Время близилось к полуночи, когда из Дома журналистов на опустевший и полутемный уже сентябрьский Невский вывалилась слегка покачивающаяся одинокая фигура в черном костюме нараспашку и с музыкальным инструментом в фуляре через плечо. Увидев троллейбус, неторопливо пересекающий Невский по Литейному проспекту, фигура тотчас сорвалась с места и припустилась бежать к остановке. И со словами "стой, гадина!" она-таки успела вскочить на заднюю площадку в самый момент закрывания дверей.
"Я в си-и-и-ний троллейбус сажу-у-сь на ходу, после-е-дний случа-а-йный..." - раздался наигранно-приблатненный баритон.
Напевая, он, не торопясь, поднялся на площадку, и, приняв устойчивое положение, правой рукой держась за поручень, а левой придерживая футляр с инструментом в вертикальном положении, стал довольно бесцеремонно разглядывать находящихся в салоне пассажиров явно посоловелыми глазами.
Ну, артист...- презрительно фыркнула пожилая бабка, сидевшая напротив у окна.
-Вот именно, бабушка, самый что ни на есть, настоящий артист! - торжественно заявил он, и, отпустив на время поручень и вытянув вверх указательный палец, добавил:
-Не актер, а артист.
На вид ему было лет сорок пять. Из под расстегнутой наполовину концертной сорочки с воротничком под бабочку выглядывало довольно загорелое тело. В общем-то, внешность его была самая заурядная, если не считать необычайно подвижные выразительные глаза, которые то загорались каким-то неестественным светом, то тотчас потухали, да остатки волос на голове, которые почему-то стояли дыбом.
-У вас там что, удостоверение? - нехотя протянула кондукторша, не поднимаясь со своего кресла. На что артист, сначала еще раз внимательно обведя взглядом салон, как бы кого-то высматривая, устремил на нее лукавый взор и довольно сально пропел:
-"Ночью нас никто не-е-е встре-е-е-тит..."
-Все равно показывать надо, - буркнула кондукторша и тотчас отвернулась.
-И откуда же вы, артист, такой веселый едете? - расплылась в добродушной улыбке полная пожилая женщина, сидевшая рядом с бабкой.
-Так... Концерт не концерт, а скорее, как теперь говорят, тусовка - презрительно бросил он и с сожалением добавил:
- Денег уже за настоящее искусство не платят, один банкет, да и тот не фонтан... - после чего он тряхнул головой и снова запел: -"Ох я трохи загу-у-лявся..."
-Вот именно, - укоризненно перебила женщина. - Жена-то на это что скажет?
-Ничего не скажет. Я теперь сам жена.
-Это как это?
-А вот так. Только не подумайте ничего такого... - лукаво прищурился он и презрительно повертел кистью руки. - Просто у друга моего жена явно свихнулась, и он у меня спасается.
-С вами свихнешься... - еще более укоризненно протянула женщина.
-Это почему это с нами? - артист тотчас устремил на нее пронизывающий взгляд: - Скорее с вами, мадам. Это вы, женщины, подменили общечеловеческие ценности своими эрогенными. Вокруг которых теперь приплясывает вся эта так называемая культура. Но ничего!-Он возвысил голос и снова поднял вверх указательный палец.-Первый гром уже прогремел! Вон как ваша любимая Америка, что вытворяет в Югославии! А эти нынешние марионетки, за которых вы голосуете, поджали хвосты и только гавкают: "Мы - Россия!.. Мы - Великая держава!.." Где она, держава?! Все... Приехали... Приплыли... А почему?.. Да потому что все идеалы, все представления о красоте у вас теперь американские. Ну, вот и полюбуйтесь...
В салоне все разом как-то притихли и насупились. Чувствовалось, что все с горечью переживают невеликодержавную политику Великой державы.
-А вы сами-то за кого голосовали? - робко прервала тишину женщина.
-Ни за кого. Я уже десять лет как не голосую.
-Это почему же?
-А потому что, когда десять лет тому назад все голосовали за сохранение Союза, я, тоже предвкушая радость перемен, был в числе пятнадцати процентов, которые голосовали против. Через год Союза не стало. Но только все пошло развиваться вовсе не так, как я предполагал. Поэтому я больше и не голосую... -неожиданно лицо его стало серьезным и грустным.
-Вот оттого, что такие как вы не голосуют, оттого и живем вот так, - заворчала бабка у окна.
-Такие как я, бабушка, - резко встрепенулся артист, устремив на нее испепеляющие глаза, - такие как я - вне государства и политики. Такие как я отстаивают общечеловеческие ценности. И это государству не мешало бы время от времени прислушиваться к тому, что говорят такие как я. А вот вам, бабушка, если вы у нас такая сторонница демократии, следовало бы для начала познакомиться со всеми соседями своего подъезда, с тем чтобы самого достойного из них выбрать предводителем подъезда. И чтобы он, этот предводитель, выполняя наказ избирателей, то есть вас, навел бы для начала в подъезде порядок. Чтобы не воровали чужих газет и не гадили на лестнице, к примеру. И вот когда бы вы в своем подъезде навели такой порядок, что другие подъезды последовали бы вашему примеру, вот тогда и можно было бы говорить о каких-то демократических преобразованиях. А то мы все мастера выбирать президентов. Как будто мы хоть что-то о них знаем.
-А что там знать, что там знать?.. - неожиданно сорвался с места худощавый дедок, сидевший также у окна, с противоположной стороны. - И так все ясно! Жидомасонский заговор! Вы что, не слыхали о таком? Ну тогда послушайте, - И, развернувшись в пол-оборота к аудитории, дедок заговорил медленно, чеканя каждое слово, как будто делал доклад с партийной трибуны:
-Существует мощная международная сионистская организация. Самая сильная организация в мире. В ее руках сосредоточены огромные финансовые средства. Цель и задача этой организации - подчинение всех стран интересам мирового сионизма.
-Предположим... - нетерпеливо перебил артист, явно раздраженный тем, что кто-то решил выступить вместо него.
-Не предположим, а так оно и есть на самом деле. - с еще большим воодушевлением продолжил дедок. - Имея в своих руках огромные финансовые средства, международная сионистская организация давно уже вынашивала планы захвата наших национальных богатств. Ну, сами посудите: у нас есть нефть, у нас есть лес, у нас - все полезные ископаемые. Так вот эта сионистская организация осуществила-таки, наконец, свои коварные замыслы.
-Каким образом? - еще более раздраженно буркнул артист.
-А вы такой наивный не догадываетесь...- дедок некоторое время смотрел на него снисходительно и презрительно, после чего нехотя, но в тоже время торжественно и с пафосом отчеканил: -Да они продали все, интересы страны, интересы народа...
-Нет, погодите... - лукаво сощуря глаза, снова перебил его артист. -Насколько я понимаю, они, то есть международная сионистская организация, на свои финансовые средства...
-Огромные финансовые средства, - поправил дедок.
-Хорошо. На огромные финансовые средства...- артист в упор посмотрел на деда и громко отчеканил: - купили интересы нашего народа. А народ, стало быть, им продал свои национальные интересы.
-Да вы вообще соображаете, что говорите?! - захлебываясь от благородного возмущения, заорал дедок. - Да как вы вообще смеете так говорить о нашем великом народе?!
-Да нет, это по-вашему так получается, - наивно пожал плечами артист. -А мне в таком случае интересно: почему это великий народ, имеющий к тому же несметные природные богатства, не поступил иначе - не сосредоточил в своих руках огромные финансовые средства и не скупил на них все их сионистские интересы.
-Так я же только что вам все объяснил, - весьма раздраженно снова пошел чеканить дедок: - это они продали народ. Продали всю Россию. Что вам не ясно? А, впрочем, постойте... Это вы специально меня запутываете... Ну-ка, ну-ка... - дедок буквально впился глазами в артиста. - Ну, точно!.. А я-то еще с ним разговариваю... - он обвел окружающих весьма выразительным взглядом. - Ну везде теперь они... Никуда от них не деться...
-Кто "они"? - еще более наивно переспросил артист.
-Нет, слыхали?! Он еще спрашивает. Они, они... И вы в том числе, - буквально пожирая его глазами, зашипел дедок. - Только не надо прикидываться, будто вы опять ничего не понимаете. Люди вашей национальности не такие дураки, какими вы пытаетесь их изобразить.
-Ах, вот оно что,- задумчиво протянул артист. - То есть вы хотите сказать, что я еврей?
-А то нет... Тоже мне артист... Не надо, не надо... Ну, скажите, к примеру, как вас зовут?
-Ах да... - расправляя плечи, вальяжным тоном протянул артист. - Я до сих не представился публике... Гитарист и композитор Арнольд Исаков! - торжественно объявил он и слегка наклонил голову.
-Вот именно... Исаков... Это вам не Иванов.
-Да будет вам известно, папаша, - артист презрительно посмотрел на националиста, - что Исаков, Абрамов и Ефимов куда более русские фамилии, чем, к примеру, Иванов. А потом, ну хоть бы и еврей... Один мой прапрадед по матери был-таки еврей - Григорий Яковлевич Фрумкель, да и тот, как только сколотил кой-какое состояние, крестился и женился на русской Марии Ивановне Кошкиной. Но вы-то, папаша, небось, и как хотя бы одного вашего прадеда звали, не знаете, а уж кем он был по национальности - и подавно.
Дедок тотчас сник и, отвернувшись назад к окну, сделал вид, что никакого разговора не было.
-Но вообще-то, - артист, явно довольный тем, что ему опять не мешают, снова обвел аудиторию победоносным взглядом посоловелых глаз, - еврейская тема... Весьма интересная в философском плане тема... И я и тут кое до чего додумался, до чего другие не доходили... Но вдруг он заметил, что и его уже толком не слушают, опустил голову и насупился.
"Вот так всегда..." - в опьяненном сознании его заворочалась давняя обида. Он припомнил, как выступал недавно в одной школе вместе с эстрадным певцом средней известности. Впервые в жизни ему представилась возможность "померяться силами" со своим идейным врагом, так сказать, один на один и в одинаковых условиях. Он со своей гитарой - в первом отделении, а тот со своими фонограммами - во втором.
Несмотря на то что Арнольд не обладал никакими вокальными данными, он-таки пел, виртуозно сопровождая себе на гитаре, песни Окуджавы, Визбора и Кима, чередуя все это с классическими гитарными произведениями. И делал он это настолько точно по смыслу, что даже нагнанные в обязательном порядке в актовый зал школьники, которым все это вообще было до лампочки, и которые всем своим поведением это нарочито выказывали, все же постепенно стихали и начинали слушать впервые, может быть, в жизни.
Но не успел он отвыступать и получаса, и несмотря на то, что хорошо уже проходил, администратор из кулисы подал ему знак, чтобы он заканчивал. Эстрадник же выйдя после него на сцену ровно полчаса не мог, как говорится, собрать костей. Однако не взирая на то, что его начисто никто не воспринимал, и зал галдел как хотел, он, с сальной улыбкой прохаживаясь по сцене в перерывах между приплясыванием под фонограмму, заискивающе благодарил всех за теплый прием. И проторчал таким образом на ней еще полчаса. А когда школьники устали шуметь и, видимо, с тем, чтобы он наконец закончил, стали ему нарочито аплодировать, он развернулся во всю мощь и проторчал еще полчаса. Естественно, что когда он закончил, раздались облегченные овации...
" А теперь вот и в жизни, как на сцене: стоит только тебе завоевать аудиторию, как какая-нибудь бездарь нагло вылезет и начнет тянуть одеяло на себя. Всем хочется нынче выступать, паразиты поганые..." Он слегка сжал кулаки и словно бык уставился в одну точку.
-Извините, а вы не могли бы нам рассказать? - неожиданно раздалось у него над головой.
Он поднял голову и увидел перед собой совсем молодую пару: высокую, экстравагантную, можно сказать, девушку в короткой юбке и еще более высокого молодого человека с большим, как у Сирано де Бержерака, носом с горбинкой.
-О чем? -удивленно спросил Арнольд, так как в силу алкогольного опьянения уже успел позабыть, о чем только что вещал.
- Ну об этих... как бы это сказать?.. О евреях, - весьма скромно и деликатно сказала девушка, что для Арнольда, который тотчас оценил ее внешность, было приятной неожиданностью.
-Видите ли: то что этот мужчина говорил, мы уже слыхали. А вот что вы думаете по этому поводу? - так же деликатно уточнил молодой человек.
-Ой, ребята, я бы с удовольствием, да мне уже пора выходить. -улыбнулся Арнольд.
-Вот и хорошо. Мы тоже сейчас выходим. Хотите пива?.. - предложил молодой человек, когда они спускались с подножки. - Не стесняйтесь. Вы какое больше любите?
-Да мне, право, уже...
-Ничего, ничего... Ты, как, будешь? - бросил он подруге, подходя к ларьку -Будьте любезны, три кружки...
Больше всего на свете Арнольд любил выступать перед молодежью. "Кто-то хоть должен сказать им правду, - думал он при этом, - теперь, когда все кругом врут". И поэтому такое внимание со стороны молодой пары его весьма тронуло. Он слегка отвел кружку с пивом в сторону, и лицо его озарилось вдохновением:
-Как сказал мой любимый поэт... - начал он, сперва поочередно заглянув в лица своих собеседников, а затем устремив взор куда-то вдаль - "Пусть пивнушка не лучший случай толковать о добре и зле, но видали мы это лучший в белых тапочках на столе". Итак... С чего бы начать?..
-Вы обещали рассказать нам о евреях, - нетерпеливо напомнила девушка.
-Ах, да... Ну тогда, ребята, должен вам привести еще одну цитату - немецкий философ Лихтенберг сказал: "Все зло в мире от ложных идей." Ну, я не точно цитирую, но по смыслу так... И вот сущность еврейского вопроса не в самих евреях, которые такие же, люди как и все остальные, а в их национальной идее, сформулированной еще три тыщи лет тому назад пророком Моисеем.
Он отхлебнул пива и тотчас продолжил:
-Кстати, о Моисее... Вся Европа и Америка поклоняются еврею, я имею в виду Иисуса Христа, а вот сами евреи - египтянину...
-А с чего вы так решили?
-Ну так... Вычитал в одной умной книге. Короче... Моисей был незаконным сыном фараона и отдан был посему в монастырь к жрецам. Там он проявил необыкновенный ум и способности и дослужился чуть ли не до первосвященника. И, значит, в этом сане он наблюдал за строительством очередной пирамиды, где, сами понимаете, было много рабов, в том числе и евреев. Это в школе вас учат: "жрецы вместе с фараонами угнетали рабов", а на самом деле фараоны таки угнетали, а жрецы присматривали, чтобы они не так уж сильно угнетали, то есть осуществляли кое-какую социальную защиту...
-Это что, все в той же книге написано?
-Да. Шюре, - "Великие посвященные". Так вот... - он еще раз отхлебнул пива - Моисею, значит, очень нравились рабы-евреи именно тем, что они никак не мирились с рабством и при первой возможности бежали. Вообще-то вы не поверите: евреи там описываются... Ну ничего общего с современными представлениями - дикий кочевой народ... И вообще правильней их называть иудеями. Так вот, наблюдая их характер, он и задумал из них сделать избранный народ, в сознании которого не будет рабства. А он был умный и уже тогда понимал, что не угнетатели порождают рабство, а сами рабы...
На сей раз Арнольд сделал глубокомысленную паузу, и как следует приложился к пиву.
- Ну, водил, он их, значит, по пустыне, после того как устроил им побег, ровно сорок лет, как гласит предание, а они как были рабами, так ими и остались, только угнетателей выдвинули, так сказать, из своей среды... Но идея избранности народа им очень понравилась. И когда уже Моисей, видя что в результате получилось, сам хотел от нее отказаться и показать им новые скрижали, в коих бы значилось, что избранной может быть все же только отдельно взятая личность, они его со всеми почестями посадили под домашний арест, ну примерно, как Ленина в Горках, когда тот тоже решил-таки приостановить строительство коммунизма в отдельно взятой стране... Вообще между этими личностями есть что-то общее, только масштаб разный... Ну, короче, Моисей этого не выдержал и скончался, а идея избранности народа восторжествовала и стала приносить бедному народу большие неприятности... Вот обратите внимание: национализм бывает разный - немецкий, русский, польский... Но в любом случае у всех у них виноваты почему-то одни жиды... А почему? Да потому что это они как бы их надоумили что какая-то нация может быть избранной, самим-то может и не догадаться бы, когда бы идеи такой не было... Ну, а про коммунизм вы теперь и без меня знаете... Во что обошлась уже другому народу и эта идея...
Арнольд присосался к пиву и допил кружку до конца. После чего слегка наклонился и, пристально всматриваясь в глаза собеседников, назидательно отчеканил:
- Потому что нет такой идеи, ребята, даже самой прекрасной, которая могла бы стоять в основе государственной политики. И вся история тому яркий пример. Идеи, ребята, ни в коем случае не имеют права становиться идеологией, обязательной для всех. Потому что идеология... хоть те коммунизма, хоть те нацизма, хоть те самого христианства, с его средневековой инквизицией, - это благодатная почва для власти подонков... Идеи, ребята, призваны только, воздействуя на эмоциональную сферу, воспитывать каждую конкретную личность, в меру природной ее к тому расположенности.
Он резко выпрямился и улыбнулся, давая понять, что тема исчерпана. "Пора домой, - подумал он - И так уже, кажется, нагрузил выше крыши..."
-Хотите еще пива?.. - как-то задумчиво протянул молодой человек напряженно переваривая, полученную информацию.
-Нет, нет, что вы... Ни в коем случае.
-Тогда давайте я отнесу кружки. А вы если можно не уходите, хотелось бы еще кое-что узнать, вы так интересно рассказываете. Лена, пока спроси, что ты хотела...
"Это надо же, насколько серьезный случай представился...- подумал Арнольд - А я как назло пьян как свинья, мысль медленно ворочается..."
-Вы там что-то про Америку говорили... - несколько осторожно начала девушка.
-Про Америку?.. - он весь сжался внутри от напряжения, мучительно припоминая, что он говорил и что ему в таком случае следует сказать, чтобы не повториться. - Значит, про Америку...- еще раз медленно протянул он, и вдруг резко встрепенулся и слегка выкрикнул: - Во!.. Фильм такой есть - "Серые волки". Не смотрели случайно?
-А про что там? - подоспел молодой человек
-Про то, как Хрущева снимали. Быков в главной роли...
-Что-то не припомню, а ты не смотрела? - обратился он к подруге.
-Ну, ничего, - успокоил их Арнольд. - В общем, там есть такая сцена: достает, значит, Хрущев полбанки из-под кровати и говорит сыну: "Понимаешь, - говорит, - Сережа, я только что сейчас из Швеции, так вот, у них там социализм, а у нас, - говорит, - не социализм, а дерьмо... Мы, - говорит, - значит, его здесь строим, а он там у них сам собой построился"... И, в общем-то, так ведь оно и есть на самом деле...- он выразительно посмотрел на каждого собеседника, после чего продолжил: - Так вот, ребята, - Гитлер хотел построить великую Германию. И все мы знаем что из этого получилось. А вот зато великая Америка построилась сама собой... А что?.. - он широко раскрыл глаза и еще более выразительно посверлил ими по лицам собеседников - Если мы внимательно проанализируем все устройство, то это как раз и будет то, о чем мечтал Гитлер. Так сказать, раса господ. Вон какими они во всех фильмах себя показывают этакими благодетелями человечества... Как же - Америка превыше всего! Интересы нации возведены в ранг святыни. А зато общечеловеческие святыни низведены до уровня балагана. Геббельсу и не снилась такая индустрия по духовному оболваниванию масс... А какой порядок! Не хуже немецкого орднунга. Всему свое место. Патриотизм и единство нации... А коренное население в зоопарке... А вы что думаете, Гитлер мечтал о кровавых злодеяниях?.. Он именно об этом мечтал. Да вот на евреях-то и споткнулся... Дай он им третье, ну, или хотя бы четвертое место в иерархии наций, и вполне нацистская модель могла бы победить. А тут, наоборот, скорее, еврейская победила...
-Так выходит тот мужчина был прав, который говорил о еврейском заговоре? Ну, если учесть все последние события...- порывисто начал молодой человек.
-Нет, погодите, вы меня не путайте...- Арнольд снова мучительно напрягся, соображая: что из сказанного им могло навести его на подобную аналогию - Извините, ребята, но все, что я говорю, касается исключительно идей...- как бы нащупывая мысль начал он - И то, как безмозглые массы расплачиваются за чисто эмоциональную приверженность идеологии, а то и вовсе даже не имея о ней никакого представления. А товарищ, насколько я понимаю, обвиняет не авторов идеологии, а именно эту массу...
-А вообще заговор существует? Или это...
-Бесспорно, существует - на сей раз уверенно оборвал его Арнольд. - Только не заговор, а сговор и чисто экономическая стратегия, не имеющая никакой идеологической подоплеки. А это, знаете, нам только наша русская религиозность все не дает покоя...
-А вы сами как, в Бога верите?
-Я не верю, я знаю, что он есть.
- А в церковь ходите?
-Нет, еще чего...
-А почему?
-А потому что не верю, что священнослужитель знает о Боге больше чем я. Он должен мне это доказать. А он в нашей православной церкви даже не ставит перед собой такой задачи.
-А в какую-нибудь другую? Сейчас ведь много всяких...
-Нет, тем более... Все это в лучшем случае - ликбез. И вообще у меня на этот счет свое особое мнение...
-И в чем это, интересно, оно выражается? - неожиданно оживилась прекрасная половина.
-Ну как вам сказать?.. Моя религия - это профессиональное европейское искусство на уровне великих классиков. Которое, кстати, и появилось именно тогда, когда христианство в Европе из подвижничества и великомученичества переродилось уже в идеологический придаток государственных бюрократий. И вообще, ребята, я сейчас вам скажу самую большую крамолу... Христианство - это не наша религия изначально... По природе своей...
Неожиданно лицо его сделалось каким-то наивным и просветленным, и он заговорил как-то мягко и ненавязчиво, как будто сам удивлялся тому, что открывал:
-Понимаете, ребята, природа высших сфер... Она, как бы вам это сказать... географична, как и вся живая природа вообще. Никаких точных границ, конечно, нет, так же как между степью и лесостепью... Но разница все же имеется. И природа эта... она все равно прорастает самым невероятным образом через все инородные наслоения. Ну что такое христианская церковь по сути своей?.. Это же театр... В хорошем смысле этого слова. Театр, в котором любая служба имеет форму, так скажем, сценического действия с достаточным количеством действующих лиц... А также внешним оформлением и музыкой. Откуда все это?.. Само по себе Писание на это никак вроде бы не могло натолкнуть. Не говоря уже о том, что Писание кроме всего прочего - поэзия... Там черным по белому написано: стих номер такой-то... Но ведь мы как угодно его воспринимаем, только не как поэзию... Ну, можно конечно сослаться на перевод... Хотя вот гекзаметры Гомера мы и в переводе воспринимаем как поэзию, а они были написаны задолго до Писания... А это обилие святых...С одной стороны, все они как бы конкретные подвижники, а с другой - наделены в то же время сверхъестественной силой, доступной одному Богу... Не напоминает ли вам все это древнегреческих героев-полубогов?.. Короче, - лицо его снова сделалось прежним, а в голосе появилась некоторая снисходительная усталость, - хотим мы того или не хотим, но у нас, европейцев, все, что связано с выражением мыслей и чувств, а также восприятием этого выражения, то есть собственно наш язык, в самом широком его смысле, все это имеет корни не на Ближнем Востоке - родине Моисея, Христа и Мохаммеда, а в древней Греции - родине Сократа, Платона, Эзопа... Родине театра, музыки, живописи и всего того, что лежит в основе нашего великого европейского искусства, которое, начиная, пожалуй, с эпохи Возрождения и до недавних времен, и было нашей подлинной религией.
-А сейчас?.. - неуверенно спросила молодая особа с какой-то тревогой и грустью в голосе.
Арнольд уловил выражение ее лица и почувствовал насколько молодости хочется верить, что сейчас может быть только лучше, чем было. Но он тут же представил себе то, и какое искусство владеет нынче ее чувствами, и отчаянная неприязнь перемешалось в его душе с тоскливой жалостью.
-Сейчас, - он внимательно посмотрел на нее, - сейчас в предмете отсутствует именно та сущность, ради которой он создавался, - сказал он глухо, и в глазах его появилось негодование.
-Вы имеете в виду новое современное искусство или вообще?..
-Видите ли, я плохо представляю ваши познания в этой области, и что для вас новое, а что вообще... - продолжил он так же глухо. - Поэтому скажу только, что, к сожалению, нынче наметилась тенденция и в классике интерпретировать и воспринимать все в отрыве от философии, заложенной в ней. А уж про то, что вы называете новым, я и вовсе помолчу. Это вообще не искусство, даже с позиций формы...
-А какая философия, по-вашему, заложена в классике?
-А все та же вечная философия... так сказать познания добра и зла... - он снова оживился, и глаза его засветились. - И более того, - он к тому же еще и поднял вверх указательный палец - отстаивание, так сказать, принципов добра... Это самый большой идиотизм - думать что добро может победить зло теми же средствами... Оно может победить только на уровне эмоционального воздействия... Что собственно и являлось всегда предметом искусства. - он опустил палец и положил обе руки на, стоящий в вертикальном положении футляр с гитарой. - Ну ладно, ребята, я чувствую, что порядком уже вас утомил... А в общем, рад был познакомиться.
-Нет, нет, что вы... Наоборот, нам было очень интересно. А, простите, как вас по отчеству? - снова взял бразды правления молодой человек.
-Арнольд Петрович, хотя, в общем, не обязательно...
-Арнольд Петрович, а это у вас что, гитара?
-Да, классическая.
-А вы на ней что в основном исполняете?
-Ой, много чего. И классику и свои наработки...
-А где вас можно послушать?
-Ой, ребята, к сожалению в ближайшее время... впрочем, если вас действительно интересует - запишите телефон, и ради бога не стесняйтесь.
-Лена, запиши... Значит, ее Леной зовут, а меня - Юра.
-А, очень приятно...Вообще-то я с удовольствием продолжил бы разговор, так сказать, на трезвую голову.
-А вот так, чтобы на концерт нас куда-нибудь пригласить?..
-Ребята... Не сыпьте соль на рану... - он, как бы виновато, потупил голову - Двадцать лет подряд проработал на сцене, всю страну объездил. А теперь вот выброшен за борт, то ли временем, то ли своим характером... - Но вдруг он резко устремил взор куда-то вдаль и сказал как бы и не им, а всему остальному миру отчаянно и гордо: -Одно только могу сказать в свое оправдание. Что в отличие от всех этих нынешних выдающихся деятелей, умеющих только красиво повторять то, что было и до них, я, может быть, и не столь талантлив в чем-то... но зато я хорошо знаю ту суть, ради которой создавался предмет, и хотя бы ставлю перед собой задачу доказать ее, как это делали классики.
И тотчас после этого он вскинул привычным движением футляр с гитарой на левое плечо, и попрощавшись еще раз, направился к дому.
"Не позвонят, - подумал он, - постесняются. Сколько уже таких случаев было... Вот, если бы действительно концерт где-то маячил..." - и снова жгучая обида подступила ему к горлу. Одновременно с этим адреналин, который в процессе выступления всегда обильно выделялся у него в крови, стал падать, а алкоголь, наоборот, брать свое.
"Нет, а с другой стороны...- как бы продолжая разговор с невидимым оппонентом, подумал он, - ну кто из этих новых... да вообще из всех этих... которые наделены нынче полномочиями нравоучать молодежь... которые захватили, так сказать, все трибуны... которые лезут везде во все дыры... Ну кто из них способен вот так... с бухты барахты... из положения стоя... заинтересовать эту самую молодежь... Да не заигрыванием, как они... А чуть ли не час говорить им о самых высоких материях... А!?."
"Так почему я так живу?.. Эй Ты, там, на небеси!.. Почему я так живу?!. Я что, не правду о Тебе говорю?.. Или Тебе милее то, что о Тебе врут все эти фарисеи?.. Нет, я, конечно, весьма тронут Твоей заботой обо мне... Вот, Владимира Евгеньевича ко мне приставил... Я ему обед подаю, посуду за ним мою... А он меня содержит... Содержит, надо сказать, неплохо... Другие-то в моем положении газетами торгуют, бутылки собирают... А я вот сыт, пьян и нос в табаке... Премного Вами благодарны!.. А дальше-то что!?. И как это дальше будет развиваться Ваша божественная фантазия в отношении меня?.."
"Фу ты черт... Меня вдруг качнуло в сторону... К чему бы это?.. - он остановился и приподняв голову, как бы посмотрел на небо. - Не поминай, мол - де, Господа всуе?.. Ну конечно... Мы и наказать можем ... Наложить эпитимью... Вся жизнь и так - одна сплошная эпитимья... А вот нет, Господи, что бы так это щедрой рукой, да и наградить сполна... А то Мы все чего-то жмемся..."
Он подкинул футляр повыше на плечо, и зашагал дальше - "Чертово пиво... И зачем я его пил?.. Вот уж воистину говорят в народе:"Пиво на вино - мужик в говно"... Такого, чтобы меня заносило, еще ни разу не было... Надо собраться и идти прямо..."
"Нет, а вообще, я что, похож на алкоголика?.. - снова заговорил он сам с собой - Да я до тридцати лет вообще в рот не брал...С тридцати до сорока - так это, по праздникам...А уж вот как начался весь этот маразм, так пошло - поехало... А отчего пью?.. Оттого что на хрен никому не нужен. Да будь у меня завтра концерт и послезавтра концерт... И чтобы уровень ни-ни опустить... Так не то что пить, курить бы бросил... А тут... Это что же значит... Что и меня не минует чаша сия?.."
Он снова искоса посмотрел на небо.
"И зачем я так нажрался?.. - он снова поправил футляр на плече. - А, все из-за баб... Алиска ну до чего сексапильная стерва... Зараза, взяла и зачем-то с мужем пришла... Тогда я к этим... А они, дуры, тоже чего-то не поняли... А этот-то кинулся ко мне лобызаться: "Арноша, дорогой, ты где пропадаешь?! Сколько лет, сколько зим..." Вот, убей бог, не припомню: где и когда с ним встречался... Валька хорошо сохранилась... А ей ведь уже сколько?.. Бурундук, гад, так меня подколол... Но остроумно, черт побери, ничего не скажешь..."
Он припомнил вечер в Доме журналистов, и то, как тепло его встретили все те, с кем прошла его артистическая молодость, и явно повеселел.
"А вот и моя улица... "Раз возвраща-а-юсь домой я-я к себе-е. У-у-лица пья-а-ною ка-а-жется мне... Раз возвраща-а-юсь..." Черт побери! Всю жизнь стеснялся петь из-за своей картавости... все искал себе партнеров... нашел на свою голову... сладкую парочку... барана да ярочку... Они на моей шее себе имена сделали, а я только все потерял с ними... Дурак... С самого начала надо было петь самому... Нормально, оказывается, все проходит... Потому что я, в отличие от них, хоть знаю, о чем пою...
"Левая-я, правая-я где сторона-а-а? Улица улица ты, брат пьяна. Ты, брат пья-а-а-а-на..."
Ну, вот и парадная... Открываем... Я - да не дойду до дома!.. Да я как угодно нажрусь, а домой дорогу всегда найду. Так. Вызываем лифт..."
Тотчас у дверей лифта рядом с ним появился какой-то парень, невысокого роста и белобрысый, как ему показалось. "И чего это они в такой час не спят, - подумал Арнольд, - За девками, небось, бегают. Ну, мало ли кому ехать надо. Заходим однако первыми, по старшинству..."
Неожиданно парень резким движением оттолкнул его от дверей лифта...
-Ты чего, па... - удивился Арнольд. Но не успел он это сказать, как удар в челюсть откинул его к противоположной от лифта стене, а в дверь с улицы, поспешно озираясь по сторонам, влетел второй такого же роста, но брюнет со смуглым лицом.
"Это налет.. - наконец сообразил Арнольд. - Вот и на Митю Ионова также напали года три тому назад. Надо обороняться..."
Но не успел он даже поднять свободную правую руку, как они стали молотить его в четыре руки и мигом повалили на лестницу. Падая Арнольд машинально еще придерживал левой рукой гитару, чтобы та не ударилась о бетон. Но оказавшись почти уже в горизонтальном положении, стал осознавать, что его положение куда более опасно, чем его инструмента. Тот все-таки в футляре.
"Надо драться насмерть, по Станиславскому, в предлагаемых обстоятельствах, - решил он. - Забыть, что левая рука у меня под ремнем, она сама высвободится". И, подобрав под себя ноги, он что есть силы двинул ими по голове зазевавшегося брюнета. Тот отлетел к мусоропроводу. Но вскочить одновременно с этим на ноги, как он планировал то "по Станиславскому", ему конечно же не удалось...
Налетчики стали молотить его с удвоенной энергией, так что на мгновение он даже потерял сознание. А когда очнулся, то увидел, что брюнет, сидя верхом на его ногах, двумя руками прижал его правую руку к лестнице, а белобрысый также прижав коленями его левую руку, шарил по его карманам.
"Ну, слава Богу, - подумал он, - самое неприятное позади. Сейчас они ничего не найдут и уберутся восвояси. Нет худа без добра. Будь у меня хоть что-то, так потом так обидно бы было... А тут им, пожалуй, даже обиднее будет. Так старались..."
Движения, шарящего по карманам, были на редкость мягкими и ласкающими. Как будто змея осторожно ползала по его телу. Это настолько его успокоило, что он даже сказал чуть ли не дружелюбно:
-Ладно, не старайся. Ничего там нет.
Тем не менее белобрысый внимательно ощупал еще два кармана и закончив обыск, одновременно со вставанием быстро схватил за ремень лежащий рядом футляр с гитарой, и тотчас оба они, как две летучие мыши, бесшумно вылетели на улицу.
-Вот это уже вы напрасно... - злобно прошипел Арнольд, и запоздалое бешенство овладело всем его существом...
Вообще-то всю жизнь добродушие было его изначальным естественным состоянием, и его надо было очень сильно задеть, чтобы в нем проснулась хотя бы обида. И когда он сталкивался с чьей-то агрессией, направленной на него, то поначалу долго и мучительно соображал: почему, зачем, за что?.. Сам он тоже никогда не дрался за свое счастье, и если, ухаживая за женщиной, вдруг натыкался на соперника, который, как всегда в таких случаях, иносказательно напрашивался на выяснение отношений, он делал вид, что ничего не понимает, и вообще ничего не произошло. А про себя думал: "Да пошла ты... Если тебе этот кобель дороже".
Но все это было до тех пор, пока дело не касалось его гитары. Но если кто-то вдруг смел пренебрежительно стукнуть или швырнуть его инструмент, он сразу же превращался именно в того самого кобеля, который лез в драку, не задумываясь о силах противника и целесообразности предприятия.
Вот и сейчас он поспешно поднялся на ноги, настолько, насколько позволяло ему это его состояние, и с криком "Убью!" выбежал на улицу.
Но сколько он ни бегал по разным направлениям, сколько ни гадал: в какую из соседних парадных они могли скрыться, сколько не всматривался в сентябрьский полумрак, все было бесполезно. Налетчиков простыл и след. Разбитый и подавленный, он вошел в лифт и поднялся к себе наверх.
-Ну, ты где там ходишь? Инка уже два раза звонила. На эти выходные, сказала, приехать не сможет, постарается на следующие. Постой, что у тебя с лицом? - Владимир Евгеньевич стал обеспокоено разглядывать его физиономию - Сам упал или тебя упали?
-Да это что...- подавленно процедил Арнольд - Гитару у меня хапнули, сволочи.
-Погоди, погоди... Кто хапнул?
-Да тут в подъезде налетели двое. И зачем им концертный инструмент?..
-Позвони в милицию. Может чего и помогут. Хотя вот у Мити Ионова все забрали: и инструменты, и костюмы, так до сих пор ничего не нашли. Сколько лет уже прошло. Но, кто знает, может тебе повезет. А я тут пока на кухне буду готовить. Ждал, ждал тебя, решил сам...
-Это как, ноль два, что ли?.. Але... Милиция?.. Видите ли, на меня только что совершили нападение в подъезде, так сказать, собственного дома. Ну, избили немного, но это не главное. Главное, что у меня отобрали концертный инструмент, который представляет большую ценность. Я вообще-то артист, профессионал... Але...
-Ну, что сказали?
-Ничего, трубку повесили.
-Звони еще. А впрочем, ступай лучше в отделение. Дорогу перейдешь и там налево, ну спросишь в случае чего...
В отделении царила на удивление спокойная умиротворенная обстановка. Приемная была пуста, тишина и полумрак. И только дежурный в свете настольной лампы ворошил какие-то бумаги и что-то в них записывал.
-Простите, можно?.. - ненавязчиво начал Арнольд, прекрасно понимая в каком состоянии, и где он находится.
-Минуточку. Видите я занят? - резко оборвал его дежурный и Арнольд тотчас замолчал и принял непринужденную позу. Он умел, когда это было надо, держать паузу.
-Ну, что там ... - уже вполне дружелюбно, видимо оценив его выдержку, наконец начал дежурный, нехотя отрываясь от бумаг - Так... И кто это вас?
-Да вот только что в подъезде двое неизвестных...
-Так... Давайте мне по порядку: вашу фамилию, имя, отчество, домашний адрес, когда на вас напали, при каких обстоятельствах, что похитили...
В отделение неожиданно ввалилась целая гурьба сотрудников, громко гремя амуницией.
-Это кто тут у нас? - сурово прогремел внушительного вида старлей, внимательно разглядывая Арнольда. - Да никак еще в нетрезвом состоянии?! Ты давай там быстрее решай, куда нам его определить, а то нам еще по двум адресам надо.
-Да ладно, это потерпевший, - умиротворяюще пояснил дежурный.
-Потерпевший? А почему в нетрезвом состоянии? - ничуть не успокоившись, снова прогремел старлей.
-Ну, понимаете, после концерта - банкет... Все, в общем, шло как по нотам, и вдруг... - стараясь быть приветливо-непринужденным, начал Арнольд.
-Ладно, вам в таком состоянии следовало бы помолчать, - оборвал его старлей - Ступайте домой, проспитесь, а завтра с утра приходите...
Возвращаясь домой, Арнольд бросил тоскливый взгляд на место происшествия. Он почему-то так надеялся, что налетчики, не найдя в футляре денег, подкинут ему его гитару, на всякий случай, чтобы не связываться... Но в подъезде, кроме разбросанных тут и там рекламных листовок да дебильных надписей на стенах, ничего не было. "Скоты... - отчаянно подумал он. - Ну зачем им концертный инструмент?.."
***
Вечно одержимый своими идеями, надеждами, перспективами на будущее, в постоянной работе над собой, Арнольд всю жизнь жил в каком-то ином мире своих идеалов, а внешний мир как-то толком не замечал, а если даже и замечал, то не придавал этому особого значения. Нельзя сказать чтобы жизнь его была поэтому безоблачной и счастливой. Скорее наоборот, его душу постоянно терзали сомнения и переживания, доходящие порой до полного отчаяния. Но все они так или иначе вращались исключительно вокруг этих самых идей, перспектив и надежд.
Под стать этому и внешний мир хоть и не баловал его особо, но в общем-то ничем и не обижал. Судьба, с поразительной щепетильностью, оберегала его довольно взбалмошную натуру от каких-либо серьезных внешних потрясений. Несмотря на то что он подчас вел себя на людях нагло и вызывающе, он ни разу не то что не был избит, а никто даже словом его всерьез не унизил. В большинстве случаев над ним просто посмеивались, а уж когда он и вовсе был на грани истерики, то хмурились и говорили: "Ну, хватит уже. Замолчите, пожалуйста."
Более того, всю жизнь он думал, что хотел, и говорил, что думал, а также обожал политические анекдоты, которые при каждом удобном случае норовил рассказать в те времена, когда, мягко говоря, это не поощрялось. Но если другие зачастую уезжали за это на сто первый километр, то ему всякий раз случайно оказавшийся рядом осведомитель сам же и затыкал рот словами: "Вам об этом не следует говорить" или "Здесь не место рассказывать анекдоты". А если до него вдруг не доходило предупреждение, то осведомитель делал все что только можно, только бы его заткнуть, подчас рискуя при этом быть разоблаченным.
Несмотря на то, что он был первым ребенком у матери-инвалида, истощенного к тому же ленинградской блокадой, и от роду не имел и двух килограммов веса, он почему-то на протяжении последующей жизни умудрялся сохранять вполне приличное здоровье, ни в малой мере о нем не заботясь. Не перенес никаких тяжелых заболеваний, не говоря уже о травматизме. И самой большой в этом плане для него трагедией было сломать ноготь на правой руке, поскольку из-за этого он не мог некоторое время должным образом играть на гитаре.
А если уж говорить о преступности, то ее он видел только в кино, каждый раз при этом удивляясь и возмущаясь, почему это авторы из года в год отдают ей все больше и больше предпочтения, создавая свои сюжеты, когда так много вокруг куда более важных и актуальных тем.
Но все это было до одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, начиная с которого так называемая свобода в стране из чисто говорильной эйфории стала перерастать в нечто реальное. И это реальное не то что не соответствовало его мечтам и идеалам, а прямо-таки и вовсе противоречило всем его представлениям о здравом смысле. Так что не замечать его он был уже не в состоянии.
Однажды, выступая с концертом в одном Доме культуры, он обратил внимание на небольшую группу людей, которые сидели кучкой за столом позади кресел с публикой и все время о чем-то тихо и напряженно спорили, стараясь не мешать концерту, но в тоже время, естественно, мешая.
Раздосадованный Арнольд не удержался и спросил у них после концерта, почему они не слушали и что им в нем так не понравилось. "Ой, вы нас, пожалуйста, извините, - сказал ему абсолютно невзрачного вида мужичонка. - У нас просто нет другого помещения, и нам, честно говоря, было не до концерта, поскольку мы тут... - глаза мужичонки наполнились вдруг каким-то безумием - Такими миллионами ворочали!.."
"Странно, - подумал Арнольд, - Откуда у них миллионы, если у них нет даже своего помещения".
Вскоре после этого ему неожиданно позвонил его давний однокашник по, некий Шура Боровчук. Арнольд помнил его, как довольно заурядного студента, который хоть и остался на кафедре, но так ничем себя впоследствии и не проявил.
-Понимаешь, Арнольд, я тут решил выставить свою кандидатуру в депутаты по Василеостровскому району и вот хочу с тобой посоветоваться: ты там в разных кругах вращаешься, может подскажешь, с чего начать?
-А с чего это, Шура, ты решил, что тебе непременно надо в депутаты? - удивился Арнольд.
-Ну как? Я программу придумал, расселения коммуналок,- ответил тот.
-И как же это ты, Шура, собираешься их расселять? - искренне заинтересовался Арнольд, поскольку сам тогда жил в коммуналке.
-Ну этого я пока не знаю - небрежно бросил тот - Главное сама идея.
"Ну-ну, - подумал Арнольд - Мечтать не вредно..."
Какого же было его удивление, когда буквально через неделю у него на кухне появился еще один кандидат - некто Карманников, который стал громко агитировать, голосовать за него, поскольку только он якобы способен в кратчайшие сроки расселить все коммуналки.
-Извините - не выдержал Арнольд - Вот мы все тут живем в коммуналке. Но у меня, например, на одного - двадцать восемь метров полезной площади, чуть поменьше - у моей бывшей жены и детей, на каждого, а у соседки слева и того больше. А я знаю, что тысячи людей в городе имеют по пять метров на лицо, и десятки лет стоят в очереди. Так вы как, в кратчайшие сроки: у нас отберете и им отдадите или у них все соскребете, а нам еще больше дадите?
Долго кандидат в депутаты не мог вымолвить ни слова, а потом, поинтересовавшись, где в доме есть еще коммуналки, быстро убрался прочь. А спустя год Арнольд узнал, что есть такой депутат Карманников и имеет даже свою команду...
С вытаращенными от удивления глазами смотрел Арнольд новое свободное телевидение, где, в перерывах между бесконечной рекламой водки и табака, а также порнографией всех мастей, эти новоявленные депутаты лупили друг друга по рожам.
Тем не менее он все же верил в построение нового общества. И когда получил свой ваучер, то тотчас стал интересоваться, как и куда его можно употребить, до глубины души возмущаясь ничтожностью, выделенной каждому честному гражданину, части бывшей всенародной собственности.
Но когда в результате каких-то там рыночных реформ, стоимость этого ваучера тут же опустилась до стоимости телеги навоза, которую за него купила предприимчивая соседка по даче, удивлению его не было предела: "Узурпатор царь, освободив крестьян в прошлом веке, и то выделил каждому землю, с которой тот хоть как-то, но мог себя прокормить. А вся интеллигенция тогда возмущалась ничтожностью этих наделов. Теперь же эти нынешние, называющие себя демократами, лишь по телеге говна выделили, но никто почему-то не возмущается."
Про путч он услыхал в своей глухой деревне, где находился в отпуске, от соседей, которые тотчас разделились на сторонников и противников. Он же, насмотревшись уже на первые шаги так называемой свободы, не испытывая никаких симпатий ни к тем ни к другим, про себя подумал: "Ну, все ясно: "Недолго музыка играла, недолго фраер банковал". Тем не менее, возвратившись в город, он узнал, что путч не прошел, и так называемая свобода продолжила свое победоносное шествие.
В коммунальную квартиру на площади Искусств, три комнаты в которой на втором этаже с видом на площадь принадлежали ему и его бывшей жене с детьми и которые достались им в наследство от его бабушки с дедушкой, зачастили так называемые "новые русские" с предложениями обмена.
Один из них, некто Владик, везя на своем мерседесе Арнольда показывать очередную квартиру, поведал ему, как он поднялся, взяв три года тому назад в обыкновенной сберкассе десять тысяч рублей под честное слово построить новое общество и купив на них магазин на Конюшенной площади.
При этом Владик, который за три года коммерческой деятельности в этом магазине уже успел приобрести себе несколько квартир и машин, на чем свет стоит ругал правительство и его законы за то, что не может приватизировать подводную лодку, на которой он до этого служил всего только старлеем, и поставить ее в устье Невы, с тем чтобы каждый прохожий платил ему за право жить.
Арнольд слушал все это, и остатки волос на его голове начинали становиться дыбом. Он никак не мог понять, как это можно было взять в сберкассе ссуду под честное слово... Но в то же время приходилось верить Владику, поскольку тот, имея уже несколько квартир и будучи женатым, умудрился также прописаться в государственную комнату его соседки, и на его имя приходили избирательные открытки.
Еще во времена развитого социализма на почве роковой любви, когда все идеи, перспективы и надежды, которыми жил Арнольд, воплотились в его сознании в одной певице, которая была очень хороша собой и расточала к тому же комплименты его таланту он-таки развелся с женой, зачем-то настоявшей на этом по своему категорическому женскому недомыслию.
Несколько лет он прожил бобылем, познавая на своей шкуре все прелести проживания в одной квартире с бывшей женой, и наконец сошелся с одной очень милой женщиной. По профессии она была бухгалтером и в это время как раз осваивала предпринимательскую деятельность.
Сердце Арнольда сжималось от сострадания, когда к ней приезжал ее начальник, один из тех, кто пытался делать бизнес чистыми руками, и когда та ему объясняла, подсчитав дебет и кредит, что они опять ничего не заработали, поскольку вышло такое-то постановление и этакое, по которым им необходимо еще выплатить такой-то налог и этакий.
Однажды он зашел вместе с ней в только что открывшийся, коммерческий банк на Невском. Пока та ходила по своим делам, он, от нечего делать, стал читать информацию на доске объявлений:
"Условия открытия счета в банке... Открытие счета, тире десять тысяч... Вклад до пятидесяти тысяч, тире двадцать тысяч... От пятидесяти до ста... Тире, тридцать тысяч..."
-Вера, что это значит? - с вытаращенными от удивления глазами спросил он, когда та вернулась.
-Это значит, что открыть счет стоит десять тысяч. - почему-то абсолютно спокойно пояснила она.
-Нет, погоди, - не мог успокоиться Арнольд. - Если я открываю счет в банке, то мне должны платить проценты, а не я...
-Ну это в развитых странах со сложившейся банковской системой, а мы все только начинаем, у банка нет еще должного актива, - отнюдь не разделяя его удивления вновь пояснила она.
-Это же его проблемы, - не унимался Арнольд. - Если у него нет актива, на кой черт он нужен? И откуда берутся те дураки, которые на таких условиях открывают счета?
-Ну, частные лица, естественно, не будут открывать, а вот предприятие обязано, поскольку иначе его не зарегистрируют, - констатировала она по прежнему спокойно.
-Кто не зарегистрирует?! - вскричал Арнольд.
-Кто, кто? Государство. Что тебе не ясно? - нетерпеливо закончила она.
-Нет, мне лично, теперь ясно, что у нас ни какой не капитализм и никакая не свобода, - сказал он - А еще более наглая диктатура, чем коммунистическая. Но только не ясно, чья...
Нечто невероятное происходило тем временем и в его родной сфере искусства. Однажды летел он со своим приятелем и партнером на гастроли в город Вятку, тогда еще Киров. В самолете один очень милый молодой человек, обратив внимание на гитару, поинтересовался, какую программу они везут.
Они ответили ему, что везут новый спектакль "Судьба Александра Галича". Услышав это имя, молодой человек, чуть не подпрыгнув от счастья, сказал, что у них в Кирове очень сильный клуб КСП, членом правления которого он является. И что очень жаль, что они только на три дня, но все же одну встречу, помимо филармонии, он им непременно устроит и что придет человек пятьсот, не меньше.
Довольные приятным знакомством, они вышли из самолета, пообещав молодому человеку отвезти его домой на филармонической машине. Но тут впервые за всю историю гастролей выяснилось, что никакой машины филармония за ними не прислала. А когда они кое-как добрались среди ночи до гостиницы, то администраторша поведала им, что и концертов в Кирове не будет, поскольку неожиданно приехал какой-то "Кворум" и вся филармония занята исключительно им.
Когда утром они спустились в холл, то увидели сидящих там на грудах всевозможных баулов придурковатого вида детей, строивших время от времени друг другу идиотские рожи. А в окно администратора бесцеремонно просунулась бородатая физиономия, в которой Арнольд с трудом узнал некоего Гауптмана, по слухам голубого, который когда-то подхалтуривал у них в Ленконцерте ведущим.
-Нет, я же сказал, что нам нужно четыре люкса: художественному руководителю, солистам и мне. В противном случае я просто отменю гастроли. - не терпящим возражения тоном настаивал Гауптман.
-Но у нас в гостинице всего три люкса, - заискивающе оправдывалась администраторша, - Мы вам дадим хороший номер со всеми удобствами.
-Ничего не знаю. В телеграмме вам ясно было указано, - продолжал настаивать Гауптман, и живописно торчащая наружу задница его при этом начинала многозначительно переваливаться из стороны в сторону.
-Кто это, никак Гауптман? - спросил Арнольд у партнера.
-Он самый. - ответил тот.
-А это что, артисты?.. - Арнольд кивнул в сторону придурковатых детей.
-Да, весьма популярная группа "Кворум"...
К гостинице, тем временем, одна за другой подъезжали легковые машины, из которых вылезали какие-то невиданные им до селе квадратные морды, как две капли воды похожие одна на другую, которые, ни слова не говоря, некоторое время тупо смотрели на приезжих, после чего снова уезжали.
А перед гостиницей на глазах росла гурьба шмыгающих носами и вовсе сопливых детей, которые, не решаясь войти в холл, только время от времени заглядывали в окно, после чего тотчас начинали визжать и бесноваться.
От всей этой обстановки на Арнольда повеяло каким-то неприкрытым скотством. Ничего подобного он раньше не наблюдал, хотя более пятнадцати лет уже ездил на гастроли и много раз видел, как заезжают эстрадные группы, так же просто и делово, как и все остальные, не говоря уже о том, что, за исключением небольшого числа популярных звезд, всех их селили куда хуже, чем филармонистов.
Пришедшая с большим опозданием администраторша филармонии посмотрела на них как на что-то инородное, и даже не удосужившись извиниться, поначалу долго лебезила перед Гауптманом, а потом уже повела их пешком на вокзал, с тем чтобы побыстрей отправить в область, сетуя по дороге, что все машины в городе, не только филармонии, но и обкома с горкомом и с комсомолом вместе, поступили в распоряжение этого самого "Кворума".
Вскоре после этого Арнольд как-то увидел афишу, в которой говорилось, что где-то проходит фестиваль под названием "Тысяча популярных рок-ансамблей". "Это сколько же их всего уже успело наплодиться, если тысяча только популярных?" - в ужасе подумал он...
После премьеры придуманного им для своей, можно сказать, ученицы, спектакля по песням различных авторов в только что открывшимся театре "Ваганты", к нему подошла одна его давняя знакомая и поведала, что с ним непременно хочет познакомиться некая Маша Пеликанова. Абсолютно неизвестное ему, имя это она произнесла с чувством благоговейного восхищения, что несколько заинтриговало Арнольда, и он таки направился к Маше в гости.
-Слушая вас с Нонной, - разливая чай, ворковала Маша - Я сразу поняла, кому обязан спектакль своим успехом, чья мастерская рука всем руководила. Но думаю вам, с вашим талантом, не следует ограничиваться одной актрисой.
-Разумеется, Маша, - опьяненный долгожданным елеем, все более вдохновлялся Арнольд. - Область так называемой авторской песни столь велика, что в ней могли бы найти себя многие индивидуальности. И своей работой с Нонной я именно это и хотел доказать в первую очередь.
-Про себя могу сказать, что я уже была за границей и выпустила пластинку, - продолжала подливать масла в огонь Маша. - Правда, к сожалению, мне пришлось расстаться со своим коллективом, но, думаю, с вами мы могли бы организовать новый.
Арнольд уже начинал предвкушать интересное сотрудничество, но, как всегда в таких случаях, добавил:
-Только учтите, Маша: если наши взгляды на философию искусства совпадают, то я готов работать с вами хоть день и ночь на чистом энтузиазме. Но если вы хотите использовать меня только в качестве ремесленника в своих интересах, то это стоит довольно дорого.
-Я все понимаю - вдохновенно сказала Маша - Но думаю, что и в философском плане у нас тоже много общего. Вот вы, например, с Нонной сделали "Караганду" Галича, а я, в свою очередь, пошла еще дальше и сделала "Лесбийскую" Юза Алешковского.
-Но извините, Маша, - поморщился Арнольд, - Это совершенно разные уровни и авторов и произведений. А что вообще вы исполняете? И не смогли бы продемонстрировать?
Некоторое время Маша жеманилась, но, наконец, успокоенная искренним уверением Арнольда в том, что только к авторам он беспощаден в своей оценке, а к исполнителям, наоборот, мягок и благосклонен, каркнула, как говорится во все воронье горло.
Ничего подобного до этого он в жизни своей не слыхал. Мало того, что весь диапазон Машиного голоса составлял от силы пол-октавы, так и в нем она умудрялась нещадно фальшивить. К тому же каждый звук почему-то давался ей таким неимоверным усилием, что довольно красивое лицо ее, как только она начинала петь, тотчас превращалось в некое подобие ведьминой гримасы.
Арнольд слушал романс за романсом и думал только об одном: "Кто и когда надоумил ее петь?" А в то же время в глаза ему бросалась при, специально выставленная напоказ, красивая обложка пластинки какого-то ансамбля "Недда", на которой в центре сидела эта самая Маша с гитарой, а по обе стороны от нее стояло несколько элегантных молодых людей с гитарами и скрипками...
Не успел Арнольд оправиться от этого потрясения, как другая его подруга позвонила и сказала, чтобы он немедленно все бросал и ехал в Университет, поскольку там выступает испанский гитарист-виртуоз.
Сорвавшийся тотчас, Арнольд всю дорогу размышлял, почему это виртуоз выступает в Университете, а не в Капелле, и какое величайшее мастерство должен продемонстрировать виртуоз, когда и так испанские гитаристы, и не называющие себя виртуозами, играют на весьма высоком уровне. Может, это Нинка так, для красного словца сказала...
Но подойдя к Университету, он увидел афишу, в которой черным по белому было написано: "Гитарист-виртуоз Луис Ариель" "Странно, - подумал Арнольд - никогда не слыхал такой фамилии, наверное, кто-то из молодых". И с замирающим сердцем он направился к залу.
-Арноша, вечно ты без предупреждения. Куда я теперь тебя посажу? - раздраженно проворчал зав. университетским клубом Олег Геннадьевич .
И действительно, "Петровский зал" был уже набит битком, а публика все прибывала. С трудом пристроился он на подоконнике, где лежали программки концерта, взял одну из них, и прочитал с еще большим изумлением: " Таррега - Прелюд, Сор - Два менуэта, Гомес - Испанский романс..."
Программа была не то что не виртуозная, а прямо-таки детская. "Может, настала новая эра в гитарном исполнительстве - подумал Арнольд - И маэстро, подобно Гольденвейзеру, который играл "Детский альбом" Чайковского, покажет нам: как должны звучать эти вроде бы ученические пьески.
Олег Геннадьевич тем временем торжественно представлял исполнителя, как одного из самых выдающихся виртуозов современности, которому композиторы посвящают свои произведения, а президенты всех европейских стран шлют поздравления к праздникам.
Наконец, под гром аплодисментов вышел и сам маэстро, который оказался отнюдь не молодым и держался столь неуверенно, что очень трудно было поверить во все вышесказанное. Тем не менее Арнольд не придал этому значения и, затаив дыхание, приготовился слушать.
Но с первых же звуков он понял, что перед ним никакой не виртуоз, а испанский вариант Адама Адамовича Вральмана, который приехал, пользуясь моментом, стричь купоны с безмозглых варваров. Арнольд никак не мог предположить, что в Испании могут быть такие гитаристы. И считал, что там они уже вылезают на свет божий с большим мастерством в руках. Тем не менее оказалось, что это не так.
Маэстро сопел и потел над каждой нотой, а любому, даже самому простому скачку неминуемо предшествовала, ничем не оправданная, пауза. Арнольд уже приготовился наблюдать, как публика начнет покидать зал. Но вместо этого она, поначалу несколько недоумевая, потом все же решила, что композиторам и президентам виднее, и стала, наоборот, после каждой очередной "бирюльки", нарочито рьяно аплодировать.
-Вот что значит, Арноша, настоящий виртуоз! - задумчиво и вдохновенно изрек после концерта Олег Геннадьевич.