Дон Кихот в запое 

                            Клевцову Александру 

           I 

 Время за полночь. Впрочем, сойдёт любое. 
 Санчо, здравствуй, дружище, песчинка эпохи 
 Невозрождения! Шутки в сторону. 
 Сквозь окошко луны проникает без боя 
 в комнату свет. Так что, света поровну 
 там и тут. Если вкратце: дела мои плохи, 
 старина - я в запое. 

           II 

 Ну а ежели быть чересчур подробным, 
 слушай далее. Значит, сижу я на стуле, 
 в образе, мною намедни избранном, 
 то ли близком к печальному, то ли подобном 
 ступору. Быть постараюсь искренним, 
 и не больше того. Размышляю. А хули 
 ещё делать подлобным 

 половинкам фасолины, сон крадущим 
 у на стуле застывшего тела со взглядом 
 в хаос пространства с его неровностью? 
 Что касается тела, ему бы под душем 
 встать ледяным, дабы чистым полностью 
 на кровать с перепою упасть или рядом 
 с упомянутой. Душам 

 тяжелей, чем телам. Их нельзя под воду 
 сунуть с целью наивной отмыться от корки 
 полчища смертных грехов, со временем 
 данным телом свершённых. Почуяв свободу, 
 вскоре душа тяготиться бременем 
 начинает. Что тело окажется в морге, 
 узнаётся по ходу 

 ею действий. Когда ты, себе на горе, 
 выползаешь, брыкаясь, на свет неуклюже; 
 словом, торопишься вон из матери, - 
 то обычно волнуется мать, а не море 
 или плывущие морем катеры. 
 А на старости лет желтоватая лужа 
 под тобою, a'm sorry, 

 намекает на то, что тебе нет места 
 больше в мире живых. Дело в том, что сначала 
 тянет тебя в небеса, простёртые 
 над землёй. Позже - тянет к земле. Неизвестно 
 только, где лучше. О том четвёртые 
 сутки кряду и думаю. Аж укачало! 
 Суть материи - тесто. 

           III 

 Разум гложет тенденция (что за шутки!): 
 если раньше я лез прямо в гущу событий - 
 как отшептало теперь. Коль в памяти 
 покопаться, всплывёт до хрена: проститутки, 
 сотни друзей, куча свадеб, грамоты. 
 Мог бы так и тужить нынче всеми забытый 
 персонаж. Нет уж, дудки! 

 Данный принцип, я думаю, обоснован 
 лишь с учётом того, что написано выше 
 мною, блевавшим на оба тапочка. 
 Тем, кто в жизни своей наломал тонны брёвен. 
 В чьё тускло светит окошко лампочка 
 круглощёкой луны, накатив из-за крыши. 
 Кто допьётся, неровен 

 час, в тени доживая свой век бесславно. 
 Ноль по жизни, по роду занятий - географ 
 с массой морщинистой в "бедном йорике" 
 на сквозных позвонках, перегруженных явно, - 
 верю лишь в то, что плетут историки, 
 ни на йоту не веря ни в чёрта, ни в огров. 
 А в себя - и подавно. 

           IV 

 Санчо, скоро мне тридцать. Шершавый возраст. 
 Середина земного пути. Как во сне я 
 жил до сих пор. Кабы знать заранее 
 о развязке, берёг бы, поди, каждый волос. 
 Так напоролись мои старания 
 на старение. Благо нашлась Дульсинея. 
 Но пока ещё холост 

 я, обмылок, сидящий с лицом, небритым 
 трое суток, на стуле, скрипящем уныло. 
 Я, кто не видел в помине севера. 
 Это как космонавт, не слетавший к орбитам. 
 Я, чьи две почки пинали семеро, 
 чьим посредством себя моя мать хоронила, - 
 над разбитым корытом 

 бытия своего размышляю дерзко, 
 как о девочках смолоду, хлюпая глазом 
 сердцебиению в такт нетрезвому. 
 Не пойму, то ли слишком натянута леска, 
 то ли скольжу босиком по лезвию. 
 Жизнь, по сути, лишь миг, проносящийся разом. 
 Что-то вроде бурлеска. 

           V 

 Не взыщи, если рифма ни так, ни эдак 
 получилась. Привет твоей стройной супруге 
 вкупе с детьми, на тебя похожими, 
 как две капли воды! И запомни: ты предок. 
 Значит, в ответе. Дружить с прохожими 
 не советую. Лучше прочти на досуге 
 пару книг. Напоследок 

 заручусь пожеланьем в твой адрес, ибо, 
 Санчо, самое время. Желаю весомым 
 в рамках докучливой невесомости 
 оставаться до самых седин тебе, либо 
 лысины... Друг мой, какие новости? 
 Даже если не с первым отправишь знакомым - 
 и на этом спасибо. 

Январь 2010