Аннотация: Альтернативка с элементами сюра. 4 место на ноябрьской Мини-прозе 2011
Белая Гора
Вук Милич, как литератор, порой любил воображать себя книжным персонажем. Свободного времени в последние годы у него было в избытке (в отличие от средств к существованию), и Вук все чаще обнаруживал себя сидящим в задумчивости на заброшенном пляже, погруженным в фантазии о какой-то иной реальности, где он - не он, а кто-то совсем иной. Кто-то значительный и свободный от тяжести лет, кто-то уверенный в своем будущем. И моложе лет на двадцать.
Каждое утро он выходил из своего старого холодного дома на холме и, покачиваясь от недоедания, шел к ратуше отметиться в списках на получение работы - он давно потерял надежду, и ходил просто для очистки совести. Потом Милич неторопливо, сберегая силы, брел узкими улочками к морю. Здесь он отдавался мечтам. Холодное октябрьское солнце сонно ворочалось в облачной перине над макушками гор, и клочья тумана расползались над масляной поверхностью моря - сизо-голубые, как осенняя меланхолия.
Посередине теплого душного лета 1956 года из Будвы и со всего Адриатического побережья Черногории ушли итальянские войска, а над кирпичным фасадом ратуши заколыхалось свекольное с белым кругом и черным крестом полотнище. Портрет Муссолини над воротами старого города сменил двухметровый фотографический плакат с Фюрером в парадном мундире в полный рост. Седая кисточка его усов, по мнению Милича, напоминала заледеневшие сопли. В сердца тех немногих из обитателей Будвы, кто пережил войну и послевоенные тяготы, эти перемены вдохнули робкую надежду - по слухам, в Третьем Рейхе жили более сытно, чем в Большой Италии. Что касается горных партизан, те говорили, попыхивая длинными черными трубочками: турки не смогли покорить черногорцев пятьсот лет, итальянцы убрались через пятнадцать, немцев выгоним через пять.
- Писатель? - удивленно поднял брови гауптштурмфюрер СС Хольцер, - и что же вы такое пишете, герр Милич?
Брови у Отто Хольцера были не вполне германские: черные, масляные, густые, как у албанца. Еще у гаптштурмфюрера имелись: мягкий пушок над тонкой прорезью рта (всегда иронически искривленного, будто Хольцер обиделся и сейчас повернется и уйдет), красивый горбатый нос и угольная челка внахлёст, как у Фюрера в былые годы. Помимо носа, бровей, рта и стереотипной чёлки, гауптшурмфюрер мог предъявить пару ушей, похожих на морские раковины - одно из них всегда внимательно смотрело на собеседника, даже если Отто отворачивался в сторону - и аккуратную круглую родинку на переносице.
- Что пишу? - переспросил Вук, - буквы, слова, предложения. Как и всякий литератор.
Хольцер обиженно сжал губы и Милич невольно напрягся: вот, сейчас парень просто развернется и уйдет. Да он же нервничает. Сколько ему - двадцать три? Двадцать пять? Видно, восточный фронт сожрал все лучшие кадры Рейха, если Гитлер присылает к нам надзирателями вчерашних студентов.
- Могу работать учителем младших классов, - проговорил он, - журналистом, телеграфистом. Умею вести счета, подметать улицы, ухаживать за лошадьми. Неважно.
- Наша организация, герр Милич, - губы Хольцера дрожали, извивались, словно бледно-розовые черви, - не занимается лошадьми.
Вук устало пожал плечами:
- Зачем же меня прислали к вам?
Этот разговор происходил в начале сентября, и Вук запомнил золотую полоску света за рассохшимся окном учительской (штаб СС расположился в закрытой с весны 1941 года школе), солнечные блики велосипедных фар на серых обоях, и сонно зудящую муху под потолком. По улице, малиновый от выпитой ракии, шагал старый Горан Синишевич, босой и помятый. Усы Горана весело тянулись к выцветшему небу.
Гауптштурмфюрер Хольцер объяснил, что его организация не интересуется подметальщиками и прочим сбродом. Однако ему очень любопытно встретить здесь, в Будве, интеллигентного человека с относительно высоким коэффициентом умственного развития, говорящего на языке Зигфрида, Гёте и Бисмарка. Вы преувеличиваете мои скромные достоинства, возразил Милич. Нет-нет, не на шутку обиделся тот - и Милич вновь подумал: вот сейчас он просто встанет и уйдет. Нет-нет, вы меня не так поняли, герр писатель, черт возьми. Будва - маленький городок, здесь осталось триста двадцать шесть жителей, и вот беда: в основном рыбаки, ловцы крабов да лоботрясы без определенных занятий. Я не могу принять вас на настоящую работу, герр Милич, но могу дать вам некоторое обеспечение в обмен на сотрудничество.
- Писать... какие-нибудь доносы? - по лицу Вука пробежала рябь.
Отто Хольцер пришел в отчаяние от такой идеи. Он жарко и многословно отчитал Милича за его необъективные, откровенно оппозиционные взгляды на СС и вообще Германию, и взял с писателя клятву, что тот никак не связан с партизанами. Немного успокоившись, он объяснил, что речь идет об испытании нового лекарственного препарата. Он уже успешно испытан в Германии, теперь нужны результаты из новых провинций. Вук молча смотрел на Хольцера. LS-816, пояснил тот, так называлось лекарство, это в общем-то обычный витамин для улучшения памяти, ничего опасного. Вук молчал. Не стоит беспокоиться за ваше здоровье. Всего лишь серия из десяти уколов. Наш врач все сделает. Будете приходить ко мне и отмечаться. Расскажете о своих ощущениях. Вук смотрел в окно - там Синишевич раскуривал трубку, сидя на перевернутом ящике. Мы, конечно, могли взять для этого опыта какого-нибудь уголовника или забулдыгу, но нам нужен человек с хорошими, непропитанными вином мозгами, вроде вас. Денег, конечно, я вам не дам (надменно взмахнул черными бровями Хольцер), но вы получите продовольственные карточки на усиленное питание. Целый месяц будете питаться, как офицер вермахта. Подумайте, герр Милич.
Герр Милич поднялся, и - не говоря ни слова - вышел.
Ночь черной медведицей скатилась с затянутых облаками вершин, и устало улеглась на сжатый каменными плечами гор залив. Вук стоял у окна мансарды со стаканом морковного чая в руке и наблюдал, как неумолимо наливается светом в разрывах облаков холодный прожектор - и море под ним превращается в мерцающую равнину живого серебра. Из соседнего двора по Никшичкой улице, теперь переименованной в Берлиненштрассе, ветер доносил запахи костра и жареных каштанов. Милич видел каждый дрожащий в лунном сиянии лист, каждую сверкающую чешуйку на поверхности воды далеко внизу. Я мог бы быть волшебным существом из сказок, думал он, каким-нибудь ангелом солёных пучин, я опускался бы на дно и отдыхал среди тамошних сокровищ, глядя на звездный водоворот сквозь холодные воды залива. Я отдавался бы в теплые объятия течений и закрывал глаза, чтобы проснуться только у тропических берегов, где звучит тихая музыка и вечера пахнут ромом, и женскими духами, и безмятежностью...
Ночь взорвалась. Ахнуло так, что дрогнули стены дома. Где-то зазвенели битые окна, заголосила дурным голосом женщина.
Милич невольно присел. Он видел, как над черепичными крышами вырастает, расцветает рыжий протуберанец огня, и тускнеет луна в небе... Не задумываясь, Вук бросился вниз по лестнице и вон из дома.
Школа! То есть, конечно, не школа, а штаб СС - был объят пламенем. Спрятавшись в куче строительного мусора, дрожа от возбуждения, Милич наблюдал, как лопнули стекла в той самой учительской на первом этаже, где он еще недавно беседовал с Хольцером, как густой черный дым затянул звезды - словно поднялся над городком исполинский джинн, выглядывая жертву. Через площадь бежали, ковыляли, ползли люди. Заключенные, понял Милич. Где-то кричали по-немецки, Вук разобрал только знакомое слово partzanen. Сейчас все вокруг в ужасе прячутся по домам, с бешено колотящимся сердцем подумал он, только ты - ты один пришел сюда.
Худенькая темная фигурка вынырнула из клубящегося ада и в нерешительности замерла перед Вуком. В этот самый момент на другом краю площади оглушительно залаял пулемет: злобно, торопливо, будто захлебывающийся страхом пёс.
- Сюда! - Милич увлек беглеца за собой в темноту.
Ая, таково было ее имя. Больше всего Милича поразило то, как она разговаривает. Вернее, общается - потому что речью эти звуки он назвать не решился бы. Порой они звучали, как нежная песня, порой - как причитания, или как мяукающий стон. Когда Милич слушал голос Аи, у него по спине пробегали невидимые холодные коготки.
В ту ночь, моля Бога, чтобы никто из соседей не видел их, Вук на руках поднял обессилевшую девушку в мансарду своего дома и уложил в постель. Он вытирал кровь с ее лица, и думал, что девочке, наверное, не больше пятнадцати лет. Тонкорукая, большеглазая, черноволосая, она тяжело дышала, молча и со страхом глядя на Вука.
- Ты не сильно поранилась?
Девочка не ответила.
Чайник был еще горячим. Она послушно выпила стакан морковной бурды и снова легла - бледная, острые скулы словно заметены меловой пудрой. Нет, она не ранена, убедился Милич, просто небольшое рассечение на лбу. Может быть, оглушена взрывом, что разрушил эсэсовскую тюрьму.
- За что они тебя? Ты еврейка? Помогаешь партизанам?
- Алоуэго...
Милич замер.
- Алоуэго м'этаханаэ цуана кискисмуситиа цалао...
До 1941 года в Будве было немало евреев, и Милич хорошо знал звучание их речи. Нет, этот язык звучал иначе. Черт возьми, Вук вообще-то считал себя сведущим в языках человеком, но сейчас вынужден был признать - этот был абсолютно незнакомым. Даже неясно, к какой языковой группе его можно отнести! Когда девушка немного пришла в себя, она долго пыталась объяснить что-то своим слабым музыкальным голоском, но все, что удалось им сделать, это познакомиться (Милич указал на себя и назвал свое имя, то же сделала Ая).
В молочном свете нарождающегося утра он растерянно смотрел на спящую девушку и пытался решить, как быть дальше. Увезти ее? Единственная дорога через перевал хорошо охранялась, а карабкаться в обход по скалам и тропам представлялось плохой идеей. Лодки у него тоже нет - да и куда им плыть? На всех берегах Средиземноморья - немцы и их добрые друзья, итальянцы, турки, испанцы. Искать партизан? Но это не так-то просто. Будва - маленький город, здесь все на виду. Даже выйти из дома незамеченным трудно, что уж говорить об опасной экспедиции неизвестно куда.
Немецкие солдаты пришли с обыском в середине дня, но Вук и Ая были готовы к их приходу. Грохоча сапогами и гортанно перекликаясь, немцы перевернули весь дом (как и все окрестные дома и сараи, в том числе заброшенные), но не нашли ничего интересного. Когда они ушли, Вук выбрался из окна на крышу, разобрал несколько рядов черепицы и здесь, в темной полости меж посеревших от времени струганных бревен, в мягком гнезде из соломы, нашел свою гостью. Она тихонько посапывала, завернувшись в старый пиджак Милича.
Потянулись тревожные осенние дни. Ая старалась не подходить к окнам. В легком летнем платьице василькового цвета, в котором нашел ее Вук, она дрожала от холода и расхаживала теперь по дому, завернувшись в обноски писателя: пиджак, шерстяные носки, подогнанные по размеру брюки. Милич слонялся по городу, пытаясь найти пропитание. Когда он жил один, эта проблема не стояла так остро. Все, что можно было продать - давно продал. Много времени он проводил на берегу моря с самодельной удочкой, но только убедился: Бог не наградил его талантом рыбака. Все бросить, уехать в Белград или Подгорицу - и попытать счастья там? Вероятно, ему удалось бы пристроиться на какой-нибудь завод - но где жить? И, самое главное, как быть с этой странной черноглазой девушкой? Предположим, им даже удастся выбраться из Будвы. Милич представил, как Ая будет притягивать взоры и особенно слух всех встречных и поперечных. Очень быстро мы оба окажемся в гестапо, подумал Вук. Он сидел на крыльце, раскуривая трубочку, и смотрел на руины сгоревшей школы кварталом ниже по Никшичкой улице. Над городом вереницами плыли грязно-серые облака. Мысли Вука путались от голода. Он подумал о девушке, что спала наверху. Кто она? Откуда? Может быть, сумасшедшая? Не похоже... но как странно она разговаривает... удивительно, мы почти не понимаем друг друга. За что ее держали в каталажке? С каких пор СС охотится за такими малышками?
Милич вздохнул. Скоро Ая проснется. Она ни о чем не станет просить его, просто посмотрит большими голодными глазами. Ты в ответе за нее! Но в доме нет ни крошки хлеба.
Холодная игла вошла в плечо. Заныла мышца. Вук бесстрастно смотрел на десяток стеклянных патронов физраствора (один из них был уже отстрелян и пуст) и на белый картонный кубик посреди письменного стола Отто Хольцера. После разрушения школы его канцелярия перебралась в здание ратуши, под защиту каменной стены старого города, построенной еще на деньги венецианских купцов. Из картонной коробочки эсэсовский "доктор" - светловолосый детина, набросивший грязный халат на черный мундир - три минуты назад выудил аккуратно упакованную дозу бурого порошка и, смешав с физраствором, втянул в шприц.
- Отлично, герр Милич, - кивнул Хольцер, - вот ваши талоны на сладкую жизнь. Как чувствуете себя?
- Отвратительно.
Вук спрятал в нагрудный карман четыре серых клочка бумаги с орлами и крестами. Хольцер скривил губы: достали вы меня, сейчас встану и уйду.
- Скоро ваше настроение улучшится, герр писатель, обещаю. Итак, являйтесь лично ко мне каждый четный день недели в полдень. До встречи послезавтра.
К радости Вука, в действительности он не ощущал никаких перемен. Ни обещанного Хольцером улучшения, ничего жуткого или странного - того, чего он в душе так боялся. В первый день он обменял в офицерской лавке талоны на потрясающую копченую колбасу, две банки сгущенного молока, толстую плитку немецкого шоколада, датские галеты со склянкой яблочного джема в придачу, и коробку спагетти первого сорта. Он разложил их на кухонном столе и долго смотрел на это богатство, не веря глазам. Милич чувствовал подступающие к глазам слезы - они копились и закипали где-то внутри, но так и не нашли выхода.
- Туалагаэ, маа цяо лаурештаат, - раздалось у него за спиной. Вук ждал радости, удивления, вопросительных интонаций в этом чудесном музыкальном голосе, чего угодно - но вместо этого Ая вдруг обняла мужчину, ласково прижалась волосами к его щеке, как маленький ребенок, и неужели в ее странных словах ему послышался мягкий укор? - Тю а лео ти а гарлехоомэ, мао мао.
Ая печально рассмеялась.
Они начали есть, сперва неторопливо, затем жадно и быстро. Вовремя опомнившись, писатель припрятал на завтра макароны и шоколад, остальное исчезло в их желудках. Сгущенное молоко он попробовал впервые. Сонно попыхивая трубочкой, Вук думал о том, что смысл жизни, пожалуй, в еде. Неужели все философы мира за долгие тысячелетия не смогли этого понять?
Он с удивлением понял, что благодарность к гауптурмфюреру Хольцеру переполняет его. А я-то презирал этого бровастого зигфрида... Стоп, сказал он себе. Может быть, это действие препарата? Вдруг эта дрянь заставляет... полюбить поработителя? Вук зябко повел плечами. Да нет, ничего такого. И вообще ничего.
Он вышел на крыльцо, вдохнул прохладный вечерний воздух. Он ощутил привкус морской соли на губах... и все-таки, ничего? Никаких перемен?
Несмотря на неудержимое, как рвота, чувство благодарности к кормильцу-эсэсовцу, Вук Милич не мог заставить замолчать тихую дрожащую струнку ужаса где-то в глубине сознания.
Ая, странная девушка-подросток. Ая, пришелица с далеких звезд, чье каждое слово отдается в ушах, как песня; чьи волосы похожи на черное струящееся золото, а кожа - на ощупь как восхитительный шелк. Вук полюбил ее. Он понимал: между ними лет двадцать пять разницы в возрасте, поэтому любил ее нежно и спокойно, почти платонической любовью, какой добрый дядюшка может любить племянницу. Всю жизнь он жил одиноко и скромно, и давно свыкся с мыслью, что так будет всегда. Не станет преувеличением сказать, дамы и господа: литератор Вук Милич жил бирюком. Теперь какая-то дремавшая железа в его организме проснулась и исподволь начала напитывать его кровь сладкой отравой, от которой пропадает сон и временами появляется ощущение крыльев за спиной. Так литератор Вук Милич стал влюбленным бирюком.
Ая целыми днями могла сидеть в полутемной комнате, листая книги с картинками или осторожно разглядывая двор в приоткрытое окошко. Она совершенно доверяла писателю и радовалась его обществу. Лишенные возможности общаться вербально, они перешли на язык жестов и взглядов.
Часто Милич оставлял девочку дома и уходил бродить в одиночестве по тихим и пустым улочкам. С появлением Аи в его душе установился штиль. Вук больше не искал для себя иной доли, исступленные мечты о другой жизни больше не преследовали его. Порой он бродил до глубокой ночи, и глаза его привыкли к полумраку, а огромная полная луна, отразившаяся в море, наполняла мир таинственным волшебным сиянием... В одну из таких ночей он впервые увидел Белую Гору. Его литературный ум, привыкший измерять явления в сравнениях, антитезах и метафорах, некоторое время посмаковал это название и не отверг его, несмотря на то, что видение Милича не было зеркальной копией черногорского берега (* Черногория по-сербски - Черная Гора, прим.автора). Высокий берег залитого платиновым лунным сиянием острова (по крайней мере, Миличу мнилось, что это остров) выступал из ночного тумана, его отражение колебалось в чистой воде залива. Высокие остроконечные башни белого города видел Вук, и белые рощи оливковых деревьев, и белые склоны гор, вознесшиеся к облакам.
Время от времени он продолжал задавать себе вопрос - не ощущает ли он чего-то необычного, какого-то следствия уколов, "прописанных" Отто Хольцером - но течение жизни казалось ему нормальным. Нет, ничего странного не происходит, говорил себе Вук. Он был сыт, спокоен и влюблен. Впервые за долгое время он хотел писать - не для заработка, а для своего удовольствия. В то же время он помнил, что такая прекрасная жизнь продлится не вечно, и многие часы проводил в размышлениях о том, как быть после того, как кончится эксперимент и с ним - талоны на продукты. Трижды в неделю он являлся к Хольцеру за очередным уколом и в подробностях записывал в специальный журнал свои незначительные и абсолютно неинтересные ощущения. Конечно, он умолчал о ночных путешествиях и видениях. В самой глубине души Милич лелеял повесть о Белой Горе. Когда-нибудь, возможно не сейчас, он обязательно напишет ее.
Занятый своими мыслями и мечтами, писатель не заметил, что из окна дома напротив за ним внимательно наблюдает незнакомец с серым невыразительным лицом. Этот маленький человечек, незаметный и тихий, всегда следовал за Миличем, куда бы тот ни пошел, даже глубокой ночью - при этом неизменно оставаясь в тени.
Соседская кошка Герда стала причиной выхода Аи из дома - события, изменившего весь ход нашего повествования. У Герды был черный пушистый мех, ленивая походка и удивительные зеленые, как яблоки, глаза. Девочка не удержалась и выбежала на крыльцо, дабы погладить Герду - и здесь застыла, словно заколдованная.
Милич, лениво игравший с кошкой, с удивлением посмотрел на Аю. Сегодня он получил очередной укол и чувствовал приятное расслабление. Разум его как-будто парил, плавал в уютной лазурной выси.
- Ты что, милая? Скорее вернись обратно в комнату!
- Тише, тише, - Милич привстал, раскинув руки, словно мог таким образом укрыть Аю от всей Никшичкой улицы (впрочем, в этот вечерний час уже почти пустой).
- Аута! - повторила она, и с недетской силой вцепилась в плечо своего друга.
Вук обернулся.
В налившемся лунным светом море снова вздымалась, словно снежная крепость, Белая Гора.
Ая опять надела свое васильковое легкое платьице. Они шли к порту через пустые и темные улочки Будвы, рука в руке. Девушка едва заметно дрожала от ночной прохлады и возбуждения, она то и дело оглядывалась на Вука - словно подбадривала его. Вук же чувствовал себя странно - он будто очнулся от долгого сна. Внезапно осознание того факта, что Ая тоже видит Белую Гору, наполнило его смятением. Где-то в глубине души он всегда боялся, что это только галлюцинация. Он прожил на этом берегу всю жизнь, и до недавних пор считал, что кроме маленького островка Святого Николы в заливе нет других островов.
- Аута и цара муа туа леипитаалигуа мено талиала, Вук, тиикуараанго!
- Если бы я понимал хоть слово, - устало рассмеялся он.
Ая указала на себя. Затем на белый берег. Снова на себя. Снова на выступающую из тумана землю.
- Ты - оттуда? Это твоя родная страна?
Девушка рассмеялась - словно колокольчики зазвенели. Она показала - идем туда вместе, ты и я.
- Уйти с тобой? Совсем?
Милич колебался всего мгновение. Он оглянулся на спящий город, на пустой дом на высоком холме над улицей. Ему показалось - какой-то серый человечек стремительно бросился прочь по переулку, но Вук не обратил внимания. Он думал о лунном береге на другой стороне залива, о невидимой стране, путь в которую стал известен только ему. Не потому ли, что он полюбил девушку оттуда?
- Я согласен, милая.
У причала было тихо и пусто. Они без труда нашли подходящую лодку. Милич не собирался возвращаться, потому не беспокоился о последствиях своих действий: сбил камнем замок и вставил весла в уключины.
- Прощай, мой родной край. Прощай, Будва. Даст Господь, еще свидимся, надеюсь - в более светлые времена.
- Хэнде хох, герр Милич.
Вук медленно обернулся.
Гауптштурмфюрер Отто Хольцер явно только что выбрался из постели. Черная челка внахлест превратилась в какой-то пуховый клок. Мундир не застегнут, под ним - голая грудь. В ослепительном лунном озарении Милич разглядел даже след от подушки на щеке Отто. Пока мы похищаем лодки и шастаем через залив во втором часу ночи, гаупштурмфюреры СС сладко спят и видят сны, мелькнуло у него.
- Кауга миелеенуа! Тиала юсу ми онуа аэтэола! - в отчаянии воскликнула Ая.
- Успокойся. Вы оба - стоять на месте, - в руке Хольцера чернел пистолет, - учитывая тот факт, что из-за вас агент вытащил меня прямо из кровати, мне будет вовсе не жаль просто пристрелить вас обоих. Значит, решили покататься под звездами, герр писатель? Отлично, в такой штиль прогулка будет tres agreable, как говорят лягушатники (весьма приятной - фр.), потому я еду с вами третьим. Садитесь на весла, Милич.
Вук подчинился. Лодка заскользила по черной, с платиновым отливом воде. Слабо плеснули весла, и причал медленно поплыл прочь.
- Как вы видите это, Милич? - с интересом спросил Хольцер, - что там - остров с пальмами? Темный провал в ткани пространства? Сияющий средневековый корвет?
- Белая Гора, - сипло ответил Вук.
- Отлично, - Хольцер кивнул, - от девчонки я ничего не мог добиться. Удача, что вы встретили ее. Можно сказать, сама судьба свела вас. Но отчего вы скрыли от меня, что видите это?
- Потому что вас это не касается, - Вук уже взял себя в руки.
- Ошибаетесь, - обиженно надул губы Хольцер, - ох, как вы ошибаетесь. Если бы не мой препарат, вы бы никогда не увидели место, в которое мы направляемся.
- Что это за место?
- Гребите, Милич, гребите вперед.
- Я не повезу вас туда. Чем бы это не было, без СС это место точно лучше.
- В таком случае, - Хольцер шевельнул черным стволом в полумраке (металлически лязгнул взводимый курок), - я убью ее. Вас отпущу - живите, если сможете. Найду другого проводника.
Милич подавил желание броситься на Хольцера с голыми руками. Вместо этого он взялся за весла. Позади него, на носу лодки, тихонько плакала Ая. Проводник, мрачно подумал Милич, вот кто я такой. Вот зачем я нужен - и не более. Третий Рейх как-то пронюхал о том, что место здесь непростое ("повезло" же нам, почему именно здесь?), и головастые ученые рабы, что трудятся в их подвалах, создали этот препарат. Но отчего же сам Хольцер не хочет вколоть себе эту мерзость? Насколько в действительности опасна жидкость в моей крови?
Он смотрел на голубое в лунном сиянии лицо Отто.
- Почему вы не взяли никого их своих головорезов, Хольцер? Не рассчитываете вторгнуться на этот остров, как в Польшу в 1939 году?
- Всему свое время, герр писатель.
Милич обернулся. Белый город на горе стал ближе.
Холодный морской ветер ударил в лицо, и шлюпку качнуло. Мерзавец, вот мерзавец, в отчаянии подумал Вук. Элементы головоломки один за другим вставали на свои места. Внезапный вывод итальянских оккупационных войск и приход Третьего Рейха на Адриатическое побережье. Назойливые слухи об оккультизме Фюрера, о поисках Шамбалы, порталов в иные миры, подземных городов "сверхлюдей" - далее по списку. И вот молодой, нервный, честолюбивый офицер специального отряда СС получает задание испытать экспериментальный препарат - и такая удача - сразу же достигает цели.
- Вы держали в плену девушку, Хольцер, но не знаете даже, как выглядит место, к которому мы направляемся? Как же так? Как вам удалось захватить ее и не увидеть этот... выход в иное измерение, или что бы это ни было?
В этот раз Хольцер обиделся не на шутку. Если бы можно было развернуться и уйти, он непременно сделал бы это - но с лодки идти некуда.
- Мне казалось, эта штука в ваших венах должна хорошо затуманивать мозги, - пробормотал он.
- Ничего, вы помогли мне проветриться. Значит, был еще кто-то, верно, Хольцер?
- Что за чушь вы несете? Прекратите немедленно.
- Кто-то другой побывал на этой земле и привел в Будву Аю. Кто-то из ваших. И чтобы этому человеку не достались слава, нагрудные кресты и ласковые пошлепывания по щеке от Фюрера, вы убрали его? Верно?
Хольцер плюнул за борт:
- Все это вы взяли прямо из вашей одурманенной башки. Большей чуши я в жизни не слышал.
По воде пробежала рябь. Милич снова бросил взгляд через плечо. По мере приближения к цели путешествия, море становилось все более неспокойным. Прозрачная вода казалась подсвеченной призрачным белым светом - это же свет Луны, отразившийся от белого камня на дне, догадался Вук. Силы небесные!
- Что? Что вы там увидели, Милич? - насторожился Хольцер.
- Вы хотите быть первым в глазах всего мира. Войти во все учебники, как человек, который первым ступил на эту сказочную землю.
- Хоть бы и так, что с того?
- Вы - самовлюбленный молодой эгоист.
- И что вы мне, лекцию о морали прочтете, черт вас подери? - ухмыльнулся Хольцер.
- Упаси Бог. Удивительно, что человек, выбравший своей судьбой работу в СС, вообще знает такое слово, как мораль. Не стану судить вас, - Милич говорил, задыхаясь от усталости. Ладони его, непривычные к гребле, горели, - итак, если я правильно понимаю ваши намерения, свидетель в моем лице вам не нужен. Вы собираетесь поступить со мной так же, как вы поступили с вашим конкурентом в СС.
Хольцер напряженно глядел вперед.
- Мне кажется, я что-то вижу, - проскрежетал он.
- Прошу вас только об одном. Оставьте девушку жить. Она все равно не сможет ничего никому рассказать.
- Конечно, конечно, - легко согласился тот.
Слишком легко.
- Отто... я умоляю вас. Если не человеколюбие, то хотя бы здравый смысл у вас должен остаться.
- Вот она, - вскричал Хольцер, - о да, я вижу ее! Хох, хох! Но какая красота!
Прозрачные светящиеся валы катились вдоль близкого берега, на их макушках вырастали пенистые гребешки. Водяная пыль, смешанная с брызгами, летела в лицо Миличу. Краем глаза он видел, что девушка склонилась над водой и поет-плачет над катящимися из ниоткуда в никуда массами воды. Лодка то взмывала вверх, то опускалась низко в мерцающую бездну.
- Гребите быстрее, герр писатель. Вон туда, к пляжу.
Выбрал пустынное место, отметил Милич. Девушка продолжала причитать, склонившись над водой. Вук в изнеможении поднял глаза к небу - там, в самом зените, ослепительно сияла Луна. Он мог разглядеть каждый кратер, каждое пятнышко на ее поверхности.
Внезапно лодка качнулась. Глухо ударило в борт. Какая-то тень быстро пронеслась слева.
- Что за дрянь? - вскочил на ноги Хольцер.
Милич поднял весла. Снова быстрое движение в глубине - на этот раз справа. Таких крупных рыб нет у нас в море... Это у вас нет, поправил себя писатель, здесь уже не другое море и другие рыбы населяют его.
- Боже мой! - по-детски тонко воскликнул Отто.
Над волнами появилась голова... Милич вздрогнул и непроизвольно схватился за весло. Вытянутая и жуткая серебряная морда морского существа поднялась выше. Его буркала, напоминавшие огромные свинцовые арбузы, вдруг уставились на Хольцера, безошибочно определив в нем угрозу. Темный провал рта украшали несколько рядов острых зубов. По чешуйчатому рылу катилась вода.
- Дьявол! Дьявол! - завопил гауптштурмфюрер. Одну за другой он выпустил семь пуль в ужасную рыбью морду, и как минимум дважды пули попали в цель - но никакого видимого вреда чудовищу не причинили. Вук отступил на шаг и крепко прижал к себе Аю. К его удивлению, девушка не выглядела ни испуганной, ни печальной. Она улыбалась! Милич вдруг подумал - возможно Ая не просто так причитала над водой несколько минут назад.
Чудовище с плеском перелетело над лодкой, сшибло Хольцера с ног. Мокрый с головы до пят Отто вцепился обеими руками в скамью, когда омерзительное существо потащило его в пучину.
- Герр Милич! Помогите мне! - в ужасе завопил он.
Вук не двинулся с места.
- Милич, простите, что так говорил с вами! Честное слово, у меня на уме не было ничего недостойного. Я только хотел... хотел...
Чудовище рвануло Хольцера вниз, и лодка резко накренилась. С треском сломалась доска скамьи, но Отто вцепился в край борта. Его глаза от страха стали огромными, как две тарелки. Из носа хлестала кровь.
- Пожалуйста, Милич!! Человек вы или нет?
Вук выругался под нос.
- Ая, держись за борт. Я сейчас.
Он схватил Отто за руку и резко рванул на себя.
- О, благодарю вас, Милич! - рыдал тот, - Господи, как же больно! Мои ноги! О, благодарю, вы прекрасный человек! Простите меня... благода...
Море у кормы шлюпки вскипело. Вук почти вытащил Хольцера на палубу, но в тот же момент уже не одна, а три или четыре гигантские рыбины вцепились в ноги гауптштурмфюрера - и Милич был вынужден отпустить, чтобы не упасть следом.
- Милич!! Не дайте мне умереть в этом мире! Моя душа не найдет путь...
Волны сомкнулись. Полупрозрачная соленая бездна окрасилась в алый цвет, затем стала розовой, затем лишь слегка мутноватой. Тело бедняги Хольцера исчезло вместе с морскими хищниками в лунно-белой преисподней.
Белый песок. Белые камни. Милич, мокрый до нитки, без сил опустился на колени. Он смутно видел вознесшиеся ввысь белые скалы, поросшие кипарисами и елями. Нет, не всё здесь было молочно-белого цвета - но всё волшебных светлых оттенков, всё услаждало глаз. Вук слышал долетающие откуда-то голоса и узнал этот напевный и красивый язык. Помощь приближалась.
В этот момент ладонь Аи нашла его ладонь, ее губы встретились с губами Вука...