Первый раз : это было в театре. На представлении "Пер Гюнта". Он сидел в партере, она сидела сама в одной из лож первой категории. И во второй, и в последующий - всегда в театре. На представлении "Пер Гюнта".
Он точно заметил : когда Аза умирала, и внизу под сценой рыдал оркестр, они обменивались взглядами. Они: он и женщина в ложе первой категории. Их взгляды впивались в сумрак театрального салона. Или точнее: его взгляд , а она поворачивала голову, и он был уверен, что под густой вуалью её глаза искали его. Он их чувствовал: большие невидимые глаза, которые обжигали его своим скрытым блеском до тех пор, пока не зажигались лампы, и окружающий шум пробуждал его от оцепенения.
Тогда женщина вставала и уходила. Будто она приходила в театр только ради мига, когда они вдвоем, по воле неведомой силы, соприкасались взглядами, чтобы пережить подобие близости.
В последний раз, уходя, она обронила из ложи белую розу. Он подобрал её и приложил к своему сердцу. Но с того вечера он долго не видел Её. Она как будто пропала из города, при том что он не знал , была ли она вообще когда-нибудь в городе. Ведь он видел её в театре и нигде более. И всегда одну, загадочную при своем появлении и исчезновении, в ореоле некоей таинственности, будто не из мира сего.
Он не был уверен, из этого ли она мира. Но ещё тогда, в первый вечер, когда почувствовал непреодолимое желание обернуться к её ложе, с первого взгляда понял, что это женщина, которую он искал всю жизнь. Нечто фатальное было в этой встрече. Обжигая взглядом глаза незнакомки, он думал: " Это та , через которую проходит путь моего предопределения". И в сердце его зрела тоска по ней.
Но когда на третий вечер она исчезла, не стал её искать. Он чувствовал , что она близко. Не мог сказать, с каких пор у него появилось это чувство, но оно было навязчиво и постоянно. Может , за несколько лет до их встречи, а может и раньше. Всякий раз, стоило ему подумать об этом, в его сознании всплывало воспоминание, в тумане которого он видел её образ. Это ощущение могло происходить и от другого: на стенах его кабинета висели её портреты. Да, он видел эти портреты каждый миг, когда вспоминал о ней, и не мог осознать до конца, утверждать положительно, что женщина с портретов из его кабинета и эта, в театре - одна и та же. Его чувство только каким-то образом внушало ему это. Оно проникало за вуаль женщины из театра, и делало оттуда свой донос.
Вот почему он был спокоен, когда женщина из театра исчезла после третьей встречи. Знал, что так должно быть.
Это было давно. Может десять лет назад, может больше. Но он не мог утверждать, что это было не вчера, или мгновение назад . Они жили вместе. В этом доме, где стены украшены её портретами. Он не знал , был ли он тогда счастлив. В эти вещах понимал очень мало. Но когда в один день им надо было расстаться , он почувствовал себя несчастным. Тогда она достала маленький медальон со своим портретом и подарила ему , сказав, что они снова увидятся. Может два раза, или наверняка больше, а после этого она снова вернется в его дом, чтобы остаться навсегда. Точнее, так сказал старый энорийский священник, который присутствовал при их расставании, а она отдала медальон и сказала только "до встречи".
Он верил словам старого священника и был спокоен . Оставалось только ждать дня встречи. И он к нему готовился, потому что этот день приближался: они виделись уже три раза.
Он распорядился празднично украсить большую залу его дома. За тяжелыми портьерами он отгородил Их комнату, которую уставил цветами всех красок, и среди них выделялась её белая роза. Он достал её из теплого уголка своего сердца и положил в маленькую японскую вазу. И в странной гармонии преломился белый цвет розы в окружающей пестроте цветов. Затем он преклонил колени у порога перед завесой.
Теперь она должна была прийти. Он чувствовал непоколебимую мощь мистической силы, повелевающей этим "должна" . И коленопреклоненный, благословил эту силу, поскольку её воля означала и его волю.
Тогда противоположные двери открылись и в сумраке длинного коридора, уходящего насквозь, он увидел группу мужчин, двигавшихся темной, неопределенной массой вдалеке. Они несли нечто, сиявшее в своей ослепительной белизне.
Он сидел коленопреклоненный и ожидал в тихой радости. Чувствовал, что слова священника сбываются.
Мужчины переступали медленно, и ни один их мускул не выдавал движения. Казалось, что сам этот длинный белый предмет, к которому они прижались, двигался под ними и нес их, а они сидели на нем как мраморные изваяния.
Он видел только этот белый, ослепительно белый предмет. То была Она. Он знал это и трепетал в тихой радости.
Мраморная группа уже в двух шагах перед ним. Вот группа внезапно раздвинулась. Положила белый предмет у его ног и, кланяясь низко, хором провозгласила:
- Это она!
Затем мужчины удалились.
Он поднял глаза, уста его прошептали: - Она!
И это слово застыло у него на губах. Его глаза широко раскрылись , и в них заиграл ужас; перед ним , в ногах его лежал ослепительно белый мертвецкий ковчег.
В миг внезапно проблеснувшей надежды он бросился к нему, откинул крышку и окликнул. Ковчег был пуст. Только белая роза покоилась на дне его. Точно как та, которую он приютил возле сердца. И он увидел: праздничный зал опустел, а от разноцветных украшений и всего великолепия спальни не осталось ничего. По стенам свисали клочья разорванных занавесок и засохшие стебли цветов. На полу лежала разбитая японская ваза; по своим невидимым нитям танцевали вверх-вниз черные пауки во множестве, а среди них, вплетенные в золотистые сети, он увидел огромные человеческие глаза. Они смотрели на него с безмерной скорбью и ласкали его. Он чувствовал ласку в их взгляде и понимал знаки, призывавшие его следовать за ними.
...В городе рыдают погребальные колокола. Поступью сомнамбулы он следует за огромными глазами. Через надрывный звон колоколов по мертвым улицам города , пока глаза не исчезают. Тогда он видит : два огромных венка на плавно покачивающемся катафалке. На них надпись: "От безутешного супруга дорогой покойнице". И слышит: " С верой в бога ты снова её увидишь" . Он наклоняется и целует руку седовласому священнику.
Внезапно всё исчезает. Совершенно один он бежит по улицам чужого города. Перед ним вьются темные лабиринты, его содрогают ужасы преступных вертепов. Он слышит из-под земли, со всех сторон, отовсюду: "С верой в бога ты снова её увидишь". И видит: её. Она бежит перед ним, закутанная в свой плащ. Он узнаёт её. По трепетанию одежды, по шагам её ног. Её: женщину из театра и ту, чей портрет он носит на груди. Она оборачивается несколько раз и делает знаки следовать за ней. Со всех сторон из вертепов его зовут желтые лица и острые глаза леденящих душу ужасов. Он видит. Только одно: Её.
Она виляет по тесным , темным, кривым улочкам. Через входы , туннели и мосты. Или: мосты, туннели, улочки проходят сквозь неё, рядом с ней, вокруг неё, а она сидит неподвижно и делает ему знаки следовать за ней. Не видит, не слышит. Только одно: давным-давно уже идет он вслед за ней. И всегда по этому городу Странно безмолвному , разрушенному. С желтыми призраками за паутиной окон. И вечным призывом из-под земли, с облаков, из-за углов: "С верой в бога ты её увидишь".
Она останавливается перед высоким, полуразваленным зданием. Она ждет его. Когда он приближается, она прикрывает лицо. При этом смеется. Он слышит, как она смеется. Холодная дрожь пробегает по его телу. Он знает её причину . Так холодно и жестоко звучит её смех. О, он никогда не ожидал такой их встречи вновь. Еле сдерживая слезы, он пытается что-то сказать. Но она не ждет. Берет его за руку и ведет. Через коридоры, ступени, залы.
Вверх, вниз, налево, обратно. Он не чувствует, не видит, не слышит. И когда они оказываются в большой задымленной зале, ему кажется, что он давно в ней находится. Что всегда в ней был. Это его радует и тихо успокаивает. Еще приятнее ему, что она наконец перед ним. Он забывает обо всем и падает ей под ноги. Обвивает их руками, целует. Прижимает голову к ним и готовится рассказать о днях, когда он жил только с мыслью о ней.
И тогда он слышит смех. Всё тот же холодный пискливый смех. И слова:
--
Я тебе нравлюсь?
Он обвивает её тело и прижимает крепче. Сначала ноги, затем выше, её грудь. Слезы сдавливают его голос. Он изнемогает под её тяжестью, держа её, и так счастлив, что рядом с ней. Трепеща, пальцы его играют по её телу, хватают плащ и сдирают.
Его крик переплетается с её смехом, теперь более острым и резким. И как эхо отовсюду доносятся повторно слова: - Я тебе нравлюсь?
И наглая, она выпрямляется во всей ужасающей наготе мертвеца, проеденного и прогнившего. Он понимает, среди всего ужаса того, что ему открылось, он понимает: это не та женщина, которую он искал. И хочет уйти, убежать, исчезнуть.
Тогда начинается странный концерт. Дым в зале сползает, растворяется и среди легкого дрожания раскрываются отверстия с прогнившими зубами миллионов уст. Которые кричат, поют, шипят:
--
Это она. Она. Она.
И в такт этому странному концерту женщина делает один и тот же шаг, второй, начинает странные преломления, при которых суставы её голых костей трещат и воют, череп пьяно вращается на прогнивших шейных позвонках, ноги ломаются, при этом остатки плоти, гноя и мертвечины бешено болтаются на ней, пока она не делает третий шаг, одно неумелое движение и валится на землю, распадаясь на кучу костей с расцветшим по них мясом.
Уста завершают свой хор: - Это она. Она. Она.
Он вскрикивает и падает ниц. Дух тяжелой, отвратительной вони ударяет ему в лицо и душит его.
...Наутро он всё ещё лежал в задымленном зале "Дома опиума", в восточном квартале. Когда старый служитель дома вошел в зал , он озадаченно остановился перед кабинкой спящего. Никогда старый китаец не видел среди клиентов заведения более бледного и с выражением большей муки лица. Но вопреки своему страху, прежде чем известить о возможном несчастии, он не поленился исполнить один свой старый обычай. Наклонился над мертвенно-бледным клиентом и проверил его карманы. В одном из них оказалось портмоне с мелкими банкнотами, в другом - золотой медальон с портретом красивой женщины.
Но возле сердца его старый китаец не обнаружил никакой белой розы.