А ведь меня предупреждали, что Гамми телепат.
- Ничего, - хрипло сказал я.
Индеец едва уловимо нахмурился.
Дорога вильнула, черные силуэты пальм расступились, и машина вкатилась на усыпанную гравием площадку под козырьком. Мягкий оранжевый свет фонарей заливал ряд заправочных автоматов.
- Я заправлю бензин, - прогудел индеец.
"Хорошо, но без глупостей" - хотел ответить я, но язык не послушался. Голова слегка закружилась, свет перед глазами мигнул.
- Здравствуй, сын.
- Сейчас вернусь, - индеец озадачено посмотрел на меня и вразвалку потопал к окошечку кассы.
"Как ты узнал, кто я?"
- Совокупление. Боль... В твоем сознании читать также легко, как в сознании перепуганной собаки... Боль очистит все...
Я лихорадочно соображал.
- Немедленно выпусти меня.
"Нет".
- Совокупление... я медленно-медленно отрежу твои яйца... поджарю на углях... одно съем сам, второе заставлю сожрать тебя... боль, большая-большая, как совокупление...
"Ты поступишь так со своим сыном?"
- Я заставлю тебя жалеть о том, что твоя мать не подохла, когда я ее поимел...
Я прекрасно понимал, что это пустые угрозы, но когда подумал о предстоящем перелете, о прохождении таможенного контроля, проверке документов и долгих часах наедине с этим голосом, меня затошнило. Предполагалось, что мы будем колоть карлику снотворное, но ампулы остались у Жюльетт, а Жюльетт сейчас на пути в морг.
- Готово, - индеец втиснулся за руль, хлопнул дверцей.
- Будет боль... очень, очень большая боль...
- Заткнись, заткнись!! - я несколько раз от души пнул чемодан.
Индеец бесстрастно посмотрел на меня.
- Не обращай внимания, друг.
Он пожал плечами и завел мотор.
Голос исчез.
2.Гамми.
Господи, боже мой, дорогой боженька, сделай так, чтобы все это оказалось сном, пожалуйста, молю на коленях, o Padre mio, как же мне больно и плохо, маленького Касси обидели, побили, оторвали от сладкой негритяночки и сунули в темное место, совокупление-боль, куда меня засунули, как же тошнит от этого запаха искусственной кожи, клаустрофобия, связаны ручки, ножки, не закричать - во рту кляп, что же делать, пожалуйста, я больше не буду, все что угодно, стану до конца дней заниматься благотворительность, построю церковь, страшно, страшно, страшно, мой собственный сын, мои дети, они нашли меня, чтобы мстить, чтобы судить, Господи, что меня ждет... что ждет... спокойно... спокойно... для начала постарайся дышать ровно, или задохнешься... дышать, дышать... да, здесь очень неудобно, в колено вонзается что-то твердое, но надо успокойся... да, вот так лучше... соберись... надо попробовать поговорить с ним... ну давай, скажи ему, что тебе больно. Не стесняйся, лучше напугай его сейчас. Страх гипнотизирует. Скажи ему о совокуплении, о боли...
...боль!!! Какая боль!!!
О, проклятье... что-то влажное... кровь! Святая Мария Магдалина, не получилось, не получилось, не вышло, он ударил меня, о, какая боль, какое страдание, мой сын бьет меня... гадкий сын...
Надо попробовать связаться с Чавесом... да, он очень далеко, но он должен тебя услышать... не зря вы так долго выстраивали канал...
3. Чавес.
Большая зеленоглазая муха ползет по серому от времени потолку. Она благополучно минует капкан паутины, подумав минуту, взбирается на рамку предвыборного плаката президента Гонсалеса, сползает на стекло и устроившись на усатом, гладко выбритом лице президента, деловито потирает лапки.
Я пью ледяной виски и смотрю на муху.
Муха замирает - о да, она наконец-то заметила. Кое-что поинтереснее уродливой морды Гонсалеса. Она пикирует вниз - на голову обгорелого трупа синьора Кортеса, известного также в определенных кругах, как Кассиус Гамми.
Муха в восторге. Она исследует то, что осталось от лица Кортеса - запекшаяся черно-красная корочка и желтые островки костей. Труп лежит на ложе из фольги - перекрученный жаром, изломанный, маленький, словно детский. Муха выбирает местечко повкуснее и приступает к ужину.
Я наливаю еще виски.
Четверть часа назад его привез сюда патрульный с участка на Буэнос Грасиас. Подбросили в красно-синем кожаном чемодане. Нет, сомнения - это Кортес, украденный два часа назад из "Тортосы". Все до единого зубы золотые, на среднем пальце кольцо с черепом и голой девкой - он.
Что теперь суетиться, искать твоих убийц? Я пью за тебя, Кортес. Надеюсь, в аду к тебе отнесутся с должным почтением и выделят уютное местечко.
Но какие изощренные методы... почему они просто не убили его на месте? Понимаю, зачем они взорвали казармы - отвлекли наше внимание, но зачем было подбрасывать труп?
Ладно, подождем патологоанатома.
Не люблю я морды мертвецов, когда с них облезет кожа. Вот эти зубы оскаленные - словно ублюдок смеется надо мной. Смейся, смейся. А ведь знаешь, Кортес, ты и при жизни был не намного симпатичней!
- Чавес.
Виски попадает мне не в то горло. Я с шумом выплевываю его обратно.
- Чавес... друг... авес... ышишь меня?
Словно помехи по радио.
Я опускаюсь на колени и вижу себя в зеркале на стене - стареющий темноволосый толстяк с перекошенным от ужаса лицом.
- Святая Катарина...
- ...омоги... Чавес... ты слы....?
- Кортес?
- Да!!!
- Ты же умер!
- ... .... ....!
- Что??
- Эскобар... тяжело до теб... дотянуться... боль... совокупл... Эскобар!
- Ты в аэропорту?
- ...везут в Эскоб...
Я хватаю со стола трубку мобильного телефона:
- Хорхе! Слушай меня! Бери всех, кого сможешь найти, слышишь - всех! И отправляйтесь в Эскобар! Кортес жив, они везут его в аэропорт! Быстро! Свяжись с полицией Эскобара, пусть задержат его!!
4. Марсело.
Молодой гринго на заднем сиденье со своим пистолетиком заставляет меня нервничать. Я стараюсь, о Великий Дух Смерти, я делаю все, что могу, но я не всесилен. Я не стану глотать свинцовые пули и умирать ради твоей свободы... Зря ты так говоришь. Я очень большой человек, да, как и мой отец, и дед, они тоже были большими мужчинами, но даже маленькая змея убивает огромного медведя. Так и маленькая пуля убьет меня.
Подожди немного... ну, потерпи еще, я знаю, тебе тяжело и трудно дышать в этом чемодане... скоро ты будешь свободен, Великий... гринго не боится меня, он даже думает, что я его друг... аэропорт уже близко, я вижу его... о, стальная птица размером с гору только что села на землю!..
А когда ты дашь мне их?.. Да, гладкокожих белых девушек с соломенными волосами, пышногрудых, распутных, длинноногих... Марсело не может ждать!.. знаешь, я всю жизнь мечтал о белых женщинах. Дочери моего народа низкорослы, кривоноги, черны лицом, их руки покрыты мозолями и коростой от непосильной работы, а голоса похожи на карканье ворон. Дай мне самых юных девочек, самых сочных, самых прекрасных...
О, Великий Дух, Марсело не может ждать.
5. Макс.
Как хорошо, что я встретил этого парня, Марсело. Сидит себе за рулем, молча ведет машину, не пристает с расспросами, не истерит. Другой на его месте давно бы отдал Богу душу от страха.
Вот и Эскобар. Здание аэропорта надвинулось из темноты, сияющее, огромное, словно сухопутный корабль. До моего рейса на Мехико меньше часа. Теперь предстоит пронести связанного карлика через таможню. Связанного, с кляпом во рту телепата! У меня нет для него снотворного и негде его купить. Зато есть кое-что другое.
Я достал из бумажника желтую бирку с синей печатью таможенного управления, прикрепил ее к ручке чемодана.
Гамми молчит, похоже он без сознания. Но если он вдруг очнется и начнет дергаться, пусть пеняет на себя.
- Приехали, синьор, - пробасил водитель.
- Спасибо тебе, друг Марсело. Будешь в России - заходи в гости.
Индеец повернулся ко мне, на мгновение я увидел в его глазах что-то странное - возможно страх? Сомнение? Я улыбнулся как можно шире, хлопнул его по плечу - не грусти, брат индеец! - подхватил чемодан и зашагал к залитому светом зданию.
Люблю аэропорты. Здесь всегда чисто, прохладно, приветливый персонал, напитки в баре, разноцветное изобилие журналов в лавке прессы - все призвано успокоить, умиротворить пассажира перед несколькими часами тряски в реактивной жестянке на страшной высоте. "Эскобар" - не самый прекрасный из аэропортов Земли, но мне в тот момент он казался райским местом.
В туалете я умылся, аккуратно сложил в урну фальшивые усы и Magnum Research (прощай, оружие!) - все равно я не смогу пронести его на борт, и тщательно осмотрел себя в зеркало. На рубашке и лацкане пиджака - бурые пятна засохшей крови. Это плохо. Я купил журнал "Forbes" за июнь 2048 года и встал в очередь на регистрацию и контроль безопасности.
Протянул паспорт улыбчивой контролерше-индианке.
- Синьор Йенс Лаудруп? - сказала девушка.
Если бы я не так сильно устал, я бы сразу понял, к кому она обращается. Выдавил ответную улыбку:
- Ja, ja.
- Пожалуйста, пройдите через металлоискатель. Ваш чемодан положите на транспортер.
Я уложил чемодан синим боком кверху. Ну же, Гамми, дружок, если ты сейчас не начнешь под рентгеном дрыгаться и вопить, можно считать, я прошел контроль. Затаив дыхание я шагнул сквозь металлоискатель, и попал в объятия толстого коротко стриженого весельчака в униформе.
- Брюки снимите, - захихикал он, - и ботинки тоже. Что это у вас?
- Это? В такси кровь пошла носом.
- Понятно. Хотите, отведу вас к доктору?
- Спасибо, все уже хорошо.
Толстяк заглянул в мои ботинки, перетряхнул брюки, пиджак, с интересом посмотрел на четыре голубых билета на рейс до Мехико.
- Друзья должны были лететь со мной, - холодея, соврал я. - К сожалению, не успели добраться из Картахены. Ничего, прилетят через пару дней.
Толстяк снисходительно сморщил нос: "ох уж эти богатенькие гринго, разбрасываются билетами", протянул обратно вещи:
- Одевайтесь. Следующий!
Я мысленно перекрестился, быстро накинул одежду.
- Синьор Лаудруп?
Индианка у рентгеновского аппарата смотрела на меня с каким-то сомнением. "Ножа у меня нет, пистолета теперь тоже, подумал я, - схватить чемодан, раскрыть его и свернуть Гамми шею". К счастью, я смог взять себя в руки.
- Вы только что прошли таможенный досмотр?
- Конечно. Вот бирочка.
- Я вижу. На ней почему-то третье июля. А сегодня пятое.
Мне захотелось оказаться далеко-далеко отсюда, где-нибудь в Норвегии. И черт с ним, с этим карликом. Я огляделся - за моей спиной пассажиры, прошедшие все проверки (счастливчики!) дремали, курили сигары, читали газеты в пластмассовых креслах в ожидании своих рейсов. За стеклянной стеной перемигивались сигнальными огнями самолеты. Толстяк в униформе хихикал, раздевая следующего несчастного.
Девушка подтолкнула ко мне чемодан. Я скосил глаза: на мониторе застыл "рентгеновский снимок": стопки белья, пара книг, электробритва и очки в кожаной оправе. Все правильно. Народные умельцы из техцентра НАТО в Москве вмонтировали в чемодан специальный чип. Сверхсовременная дорогущая техника на службе контрабандиста.
А вот на бирке синий чернильный оттиск: 03.07.2048. Вот где мы прокололись. Вляпались по самые уши. Купленный клерк позавчера выдал нам бирку, естественно он поставил на ней позавчерашнее число.
- Это опечатка, синьора, - как можно шире улыбнулся я.
- Сдайся им сам, сынок, и я обещаю, что сохраню тебе жизнь.
Рубашка мгновенно прилипла к спине.
"Только вякни, урод, и я убью тебя".
- И где ты возьмешь оружие?
Проклятье, он знает все!
"Я убью тебя голыми руками. В два счета".
Пусть проверяет мои мысли - нас в самом деле учили убивать без оружия.
Девушка-контролер задумчиво вертела в руках бирку:
- Может быть, это не тройка, а пятерка? Просто немножко смазалась?
- Да-да, они ведь очень похожи, - поддержал я.
- Посмотри внимательно вокруг - сколько полиции. Это я вызвал их сюда. Сдайся сам, Максим. Если не хочешь, чтоб я отрезал тебе яйца. А ведь я сделаю это. Будь хорошим сыном, скажи этой девушке, что у тебя в чемоданчике. Ты же не хочешь, чтобы я напугал ее. Не хочешь совокупления с болью.