... Бабка Марковна заявилась под вечер. Я из кухни в окошко видала, как она по двору шлепала. Галоши на ней - что твои корабли. От супружника остались. Она в них еще кирзовые сапоги умудрилась впихнуть и перла в этой амуниции как танк, поминутно оскользаясь и беззвучно шевеля губами - матюгалась, поди... Оно и есть к чему: дождище четвертые сутки, совсем дырявое небо стало. Но, даже если б я ее и не углядела заранее, все одно догадалась бы, кого нелегкая принесла: такой она шум в сенях подняла, пока из своих сапожищ вылезала. Да и предчувствия у меня с утра еще были, нехорошие такие, тягостные, прямо всю душеньку выворачивало и мяло, точно тисками... Ну, думаю, неспроста!..
И точно: притащилась ведь старая карга на ночь глядя! И чего б ей было по дороге где-нибудь не увязнуть?.. Нет, вы не подумайте худого - я ни о чем таком речи не веду: просто репутация у Марковны серьезная. Суетная она баба - ни себе, ни другим жить спокойно не дает, особенно когда ей лично чего-нибудь нужно. Феноменальные у нее способности по части обременения окружающих своими собственными заботами. Да так еще исхитрится, так дело обернет, что ты кругом себя обязанным чувствуешь, а она - вроде как благодетельница какая, словно и не она же тебя отягомотила.
Я как раз блины затеяла, а тут и она: здрасьте, мол, вам и добрый вечер!.. Борода в капусте кислой, во рту половинка недожеванного огурца - слазила уже, пока сапоги снимала, в бочку с соленьями, что у меня в сенях караулит. Похрустела-похрустела огурцом, и говорит:
- Я, Зинуль, по твою душу...
Я ей в ответ этак быстренько: не продается... Брови нахмурила, к плите отвернулась, блин пригоревший от сковороды отдираю. Она за стол уселась, задом табурет припечатала - тягачом не сдвинешь, - платочек поправила, личико печеное в дулечку сморщила, и - начала:
- Что ж тут не помнить: чай, сколь я с под нее навозу повыгребла, когда ее хозяйке приспичивало в радикулит поиграть.
- А скока молока давала? А?... Помнишь?..- не обращая внимания на подначку, горестно ныла старуха.
- И это помню: не выпросишь у тебя и кружки...
- ...Сдала ведь я ее летось. Заготовители ездили - я и сдала родимую. Вот...
- Ну? - спрашиваю, а сама все в толк не возьму, куда она клонит и чего такое вокруг меня затевает.
Тут бабка Марковна слезу из голоса убирает и лезет своей пухлой клешней в карман. Достает бумажку. Мятую.
- А вот! - говорит, - Полюбуйся!..
Я так это с опаской вчиталась - там ведь что угодно могло оказаться! Марковна - она такая... Вижу: почерк неразборчивый и печать внизу круглая смазанная.
- Ну?
Старуха сердится:
- Бздну!... Непонятно, што ль? Деньги мне были за корову положены, вот она и есть, расписочка - то, а получила я с них - хрен и пол пальца!
Может, до меня и правда туго доходит, но тут я рот разинула, села напротив и с сердцем так спрашиваю:
- А из-под меня - то чего ты хочешь?!
Марковна спокойненько и объясняет: мол, Васька Косой,- это другой сосед наш - завтра едет в город и я с ним должна поехать. Бабкину корову выручать.
Ясно вам?...
Такой прыти я даже от нее не ожидала.
- Ты, - говорю строго,- соседка, никак с печи упала? Щ-щас!.. Из твоей Зорьки давно колбасы наделали... И вообще - езжай сама.
Сказала - как отрезала. Аж самой такая суровость понравилась. То-то!..
Тут она - давай причитать!
- Я ж не доеду! Растрясеть меня всю этот душегубец. Не ровен час, сердце прихватит аль в спину вступит... Что он со мной посередь лесу делать будет?...
Марковна, - она умеет найти причину. Как это по науке-то? - объективную, кажется... Во! Ей бы где-нибудь президентом устроиться. Или, на худой конец, - министром. У ней бы все министерство трудилось в мыле, не покладая рук, - из жопы пар...
Чувствую: не отбиться мне! Нет... А она дальше ноет:
- Ты ж у нас грамотная... Ты ж у нас молодая... Ты ж у нас то да се....
Грамотная, конечно. Чай, в ПТУ на маляра училась. Но только за что ж мне такое наказанье?
- Васька еще, мож, и не поедет, - говорю, - вон, как дорогу-то развезло!..
- Поедет-поедет! - радостно замахала Марковна. - Он на тракторах нынче. Ему для мамаши лекарство купить надо. Я ему уже и магарыч поставила...
- Спятила? Магарыч... Да как мы тогда завтра? Утопит меня где-нить вместе с трактором!
- Ты его за рулем когда тверезого видала? - спокойно возражает бабка. - Да он же от рожденья - косой на оба глаза. А как выпьет, так наоборот - зыркалки у него по местам и становятся...
-...а... А у меня - белье замочено!! - это я уж последнюю попытку сделала, чтоб от старухи отбояриться.
Она яблоко свое печеное насуропила:
- Ниче!... Небось, не размокнет.
И поняла я - придется ехать.
Выпили мы с ней чаю... Чашки по три, - известно, с чая лиха не бывает. Сахарку, правда, Марковна с собой принесла пяток кусков, - совестливая... Блинков поели. Потом она и говорит:
- Ну, я - до дому. Расписочку тебе оставляю...
Я ее в сенях проводила, пока она, пыхтя и отдуваясь в свои "корабли" обувалась.
- Пойду... - говорит, - а то скоро свет уж потушат, а у меня делов по хозяйству - полон рот!..
- Ага, - отвечаю, - а мне вот делать-то - ну совсем нечего...
Старуха сухие губешки поджала, точно не поняла моей подковырки, и исчезла в осенней темени.
***********
Наутро, едва развиднелось, - затарахтело у ворот. Я только-только над ведром помойным
Ишь, кот мартовский... Блудодей...Конечно, почитай, - один молодой мужик на весь хутор.
Халат скинула, - китайский махровый, лет пять назад в городе на рынке ухватила, недорого, как сейчас помню... К умывальнику кинулась - вода ледяная! Бр-рр!.. Блин вчерашний в рот запихнула: хорошо с вечера чаю в термосе припасла - хоть душеньку прогреть перед дальней дорогой... Термос у меня красивый - цветастый, под стать халату, - тоже "маде ин чайна". Девчонки дарили... И что это за "чайна" такая? Везде она успевает - и халаты и прочую дребедень...
Васька меж тем под окном нудит:
- Открой!.. - и ногой в дверь - бух!
Я помады спичкой из старого тюбика наковыряла, - губы подмазала. Из заначки стольник-бумажку достала, в лифчик спрятала. Хоть и не деньги - а все не вприглядку по городу бегать. (Марковна, однако, - змея! Ваське, значитца, - магарыч, а мне что?..) Оделась, обулась - тоже в сапоги, а туфли - единственные парадные - в сумку.
Выхожу на крыльцо. У Васьки рожа синяя, припухлая. Но - бритый! И то хорошо...
- Че, - говорит, - копаисся?..
Руки - в брюки, и ссыпался с крылечка. Недовольный... Как же! - баба не пустила ... Тоже мне, Ален Делон! Бык-производитель... Тужурочка-кожанюшка, потертая на сгибах, - поди, до армии еще покупал; из-под куртки - рубаха светлая несвежим воротником белеется, из распахнутого ворота - шея, тонкая, как у подростка... Э-эх, ухажер!..
За воротами - Васькин трактор. Красный, точно рак вареный. Гусеницы, корпус, - все до самых бровей грязью-вековухой покрыто: из пушки шибани в упор - не пробьешь! Васек в кабину влез, лапу даме подает:
- Прошу-с...
Это он мне, то есть... Кавалер...
Вскарабкалась я вслед за ним, села. Трактор взревел и пополз по грязи.
Протарахтели мы среди голых раскисших полей, свернули к соснам. Дождь реденький по крыше барабанит. Тоска... А ведь маленькой как мне здесь все любо было! Казалось, - и нет ничего краше, чем родные места! Помню, даже стихи сочинять пыталась... И куда все делось? Вон и хутор наш совсем обезлюдел - из полтораста дворов если двадцать осталось, и то хорошо. По ночам волки воют, - у Серафимы, что на краю, кутюка загрызли... Чуют зверюги, что одни старики и остались. Наши-то с Васькой сверстники - кто куда. Кто в город подался, кто спился, кто и помер уже, а кто и сам повесился... Позапрошлой осенью очень у нас модно это было - вешаться...
А дождь все стучит - в лад моим думкам невеселым. И до того мне грустно стало! На Ваську глянула искоса - тоже ведь: костюмчик бы, как у мужиков в телевизоре да морду умную надеть, - совсем ничего был бы. Даже очень... Но нет - ни костюмчика, ни морды, ни будущего... А что и есть - то пропьет. И сколько их, таких вот Васьков?..
Василий между тем взгляд мой по-своему истолковал. В свою, так сказать, пользу. И руку мне на коленку. Я ему:
- Брысь!..
А он вообще: мотор заглушил и полез обниматься, кобеляка чертов! Ну, я - девка крупная, в плечах-то намного пошире этого недокормыша буду. Хрястнула раза три по мордасам, огляделась - вроде тут посуше будет и до шоссейки уже недалеко, - и выскочила наружу.
- С тобой, - говорю, - родишь раньше, чем доедешь! Козел блудливый! - и пошла себе через сосняк напрямки.
Васька вслед кричит:
- Дура! Вдругорядь сама попросишь!
- Да пошел бы ты!..
На шоссейку выбралась - тут и автобус рейсовый. Старенький, грязненький, дребезжащий. Уже в автобусе за деньгами полезла - нету! Видать, выпали, пока я от Васькиных ухаживаний отбивалась. Вот вражий потрох! - сто рублей коту под хвост! И ума ведь не хватило, чтоб тут же и выйти! - нет, поперлась до самого городу, благо, кондукторша знакомая была, - в долг поверила. А чего, нынче времена такие - все в долг живут. В ожидании светлого будущего...
Уже в городе на автовокзале хватилась - куда ж я без денег? Нет, мелочь у меня в кошельке-то была... Присела на лавочку, сама себя ругаю - а еще пуще Ваську костерю да Марковну: лучше бы она свои мослы сдала взамен коровьих! В ней и весу больше... А главное - всем бы спокойно стало...
Ладно, думаю, уж как-нибудь... До мясокомбината пешком доберусь, узнаю, что и как, а оттуда - к Лизке. Подруга у меня тут, вместе учились. Только она потом краской пачкаться не захотела, официанткой в кабачок пристроилась. Умная... А я после учебы в городе помыкалась - помыкалась по общагам да съемным углам, все думала какую-никакую комнатенку в своей строительной шараге заработать - да так несолоно хлебавши и уехала, потому как мать заболела, а смотреть было некому. Матушка померла, а я осталась: родной угол, он все же теплее... А к Лизке я всегда захожу, когда в городе бываю. Она меня уж не раз выручала.
Ну, поднялась я и поплелась тихонечко: время еще раннее - куда спешить. Тем более - кругом витрины, люди разные, машины красивые... И настроение у меня поднялось. Город - это ведь почти праздник...
***********
Вскорости добралась я до самого этого мясокомбината: на окраину, а там через железнодорожную насыпь, через пустырь - и вот оно. Забор высокий, длинный, - думала, никогда не кончится! А тут - раз! - и ворота. Здоровенные, ржавые...Я царапнулась: молчок... Осмелела, одну створку ворот приоткрыла - тяжелая, зараза! - внутрь заглянула: двор пустой, щебенкой усыпан, - и ни души...
Только я бочком-бочком вперед протиснулась - откуда ни возьмись, парень. Молодой, светлая бородка, волосы до плеч - на монаха похож. Только одежа неподходящая - джинсы старые, армейские ботинки и куртка военная пятнистая. Сейчас все в таких ходят - и не поймешь, то ли служивый, то ли гражданский...
- Вам, - говорит, - чего? - и глазами так и впился в меня, а в руке - ружьецо.
Я сначала засмущалась - и бабкину бумажку ему сую:
- Вот... Мне бы директора или еще какого главного повидать. По вопросу...
Он прочитал бумагу - и хихикает:
- Я теперь тут главный. Один за всех. А комбинат уже три месяца не работает. Разворовали все - теперь, может, приватизировать будут. Так что - гуд бай!
Я растерялась: ну, думаю, славно! Марковну кондратий хватит! Он заметил, что я ему не верю вроде, плечами пожал:
- Хотите, можем посмотреть?
Прошли мы с ним через двор, канавами изрытый. Заглянули внутрь - в цех какой-то: окна повыбиты, крыша дырявая - небо видать, с потолка крючья свисают, на полу - кости вперемежку с битым кирпичом и железным хламом... Чисто Мамай прошел.
Вышли обратно на улицу.
- Что же теперь делать? - говорю.
Он мне:
- Ну, езжайте в прокуратуру... или еще куда... На бывшего директора дело завели - может, и вам чего перепадет, - а сам смеется: - Только он уже на Канары свалил...
Меня зло взяло:
- А - и поеду!
Только я не знала, где это.
- Я - говорит, - вам нарисую...
Зашли мы в его сторожку у проходной. Он мне чаю в кружку плеснул, тарелку подвинул с бубликами. Я тут только приметила, что он - хромой.
- Что с ногой-то?
- Духи... На таджикской границе. Мне еще повезло - наш взвод почти начисто выбило...- говорит, а сам так это с интересом на меня поглядывает. Видать, понравилась...
Что ж, я - девка в соку, не то, что эти городские селедки. Они хоть и одеты - боженька ж ты мой! - зато я, как говорит Марковна, вся натуральная. И ущипнуть и укусить есть за что...
Объяснил он мне все, за ворота проводил, - скромный оказался, прям обидно. Спросил только имя и телефончик... Да откуда у меня телефон?
- Заходи, - говорит, - при случае... Меня, кстати, Вадимом звать...
А, думаю, - и зайду! В кои-то веки повезло: непьющий вроде, и куревом не воняет. И лицо такое... Интеллигентное. Куда там Ваське! Это я по дороге шла до остановки и радовалась.
Потом ругать себя начала: ой, ну дура-дурой! С незнакомым мужиком по развалинам шлялась... Хорошо, порядочный попался, а ведь и не пискнула бы! А пискнула бы - не услышал никто... Но внутри все равно шевелилась тихая радость и сердечко стучало: повезло-повезло! Неужто повезло?..
Радовалась я недолго. Словно грозовая туча нависла надо мной в трамвае контролерша. Я на билете-то решила сэкономить... Контролерша - маленькая, худенькая. Лицо голодное, глаза - злые... Такой шум подняла! Я все про себя узнала. И про родителей своих. И про Ельцина. И про евреев... И тому, который в Мавзолее живет, - тоже досталось. Думала, трамвай с рельсов сойдет от ее воплей...
Стою на остановке, надорванный ворот у платья поправляю, (платить я так и не стала!), - тут другой трамвай подкатывает. Я на рельсы плюнула - а вот вам! Пойду-ка лучше пешком. Целее буду.
Добралась я через час до кафешки, где подруга моя Лизка работает. Ноги - в кровь! Это все туфли мои, парадные... Счастье, что Лизанька на месте оказалась.
Обрадовалась она мне - даже под слоем грима заметно было.
- Ой, - говорит, - Зину-улька! Гы-гы!.. Сколько лет, сколько зим!.. А чего ты такая встрепанная?
Я ей подробно все обсказала. Она головой покачала, посочувствовала:
- Ничего, бывает... Народ совсем озверел, - за рупь удушат. Ты, - говорит, - присядь вон там... Я щас тебе покушать вынесу. Хозяин у нас на морях, а управляющий ко мне клеится, так что - свобода! Клиентов с утра мало, посидим, побалакаем за жизнь... Я тут тоже... того... озвереваю помалу. Прямо коркой покрылась. Хоть на лицо человеческое погляжу, на твое...
Устроилась я за столиком в уголке за каким-то развесистым вечнозеленым кустом в кадушке. Ножки натертые под столом вытянула, туфли скинула - благода-ать!..
Кругом - тоже красота... Шторки - эти, которые, кажется, жалюзи называются, - спущены. Еще какие-то пальмы повсюду торчат, рядом - фонтанчик журчит, из огромного аквариума - заморские рыбы таращатся, плавниками едва шевелят, - небось, зажрались тут совсем: вон, окурки в воде плавают да куски пирога... Я и сама, на рыб глядючи, разомлела - прямо хоть жить тут оставайся!..
Лизка, наконец, откуда-то выскакивает. С подносом.
- Вчера у нас, - говорит, - сабантуйчик был. Хорошие ребята гуляли: выпить бы, а жрачка им неинтересна. Еды осталось - завались!.. Жуй, а я пока по стопочке налью...
- А начальство?
- Я ж говорю: хозяин на морях, а надзирателя нашего нет сегодня. Гости, что вчера гулял, промеж собой разборки учинили. "Крыша" подзадержалась где-то, - он сам влез - вот ему слегка и досталось. Стулом причастили, - в больничку поскакал.... Чтоб ему там и остаться! Да ты ешь, не стесняйся... За меня не переживай: все на мази! У меня теперь такой бойфренд! Очень приличный человек. Бандит. Сам хозяин наш мне чуть не кланяется... Я бы и работу бросила, да боюсь - кончится лафа вдруг, хрен куда потом воткнешься... В нормальное-то место...
Приняли мы с ней коньячку по соточке. Ничего коньячок... С закуской, правда, похуже: есть можно только с большой голодухи.
Лизка смеется:
- Деревня! Тебе бы все сала шматок да огурец!.. Вон, в соседний кабак загляни - "Шанхай" называется, будто китайский. Вьетнамцы держат. Так там жабьей икрой кормят! За доллары, между прочим...
Посидели мы еще чуток. Она все про наших расспрашивала про всех - у нее мать через три двора от меня живет. Старенькая совсем. Видит плохо, двигается еле-еле... Лизка ей денег высылает исправно, а возвращаться назад маманька ей настрого запретила: нечего, мол, гнить в глуши заживо...
- Да я и не поехала бы обратно... Ни в жисть! - говорит Лизка и передергивает плечами, точно озябла или увидела что-то страшное. - Уж лучше вот когда квартиру куплю - выпишу старуху к себе...
- Квартиру? - удивляюсь. - Это на какие же?
- На честно заработанные! - ржет Лизка и тут же мрачнеет: - Не-е... хахалям моим бабка глаза мозолить будет...
Повздыхали, налили еще. Я к подружке своей потихоньку присматриваюсь: вроде все при ней. Парик красивый, личико крашенное, реснички прилеплены, когти накладные по метру...Юбочка кожаная в две ладони длиной, блузка - сдобный бюстик весь наружу, По всему - живет баба нормально. Сытая, одетая, холеная... А в глазах - тоска собачья. Или мне это спьяну показалось?
Лизка тоже уже захмелела. Паричок стянула, ногу на ногу, сигаретку длинную меж пальчиков зажала... Сидит, оглядывается по сторонам, нахально так. Забыла, видимо, что на работе...
- Ты, - спрашивает, - ночевать-то останешься? А то щас начну тебе тогда жениха искать...
Я бы и рада, но как представила, какой Марковна подымет хай, ежели я сегодня не вернусь: решит ведь, что Васька меня в сосняке навсегда потерял...Она ж его тогда голыми руками кастрирует!
- Не, - говорю, - потом как-нибудь...
- Ладно... Ну, посиди, а я пойду матери гостинец соберу. Передашь... - поднялась и ушла.
Мне уж и скучно стало - так долго ее не было. Я тогда для разнообразия паричок Лизкин взяла со стула, себе на голову приладила. В аквариумное стекло погляделась - ничего! Вытянула из пепельницы сигаретку ее недокуренную, в рот вставила, не затягиваясь, - сижу, в красивую жизнь играю...
Тут из-за пальмы нарисовался парнишка какой-то, чернявенький весь такой. По виду - из южных. Официант, видимо. Ставит передо мной на стол сумочку.
- Вот, - говорит, - как условлено было... - и уходит.
Ну, думаю, что-то Лизка в этот раз маловато матери собрала: сумочка совсем маленькая. Сняла ее со стола и на пол у ног примостила. Вскоре и подруга моя возвращается - еще пакет тащит. Этот уже большой.
- Я тебя провожать не пойду - начальство вернулось... Давай такси вызовем?
Но мне жалко было тратиться, хоть и чужие деньги...
- Ты мне займи лучше, - говорю, - а там я сама доберусь.
Лизка тогда пару смятых купюр сунула - вот, мол, пусть тебе подарок будет к именинам! И не отказывайся! Все равно - халява... чаевые... И для матери конвертик дала.
Расцеловались на прощанье и на том расстались. Лизка в пальмы юркнула, а я, как правдашняя, через весь зал - к выходу. Мужичок один, что у стойки пиво дул, очень даже заинтересованно на меня глазел, пока я шла. Наверное, тоже понравилась... Какая я сегодня п-по-пу-ляр-на-я!..
В трамвае на меня тоже все поглядывали. А я смотрела на свое отражение в окне и думала, что Лизкин парик очень мне идет. Я его снять забыла. Потом начала думать, что и вообще я - совсем даже ничего. Глядясь в стекло, пыталась придать своему лицу томное загадочное выражение, как у красавиц из глянцевых журналов. Постепенно трамвай растворился, и куда-то исчезли все пассажиры, я лежала в шезлонге на палубе огромного лайнера, вокруг синело море, кричали чайки, и оранжевое солнце слепило глаза...
Потом случайно глянула на свои ноги - и мой лайнер пошел ко дну: я была босиком, в одних чулках, и из дырок торчали грязные пальцы...
Словно ошпаренная, выскочила я вон из трамвая. Красный вагончик, издевательски хихикая, растаял в наступающих сумерках. Боже ж ты мой!.. Вот стыдобушка-то! Хорошо, меня здесь никто не знает... Я чувствовала, как у меня горит лицо. Проклиная все на свете, стала искать туфли. Но они, похоже, остались в кафе под столиком... А где же моя сумка с сапогами?! Несколько раз лихорадочно пересчитала свои пожитки: Лизкины пакет и сумочка, моя дамская сумка... И - все. Хмель из головы выветрился мгновенно.
- Во, блин!...
Восстановив ушедший день в деталях, поняла, что сапоги я потеряла еще раньше, чем туфли. И, скорее всего, это случилось на мясокомбинате, - отчетливо припомнилось, что сумка с сапогами была у меня в руках, когда мы с Вадимом бродили по заброшенному цеху. А вот потом мои руки уже не вспоминали ее тяжести и неудобства: во время схватки с костлявой контролершей одна рука у меня точно была свободной... Верно, я оставила сапоги у Вадима в сторожке, когда пила чай.
- Ворона!..
К счастью, остановка, где я выскочила, находилась недалеко от комбината. Босиком было очень неудобно и холодно - хорошо хоть прохожих было немного, а то б совсем... Проклиная все на свете: себя, коньяк, Ваську, - а больше всех Марковну! - я вприпрыжку понеслась вперед. В голове так же вприпрыжку проносились разные мыслишки... "Суматошный выдался денек... И-эх, Марковна!.. а если я забыла сапоги в другом месте? Ладно, глядишь, он даст мне что-нибудь взамен... Может и до вокзала проводит... А может... а что, в самом деле, чай не шестнадцать...Или..." Мелкие камешки больно врезались в мои уставшие, растертые в кровь ноги, пару раз наступила на колючки. Дождь снова начал... Жуть! Тут еще какой-то дядька увязался было за мной... Но я повернулась и наградила его таким осатаневшим взглядом, что он тут же передумал. И правильно сделал...
На углу у комбината над знакомым серым забором сиротливо раскачивался фонарь. Его скрип в сгустившихся сумерках заставил меня прибавит ходу. Вот и щель в воротах... Унылая цеховая коробка выглядела мрачно. " Что если Вадим сменился и ушел?" - эта мысль заставила меня на секунду затормозить, но боль в закоченевших ступнях сказала: "Ну и фигли? Сапоги-то на месте..." Уходить без своего имущества я не собиралась.
В сторожке у проходной горело окно, и я почувствовала себя уверенней. Поправив парик, протиснулась во двор и на цыпочках пробралась к дверям. Не то чтобы я не хотела шуметь, просто было очень колко идти. Не успела постучать, как дверь вдруг сама распахнулась... На пороге стоял Вадим. Он был какой-то... Я не знаю даже как сказать... Ни тогда, ни после я не сумела подобрать нужных слов. Блаженный какой-то... Эдакий Исусик...И слюни по подбородку. Он уставился на меня бессмысленным взглядом:
- Чего? - потом у него что-то там прояснилось, и он прохрипел надрывно: - Ну, ты! Ты-то, зачем пришла-а?! - и такое сожаление было в его голосе!
А до меня все никак не доходило, что дело нечисто, - я ему даже ответила что-то такое игривое. Потом - словно резкость навели - вижу: за его спиной в углу на кровати,- железная такая сетка на кирпичах - что-то зашевелилось. Я подумала сначала, что это просто куча тряпья... А это - женщина. Седая, старая. Она была в плаще, а ноги - голые, и между дряблых старческих складок - красное, живое мясо... И окровавленные тряпки рядом, на полу...
Я как-то разом все вдруг увидела - точно сверху: и себя, и его, и сторожку, а потом - только его лицо. Во весь экран. Серое, костистое, в мелких бисеринках пота, со следами засохшей слюны в уголках вялого тонкого рта - и бурые нити в светлой бородке...
Он медленно поднял ружье:
- Не могу тебя отпустить... - говорит. Словно извиняется.
Я как дуну обратно! У него из ружья сверкнуло, бабахнуло! Я как заору!.. Он подскочил, хватает меня за руки, ружье бросил... Я - царапаться, кусаться! Изловчилась, вывернулась, - схватила его берданку - и ка-ак шарахну его по голове! Он рухнул наземь - и не шевелится...
Вот тогда только я испугалась.
Стою, подвываю, меня всю колотит... Тут - свет из окошка. Желтый квадрат в черноте. Я сразу вспомнила - что там... Кинулась туда.
Она еще дышала... Стала ее подымать... Руки трясутся... а она - совсем легонькая... Лицо - белое, точно в муке... По ногам кровь течет... Потащила ее прочь, - тащу, а сама все шепчу: "господи... господи..." Стали подходить к воротам, и тут нам навстречу тень... Как я смогла его оттолкнуть?! Вывалились за ворота - ветер, темень, и желтое прыгающее пятно от фонаря. И в этом пятне света я увидела... трактор.
...Васька потом рассказывал, что как раз ехал мимо на автовокзал, рассчитав, что я поеду восьмичасовым. Он и не узнал меня сначала - в парике-то да в темноте:
- Гляжу, две бабы... Думаю, пьяные, что ли?..
Я не помню, как оказалась в кабине вместе со своей "спасенкой". А потом был страшный удар - это Косой двинул трактором по воротам... Тот нелюдь так и остался, придавленный тяжелыми створами...
И пришла ночь.
Женщина, случайно спасенная мной, - выжила. Ее мучитель помер в больнице. Ваську долго таскали в город к следователю, а я схватила горячку, и ко мне "следак" сам приезжал. Он рассказывал, что на территории комбината нашли еще... Но я не хочу о том, - не для людей это...
Глава 2.
...Думаете, на том все и кончилось? А - дулечку!.. То все - присказка, а сказка - она потом началась. Нет, ежели кому неинтересно... Короче, - слушайте.
Пролежала я в районной больничке неделю. Потом сбежала. Надоело. Я без движенья долго не могу. Да и кормежка опять же - водичку с пшенкой я и дома могу похлебать. Усохла я у них килограмм на десять, куда ж это годится?
А лечить - все равно ничем не лечили, одни горчичники и градусник... Один на всю больницу.
Домой вернулась, шибает меня из стороны в сторону: голова кружится, в ногах слабость... Марковна тут засуетилась вокруг меня. А как же: виноватой себя чувствует. Представляете? Это Марковна-то!.. В общем, ходила она ко мне - там сварить чего, пыль стряхнуть, поросям задать... Однова даже полы вымыла. Ага... Кряхтела-кряхтела, грязную водицу туда-сюда тряпкой гоняла... Благодетельница... И вот, когда она полы-то протерла, интересуется: чего, мол, у тебя в углу за пакет? Вонючий уж дюже...
Я аж на кровати присела. Батюшки!.. Совсем про Лизкину передачку забыла! Ой, и неудобно-то как!.. Кинулась, а в пакете - продуктовая каша вперемежку с битым стеклом и уже все протухло. Стала вытряхивать в ведро помойное - оттуда еще и та сумочка выскользнула. Мужская такая, - барсетка что ль? Вся уже склизкая снаружи. Замочек у нее расстегнут был - и внутрь тоже зловонная жижа попала немного. Ну, сумочку мне жалко стало выкидывать - она ж кожаная, отмыть можно. Заглянула внутрь - а там...
Короче, деньги там были. Ненашенские. Много.
Налила в таз воды холодной, отполоскала, какие испачкались. Потом утюгом сушила.
Марковна все вокруг меня суетилась-суетилась, а потом упала на табурет и говорит:
- Зинк, а ведь то ж - деньги!..
Дошло, ага...
Тут Васька пришел как раз. О здоровье моем справиться. Она ему:
- Вась, погляди-ка!..
У него рожица бурыми пятнами покрылась:
- Бабы, - говорит, - да это доллары!.. Баксы, то исть...
Грамотей!.. Я так это потихоньку топор из-за печки достала, говорю:
- Ну-ка, милый... Рот закрой. И - помалкивай!
Марковна, как в себя пришла, тут же прокурорскую физиономию состряпала, и вопрошает:
- Откудова у Лизки твоей такие деньжищи?!
А меня как осенило: я парнишку того вспомнила южного. "Нет", - думаю, - "Лизавета моя здесь не при чем...Похоже, недоразуменьице вышло".
Марковна, как я им все обсказала, командует:
- Запрягай, Васятка, трактор - на почту поедем. Лизке звонить.
"Васятка" говорит:
- Щас! Размечтались... Он у меня на ремонте третьи сутки...
Ну, что делать? Вбили ноги в резиновые сапоги - и ходу. Пять километров туда и обратно столько же... Марковна, заметьте, за мной увязалась. Враз и про радикулит свой забыла и про все остальное. Вот ведь любопытство что с людьми делает!
Дозвонились, Лизка на работе оказалась. Я про барсетку говорить не стала - сбрешет еще... Спрашиваю:
- Ты мне сколько денег с собою для матери давала?
- Две...
Уточняю:
- Рублей?
Лизка злится:
- Ну не долларов же! Я вам не Рокфеллер какой, а честная женщина!..
Понятно...
Домой вернулись, - Марковна не отстает. Прилипла, как банный лист: чего, мол, с деньгами делать будем?
Вопрос вышел в самую точку. У меня вдруг, как у той вороны, что на елке сыром подавилась, в зобу дыханье сперло, думаю: а ведь и правда? Ведь было-то до сих пор - богу на свечу, царю на подати, себе на пропитание... А теперь - и-иих! - аж головушка закружилась!
- В город, - говорю, - поеду. Квартиру куплю. С обстановкой.
Марковна себе по лбу постучала - по хате звон пошел:
- Дура, - говорит, - да тебя же сразу ...Где, скажут, взяла? И деньги отберут и все... И бандюки в оборот возьмут! Да тебя облапошут - ты и копейки сама потратить не успеешь! Пока тока хату куплять будешь - уже надурят!.. Без порток останисся!..
Васька тут же сидит, чай из блюдца прихлебывает:
- Ага! Деньги сначала отмыть надо, а потом уж...
Я не поняла, говорю:
- Да я вроде все, что было грязное, помыла - почистила... Утюжком вон прошлась...
Он как фыркнет! - кипятком себе на руки - и давай мне втолковывать. Тоже, умник... А у самого - восемь классов и курсы трактористов.
Марковна слушала-слушала, потом советует:
- Ты эти деньги пожертвуй куда-нить... На церкву. Анонимно. И все дела...Жила ты без них раньше - и дальше перебьесся. Нужна тебе эта морока?
- Проворна Варвара на чужие карманы! Да у нашего приходского попа - домина в три этажа и две машины! И мои денежки туда же уйдут!.. советчица, мля... Своими деньгами командуй! ...
Она сморщилась так ехидненько:
- Ну-ну... Трясись теперь над имя. Над денежками-то...Еще грохнет кто... Вон, Васька, к примеру...Глянь, как глазищами-то щелкает!
Косой такого поклепа не стерпел. Вскинулся над столом, что твой петух, аж посинел весь от негодования:
- Я? - кричит. - Я?! Да я женюсь лучше, а на мокрое дело не пойду!
Она ручки на пузе сложила, кивает: мол, как же! как же! - знаем, знаем...Видали благородных...
Васька разобиделся и ушел. Дверью напоследок так хлопнул! - как она только с петель не слетела?
Марковна, змея подколодная, тоже засобиралась:
- Пойду. Ночь на дворе. С тобою теперича опасно - не дай Бог заявится кто...
Я так и плюнула с досады:
- Да кто?? - кричу.
А эта ведьма старая уже от порога оборачивается и спокойненько так объясняет:
- Мафия. Вот кто... Чай, не Дед Мороз...
И где только таких слов нахваталась?
***********
Запал мне разговор наш этот на ум. До печенок пробрало. Сижу я с этими проклятыми деньгами, как дурень с писаной торбой. Смотрю на них, - они на меня глядят. Мысли так и скачут: куда, чего?.. По спине мурашки: чуть где скрипнет, - так и вздрагиваю...
Кутюк на улице цепью загремел- загавкал, - я прямо и вскинулась! К двери входной прокралась: засовы все на месте, целехонькие, а все мне чудится кто-то рядом есть... Лопату схватила, что в сенях стояла, вернулась в комнату. На кровать села, дышать боюсь... Хотела свет зажечь, да что-то с электричеством случилось, а свечку искать боязно стало... Легла, сон не идет... Лезут в голову всякие страсти. Вадим-душегубец припомнился некстати...
Так и промаялась до утра. А как рассвело - завернула сумочку денежную в клеенку, изолентой обкрутила. Балахон брезентовый накинула на плечи, - батянька мой в нем рыбалить ходил, когда мокреть, - сверток драгоценный под балахоном спрятала,- и в нужник. Будто по надобности... Там и схоронила нечаянное свое богатство: сверху ничего не видать, а прямо в "очко" руку просунуть и сбоку пошарить, - там за перекладинку я сверточек-то и зацепила. ...
Вернулась в хату, - вроде полегчало маленько...Да ненадолго. Думаю, ну как прознает кто лихой - не жить же мне! А что делать?
Дня три прошло - извелась вся: есть не могу, от каждого шороха вздрагиваю, ночей не сплю, днем сторожусь... Почернела, глаза ввалились, в волосах, смотрю, - появились седышки. Марковна меня случайно на улице встренула:
- Ну, - говорит, - Царь Кащей над златом чахнет!..- а у самой из-под полы бутыль "антидепрессанта" торчит литровая. - Идем, - зовет, - к Раечке на пироги. Именины у ей...
- А идем... - говорю.
Что ж теперь, до конца веку прятаться? На миру и смерть красна...
Пришли, а там уж сидят Васька, мамаша его, другие старухи - штук восемь, Матвеич с Проней, - деды наши, уцелевшие, Верка-беженка со своими девками, муж ее, синяк, - да сама хозяйка. Вот, почитай, и все население.
Сначала, как водится, выпили за здоровье именинницы. Оно и верно: кабы не Раечка, хутор наш, поди, уж давно бы вымер. Она и за фельдшера, и за почтарку, и хлеба привезет и лекарств, - каждый день, считай, в райцентр мотается. Училкой она там. Не баба, а мотор... И все ей мало: вечера всякие устраивает, самодеятельность... Помереть нашим бабкам спокойно не дает: хор из них организовала. А главное - она у нас ходок по всяким жалобно-просительным делам. Председатель колхоза ее пуще чумы боится. Да что там председатель! - ее даже Марковна слушается...
Выпили по второй... Потом третью - за любовь...
В общем, туда-сюда, - развеселился народ помаленьку. И уж я сейчас не помню, с чего разговор начался: вроде как Раечка районную газету откуда-то вытащила, а там про наш хор ветеранский прописано. Бабки наши, оказывается, первое место на областном смотре заняли. Ну, - это справедливо. У нас все голосистые. Особенно, когда чуток выпьют... По этому поводу снова приняли. Матвеич, - он у них в запевалах, - песню затянул: Хас-с-сбулат, говорит, удалой, бедна с-сакля твой-а-а!!!
Дружок его, Проня, подтягивать начал, а Раечка, слышу, толкует: им, мол, как дипломантам конкурса приглашение пришло. Куда-то там за границу... В честь очередной годовщины освобождения чего-то от фашистских захватчиков. Но только они не поедут, потому как денег нет, и никто не дает.
Тут Марковна с другого конца стола на меня уставилась выразительно так, и говорит. С намеком. Есть, мол, и у нас миллионщики. Подпольные... Да только соплей жидковаты...
Я - молчу.
Тем временем председатель подъехал. Самолично именинницу поздравить. Почтение выразить. Этого почтения он целый ящик привез. А еще - три бутылки шампанского. Для девочек... Раечка по такому поводу в погреб - нырьк! - и еще пятилитровую бутыль "антидепрессанта" на стол. Тоже - уважение... Самогон у нее знатный: она "горючку" несколько раз перегоняет, на травах настаивает - и никаких дрожжей! Все на падалице только. Не то что, скажем, у Матвеича - гольная сивуха! А уж из чего Марковна свое пойло гонит - никому не ведомо. С коровьего навозу, не иначе...
Народ совсем разошелся на радостях. Ну, думаю, теперь про меня не вспомнят... У нас, к слову сказать, застолье обычно на несколько этапов делится. Так уж повелось. Народный обычай такой... Сначала, значитца, по старой памяти игривые разговорчики ведутся: кто кого куда и с кем...Потом - серьезные. За большую политику. Районное начальство ругают первым, опосля - Думу и президентов: своего - и американского, чтоб нашему обидно не было. Когда своему больше достается, когда - ихнему...Как всем косточки перемоют, - пьют за Партию Родную, и начинают военную молодость вспоминать. Тут тоже по-разному бывает: когда пригорюнятся, когда - передерутся...
Ну, а как до надлежащей кондиции доходит, - идем всем миром в лес: инопланетян смотреть. Есть у нас полянка заповедная, - так инопланетяне завсегда там приземляются. Не знаю, может, у них там перевалочный пункт какой... Или заправка...Матвеич высчитал как-то, что они обычно после третьей "пятилитровки" прилетают. Мы несколько раз научный эксперимент пробовали, чтоб, значит, они раньше появлялись, но те - ни в какую!... Вот вы, небось, смеетесь, - а я ведь вам чистую правду! Мы и в Москву писали, еще при социализме, ученые даже приезжали... Но те почему-то не прилетели. Застеснялись, наверное...
Вот и в этот раз все шло почти по сценарию. Согласно обычаю, то есть... Дед Проня женихаться начал, кобелячьи разговоры завел: дескать, я еще, девки, всем вам вставлю!... А Тютюниха, баба вредная, ему так это серьезно:
- А вынать как будешь? Ты ж такой тощой - до самых валенок провалисси! Придется Ваську за акушеркой посылать, шоб она те второе рождение устроила...
Проня вдруг обиделся чего-то:
- У меня, - говорит, - второе рожденье уже было. Когда немца у Днепра...
И тут они как-то сразу на третий пункт перескочили. Вопреки традиции. Стали за войну вспоминать, да за коллективизацию, да за голодное послевоенное лихолетье... Выпили за товарища Жукова, за товарища Сталина...Бабка Полканиха, - есть у нас такая, Октябриной зовут, - длинная, сухая как палка, губы - лезвием, злые языки бают, что она в "Смерше" служила, - она, значит, уже давай из именного маузера в потолок палить... Это у нас "Салют Победы" называется...А как раз сразу после Салюта мы в лес и идем...
И тут Раечка грустно так говорит:
- А все-таки, как хочется в Париж...
Их, - хор, то есть, - оказывается, в Париж приглашали. А Марковна, гадюка, опять за свое: есть, мол, у некоторых денежки! Е-есть!... даже знаем, где прячут...
Я на нее в упор так посмотрела - она хоть бы засмущалась! Наоборот, бельмы свои бесстыжие еще больше выпучила.
- Ну, и где же? - спрашиваю.
- В сортире, - говорит, - где ж еще... не в Сбербанке, чай...
Вот ведь ехидна догадливая!
Тут застолье примолкло как-то, все ко мне повернулись и глядят. Глядят и молчат...
Я запыхтела, кричу: не дам! Кулаком по столу - бац!.. А потом что-то... Не могу даже вам сказать...
Посмотрела я на них и словно по-иному увидела. Будто Боженька глаз моих ладошкой коснулся...