То что здесь было всегда
Не умрет ниеогда.
И во все тяжкие нет
Смысла бежать.
И пусть в подлодке
Тиной покрылась вода,
И субмариный желтой 
С окна не видать.

Зачем будильник звонил
В восемь утра,
Превав мой редкостный сон
Про обилиие трав.
И пусть во всю твердят,
Что подох рок-н-ролл,
Но кто сказал, что его
Я хотел оживлять.

Мне мое врмя звучит,
Как приговор, 
И пусть давно заржавел
Мой револьвер.
Я первый, кто подошел
И стрельнул в упор
В того, кто шляпу пусти
По ветру, как Том Вейтс.

Не рок-н-ролл я хотел
Тогда оживить,
А песни авторской 
Поебень победить.
Но быдло крикнуло мне:
"Братец, финал."
И на хуя я поэзии
Крылья поднял?

Когда обычный жлоб (сноб),
Соченив поебень,
Пытается мне твердить,
Что он поэт, 
С презрением смотрит он
На тебя и меня
(Я по ебалу хочу ему зарядить)

Он большего в своей жизни
Не заслужил,
Пусть катится со своей 
Писаниной к хуям,
А вот поэзия жизни 
Жива до сих пор,
И я по своему ей крылья поднял.

Зачем боролся со мной
Лесник-идиот
По лесу бегая, как 
Мудак от волков?
Ведь эта песня в мой третий
Альбом пойдет.
И наплевать мне, что быдлу
Не по нраву она.

Я не пойму до сих пор,
Чем быдло живет?
Когда играет и ложит 
Компрессор на клин,
Еще Сергей Табачников,
Сука, сказал, 
На клин компрессор ложат
Одни мудаки.

Вы в заблужденьи, что быдлу
По нраву душа.
Ни этим быдло сплошное
Вокруг здесь живет,
И пусть твердят идиоты 
Про менталитет.
Я вижу ваша идея 
По пизде, блять, пойдет!

Вы не бежать, - стоять обречены!
Ведь даже эта поэзия 
Быдлу не нужна.
А что же нужно быдлу?
Спросите вы.
А чтобы шло это быдло
Подальше к хуям!

Пусть время здесь не мчится,
А только ползет,
И в день сурка я вижу,
Второй дежавю,
Но что сказать я хочу:
Пошли вы все нахуй!
Туда и держите путь верный, друзья.

Железовский Илья